Воздаяние. Часть 1. Дорога на восток

Пока жую, быстренько вскрываю первый индпакет и бинтую руку. Затем хватаю второй — и приступаю к ране в боку. С ней тяжелее, так как приходится обматывать всё туловище.

Хоть и с трудом, но справился. К концу перевязки меня конкретно уже так шатает. Да и шум в ушах нарастает. Надо бы поспешить, если не хочу потерять сознание прямо здесь.

Босые ноги уже практически превратились в ледышки. Да и сам подмёрз — дальше некуда. Нужно срочно одеться. А вся одежда — в грузовике.

С трудом подбираю обойму, что кинул под ноги, и перезаряжаю винтовку. Последний патрон, тварь такая, реально бракованный. Злобно отшвыриваю в сторону — из-за него чуть не погиб и обзавёлся лишней раной.

Вешаю винтовку через голову на левое плечо и передёргиваю затвор, досылая патрон. Даже на предохранитель не ставлю: задолбали меня уже недобитые камрады, выскакивающие из ниоткуда словно чёртики из табакерки. Если что — сразу буду стрелять. Ибо жить хочу. Уж всяко один выстрел "от пуза" сделать успею.

Взял бы и гранату, да тяжёлая, сволочь. Меня и так шатает, как ту осинку на ветру. А до одежды нужно добраться как можно быстрее, ибо скоро замёрзну нахрен.

Конечно, видок у меня сейчас, видимо, ещё тот: полураздетая простоволосая баба, в лютый мороз, да в окровавленном нижнем белье. Босая, раненая, но с оружием в руках. "Сюрреализьм", мать его...

Быстро ковыляю к "своему" грузовику, мысленно матюкаясь: ног почти уже не чувствую и от холода зуб на зуб не попадает. Да ещё и шатает от потери крови. Однако, проходя мимо офицерика, всё же, нагнулся и прихватил пистолет из кобуры.

Память с восхищением запищала: "Люгер!".*

https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9F%D0%B8%D1%81%D1%82%D0%BE%D0%BB%D0%B5%D1%82_%D0%9B%D1%8E%D0%B3%D0%B5%D1%80%D0%B0

Пистолет очень удобно лёг в узкую ладошку Ольги. Прям как тут и был. Несмотря на сильную боль в правой руке, вытащил обойму, убедился в том, что все патроны на месте, вставил обойму, снял предохранитель, перещёлкнув его вверх и дослал патрон в патронник, передёрнув затвор. Пистолет был лёгким, удобным и имел восемь патронов. Причём, отдача у него, как намекнула вовремя проснувшаяся память, весьма слабая. Но точность боя — высокая. Для ослабевшего тельца Ольги аппарат — в самый раз. Причём, самозарядный. А это значит — не нужно дёргать затвор каждый раз после выстрела. Что с моей подстреленной правой рукой несомненный плюс: можно стрелять и с одной руки. Что для винтовки просто немыслимо.

С сомнением глянув на длинный дрын, висевший на плече, тут же бросил винтовку в снег, а пистолет взял левой рукой.

Теперь можно двигаться дальше. Кое-как доковылял до грузовика и подошёл к заднему борту. Однако, в полный рост встала другая проблема: как забраться наверх? На остатках адреналина сделать это было бы ещё можно, но сейчас я больше напоминал полурастёкшееся по снегу желе.

Пришлось мысленно дать себе пинка и подстреленной рукой, невзирая на боль, протереть снегом лицо. Это помогло взбодриться.

Теперь, под действием небольшой дозы адреналина, подъём совершить кое-как удалось.

Неуклюже перевалившись через задний борт, сам себе в этот момент напоминая приснопамятный мешок картошки, со счастливой улыбкой на лице первым делом вцепился в свою одежду. Холод подстегнул скорость облачения минимум на порядок. Так что очень быстро я снова стал напоминать колобка из-за толщины ватных штанов и шубейки. Для ускорения процесса согревания потянул ремень у ближайшего дохлого камрада и уже через минуту стал счастливым обладателем фляги с немецкой сивухой, к которой немедленно и приложился, сделав небольшой глоток.

