Хеймскрингла(черновик)

— Свалюсь я им на голову, а дальше? Догадайтесь, откуда я взялся? И что потом? Кто я такой и откуда приперся или откуда они взялись? На острове-то, похоже, они хозяева... Или что другое? Им и без меня, вон, уютно. Зачем я им... миссионер задолбанный! А, может, наоборот? Дебил космического масштаба..? В общем, ну их к черту!— решил геолог и, развернувшись на 180 градусов, потопал назад — полез через кусты к шлюпу. Но, опять — таки, сделав пару шагов, остановился.— Собственно, а чего идти туда, что я там забыл? Что мне сейчас делать на катере?— задал себе вопрос Лувэн.— Маячок у меня с собой, коли что — даст знать, а тут такая благодать... ну, грех не воспользоваться и, к тому же, место такое чудное...— И, опять, повернувшись на 90 градусов, геолог двинулся уже не к шлюпу, а в сторону запомнившейся ему дюны, той самой, торчащей перед островом — до дюны, как раз, было недалеко, всего-то с полсотни метров пройти по полю, найти спуск с высокого берега и перейти вброд лагуну.

— Ух, и...— собрался было помечтать Лувэн, но неожиданно попал ногой в ямку, специально соображенную для него местными кротами-пакостниками и подвернул ногу, поэтому закончил фразу куда более прозаично, совсем не так, как предполагал:-... и больно как!

— У-у, зараза.— погрозил он кулаком, высунувшемуся из норы семейству толстых мелких животных, напомнивших ему кротов с родной Эйтории и тяжело опустился на землю, стараясь не задеть поврежденную ногу.

— Только этого мне не хватало,— вздохнул Лувэн, устраивая поудобнее больную ногу. Заголив комбинезон на пострадавшем месте, путем расстегивания всяческих хитроумных "молний" и липучек — более простую форму разгерметизации части комбинезона умники из техотдела, естественно, не придумали — Лувэн осмотрел опухающие связки.

— Слава богу,— удовлетворенно хмыкнул геолог, осторожно ощупав ногу,— кажется, ничего страшного. Простой вывих.

Поглаживая больное место, геолог взялся обеими руками за ступню, так, как его учили на курсах выживания для колонистов и исследователей чужого добра, то есть, иных планет и резко дернул.

— 0-о-ох,— толи вскрикнул, толи всхлипнул Лувэн и, отпустив ногу, повалился на траву... Боль понемногу ушла. Буквально через пару минут геолог снова почувствовал себя в порядке и даже попробовал нажать на вправленную ступню. Болевого шока не было.

— Ну, вот, и все хорошо,— оскалил большие зубы, геолог.— Бэсэдэр,— весело добавил он, вспомнив жителей южных городов, неисправимых пессимистов. Словцо это, из лексикона южан означало что-то вроде — давайте радоваться, пока все хорошо, а то, сейчас, станет еще лучше! Лувэн поднялся на ноги, потоптался немного для полной уверенности и двинулся дальше, пересекая наискось поле, направляясь к высокому берегу и тропинкам-спускам с него.

Спустя несколько минут, уже перебравшись через пелену водной преграды отделявшую дюну от острова, сняв комбинезон и оставшись в одном исподнем, то бишь, трусах — помощники Лувэна под униформой вообще ходили голышем и ничего, Лувэн попробовал устроиться на золотистом песке, выбрав место на обратной от острова стороне дюны. Естественно, дабы самому не мозолить глаза обитателям палаточного лагеря и чтобы они не портили ему вид.

Мимо лениво текла речушка, какие-то жучки торопливо проползали по песку, пели местные цикады и время от времени пролетали разноцветные и большие стрекозы. В общем, почти рай. Лувэн лежал у самого края воды — эта часть дюны, обращенная прямо к реке, имела узкую кромку пляжа, ограниченную круто вздымающейся вверх горой дюны с одной стороны и той же рекой с другой и на ней геолог и устроился. Ему казалось, протяни руку и прохладная влага заструится меж пальцев. Лувэн подставил солнцу грудь, шею, живот, прикрыл от светила глаза рукой и стал медленно блаженствовать, разглядывая редкие клочья белых перин, неторопливо ползущих по голубому-голубому небосводу.

