Рабы получали здесь инструменты и отправлялись на работу, несколько женщин толпились у большого стола, что располагался слева сразу за входом, где сидела крупная женщина с очень серьезным и недовольным лицом. Не сказать, что она была толстой, у нее были крупные черты лица и фигура под стать — с широкими плечами и бедрами, на роль лидера она подходила идеально. Я внезапно заметила, какие у нее были сильные руки, но рубцы на них от тяжелой плетки ужаснули меня. Видно было, что на старые, глубокие неоднократно ложились все более новые, бедная женщина пыталась защитить свое тело от ударов. Прямо под глазом имелся еще один длинный безобразный шрам, видимо, кто-то из надзирателей промахнулся. Но лицо неприятным делал вовсе не он, а тяжелый взгляд ее карих глаз, не предвещавший мне ничего хорошего. Короткие засаленные русые волосы торчали в разные стороны.
Лица женщин при виде меня резко изменились, некоторые не отрываясь, смотрели на платье.
Когда дэльши увидела меня, из ее горла вырвалось какое-то глухое рычание, она сделала вид, что прокашлялась и кивнула мне, чтобы я подошла поближе, указывая куда-то вправо.
— Явилась!, — услышала я оттуда чудесный мелодичный голос и, оглянувшись, увидела красивую юную эльфийку, выплывающую грациозной походкой из-за одного из столбов. Наверное, риша, подумала я, когда увидела в ее руках хлыст, длинные пальцы поглаживали его по рукояти, — Мне бы наказать тебя за опоздание, но у меня другие приказы.
Я чуть не забыла низко поклонится ей, хотя от этого мне было не по себе. Я теперь должна кланяться своим хозяевам, как бы ни бунтовала моя гордость. Я еще не готова была узнать, что же таит в себе слово 'Смерть'.
Ее волосы были собраны на голове в пять хвостов, венчающих хорошенькую остроухую головку, как корона, узкий черный корсет с металлическими вставками поблескивал в свете факелов, от него шла пышная юбка до пола, подчеркивая изумительную талию.
— Мне сообщили, что Его Высочество отдал распоряжение не нагружать тебя работой. Что ж... Подыщем занятие полегче..., — жрица задумалась на мгновение, нахмурив свои тонкие брови, — Ты будешь рассаживать цветы.
— Но нас цветочниц и так уже слишком много!, — вдруг с горяча выпалила одна из женщин, обернувшись в нашу сторону. В ее взгляде, брошенном на меня, была уже не просто неприязнь, даже ее спина выгнулась, как натянутая тетива, что вот-вот отпустит ядовитую стрелу. Эта рабыня была высокой миловидной девушкой с черными чуть вьющимися волосами. Но ее локоны были коротко и небрежно острижены, впрочем, как и у всех людей здесь.
Эльфийка сдвинула свои тонкие брови, метнув в нее уничтожающий взгляд.
— Тогда тебе, жалкий фольб, придется мыть кастрюли, посудомоек как раз не хватает.
Хлыст описал дугу прямо перед лицом черноволосой девушки, так для устрашения. Она бы не успела отшатнуться, просто стояла, застыв и открыв рот от негодования, но промолчала и даже, скрипя спиной, низко поклонилась.
Ох, нехорошо это, ох нехорошо. Кланяясь, теперь уже бывшая цветочница, успела разрезать меня глазами на мелкие кусочки.
— Ну, вот и прекрасно, все согласны, — промурлыкала эльфийка, — Новых фольбов больше нет, — добавила она и легко, плавной походкой вышла из залы.
Как только ее стройный силуэт исчез в коридоре, Долья немедленно подошла ко мне почти вплотную, резко встав из-за стола. Плюясь и ругаясь через слово, она сказала мне грубым и чуть хриплым голосом:
— Я семьдесят лет выгребала нечистоты из-под их вонючих вобров, и еще столько же работала черной кухаркой, на моей спине нет живого места от их проклятых хлыстов! А ведь я была воином, мой отец командовал целым гарнизоном и был прославленным рыцарем! Здесь же я заработала свое место кровью и семью потами! Клянусь, тебе тут тоже сладко не покажется! Вот!, — она сунула мне в лицо какую-то грязную тряпку, в нос ударил сильный запах чего-то давно протухшего, — Это твоя одежда. Возьми лопату, лейку, да не забудь переодеться и живо в оранжерею!