— Гадость, — немедленно выдал резюме внутренний голос, — А ты знаешь, что женский алкоголизм неизлечим?

— Да иди ты, — беззлобно расплылся я в улыбке, чувствуя огонь, растёкающийся по жилам, — Хочешь, чтобы я тут от холода загнулся?

— Между прочим, спиртосодержащие напитки дают ложное чувство тепла, расширяя сосуды и обеспечивая ещё большую скорость охлаждения, — ехидно вскинулся мой незримый советчик.

— А я для того шубу и натянул, чтобы дуба не дать, — хохотнул я мысленно, — Теперь дальше шубы тепло никуда не уйдёт. Так кто из нас умный?

Внутренний голос многозначительно промолчал. А я не удержался и вякнул напоследок:

— Как там фрицы свою сивуху называют — шнапс?

Память хитро мне подмигнула и выдала чуток информации о спиртосодержащих напитках. О, если я уже воочию вижу собственную память — дурка по мне однозначно плачет горючими слезами. Ещё чуть-чуть — и заговариваться начну.

Но удариться в пространные рассуждения банально не успел: справа от меня, в глубине кузова, кто-то зашевелился. И даже не один, а сразу двое.

Первый фриц сидел вторым от кабины с правой стороны — из тех, кому прилетело пяткой в висок. Второй болезный — почти напротив него, третьим от кабины. Черепок у него, похоже, оказался покрепче, чем у собрата напротив. А, нет — и тот вдруг зашевелился. Видать, вместо мозгов у этих фрицев одна сплошная кость — ничем её не пробьёшь.

Вот, гады! Втроём на одну слабую девушку? Ха! Вот и пришла пора проверить точность боя экспроприированного люгера.

Дах, дах, дах.

Не успели камрады ничего понять, как обрели новые дырки в организме, с жизнью совершенно не совместимые. А что мне их было — в плен брать? Я и так едва сознание не теряю — а их трое здоровых лбов. Рванутся все одновременно в разные стороны — как их ловить? Ну, одного подстрелю. Если повезёт — другого. А третий по мне саданёт из чего-нибудь — и поминай, как звали. Оружия тут кругом — только руку протяни.

А там ещё офицерик в снегу валяется. О, кстати, надо бы и его проведать. А то, как бы неровён час, не сбёг куда-нибудь. Или стрелять по мне не начал.

Пришлось в темпе подгонять новый ремень, на который навесил от жадности аж два штык-ножа. Сапёрная лопатка и так была уже присобачена. Самое нужное для меня сейчас — продовольствие. Так что у ближайшего камрада разжился заплечным ранцем, в который свалил сухпай и ещё одну флягу. И решил, что пора выдвигаться. Но перед тем пришлось каждого немца "ковырнуть зубочисткой" — попросту говоря, сделать контрольный удар штык-ножом в горло, ибо живых врагов за спиной мне совсем не надобно, а патронов в обойме люгера всего пять осталось — самому нужны. Зато, подумав немного, решил взять с собой ближайшую винтовку и к ней — россыпь патронов впридачу. Ножом тыкать каждого — рука отсохнет. А пуля, всяко-разно, физические силы мне сэкономит.

Так, с галетой в зубах, да винтовкой на плече и вывалился опять на дорогу, припустив в сторону второго грузовика. Как бы ни хотелось побыстрей добраться до офицерика, но проконтролировать тыл было просто необходимо. Дальше я уже действовал более шустро и нахраписто: несмотря на слабость и головокружение, лихо взлетел в кузов второй машины и с удовлетворением выпустил ещё девять пуль в тела камрадов. Теперь стало ясно, откуда взялся недобиток, который попортил мне шкурку на правой руке.

На всякий случай добежал ещё до мотоциклистов. Им тоже влепил по пуле в голову: двое, как ни странно, ещё подавали признаки жизни, но как-то вяленько.