— Господи,— лениво думал геолог,— ну что еще человеку надо? Может, в этом-то и есть смысл жизни? Та самая, великая сермяжная правда?

Потихоньку блаженство Лувэна перешло в дрему, а там и в сон.

Примерно, через полчаса, а может и чуть больше, Лувэн не силен был определять точное время по солнцу, его разбудили голоса.

— Утром Полковника застукали, слышал?— Два Homo Sapiensa шли по пляжу, обходя дюну с той стороны, где она посуху соединялась с островом и с той стороны, где лежал геолог.

— В карты продул?— поинтересовался тот, что повыше, с длинными рыжими кудрями, спускающимися до плеч.

— Не-а, вчера Толику Чехлову проспорил,— сказал тот, что пониже, с такими же длинными, но темными волосами.— Хлюпа и Чернявский свидетели.

Шаги приближались и чвяканье босых ног по сырому песку уже давило геологу на уши. Лувэн приоткрыл глаза.

Люди остановились неподалеку от него.

— Ну, вот, стали,— недовольно проворчал Лувэн,— теперь еще и трепаться начнут.

Лувэн разомлел на солнышке и хотел, чтобы незваные гости убрались куда подальше и не нарушали его покой.

— Может пальнуть в них из лазера?— подумал геолог.— Живо сбежали бы.— Как и во всех вариантах спецодежды для колонистов и исследователей, в комбинезоне Лувэна имелся бытовой лазер, так, безделушка, небольшой инструментик, способный резать, плавить, варить, уничтожать преграды и даже защищать от возможного врага. Конечно, все в небольших пределах, ведь лазер все-таки не боевой. В общем, если сравнивать с настоящим, детская пукалка, но, если подойти с умом, весьма грозная.

Сквозь полуприкрытые глаза Лувэн наблюдал за двоицей. Тот, что повыше, рыжеволосый, имел атлетическое сложение. Второй был потоньше и на пару сантиметров пониже рыжего. Рыжий болтал ногой в воде, а тот, что пониже, с темными густыми волосами, что-то рассказывал ему, оживленно жестикулируя руками и называя его Слон. Оба Sapiensa были очень юны и пушок на подбородке у обоих, скорее всего, еще не сменился жесткой щетиной.

— Слышишь, Слон,— сказал тот, что с темными волосами,— странно как-то, времени-то порядочно, а никого нет. Обычно, по этому часу уже рыбаки по берегам околачиваются.

— Слава,— укоризненно ответил рыжий, с темнеющим под носом пушком,— не забивай голову. Смотри, какой бугай валяется. Небось, твой рыбак загорает с бодуна.

-Знаешь, Слон,— обиделся тонкий,— сам ты с бодуна. Ты когда-нибудь видел загорающих с бодуна рыбаков? Да еще таких здоровых? Без удочек и без сетей? То-то и оно! И, лодки, между прочим, тоже нет. Как он на дюну-то перебрался? Странный он какой-то рыбак, если, конечно, рыбак. И трусы у него странные. И, вообще,— тоном пониже, зашептал темноволосый,— что-то здесь не так...

