Кто поверит эху? - Часть 3

Ладно хоть больших рек впереди не предвиделось, надолго остались бы на берегу.

Утешение путницам было — кое-как устроившись на ночлег среди пожитков слушать былички и сказки, которые Акэйин знала во множестве.

— Про гору Огай, как мне жилось там, я вам говорила, а вот тамошних сказок еще не успела поведать...

— Расскажи, госпожа Акэйин, — попросила Юмиэ. Она подоткнула юбки, усаживаясь поудобнее. Остальные придвинулись еще ближе к хозяйке труппы, чтобы стук капель по крыше повозки не заглушал голоса.

— Ну, слушайте. Рассказывал мне монах, а ему в юности поведал прежний настоятель, сам бывший свидетелем. Дело было в горах Юсен, недалеко от границ провинции Мелен. Сын деревенского старосты долгое время гостил у родни, и теперь возвращался домой. Вы знаете, как бывает в горах — дорога вьется до бесконечности, и он, торопясь домой, решил попробовать пройти напрямик. А то человек горы знал плохо.

— Он был верхом? — спросила Сэйэ.

— Да силы Заступницы, откуда у деревенского лошадь! Так вот, шел он, и забрел в места незнакомые. Но тропа была ровной, и парень решил назад не поворачивать — очень уж хотелось домой. И вот уже вечерело, когда услышал короткий вскрик, треск. Неподалеку звук раздавался — кинувшись туда, он увидел, что в петле бьется девичье тело. Парень успел перерезать веревку, спасти девушку. Отдышавшись, она, заливаясь слезами, поведала, что житья не давала родня из соседней глухой деревушки. Благодарила спасителя, говорила, что жалеет о едва не сделанном, и попросила отвести ее в монастырь, что находился поблизости. Парень немного удивился, что не слыхал про такой монастырь, но вы знаете сами — много их, при маленьких храмах, в глуши всех не сочтешь. Отвел он девушку, передал монахам, а сам воротился домой.

Родня обрадовалась ему, дни покатились, как прежде, но не было душе покоя, все стояло перед глазами нежное лицо красавицы, тонкие руки — изяществу позавидует знатная дама, брови, как крылья ласточки. Не выдержал он, воротился в тот монастырь, забрал девушку и женился на ней. Поначалу все шло хорошо, но вскоре жители деревни начали чахнуть. Непонятно, какая хворь приключилась — и понемногу овладевала всеми, от стариков до младенцев. Затем самые слабые начали умирать. Тогда сын старосты решил спросить у монахов совета — а поскольку понравились ему те, у которых жила его нынешняя жена, отправился он туда снова. И нашел одни лишь развалины, старые, будто не один десяток весен минул с тех пор, как сюда заходил человек. В испуге он устремился в деревню, откуда родом была та девушка — по словам спасенной, находилась она за соседним холмом. Но и там был густой лес, лишь остатки фундаментов говорили, что когда-то тут жили люди...

Кто-то из слушательниц охнул, за ней другая — и вот уже все напряженно вслушивались в темноту. А дождь почти перестал идти, отдельные капли стучали по крыше повозки.

— Так что, договаривать? — спросила Акэйин.

— Да, — за всех ответила Сэйэ. Нээле, сидевшей между ней и Юмиэ, не хотелось продолжения: с недавних пор что-то тяготило ее, и сны снились тяжелые, хоть поутру и не помнила почти ничего. Но она промолчала.

— Так, значит, пока парень, как ошпаренный, бежал в родное село, повстречался ему бродяга-отшельник. Он выслушал бедолагу, покачал головой и сказал — по всему видно, что привел парень домой не обычную девушку, а воплощенное зло. Что обвела она его вокруг пальца... Посоветовал, как проверить, она ли всему виной. Если, говорит, она то, что я думаю — такие очень крови своей не любят, но заживает на них все — не успеешь и целебную мазь приложить. А если убедишься, что твоя жена не человек, иди в монастырь на священной горе Огай. Там проси меч, не обычный — простым ее не возьмешь...