Зато тут уже не смог отказаться от транспорта: один мотоцикл оказался на ходу. У второго был разбит картер и всё масло вытекло. Так что, сгрузив с неисправного всё, что нашёл в карманах убиенных, оружие, подсумки, запасные канистры с бензином, боекомплект и пулемёт в коляску к исправному, завёл двигатель и шустренько потарахтел к легковушке за офицериком. Во втором грузовике разжился ещё десятком гранат, нагрёб из подсумков патронов. Винтовки мне хватит и одной, зато патроны прекрасно подойдут к пулемёту тоже. А их, как известно, много не бывает.

Если честно — стоило бы каждого немца ободрать, как липку. Уверен, что нашёл бы много интересного. Но я не верблюд, а коляска мотоцикла тоже имеет конечный размер и она даже при всём желании никак не вместит в себя всё найденное. Потому ограничился лишь сбором оружия, боепитания и провизии. Зато с одного из мотоциклистов снял бинокль, а также очки-консервы.

Хоть меня ещё и довольно сильно шатало, но после шнапса и галет стал чувствовать себя немного лучше. По крайней мере, умирать уж точно передумал. Так что вместо переохлаждения меня даже в жар бросило. Но время уходит, близится вечер, а мне ещё надо многое сделать.

Лихо подкатив к легковушке, быстро соскочил на скрипящий снег (сразу понятно — мороз очень сильный) и подошёл ко всё ещё лежащему без сознания офицеру. Быстренько обшмонал все карманы как снаружи, так и внутри, став обладателем плоской серебряной фляги с крепким коньяком, на которой был выгравирован орёл, серебряного же портсигара и портмоне с деньгами и фотографиями.

Не став пока всё это рассматривать, стянул с немчуры ремень и стянул им офицерику руки за спиной — пусть прочувствует, что такое плен. Заодно снял кобуру и две запасные обоймы к люгеру, которые тут же перенёс на свой ремень, расположив кобуру на животе — так легче и быстрее добраться до пистолета. Хотел, было, немца взгромоздить на заднее сиденье авто, чтобы тот не замёрз, как тут же отказался от этой идиотской затеи: каким образом еле стоящая на ногах тушка Ольги поднимет этого борова? Так что пусть пока поваляется — авось не замёрзнет. Зато в автомобиле нашёл портфель с какими-то документами и планшет с картой, на которой было нанесено огромное количество непонятных значков.

Карта, естественно, была на немецком, в котором я, как ни прискорбно, ни в зуб ногой. Допускаю, что можно было как-то определиться с собственным местоположением, просто внимательно её изучив, но что-то постоянно подстёгивало меня в спину — какое-то невнятное чувство, будто я куда-то очень сильно опаздываю.

Пытался, конечно, найти на карте знакомые ориентиры, но куда там. От обилия всякой разной информации на этом куске бумаги даже в глазах зарябило. Как там вообще хоть что-нибудь можно найти? Похоже, у меня топографический кретинизм. М-да, прискорбно.

С сожалением положил карту на место, но планшет, как и портфель, всё же, прихватил с собой, кинув их в коляску. Одного взгляда, кинутого на авто, было достаточно, чтобы понять — этот пепелац уже отъездил своё. Капот — в хлам, а под машиной — огромная лужа из смеси бензина и масла.

Плюнув на эту картину, пошустрил к танку. До того, как лезть в железяку, глянул на её командира, которого выкинуло за борт. Самое интересное — тот был ещё слегка жив. На таком морозе, конечно, долго не проживёт. Тем более — с такими тяжёлыми ранами. Но добить засранца — святое дело. Теперь дошла очередь и до танчика. Только заглянул внутрь, как резко захотелось весь свой ужин выдать наружу. Увиденное можно было ёмко охарактеризовать одним словом — фарш.

Поэтому, чтобы моментально не расстаться со съеденным, побежал к бронетранспортёру. Проконтролировав каждого из двенадцати, ломанулся к мотоциклистам. И хоть живых там явно не было, не поленился выделить ещё по одной пуле на немца.

Наконец, добрёл до последнего убитого мотоциклиста и снял с него автомат. Всё же, интересно — отчего не выстрелил. Отщёлкнул магазин. Так и есть: патрон перекосило, из-за чего затвор и заклинило. Устранив перекос, выкинул мешающий железке патрон. Магазин — на место. Кланц-кланц: затвор срабатывает, как и положено, приводя оружие к бою. Вот и автоматом разжился. Хотя на фоне уже приобретённых мной пулемётов этот как-то совершенно не смотрится.

