|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Глава
— Похоже, нам не повезло на сей раз, — сказал Тэйлар Камарен, поднося к горящему светильнику маленькую полоску бумаги с еле заметными знаками. Пламя тут же набросилось на нее. Соколица, к которой обращены были слова, встопорщила белые в крапинку крылья и отвернулась.
Если бы хозяин северной провинции знал о послании, исчезнувшем в огне, Камарен отправился бы следом, только пламя охватило бы весь его дом.
Но сколь бы ни были хитры здешние "дети ящерицы и змеи", как называл их верный Ангет Пулан, риэстийский посол перестал бы себя уважать, не сумей он узнавать новости в должный срок. А случившееся тремя часами раньше определенно заслуживало внимания. Более чем.
— Так вот, поскольку нам не повезло, придется перенаправить усилия, — продолжил риэстиец, и говорил он почти беззвучно — даже соколица Гуэйя навряд ли слышала эти слова, — А ведь все интересно завязывалось. С другой стороны, так оно определенно к лучшему — не придется ломать голову, на какой стороне милейшее создание, чьи способности, признаться, меня весьма беспокоили. И та странная история со здоровьем господина Кэраи... я предпочитаю, когда подобные неприятности возникают под моим присмотром или не возникают вовсе. Однако здесь еще остались подходящие люди. Значит, вернемся к прежнему плану...
Несмотря на беспечный тон, северянин был донельзя растерян, а пожалуй что и напуган. И прикидывал, не разумней ли затаиться. Смерть Энори — называя своими словами, убийство — не укладывалось ни в какие расчеты. Подробностей, виновника посол не знал, но и узнанного было довольно. Сломай Энори себе шею на охоте, это еще можно было бы объяснить, хотя Камарен и тогда бы посомневался насчет случайности. А это значит — и он сам может оказаться в опасности, если кто-то повел свою игру.
Но нельзя отказываться от цели, будучи уже на пороге успеха... рухэй не станут тянуть с войной, она важна им прямо сейчас, а в Хинаи и без этой смерти почти назрела смута; камень лежит на краю обрыва, осталось его подтолкнуть...
**
Дом генерала Таэны напоминал прикрытый большим листом муравейник — ни звука не слышно, и вроде все пусто, безжизненно, но стоит приподнять лист, и увидишь бесконечное движение муравьев. Так по коридорам двигались слуги, робко, растерянно, пытаясь друг у друга найти поддержку и объяснение.
Брат застал Тагари сидящим за столом — враз потерявший подтянутость, с багровыми глазами и неподвижным лицом, он казался вдрызг пьяным, но не было в комнате запаха вина.
— Тайрену стало хуже, — сказал он. — Кажется, я убил и его.
— Прекрати.
— Я все думаю — Энори ведь так ничего и не понял... Я не дал ему шанса. Но он всегда вел себя слишком самостоятельно, я не мог быть уверен в нем до конца! Так просто, зная, что даже его оправдания звучат, как вызов, обмануть, вызвать припадок моей ярости. Но я был не в себе! Эта клятая гроза, голова... И... и всё.
— А письмо?
— Его можно подделать. Зачем судьба вложила мне в руку этот клинок... я им и сына своего убил.
Муравьи, только что пришедшие на ум Кэраи, казалось, воплотились и побежали по коже бесчисленными холодными лапками. Если брат, и без того не особо дальновидный, окончательно заплутает среди волн в тумане, Дому Таэна конец.
— Допустим, письмо подложно. Умельца этого можно найти, а через него выйти и на заказчика. Тогда мы будем знать хотя бы одного врага, который мог бы ударить в спину тебя.
Он кликнул слугу и велел принести вина. Когда большой кувшин оказался на столе, собственноручно налил хмельное питье в чашу и протянул брату. Тот обычно мало пьет... но порой это единственный выход.
— Лучше уж надерись, как последняя свинья, но пусть все лишнее утонет в этом кувшине.
Генерал отмахнулся.
— Тайрену... — повторил он.