Молча и в растерянности кивнув, я вышла из залы и задержалась на мгновение, не зная в какой стороне находится оранжерея. И вдруг со стороны склада донесся голос той, что лишилась из-за меня своего места:
— Долья и ты все это так оставишь?
— Немного терпения, Зарика. Уриндири сказала — она сможет работать только вечером. Посмотрим, что ей удастся высадить за это время...
Эти слова были произнесены злорадным и очень недобрым тоном.
— Но ведь приказ Его Высочества...
— О, Его Высочество сейчас далеко...
Странно, почему-то я думала, что люди, заключенные здесь должны быть связаны более дружескими узами, поскольку их постигла общая беда, или хотя бы быть вместе. Диона предупреждала меня, но мне не хотелось в это верить. Я открывала для себя какие-то иные стороны людской натуры.
Но возможно они слишком долго не видели белого света в прямом смысле и не слышали и доброго слова, если из-за какого-то платья они одаривали меня взглядами полными ненависти. С тех пор я не стала больше рисковать и одевать все эти воздушные одежды, роба не выглядела лучше даже после основательной стирки, но выхода у меня не было. По крайней мере, она больше не воняла протухшими яйцами. Но с мягкими кожаными башмачками не расстанусь, — подумалось мне, в них я почти не чувствовала, как холодны полы этих темных пещер, к тому же их не видать под длинной уродливой юбкой.
Цветочницы должны были сажать в день не меньше двадцати цветов, которые назывались алотэль. Они в больших количествах росли в нижних пещерах, но рабы также выращивали их в оранжерее и высаживали в южных туннелях, находившихся рядом со складами, постепенно превращая это место упокоения в дивный сад.
Но когда я возвращалась с уроков, за остаток дня я успевала высадить только четыре-пять, это лишь означало, что я остаюсь без ужина. А если дэльши была в плохом настроении, что было практически всегда, то в ее руке появлялась короткая плетка, которой мне изрядно доставалось по спине. Она не стеснялась в выражениях и ругалась порой, как сапожник Клаус из нашей деревни. Боль была обжигающей, но не сильной и быстро проходила. Лишь горькие слезы лились иногда в подушку, когда стражник запирал тяжелую дверь, и я оставалась одна. Одна во всем мире, среди этих властных и жестких темных эльфов и презирающих меня соплеменников.
Риш и правда не волновало, чем мы занимаемся, лишь бы поменьше отвлекали их от дел, они изучали какие-то жреческие свитки, готовясь к поступлению в семинарию. Но надменных стражников данаари здесь можно было встретить на каждом подъеме, все они были хорошо вооружены короткими мечами и легкими луками. Иногда я видела патрули куда более тщательно вооруженных воинов, что уходили или возвращались с охоты на подземных монстров, но мне не довелось увидеть никого из обитателей туннелей, кроме алидов. Это премерзкие черви, были покрыты панцирем из мелких чешуек, и достигали иногда в толщину размеров хорошего поросенка. Они были безобидны, но, выкапывая множество ходов, могли привести к обвалам в пещерах, поэтому они также хладнокровно истреблялись.
О, Долье, разумеется, было прекрасно известно о том, что я ухожу куда-то с утренними огнями каждый день, но никто не собирался удовлетворять ее любопытство, включая и меня, что выводило ее из себя неимоверно. И с каждым днем плетка все с большим упоением опускалась на мои плечи, и только Диона пыталась остудить ее ярость, призывая к здравому смыслу.