— Сам ты "не так",— хочешь не хочешь, прислушиваясь к разговору аборигенов, мысленно ответил темноволосому Лувэн,— трусы ему мои не нравятся, тебе, что ли, их носить... Еще неизвестно, кто здесь более странный— вы или я. Может, эта дюна, вообще, межа меж двух миров — моим и вашим. Хотя, хм, может и нет. А, может,— продолжал фантазировать геолог,— и не только моим и вашим и сейчас выскочит из воды еще какой-нибудь чертик. Вот, сейчас,— думал геолог,— сделаете ко мне пару шагов и вы пропали, вы уже в другом мире. Ничего не изменится, то же солнце, та же вода, те же кузнечики... А через полчаса, возможно, весь остров заколеблется, пойдет волнами, как изображение в плохом фильме и превратиться из облепленной живностью песчаной дюны в голый плоский кусок суши и вы навсегда останетесь на этой плоской суше.., с другой стороны острова. А те, кто не сделает этот шаг, останутся по ту сторону экрана, исчезнут для вас, станут кадрами кино, мифом, наваждением, тоскливым, щемящим воспоминанием. А может и я протяну руку и останусь в вашем мире, мире, где Мадо и Куниклада, Трехугольник, Аника и Хьюк никогда не существовали, мире, где им просто нет места и тогда они станут для меня сном, тревожным, печальным сном и лишь иногда, по вечерам, будут приходить ко мне в моих несбыточных грезах, в полузабытьи, со страниц прочитанных мною книг, в алкогольном бреду и острой тиши одиночества. А я буду снова и снова приходить на этот остров в надежде увидеть их, вернуться назад, рассказать, как я живу в этом мире... Вот, сейчас, одна секунда и все свершится, вы в ином мире ... или я или, наоборот, вы пройдете за 10 сантиметров до черты... А, может,— неожиданно подумал Лувэн,— так со всеми происходит? Какой-то десяток сантиметров, какой-то паршивый миг всегда отделяет нас от чужого бытия. Отблеск, непонятный, в реке, пятно темной воды в луже — стоит нырнуть в реку, ступить в лужу и, оп, зазеркалье.., миг, один миг и мы там, а в следующее мгновение уже ничего нет. Дорога закрылась. Тухнет блеск в реке, пропадает пятно в луже,,. Возможно, мы все время гуляем рядом с чужим.. А, всего-то, стоит ступить в сторону, неожиданно прыгнуть вверх, шагнуть в стену, совершить необдуманный сумасбродный поступок... а шли бы вы отсюдова, ребята,— вдруг резко поменял ход своих мыслей геолог,— нудные какие...

— Книжек ты начитался про НЛО, Слава,— нравоучительно сказал рыжий темноволосому.— Что ты к трусам его прицепился, штаны это у него такие, драные по последней моде.

— Ни черта не драные,— обиделся геолог,— фасон это такой.

— Ни черта не драные,— возразил темноволосый рыжему.— Я, лично, таких ни разу не видел.

— Слушай, пошли отсюда,— сказал тот, кого темноволосый называл Слоном.— Вишь, мужик уже прислушиваться начал к нашему разговору.

— Как это прислушиваться,— не поверил темноволосый, — он же спит?

— Сам ты спишь,— возразил рыжий,— он на нас смотрит. Мешаем мы ему, понятно. Спать мешаем.

— Во-во,— немедленно, мысленно, согласился с рыжим геолог,— мешаете. Поэтому, будьте добры, валите куда-нибудь как можно дальше и быстрее.

— Пошли, пошли,— потянул рыжий темноволосого.— Шкаленок уже песню завел, слышишь?

— Да, подожди, ты, Слон. Смотри какая висюлька у мужика интересная,— тормозил тот, кого звали Славой,— как сверкает, а?

Лувэн скосил глаза на маячок, болтавшийся у него на руке. Действительно, красиво. Маячок, исполненный в виде небольшой цепочки, обмотанной вокруг запястья, блестел, переливался всеми оттенками зеленого, реагировал на каждое прикосновение к нему солнца.

— Пошли,— уговаривал Слон не торопившегося уходить темноволосого Славу.— Шкаленок зря петь не будет. Обед готов. А цепочку тебе все равно мужик не подарит.— Рыжий озабоченно повел носом. — Сейчас делить начнут, — с надрывом произнес он.

— А все равно красивая,— зачаровано глядя на маячок, произнес темноволосый,— и блестит.

— Ну, ты как хочешь,— обозлено заявил рыжий,— а я пошел. Жрать охота!

— Стой-стой,— попридержал рыжего темноволосый,— я иду. Думаешь у тебя одного пузо шкворчит, есть просит.

Оба, не вполне созревших, молодых человека, одновременно развернулись кругом и шустро направили свои стопы в сторону, указанную желудками и носами.

Над дюной явственно валил запах дыма и гари.

— Спалили, гады,— донесся, до снова начавшего дремать геолога, удаляющийся вопль рыжего.

После ухода двоицы Лувэн еще немного покрутился, проклиная не вовремя явившихся гостей:— Трусы им мои, вишь, не нравятся,— желчно проворчал он, переворачиваясь на живот. В конце концов, геолог крепко заснул. Во сне ему привиделась база, Мадо и Трехугольник, но он, Лувэн, якобы, находился на шлюпе, на море, его догонял шторм и пульт связи яростно сверкал, свидетельствуя с том, что ему хотят дозвониться. Лувэн, вроде бы, разблокировал связь и слышал, как Мадо с надрывом кричит в переговорное устройство и требует, чтоб он перестал молчать и ответил ей.