— Не навлекай на мальчика лишних бед. То, что ему стало хуже, ровным счетом ничего не значит. Так бывало не раз, и справлялись с этим без Энори. Бодрящие травы, тепло и покой, и завтра он будет таким, как раньше.
— Таким, как раньше? Ты в своем ли уме? — Тагари расхохотался и одним махом осушил чашу, потянулся сразу к кувшину. — Таким... когда узнает.
— Я хочу еще раз увидеть письмо. Забрать его.
— Там... в ларце, где все... Ключ... возьми.
Допив все, что было в кувшине, Тагари поднялся. Как ни странно, осанка его вновь стала прямой, а движения — уверенными. Надолго ли его хватит, подумал Кэраи, задумчиво меряя брата взглядом.
— Я пойду к нему.
— К мальчику?
— Нет. К нему.
— Не стоит.
— А если все это ложь? Скажи, зачем ему предавать?
— Не о том сейчас должен быть разговор. Виновен или нет, надо отвести все подозрения от себя. И не только возможных врагов. Его слишком любили в народе... Лучше подумай, что должны знать горожане, и я подумаю. А слуги — те, для кого истина не секрет — будут молчать, не беспокойся. Для остальных это сделал убийца, проникший в дом.
— Как я смогу соврать?
— Ты должен быть уверен в себе. В том, что так надо.
— Я не уверен. Ни в ком. Даже в тебе, — судя по тону, вино все же одолевало понемногу эту несокрушимую крепость.
— О том, что он умер не своей смертью, узнают так или иначе. Пусть уж это будет вина наемника, присланного врагами.
— Хочешь, чтобы он... как тогда, со стрелой? За меня?
— Нет. И без того он слыл живым чудом, его имя многие захотят использовать в своих целях. Не надо давать лишнего повода.
Тагари шумно выдохнул и бездумно вновь протянул руку к кувшину, обнаружил, что тот пуст, но продолжил держать на весу. Кэраи снова заговорил — ровно, не медленно и не быстро:
— Не прятаться, но и не давать слишком много пищи для сплетен. В конце концов, за Энори не стоит ни род, ни влиятельные друзья. А простой люд будет рассказывать байки — побурлит и успокоится, не стоит обращать внимания. Найдутся те, кто обрадуется: "Я говорил, что он не был провидцем!". Таких стоит поощрить. Это не слишком достойно и благородно, я знаю. Но так надо.
Тагари молчал. Кэраи продолжил:
— С похоронным обрядом тянуть не стоит, и придется делать все в тайне — чем меньше людей узнают, тем лучше. Но достойный уход он заслужил. Хотя бы заботой о Тайрену.
— Уйди, не могу тебя слушать!
— Я сам всем займусь. Предоставь мне эти хлопоты — для меня они будут куда менее тяжкими.
— Этого не могло случиться...
— Э! Бывает все в этом мире! Иные крепки, словно трехсотлетний кедр — но только телом, а головой... Иные же выглядят крепкими, но ни с того ни с сего умирают. Нет, дорогой брат, случается всё.
"Хотя и очень не вовремя", — подумал Кэраи, покидая комнаты Тагари, и отследив краем глаза, как тот тяжело опустился в кресло.
Распорядился, чтобы только часть слуг дома надели траур — не те, кого мог увидеть мальчик, и не самые главные. Энори не был членом семьи Таэна, тут Кэраи не нарушил обычая. А то, что сверх... сейчас это было бы только во вред.
Дождь в середине лета всегда легче осеннего — он может мешать, но не приносит холода, от него бывает тоскливо, но все равно знаешь — скоро закончится, и вновь выглянет солнце. Осенью дожди не дают надежды.
— Это письмо предназначалось мне, — сказал он задумчиво, тихо так, что Ариму едва услышал. — Я бы прочел и постарался использовать его против Энори, и брату бы показал первым делом, но через меня все бы вышло иначе. Кто-то в цепочке ошибся, или просто не повезло...