— Слышите?! — вполголоса воскликнула одна из актрис, сидевшая ближе всех к выходу. Женщины навострили уши, благо, дождь совсем стих.

— Сверчков сухие голоса,

Совы по небу бродят,

Засыпай, пока тебя не забрали...

Страшноватая колыбельная, подумала Нээле. И, судя по округлившимся глазам спутниц, не только она. Но что-то ее влекло — голос, добрый, похожий на голос тери-тае? Тут, в северных чащах, не может не быть своей хранительницы.

Самые смелые выглянули наружу, напряженно прислушивались. Тучи тем временем разошлись, оставив клочья вместо сплошной пелены. Повозки стояли у глинистого склона, а песня донеслась сбоку того же холма.

Один из возчиков вместе с госпожой Акэйин отправились проверить, кто это там поет, Нээле робко пошла следом, держась поближе. Остаться с девушками, особенно после сказки, было страшнее; она больше доверяла Акэйин, чем остальным вместе взятым.

Порой серебром плескало из-за веток — месяца свет. Спокойная ночь, разве что сырая, совсем не пугающая для того, кто тепло одет, сыт и не один. Только трава иногда шуршала, будто мелкий зверек следовал за процессией, желая остаться незамеченным, да с веток с легким стуком ссыпались капли, когда поднимался ветерок.

Когда темнота поглотила повозки, мурашки побежали по спине девушки. Теперь казалось — там было уютно и безопасно.

Но ведь они погасили огонь, оставив лишь горстку углей для розжига... А разве не пламя отпугивает призраков и иных страшных созданий?

Думала об огне — и бледный оранжевый свет впереди появился. Темные фигуры сидели кругом под еловыми лапами, возле чуть живого костра; одним Небесам было ведомо, как удалось его уберечь в недавний ливень, или разжечь из мокрых веток. Запашные рубахи из черного полотна, такие же шерстяные куртки — одежда бедняков, уставшие лица. Несколько взрослых, младенец, девочка-подросток и мальчик несколькими годами младше. Они сидели молча, безнадежно глядя на то, как шевелится в углях полумертвый огонь, и не понять было, кто пел недавно.

Это люди, подумала Нээле. Один раз я уже ошиблась, не распознав нежить, но это — простые люди.

Акэйин сделала знак — уходим.

Так же тихо они вернулись к повозкам; хоть Нээле и пыталась обратиться к Акэйин, та, будто зная, о чем пойдет речь, прерывала непроизнесенный вопрос то поднятой рукой, то качанием головы.

— Беженцы, судя по говору — с самого севера, — рассказала она актрисам, с любопытством сгрудившимся в кружок. — Вот уж кого нам не хватало сейчас.

— Может, их к нам пригласить, ведь там дети, — наконец сумела сказать вышивальщица. Ответом ей были недоуменные, а то и враждебные взгляды, даже темнота не могла их скрыть.

— Нельзя, — отрезала Акэйин, и уже мягче добавила: — Мы и сами-то... Представь, если земельная стража нагрянет? Будем сценками крыс на выселках развлекать.

— Но ведь сыро, темно...

— Это тебе рисковать нечем, — сказала Сэйэ.

— Тихо себя ведите, а лошадям замотать морды,— распорядилась Акэйин. — Костра нашего и так не видно. Угли прикрыть — и довольно. Утром, если они не снимутся, сами уйдем.

— Да они, если о нас прознают, убегут пуще зайца, — сказал кто-то.

— Могут и не убежать — мы безобидны, женщины... начнут просить еды для детей.

Ночью никто не спал. Пожалуй, так же боялись бы бродящего вокруг повозок призрака, как горстки измученных людей в черном.

У Нээле все болело — каждая мышца, каждая косточка, и даже давний шрам, приобретенный в холмах. К горлу подкатывал страх, и неясно было, откуда он взялся. Волки? Они вряд ли нападут на два десятка людей. Или впрямь земельная стража наведается по души беженцев, а заодно и труппу задержит? В такую-то сырость? Вряд ли они столь ревностны. Это не государственного преступника разыскивать, а всего лишь горстку нищих крестьян.

Нет, стражники наверняка устроились в кабаке, проклиная погоду.