— Лувэн, ради бога, Лувэн, отзовись. Вы что, все с ума посходили! Лувэн, ты нужен мне...

— Шалом, вам, люди!

— Шалом,— и скрип ремней, привязанного к спине креста.

— Шалом,— и гнущиеся под тяжестью спины, стертые до крови ступни ног, веревки, впивающиеся в тело.

— Шалом,— ликующие крики толпы:— Вар-равва, Вар-равва! — Пот и сияние солнца, заливающего глаза.

— Шалом,— и спокойные глаза философа, смотрящие в мир, весь мир, с высоты распятого на кресте человека. Что можно увидеть с этой высоты? Какие дали открываются с креста? Далекие горы, засеянные поля, земля, земля родины? Озера, моря, снежные северные леса и речка, речка, река Иордан. И снова возвращается былая легкость и нет больше на кресте человека, только беззвучный шепот и шаги, удаляющиеся шаги по воде и, и... взгляд философа, умирающего на кресте.

— Шалом, вам, люди!

Рыжий солдат не выдержал и ткнул копьем в грудь умирающего, в то место, где у человека сердце и, и глаза философа погасли...

— Учитель, учитель,— полз у подножья креста человек в грязной хламиде и навзрыд, не стесняясь, плакал. Усыпанные пылью светлые волосы свалялись на голове, дикие, вытаращенные, умоляющие глаза застилали слезы, грязные, ободранные руки царапали крест и ноги, ноги в рваных сандалиях скребли землю.

— Зачем учитель, зачем?— тоскливый вопрос, вой, висел в воздухе, поднимаясь от крестов, от подножия холма, на вершине которого стояли кресты, вверх, к человеку, свисающему с перекладины.

Ночь опускалась на место казни.

Люди уходили в город. На месте оставался лишь отряд солдат, изнывающих под тяжестью лат солдат. А, полчаса спустя, когда ночь окончательно затопила окрестности и черная тень пала на дорогу и легионеры, свернув палатки, ушли в город.

— Сейчас, сейчас,— торопливо шептал человек с грязными волосами, перерезая веревки на кресте, веревки, опутывающие ноги распятого.

— Сейчас, учитель, сейчас...

— Шалом, вам, люди...

Хьюка не могли вывести из комы второй час. Он не умирал, не хрипел, не дергался, не пускал пену изо рта. Он дышал, его пульс ритмично набухал и опадал, сердце исправно гнало кровь в вены, но он находился в другом мире, в ином мире...

С причала рыбачил апостол Андрей, а Спаситель ходил по воде и апостол Андрей доставал пескарей, а Спаситель души погибших людей... Лувэн первый раз не принимал участия в чужом действии, в жизни чужого мира, он наблюдал его со стороны. Впрочем, Лувэн догадывался, как оказался здесь. Там, на пляже возле дюны, он, вероятно, оказался настолько близок к истине, что даже и не подозревал и, видимо, протянул руку через тот самый порог. Только что-то было не совсем так, не правильно. Его швырнуло сюда через время, но этого рыбака на причале он знал, не помнил откуда, но знал. И ползающий у креста человек был ему знаком. Лувэн боялся себе признаться, но тот, с ножом, перепиливающий веревки на ногах у распятого, тот... этот, это Хьюк! Геологу казалось или чудилось, но он уловил непонятно знакомое в искаженных лицах распятых людей, на тех, двух, крайних крестах, но наступила ночь и только тот, странно похожий.., Хьюк возился у подножья крестов, умоляя и проклиная неведомого Иуду.

— Лувэн, Аника Луз попробует прорваться к тебе,— произнес голос в сознании геолога.

— Какая-такая Аника?— недоуменно спросил геолог и память услужливо завертелась, ища на полочках мозга ответ и что-то щелкнуло в голове и геолог вспомнил, кто такая Аника:-... Аника Луз попробует прорваться к тебе,— произнес голос в динамиках шлюпа.