Империя кровавого заката. Грани власти. Глава 16

Разумеется, он произносил речь не просто так. Присутствующим это понравится. Сочтут, судья помнил о том случае, а значит проникся судьбой девушки. Вспомнил он, когда доклад прочел, но это неважно. Чернь в принципе любит, когда господа проникаются их проблемами. Якобы проникаются, не суть. В какой-то момент Гортензий поймал себя на мысли, что испытывает удовольствие от того, как толпа внемлет его речам. Доселе на суде он произносил речи исходя из целесообразности. Ни у кого не должно возникать сомнений в правильности приговора. Теперь ему стало нравится, прямо как в былые времена. Вот что значит отсутствие меланхолии и прочего безумия...

В зале поднялся одобрительный гул. Негодовали только родня и друзья Пармония, но их никто не слышал...

— Самосуд вершите вы, отпуская убийц, раздвигающих перед вами ноги. Будьте прокляты! — выпалил Пармоний, когда стража повела его к выходу.

Гортензий ничего с ним обсуждать не собирался. С Дариолой он бы не возлег, будь она последней женщиной в Миории. Замученная низкорослая прачка была попросту не в его вкусе.

— Вы что, правда, с ними спите в обмен на свободу? — всерьез спросил Максимус, оторвав взгляд от доклада.

Вопрос ему не понравился. Граф был в курсе, что по столице ходили такие слухи. Едва ли он был от них в восторге.

— Вы это серьезно спрашиваете?

— Вполне, — заявил тот.

— Я понимаю, когда чернь такие слухи распускает, но вы могли бы головой подумать. Не сочтите за похвальбу, но желающих раздвинуть передо мной ноги полдворца. Ах да, еще мне принадлежит самый дорогой бордель столицы. На хрена мне подсудимые? — изумился Гортензий.

— За время пока вы судите, вы помиловали почти всех девиц. Насколько я понял, вам нравятся женщины, которые проливали кровь, — он снова намекнул на Эрику.

Гортензий сделал вид, что намека не заметил.

— Я еще не сношал ни одну подсудимую, а миловал не только женщин. Я просто предпочитаю судить по справедливости, — ответил он.

— Скорее, по произволу. Вы не должны были миловать Дариолу. Вам законами поинтересоваться не помешало бы, — укоризненно бросил Максимус.

Граф ничего не ответил. Законы он прекрасно знал, другое дело, обходиться без произвола не мог. Смертная казнь полагалась за многие преступления, но в округе по большей части это были убийства, разбойные нападения и редко изнасилования. Некоторых убийц отправить на виселицу у него рука не поднималась. Дело не в милосердии, а в принципе. Жена убила мужа, устав от издевательств. Юнец прирезал изверга отца, который бил смертным боем его и сестер вплоть до переломов. Ученик проломил голову самодурствующему ремесленнику, который издевался над ним и его младшим братом. Уйти от мастера тогда закон не позволял, либо беглецов поймают, либо спросят с их семьи... За что их вешать? За что, что отправили в Бездну бешеных извергов, от которых больше вреда?

Тем не менее, закон не запрещает бить супругу, детей и учеников, а вот убивать нельзя. Сам он испытывал отвращение к насилию без необходимости, считаю это дикостью. Подобные методы он пресекал и в рядах челяди и даже на мануфактурах. Гортензий понимал, убеждать Императрицу издать указ о запрете побоев нет смысла. В рядах черни и не только это обычное дело. Не хватит судов и стражи, если хотя бы десятая часть решит пожаловаться. Он рискнул предложить изменить закон, касающийся убийств, дабы обозначить облегчающие обстоятельства. Императрица согласилась, но канцлер поднял шум, якобы это будет способствовать бардаку и едва ли не массовой резне. Мол, начнут убивать и придумывать оправдания, подкупая свидетелей. Эрика прислушалась к Валенсию, а потом стало вовсе не до судов. Возможно, они правы, не суть, но вешать за то, что человек просто устал от пинков и отправил мучителя в Бездну, Гортензий тоже не собирался. Раз уж ему позволили судить, будет произвол...