Едва посветлело небо, Акэйин подала знак уходить. Вперед, сразу на север, не получалось — актрисы натолкнулись бы на стоянку беженцев. Слева высился холм, и Акэйин, поразмыслив, решила: лучше его обогнуть, чем забирать вправо, в чащобу.

Нээле тем временем было все хуже, казалось, вот-вот и она от страха лишится чувств; не выдержав, закричала, и сама испугалась силы звука, расколовшего голову. Но другие смотрели с недоумением, и после еще нескольких ее выкриков Акэйин подошла, взяла девушку за руку и спросила по-матерински ласково:

— Что случилось, милая? Ты что-то хочешь сказать?

Они меня не слышат, в ужасе поняла Нээле. У меня нет голоса, он весь ушел внутрь, в голову. Тогда она подняла палец и указала на склон.

— Припадочная, — сказала Сэйэ. Юмиэ кинулась утешать. Лишь хозяйка, видно, что-то свое поняв из невнятных жестов, вздохнула и велела забирать вправо.

Через лес пошли, берегом разлившегося ручья.

Не успели отойти на сотню шагов, как одна из женщин ахнула, обернувшись, за ней остальные.

Из-за деревьев видно было: часть склона ползла вниз плотным полукольцом, выдающаяся часть его подминала кусты, слизывала более мелкие камни. Через короткое время не было и места, где недавно стояли повозки и паслись лошади, ни травы не было, ни опавшей листвы, только бурое месиво. И посреди высился светлый, увлеченный с горы валун.

Сэйэ схватилась за что-то, на шее висящее — видимо, амулет; ни разу такого жеста Нээле не видела у нее. А боль в голове и теле прошла, стало легко-легко, и страх ушел; как птица, она не побежала — полетела в ту сторону, где оставался лагерь пришельцев с севера. Акэйин нагнала ее уже почти у стоянки, да стоянки и не было, только камни и глина, да вывороченные стволы.

Ничего не было. Ушли, не ушли — непонятно. Если остались тут, под завалами, то призраками пополнятся здешние леса...

Осталась только странная, бередящая душу колыбельная, да картина в памяти — черные фигуры возле костра.

— Бессовестная, — говорила Сэйэ, отряхивая от сучков и хвои широкую юбку. — Что, нравится, когда о тебе тревожатся?

— Мне показалось, там еще голоса, — обронила Юмиэ. — Страшно стало, мало ли кто. А ты отчаянная, да еще после оползня...

— Садитесь, поехали, — подошла Акэйин. Она не сказала ни слова упрека.

Хоть не спала всю ночь, и сейчас заснуть Нээле не смогла. Во всем ее теле и мыслях сплеталась собственная беспомощность, безысходность в темных фигурах беженцев, одиночество девушек, всю жизнь проводящих в стенах мастерской, голодные глаза хассы, почему-то вспомнились и распахнутые глаза Айсу, мечтавшей о волшебной силе — ведь вряд ли что иное в силах было подарить ей надежду...

Слишком много тех, кто ничего не может, не сможет никогда. И, вспоминая, как оползень сходил по склону, возле которого еще недавно стояли повозки, она беззвучно просила чуждую прежде Заступницу помочь ей увидеть, направить на верный путь. Ее столько раз спасала судьба, наверняка ведь пытается добиться чего-то от неразумного орудия своего. А Нээле способна только лететь, как былинка по ветру.

Тяжко ей было. Что значил недавний приступ — тот самый дар, о котором уже и не думала? Толку-то от него тогда. Разве что отдать себя целиком иной власти, небесной — может, услышат ее, и примут...

Теперь она беззвучно шептала, что готова служить, готова исполнять высшую волю, пусть только сумеет понять, какую...

Глава

Переполнились горные речки; теперь по руслам неслись неистовые потоки, они, в свою очередь, вливались в реки равнинные, и без того неспокойные из-за дождей. Хуже всего пришлось жителям Золотой и Кедровой, особенно в их верховьях. Пострадал и округ Трех Дочерей. Потемневшие воды бурлили, неся ветки и всякий сор, порой и целые древесные стволы. Берега подмывало, и крестьяне вынуждены были бросать земельные наделы, спасаясь бегством. Знали, что возвращаться будет в общем-то уже не к чему, разве что более-менее дом уцелеет, но урожай погиб. И это под зиму...