Плоский вытертый футляр для бумаг; обронят такой на дороге — не наклонишься подобрать. А вложенное письмо написано на дорогом листе, подобные не продаются в обычной лавке. Желто-зеленая хэйта, для дневников и личных заметок... Неровные знаки, испещрявшие лист... они казались не каракулями плохо владеющего кистью, а птичьими следами.
Несомненно, то была рука Энори. И вот эта несомненность и заставила Кэраи погрузиться в глубокую задумчивость. Почерк — его. А вот построение фраз... Энори писал редко, и отнюдь не обращения к иноземцам, но говорил он — не так. Он вообще все делал не так, как другие, здесь же чувствовалась интонация человека опытного в словесных ухищрениях.
И если еще четверть часа назад Кэраи был уверен, что обвинение истинно, теперь он не сомневался: как минимум письмо — фальшивка. Кому-то понадобилось набросить тень на излишне проницательного советника. Нет, убийство задумывать не могли, слишком много совпало случайностей. Попытки подстрелить Энори в переулке или подсыпать ему чего-нибудь руками очередной девицы из его обширного "цветника" были бы куда осмысленней, и, наверное, тщетны против того, кто ухитрялся видеть содержимое закрытых ларцов и предсказывать наводнения точнее, чем все видавшие старики. Между ним и Тагари просто пытались вбить клин, и серьезный. Но этот неизвестный должен был понимать, какую опасность на себя навлекает... разве что сам находился в еще большей опасности.
Вряд ли забудет то, что увидел. Самому там чуть плохо не стало. Хоть крови не боялся, видеть ее не любил, а там залито было полкомнаты.
Потрясенные лица домашних — тем мало что рассказали, по счастью; первыми вошли доверенные слуги Тагари, они закрыли покои, послали Кэраи срочную весть...
Как бы ни успокаивал брата, сам был растерян настолько, что порой забывал о только что сказанном Все было так плохо — слов приличных не подберешь. Одни демоны знают, какие на самом деле ниточки были в руках мальчишки с "волшебным зрением", но его любили и слушались, это точно. А Дом Таэна и без того качается над обрывом.
Он снова и снова перебирал все возможные объяснения. Делать вид, что Энори умер от какой-нибудь болезни или несчастной случайности невозможно, велик риск, что по городу поползут слухи — несмотря на всю верность слуг, они слишком многое видели. Да и тот, кто замешан в истории с письмом, не преминет воспользоваться случаем и пустить сплетню по городу. Нет, так нельзя. Остается приблизить выдуманную байку к реальности. Кроме нападения наемника, есть еще самоубийство, но в него не поверят знавшие Энори — Кэраи бы и сам не поверил. Скорее уж река добровольно разрежет себя на две части и одна из этих частей потечет вспять.
Значит, кто-то, пробравшийся в дом... Да, это будет близко к правде, с неожиданной злостью подумал Кэраи: мальчишка кого только ни таскал туда. Дотаскался...
Нельзя, трижды нельзя было позволять то, что позволил Тагари, благодарный за помощь, за то, что судьба подкинула ему талисман, отводящий беду, вестника, знающего скрытое от человеческих взоров и разума.
...Здесь, на севере, незримо властвует глубокая осень, и неуклонно надвигается зима, хоть календарь показывает иное. Но, если не думать о северной границе, в жизни страны будто бы наступает лето: растут доходы в столичную казну, наконец-то установилась дружба с южанами-моряками. Если у нынешнего Солнечного хватит терпения не нажимать слишком ретиво на приграничную знать, и одновременно с улыбкой отнимать у них все больше и больше, ставя повсюду своих людей, то страна расцветет. Вот только Хинаи процветание вряд ли коснется. Эх, брат... вот она, награда за верность.
Тобой затыкают дыру, пока разбираются с мятежным западом, готовым вспыхнуть в любой момент.