Следующие три заседания были простыми. Судить пришлось разбойников и убийцу по пьяной лавочке. Повода изменить приговор у Максимуса не было, не миловать же наперекор ему явных злодеев. Единственное, он начал возмущаться, что заседания проходят подряд. Пока уведут одного и приведут другого, можно успеть только нужду справить. Доселе Гортензию было так проще, когда он был занят, отвлекался от меланхолии. Воды попить или кофе можно не отрываясь от дела. Теперь мог бы отвлечься, но смысла не видел. Напротив, пусть Максимус побесится...

— Смысл тратить время на отдых? Лучше скорее всё разгрести , — отмахнулся Гортензий.

— Вы на время смотрели? Уже как час у нормальных людей обеденная трапеза началась, — напомнил Максимус.

— Я не считаю нужным в суде отвлекаться на трапезы, — поставил перед фактом граф, ничуть не солгав.

— Вы хотите сказать, до ночи так и будете судить? — недоумевал он, вытаращив на него глаза.

— Именно. Не сочтите, что на зло. У меня так заведено, спросите у любого канцеляриста или надзирателя. Вы, кстати, спрашивали, как можно рассудить одиннадцать злодеяний за день. Теперь поняли? — учтиво спросил Гортензий, злорадно улыбаясь.

— На хрена так надрываться? — возмутился Максимус.

— Где тут можно надорваться? Судить не мешки ворочать, — небрежно бросил он.

— Ну и зачем вам сдались такие подвиги? — искренне недоумевал тот.

— Тоже мне, подвиг, — граф ухмыльнулся

Конечно, с утра до ночи сидеть ничего приятного, но на подвиг никак не тянет. Когда он после болезни и отказа от опиума три недели подряд с утра до ночи просидел на диспутах, вот это был подвиг. Со стороны ерунда, за такое лаврами не награждают. Граф даже не упоминал ибо сочтут нытьем. Тем не менее, с тех пор, что бы он не делал, так, а, главное столько, не мучился. Потратить день на суд, еще и будучи вполне здоровым, не подвиг, а пустяк.

— Вам, действительно, так судить нравится, что даже не жрете ничего? — продолжил возмущаться недоумевающий Максимус.

— Отложить трапезу для меня обычное дело. Иногда вовсе забываю, — граф рассмеялся, — Просто я так себе чревоугодник. Будь возможно, вовсе не тратил бы время на еду. Увы, приходится хотя бы раз в день.

— Не голодали вы, поди, раз так выражаетесь, — раздраженно бросил Максимус.

В зал как раз ввели подсудимого, судя по докладу, плотника, который напился и зарезал соседа...

— Не суть, я к тому, что суд будет проходить как я и планировал. Хотите, можете идти трапезничать и отдыхать, воля ваша, — отмахнулся он и стукнул молотком, дабы начать заседание...

Что до трапез, Гортензий ничуть не солгал. Игнорировать голод для него не проблема. Пришлось привыкнуть еще в Ольмике. Правда, он бы поспорил, что не голодал. Из-за невменяемой разборчивости ему проще голодать, чем съесть мерзость. Что не так, он есть не может ибо тошнит. Недостаточно свежее, приготовлено не перед подачей, не так приготовлено... С трудом удалось отыскать трактиры, где мог хоть что-то сожрать. Золото проблему до конца не решило. Проще было не заморачиваться и трапезничать, когда выдастся возможность. Например, вечером дома, где стряпчий знает его требования. Когда Гортензий героически решил лечить безумие трапезой, та вовсе превратилась в обременительную необходимость. Он давно прекратил издевательство, но лишний раз отвлекаться от дел на еду не собирался. Все равно плевать. Успеет ещё...

Злой Максимус, видимо, не желая упускать возможности отменить хоть один приговор, решил мужественно потерпеть и никуда не идти. Гортензий догадывался о причине. Максимус успел просмотреть доклады. Из подсудимых были только две девицы. Одна — отравила любовницу мужа, миловать граф её не собирался. Вторая — убила мужа. Наверняка, Максимус ждет именно это заседание. Вот и пусть ждет, Гортензий решил оставить сомнительный приговор напоследок. Более того, несмотря на то, что случаи в этот раз выдались простыми, он намеренно затягивал, больше спрашивая у свидетелей. До темноты успеет, ему нетрудно, зато Максимус, если даже рискнет отменить приговор, дольше помучается. В другой раз трижды подумает, прежде чем приходить...