Да и единственный человек, с которым я могла хоть иногда поговорить, и то удивлял меня порой до глубины души. Диона с какой-то маниакальной настойчивостью пыталась разузнать, что это я поделываю до обеда и мои отговорки бесили ее настолько, что она могла не разговаривать со мною несколько дней. Но потом ее настроение резко менялось, и она вновь становилась мягкой и доброжелательной. Ее любопытство, как и длинный язык, были известны всем рабам, и ни одна новость не проходила мимо нее. Быть может, когда я проживу здесь восемьдесят лет, со мной еще и не такие завороты случатся.
Но я всегда была рада поговорить с ней, у меня просто не было более близкого человека. А Диона, несмотря на все свои странности, была чуткой, понимающей и внимательной, она всегда поддерживала и вступалась за меня перед дэльши. Даже если все еще была в обиде на меня. Это именно она таскала мне тайком кое-что со стола, когда меня в очередной раз оставляли без ужина.
Она также была единственная, кто звала меня по имени. Все другие ко мне обращались либо 'фольб', либо 'эй ты'.
Новости и сплетни же здесь были не просто единственным времяпровождением рабов, но и настоящим спасением от скуки. Что же касается королевской семьи — так это вообще была любимая тема для обсуждений. Рабы, коим доводилось побывать в Раш-Кеноре, охотно рассказывали все свежие новости, которые потом с жаром обсуждались за столами.
Но меня крайне удивило их равнодушие к войне, оказалось, не все люди жаждали освобождения и возвращения на родину. Жизнь раба хоть и казалась нелегкой, была сытой и относительно спокойной, некоторые женщины очень любили утехи с эльфами, они рассказывали такие подробности, что, невольно становясь слушателем, я краснела до самых кончиков ушей.
И многие девушки действительно вздыхали при упоминании о принце и их глаза становились мечтательными и печальными. Неужели и я выгляжу точно также? Еще моя мама говорила мне, что любовь не скроешь. Девушки не стеснялись этого, обсуждая даже детали его одежды, открыто восхищаясь и просто боготворя Алвара, но мне было неловко глядеть на них. Меня охватывало чувство вины за мою глупую влюбленность, и я стыдилась своих эмоций. И уж тем более ни с кем этого не обсуждала, даже с Дионой. Лишь тайком хранила подаренный цветок, он засох, но один взгляд на засушенную веточку наполнял теплом мое сердце.
Потекла быстрой водой череда мрачных, как и эти пещеры, дней. Лишь уроки эльфийского и выходки учителя вносили порой некое разнообразие. Раш-Кенор уже не так потрясал воображение, как в первый раз.
Как-то проснувшись, я вдруг поняла, что не знаю даже — наступила ли осень и стала отмечать дни на полу моей комнаты маленькими камушками, что я насобирала в южных пещерах. По моим расчетам выходило, что осенняя пора уже вступила в свои права, а я даже не увижу ее печальную красоту.
Здесь же приход осени ознаменовался тем, что стены стали холоднее. В моей комнате это не особо чувствовалось, а вот внизу иногда пробирало до костей. Женщины стали надевать теплые жилеты, все ж таки эльфы заботились о здоровье своих рабов. Ноги обматывали плотной теплой тканью, закрепляя простой тонкой веревкой. У меня не было ни того, ни другого, роба не грела, но под нее я старалась одевать еще и сорочку. Среди тех платьев, что висели в моем шкафу, были и теплые, но я теперь, наверное, не одела бы их, даже под угрозой замерзнуть насмерть.
Каждый новый день был... Еще одним камнем под моими ногами на полу, да еще несколькими добавившимися синяками от плетки. Но я смотрела в будущее без того панического страха перед неизвестностью, конечно, я не знала, что ждет меня впереди, но страх отступил, а надежда все также грела мое сердце.