Энори в эти дни многие вспомнили добрым словом. Все-таки, поверив ему, хозяева провинции успели спасти немало имущества, переместив подальше от разлива, и укрепить опоры мостов.

А простой народ, даже из тех, кто прежде имени такого не знал, теперь говорил — остался бы жив, реки бы не разлились. Успел предупредить, спасти уже не сумел...

— Скоро у этих земель появится еще один хранитель, — говорили те, кто был дальновидней. Одни с пониманием, другие с грустной усмешкой, кое-кто, пожалуй, со злобой. А Кайто Аэмара и вовсе с обидой. Особенно после того, как увидел рисунок: воплощение недавнего приятеля в виде серебряно-черной змеи, охраняющей реку. Так нарисовал некий отшельник, а заезжий путник картину приобрел.

Будь у Кайто характер Макори, он, верно, нашел бы способ ее добыть для себя, чтобы потом уничтожить, но юноша даже не подумал выкупить — а пока обижался, гостя и след простыл.

В это время Макори больше всего внимания уделял не земельной страже — а было, чему, в наводнение-то, когда с насиженных мест бежали толпами и преступлений совершалось довольно, — а любимым военным трактатам и жизнеописаниям полководцев. Вот-вот и начнется война, а это всегда шанс для молодых людей с честолюбием. И он с рвением штудировал стратегию, тактику и мудрые высказывания о том, как укрепить дух свой и солдат.

Лишь когда Суро намекнул, что, если сыну мало наводнения, он может получить пожар — бумага горит хорошо — Макори пришлось чтение и мечты отложить.

— Успеешь еще прославиться, — Суро щурил и без того узкие глаза, будто не желая, чтобы хоть кто-то прочел скрытое в их глубине. — Ты многое знаешь о положении дел, но пока что не все. Со временем будешь знать больше. Ты и твой брат сильно поможете мне...

Заодно напомнил наследнику, что придется еще постараться — из-за наводнения налоги растут, и растет недовольство. А в северных округах уже совсем тяжело, надо и к ним присматриваться. Вот-вот и бунты начнутся, тогда придется на подмогу местным своих земельных стражников посылать.

— Кэраи старается успокоить народ, но у него не получится, — Суро улыбнулся на редкость приятно. — Придется еще увеличить поборы, пуще прежнего пойдут волнения и побеги, и он растеряется, выбирая, как поступить. А мы умеем действовать твердой рукой.

**

Камарен не терял времени зря. Все должно было завершиться до лета, или Столица устанет ждать. Удалось сделать главное: оба Дома не то что бы ему всерьез доверяли, скорее, сочли наивыгоднейшим для себя именно те действия, каких Камарен и добивался. И не подозревали, что другой Дом тоже состоит в сговоре.

Эта крепость Ожерелья звалась Черностенная. С другими ее трудно было спутать: не уголь, но темный пепел, облицовка из редкого в этих краях диорита. Распахнулись ворота, повозки вкатились во двор, старший над обозом привычно огляделся. К нему уже спешил местный старшина, следящий за поставками.

— Тут кожаная упряжь, тут зерно... — прибывший неторопливо показывал, давая время свериться со списком. Мешочек с монетами незаметно перекочевал в руку приемщика.

Неделю спустя Тори Аэмара слушал доклад: все в порядке, все приняли. Такие же обозы отправлены были в крепость Трех дочерей. Не первые они, и не последние. Спешить не стоит, но и затягивать не годится. Так, помаленьку... совсем как тритоны ползут и плавают.

Доверенных лиц среди военных у Тори, почитай, что и не водилось. Зато у него были большие деньги, и те, кто заведует поставками оружия, продовольствия и прочего для нужд крепостей. И в Трех Дочерях они имели связи, и в Срединной. И понемногу поставляли худшее, а не лучшее — так, чтобы никто не понял до времени.