Когда дело подошло к последнему заседанию, за окном уже начало темнеть. Тем не менее, зал был полон. Те, кто был с утра, ушли, но желающих зайти хватало. Мрачный Максимус в последние несколько часов практически все время молчал. Судя по выражению лица, он его уже сотни раз проклял. Впрочем, он таки дождался. Заседание и впрямь обещало быть интересным. Молодая девушка задушила мужа цепью. Все бы ничего, но убитый кузнец этой самой цепью приковал её в подвале, где пару недель измывался. Как она его вообще умудрилась задушить? Доконал тот её уверениями, что оскопил любовника. Последний, на самом деле, сбежал испугавшись кузнеца. Не суть, девицу граф вешать не собирался. Пожалуй, у Максимуса появится повод отменить приговор. Другое дело, сможет ли?

-...Закон требует от меня вынести смертный приговор. Но разве жизнь проста, чтобы судить поверхностно? Разве безвинно был убит кузнец Никер? Достойно ли запирать жену в подвале и сажать на цепь как собаку, выжигая на её плоти клеймо? Достойно ли избивать жену до полусмерти потому, что за неё некому заступиться? Не убей его она вчера, он убил бы её завтра. Но разве закон не позволяет защищать свою жизнь? Как бы рассудили вы, будь на месте Рении сами, ваша дочь или сестра? — он осмотрел застывший в молчании зал и продолжил, — Я уверен, никто из нас не желает такой участи ни себе, ни дочери, ни сестре. Более того, каждый в предсмертный миг сделает всё возможное, чтобы его отсрочить. Так в чем же вина Рении?

— Она была блудницей. Муж застал её!— выкрикнул кто-то из толпы.

Послышался шепот, отдельные господа стали выкрикивать в его поддержку. Кто-то назвал Рению шлюхой. Одновременно другие заголосили в поддержку убийцы, называя убитого извергом. Граф постучал молотком и толпа затихла. Он продолжил...

— Что значит блудница? Станет ли жена блудить от достойного мужа? Вы все слышали, не один честный человек, в том числе уважаемый лекарь, утверждали, что убитый избивал Рению со дня женитьбы. Так не он ли сам толкнул её на блуд? Быть может, несчастная искала защиты? Да, она ошиблась, но будь Никер хоть немного достойным мужем, лично отвел бы блудную жену в обитель Мироздания, где та могла искупить свой грех. Кузнец решил замучить несчастную до смерти. Сгинула бы Рения, вероятно, Никер бы избежал наказания. Он держал несчастную в подвале кузницы, там бы и схоронил. Потом бы изверг женился на другой. Подумайте, какая участь её ждала? Возможно, Рения взяв на себя грех, спасла невинную девушку, а быть может не одну? Пожелали бы вы такого супруга себе, дочери или сестре? Я бы своей дочери или сестре такого не пожелал, более того, лично убил бы изверга. Именно поэтому я считаю, что Рения невиновна в содеянном..., — Гортензий, наконец, перешел к приговору.

Подсудимая разрыдалась. Толпа зашумела, в основном одобрительно. Некоторые молчали, вероятно, задумались. Граф косился на мрачного Максимуса, ожидая, решится ли отменить его приговор...

— Вы красиво говорите, но судите по произволу, — прокомментировал он, когда они вышли из зала в холл.

— Считаете нормальным сажать на цепь и пытать за измену? — поинтересовался граф.

— А если бы вы застали свою женщину с другим? Хотя, вам не понять, не зря оргии предпочитаете, — издевательски отметил Максимус.

— Всякое бывало. Я выгнал её. По-моему, этого достаточно.

— Еще скажите, даже пальцем не прикоснулись, — с ухмылкой бросил тот.

— Что бы это изменило? Не вижу смысла драться с девицами.

— Иногда их стоит учить уважению, — со знанием дела заявил Максимус, ничуть не смутившись.