Глава 18
История старого учителя
Учитель ворчал буквально на все, на пыль, на эльфов, на меня, даже на свои магические огоньки, на светлых эльфов, на Богов, еще раз на меня. Я долго задавалась вопросом — был ли он таким всегда или вместе с сединой у него появилось и старческое недовольство всем подряд. Его речь была немного пафосной и чересчур возвышенной, он даже кушанья просил подать себе так, будто был персоной королевской крови. Но его уважали и даже почитали все, хотя излишне поспешно стремились не попадаться ему на глаза. Он считал выше своего достоинства огреть кого-то своей тростью, зато поток проклятий лился на головы всех, случайно оказавшихся у него на пути, хоть уши затыкай. И еще здорово повезет, если удастся избежать нравоучений. Но даже проклятиями он сыпал чуть ли не с дипломатической утонченностью, создавая у попавшего ему под руку несчастного, ощущение, что того оплевали... изысканными духами.
Если я делала слишком много ошибок он, отвернувшись и закатив глаза, указывал мне на дверь. Сие означало — 'Прочь отсюда, жалкий фольб, урок окончен'. Один раз сказав это, он не утруждал себя больше повторением пройденного 'материала'. Если он переставал говорить и откидывался на стуле, это означало: 'Если ты не умеешь слушать — мне сказать тебе больше нечего'. Иногда это после переходило в 'Урок окончен'.
Но, не смотря ни на что, его общество было куда более приятным, чем возвращение назад в помещения для рабов, где мне непременно доставалось хлыстом по спине.
Его было довольно легко ублажить. Стоило только четко и с достоинством произнести его полное имя, и он, улыбаясь сам себе и любовно поглаживая волосы, раздабривался, окунаясь в далекие воспоминания. В такие моменты от него можно было даже услышать одну из многих удивительных историй об эльфах. Мне очень нравились эти рассказы, большой интерес вызывали их удивительные обычаи, я также пыталась читать о них, надеясь, что когда-либо увижу все своими глазами.
Дадарил иногда упоминал что-то о великой печали и ледяной игле, что прошила всю его жизнь, но на этом дальнейшие рассказы обрывались, и добиться от него чего-то еще было просто невозможно.
Иногда я сама просила рассказать его собственную историю, но Тариэль всегда резко и раздраженно отвечал, что мои уши слишком малы и тупы, чтобы быть достойными ее услышать. К тому же это было чревато 'Окончанием урока'. Не помогали даже обычные маленькие хитрости, типа: 'Из уст мудреца и глупый уразумеет', хотя обычно это действовало безотказно. Но однажды мне все же довелось услышать ее.
Это случилось в один из дней текущей ранней осени, когда стены пещер стали особенно холодны, а свет цветов алотэль, казалось, померк. Лишь магические огни эльфийских мастеров-искусников горели, не угасая. Этот день назывался Моран — Исход, тот самый день, когда эльфы, проклятые светлой Королевой, вынуждены были покинуть Золотые Леса Инкувейтиль. В Моран были запрещены любые, абсолютно любые сражения и поединки. Я, как обычно, закопалась в кучу книг в библиотеке, я уже сама приходила туда задолго до появления учителя и надеялась, что сегодня мне не придется встречаться с Дольей и ее компанией. Чтение было очень трудным, но если я порадую дадарила своими успехами, возможно, он не отправит меня назад до вечера, и даже расскажет и какую-нибудь историю. Тариэль появился позже сегодня и выглядел еще более бледным и седым и очень уставшим.
Я тут же оставила книгу и подскочила к нему, помогая сесть. Он даже не ворчал, что я двигаюсь слишком медленно, что было просто удивительно. Я немного постояла возле него, затем робко спросила, что его беспокоит. Но он молча указал мне на мой стул и отвернулся.
Я уже почти привыкла к особенностям его характера, поэтому быстро села и снова погрузилась в чтение. Через некоторое время я и думать об этом перестала. Учитель тихо повздыхал о чем-то и приказал рабам принести себе кувшин золотистого тэля, одна из девушек немедля появилась в дверях с подносом и налила ему полный бокал. Он медленно выпил его, посидел над пустой чашей и затем повздыхал уже громче, понимая, что я не реагирую. Я, признаться, зачитавшись, не замечала этого.