Подумав немного, понимаю, что на своих двоих я отсюда точно не уйду. Слишком устал. Да и ранения мне здоровья совсем не прибавили. Плюс потеря крови. И так хожу, как привидение с мотором. Спать хочется — спасу нет. А есть — так ещё больше. Немного сбил голод галетами. Но мне бы чего посущественней пожевать. Но пожевать придётся чуток попозже — надо побыстрее убираться с дороги, пока новая немчура не припёрлась.

Мотоциклы, конечно, хорошо. Но по бездорожью и они не катят. Нужен либо "Ганомаг", либо танк. В "Ганомаге", конечно, места гораздо больше. Можно всё экспроприированное разместить. А танк-то как жалко: какая-никакая, но всё ж броня. Причём, с пушкой. Но у меня пленный фриц. А танчик жутко маленький. Да и загажен теперь так, что я его и до утра не отскребу при всём желании.

Залез снова в бронетранспортёр и повытаскивал оттуда дохляков. Тяжело, блин. Но кидать трупы с заднего борта вниз много легче, нежели тащить что-либо наверх. Хотя пока протаскивал тяжеленные туши по узкому проходу, умаялся — просто жуть.

Кстати, а зачем мне этот пленный фриц? Говорить по-немецки я не умею, в картах немецких, как оказалось, ничего не смыслю. Ну и на кой он мне? Что я с ним делать буду? Планы немецкого командования выведывать? Каким, интересно, образом? На языке глухонемых? Так, скорее всего, я таким тоже не владею.

Вот, же ж, прицепился к офицерику: дескать, ценный язык — надо брать. А ничего, что я, как бы, не в армии. И допросы пленным учинять — не моя специфика. Небось, ещё и продукты на эту мразь тратить придётся. А оно мне надо? Скорее всего, придётся вывести его в расход.

В общем, одним трупом больше, одним меньше — невелика разница. Но в танк, похоже, я не полезу. Придётся взрывать. Блин, как жалко-то. Там ведь цельная пушчонка стоит. Для сокращения поголовья всякой гнусной немчуры — самое то.

Ладно. Это всё потом. А пока пробежался ещё раз в темпе по всей колонне. С канистр всё слил в бак "Ганомага", нацедил с грузовиков ещё — до тех пор, пока бензина в бронетранспортёре не стало под пробку. Ещё раз наполнил канистры и всё найденное быстренько побросал в бронированный отсек.

Это я так говорю, что быстренько. На самом деле, скорость моего ковыляния была такова, что торчал я на этой дороге уже почти час. А такие задержки весьма чреваты последствиями. Удивительно, что за это время никто так и не проехал в нашу сторону.

Наконец, распихав колотушки во все нужные места и подготовив таким образом технику к подрыву, подошёл к офицерику.

А тот уже очухался и изо всех сил пытался свалить.

— Ну куда ж ты, болезный? Я ведь не просто так вторым ремешочком-то ножки тебе спутала. — даже сам не заметил, что в присутствии чужих говорю о себе в женском роде. Вроде ж фриц, не понимает ни черта, ан нет — всё одно рода не путаю. Даже как-то естественно у меня получается. Наверное, тренировка на будущее — теперь уж точно уверен, что при других не спалюсь, говоря о себе в мужском роде.

А так, в принципе, прикольно смотреть, как этот великий деятель в позе гусеницы изо всех сил пытался уползти. Как говорится, смотрел бы и смотрел. Ну а что — даже смешно где-то. Если бы не было так грустно: ведь не на прогулку же этот гитлеровец сюда припёрся. Небось, и его руки в нашей — русской — крови по-локоть. Ничего, смеётся тот, кто смеётся последним!

Вон как ползёт — любо-дорого посмотреть. Это по снегу-то? Вот смешной! Ух ты, даже до края дороги дополз. А вот дальше — фиг. Тут обочина рыхлая, да снега по колено.

— Ну куда, куда ты, сосиска, намылился? Утонешь в снегу, ведь. Неужто я такая страшная?