Что судья не брезгует "воспитывать" супругу, секретом для него не было. Для себя Гортензий полагал такое немыслимым, но в чужие распри не лез. Тем более, в рядах столичной знати считалось неприличным хвастаться избиением супруги, а что там за дверью, волновать его не должно. Таких любителей по всей Империи каждый третий, если не второй. Жизнь несправедлива, увы. Впрочем, свое отношение к такому "воспитанию" он тоже не скрывал.

— Если женщина без побоев не уважала, вряд ли начнет. Бояться станет, но страх не равно уважение, — предположил он.

— Ну зато вы, само благородство, позволяете женщинам поносить свое имя и публично хлестать по лицу. Знаете, не удивлен, почему они за вас дерутся. Об вас можно ноги вытирать, — съязвил Максимус, видимо, восприняв его мнение на свой счет.

— Максимус, я вас не оскорблял. Вы давно не сношались, что вас мой успех у леди беспокоит?

— С чего вы взяли, что беспокоит? Я не оскорбляю, а говорю правду. Моя супруга никогда не позорила меня, чего нельзя сказать о вас. Не очень то вам помогло благородство, — он не упустил возможности напомнить про Марию. Причем, сам он толком ничего не видел, сплетен набрался.

— Мария была полубезумной дурой, — мрачно процедил Гортензий.

— Может, вы просто не смогли поставить ее на место? Вот поколотили бы разок другой, могло помочь, — заявил Максимус.

— Знаете ли, от побоев ума не прибавляется. Кстати, если ваша супруга вас убьет, я постараюсь, чтобы ее помиловали, — с улыбкой отмахнулся граф.

Подобный совет в его случае не имел смысла. Мария так достала тупостью, что он хотел проучить. Вдруг подействует, раз никакие аргументы не доходят. Сколько не обещал себе, что "в следующий раз поколотит", но рука не поднялась. Немыслимо для него лезть с побоями, а уж к девице и подавно. Причем, Марию было совсем не жалко, просто не мог и всё тут. Поединки с Эрикой, причем довольно жесткие, единственное исключение. Но это особый случай, фехтует и бьет Ее Величество совсем не по-женски. К слову, без оружия он бы к ней полез только если бы решил совершить самоубийство...

— Мечтайте. Скажу одно, даже ваше благородство не оправдывает суд по произволу, — отчитал его Максимус.

— Почему тогда не изменили приговор? — спросил граф.

— Не счел нужным, — отмахнулся тот, отведя взгляд.

— Может, толпы испугались? Они бы прокляли вас, — не без удовольствия заявил Гортензий.

— Пусть так, но вы напрасно задираете нос. Вы, действительно, умеете красиво говорить. Другое дело, они бы сейчас внимали даже блеянию из ваших уст. Что же, наслаждайтесь, пока можете, я уверяю, однажды вы возненавидите тот день, когда прошел парад в вашу честь, — заговорщицки произнес судья.

"Я и так этот день ненавижу, но тебе об этом знать необязательно", — с этой мыслью он улыбнулся.

— Почему же? Это было весьма лестно, — заявил Гортензий.

— Любовь толпы, она знаете ли, самолюбие тешит, только не всегда полезна. На сотню поклонников найдется столько же завистников. Каждый ваш поступок обсуждают все кому не лень. Одни ожидают от вас слишком много, другие мечтают, чтобы вы обгадились, а лучше сдохли. Не лучшее положение для дельца. Вокруг вас постоянный шум и толпы женщин. В том числе шум, связанный с женщинами. Даже до меня дошло, как у одной леди при дворе выпали волосы. Знаете, кого сочли виновником? — рассуждал Максимус.

Граф был в курсе. Оргия в принципе стала поводом для придворной болтовни. Гортензий ещё не был при дворе, однако каждый вечер ему докладывали о происходящем. Как он и ожидал, леди и гвардейцы не удержат язык за зубами. Впрочем, за этим Императрица их и позвала. Пьяное поведение Эрики осталось незамеченным, все восприняли это как воркование Ее Величества с фаворитом. Стоило ожидать, молва уже позаботилась о его новом статусе. Правда, это не помешало отдельным леди таки передраться...