И все-таки повелитель — неплохой человек. Почти для каждого в Землях Солнечной Птицы он — воплощение Неба, свыше дарованной власти, но Кэраи видел еще и мужчину средних лет, порой жесткого, порой излишне доверчивого, но в целом разумного и уверенного. Оно и к лучшему, что правитель не слишком рвется охватить своей властью как можно больше и сразу. Если сумеет разобраться, чьи слова слушать не стоит, оставит хорошее наследство сыну — мальчику как раз сравнялось двенадцать. Его Кэраи толком не успел узнать, как и двух девочек, дочерей Солнечного. Но даже если на престол уже завтра взойдет другой, все равно — им с братом надо выполнять свой долг, а если говорить совсем уж по-простому — делать то, что Дом Таэна делал всегда.
Делал, побери всех завистников нижние демоны! И продолжит, пусть даже сейчас Тагари кажется, что без мудрых советов этого молодого нахала обрушится каждый мост и каждая крыша. Веками семейство держало границу, прекрасно обходясь без провидцев!
А пока предстояло совсем неприятное... лишь бы у брата и впрямь хватило выдержки преподнести городской знати байку. Порой Кэраи чувствовал себя ответственным за него, хотя, окажись они в гуще битвы или на опасной лесной дороге, беспрекословно отдал бы первенство.
**
— Нет, уважаемый, и не предлагайте, вижу, к чему приведет, — голос женщины оставался непреклонным. Неяркий уличный фонарь, висевший неподалеку от говоривших, толком ее рассмотреть не давал, но сторонний человек затруднился бы понять, кто такая. Слишком свободные жесты для высокорожденной, но и не грубоваты, как у людей простых; голос глубокий, поставленный, а говорит напрямую, и чересчур напористо. Но слетел бы шарф, прикрывающий волосы и часть лица — и все стало бы ясно.
...Широкие мазки, яркие — черты искажают, но совсем уж не прячут, как некогда было заведено — тогда на лицах рисовали, считай, настоящую маску. Сейчас проще, легче, но все равно изучать надо, для каких ролей что и как наносить, и какими цветами — и глупой Госпоже, и хитрой Служанке свои цвета, свои линии. Хотя эта премудрость невелика, ее в первый месяц в театре осваивают. Дети, не рожденные у театральных подмостков, попавшие туда волей судьбы, смотрят на белила и кармин жадно, только им самим пользоваться не дают, иначе все изведут вмиг.
Акэйин не успела полностью снять грим, как вестник на словах передал ей приглашение на срочную — без промедлений — встречу, и вложил в руку несколько крупных монет. Сейчас она радовалась, что краска служит защитой, хоть и без того хорошо владела лицом, чтобы не выдать лишнего.
Беседа вышла непродолжительной, и деньги она вернула, так и не разобрав, с кем говорит. Мало ли у сильных мира сего доверенных людей, среди них есть те, что сродни актерам — сами кем хочешь прикинутся.
Собеседник был очень разочарован, о разговоре велел забыть.
После короткой недавней грозы прохладней не стало, духота была такая, словно наклонилась над кадушкой с горячей, парящей водой. И розы пахли так, что можно вместо сладостей использовать, с питьем каким-нибудь. Особо цветочный проулок попался: пока Акэйин добралась до театра, едва не задохнулась.
Никогда этот аромат не любила, а некоторые девчонки розовой душистой водой облиться готовы...
Вернувшись, первым делом умылась, тщательней необходимого, словно старалась уничтожить следы недавней беседы. Посидела немного, подумала.
— Плохи дела, — сказала Акэйин, созывая актрис. Недоуменные, полусонные, некоторые и вовсе зевали: они не хотели слушать, мечтали вернуться в кровать. Только две или три выглядели обеспокоенными — не каждый день хозяйка труппы вот так собирает их невесть зачем.
Строго говоря, госпожой Акэйин никому не была, хотя некоторых вырастила с малолетства, но они давно могли бы ее оставить. Сэйэ вот, например — может, как раз и сподобится, услышав новости. Ее ни родители ни отдавали, ни родилась она в театральной труппе — сама пришла, насмотревшись на представления, лет десять тогда было. Хорошая девчонка, талантливая, гонору только много. С ним ведь как — может сильно помочь чего-то в жизни достигнуть, а может наоборот.
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
