| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Заросшая черной бородой физиономия Махмуда разом приобрела озабоченное выражение.
— Да не разгневаются на меня светлейшие, — смущенно проговорил хорезмиец. — Язык мой отказывается произносить столь дерзкие слова, но дело мое касается только эмира Олега.
Махмуд низко поклонился, приложив руку к груди и, не выпрямившись до конца, застыл в полупоклоне, настороженно поглядывая то на одного, то на другого.
— Это мне что? Из своего шатра выметаться?! — гневно воскликнул Святослав. — Да ты, собачий сын, знаешь ли, с кем говоришь?! Да я тебя пытать прикажу и все узнаю!
Перепуганный толмач бухнулся на колени и уткнулся лбом в пол.
— Пресветлый эмир, величайший из всех живущих! Прости безмозглого! — заголосил он. — Не по своей воле, был я столь дерзок, но по воле пославшего меня сюда!
— Кто тебя послал, Махмуд? — резко спросил Горчаков.
— Великий хан Кюлькан, да продлит Аллах его дни, послал меня к тебе, — чуть ли не пропел толмач жалобным тоном.
— Так, он жив?! — не поверил своим ушам Олег.
— Великий хан жив и здоров, — подтвердил Махмуд, оставаясь на коленях.
— Вон оно ка-а-ак, — удивленно протянул Святослав. — Это что же выходит? Соврал нам Коловрат?
— Погоди, Святослав Всеволодович, — поднял ладонь Горчаков. — Махмуд, а кто из ханов еще жив?
— Всевышний сохранил только Великого хана Кюлькана, остальные погибли от огня, — ответил толмач.
— Святослав Всеволодович, вели ему подняться, — попросил Олег.
— Эй, ты, встань, — распорядился воевода.
"Быть может, это подействовала моя "лекция по географии Европы?" — предположил про себя Горчаков, мысленно прокрутив ситуацию. — Но, тогда..."
— Кюлькан хочет предложить нам мир, так? — с нажимом спросил Олег, пристально глядя в глаза, поднявшемуся переводчику.
— Пресветлый эмир, твоя мудрость может соперничать только с твоей доблестью! — подхватил предложенную игру Махмуд. — Истинно так!
— Святослав Всеволодович, — Горчаков развернулся к воеводе, — я мыслю, что Кюлькан просто никого кроме меня не знает, вот и послал сперва ко мне, с тем, чтобы я представил посла пред очи Великого князя Владимирского. Ныне, я долг наш вижу в том, чтобы доставить его поскорей к Юрию Всеволодовичу.
— И как мы это содеем? — недовольно пробурчал Святослав.
— А ты дозволь мне этим заняться, — предложил Олег, — я что-нибудь придумаю.
— Будь по-твоему, — махнул рукой наибольший воевода.
Вместе с Махмудом приехали два монгола, побывавшие в плену у Горчакова. Он забрал их вместе с переводчиком и привел на свою стоянку.
— А теперь, рассказывай все! — потребовал Олег у Махмуда в своем шатре.
— Пресветлый эмир, Великий хан предлагает тебе мир и дружбу в обмен на... — бывший купец умолк и испуганно оглянулся на вход, — в обмен на жизни ханов Берке, Тангкута и Шибана, — закончил он полушепотом.
Горчаков надолго задумался.
— Ты взялся за опасное поручение, Махмуд, — заговорил он, наконец, проникновенным тоном. — Что Кюлькан пообещал тебе за это?
После такого вопроса хорезмиец смущенно закряхтел и заерзал на низкой скамейке. Его взгляд забегал по стенам шатра, старательно избегая взгляда Олега.
— Махмуд, мы же с тобой уже давно знакомы, какие секреты могут быть между старыми друзьями? — поторопил толмача Горчаков.
— Великий хан обещал сделать меня эмиром Ургенча, — признался Махмуд.
— И ты ему поверил? — Олег саркастически усмехнулся.
— Как я мог не поверить такому великому хану, — округлил глаза хорезмиец.
— Смотри, Махмуд, — начал объяснять Горчаков скучным тоном, — Ургенч находится в улусе покойного Джучи, а у него осталось три наследника. Покуда они живы, не видать тебе Ургенча.
— А если ты их убьешь, пресветлый эмир? — спросил Махмуд, хитро прищурившись.
— А если у меня ничего не выйдет? — остудил его мечты Олег. — Надеюсь, ты знаешь, что случится с тобой, когда хан Берке или Субэдэй узнают о том, что ты мне здесь предлагал?
— Но... но... — испуганный не на шутку Махмуд, не знал что ответить.
— Слушай меня! — повысил голос Горчаков. — Ты станешь эмиром. Обещаю! Но при одном условии.
— При... при каком условии? — пробормотал, запинаясь Махмуд.
— Ты будешь служить только мне! — в голосе Олега будто лязгнула сталь. — Ты будешь исполнять все, что я тебе прикажу. И будет тебе тогда счастье.
Глава 15
— ... укрепи данною тебе благодатию во бранех православное воинство, разруши силы востающих врагов, да постыдятся и посрамятся, и дерзость их да сокрушится, — густой бас архидьякона плыл над тысячами непокрытых голов: русых, темных, светлых — разных.
— Помоги, Господи! — шептал Юрий Всеволодович. — Не мне, Господи, но земле нашей!
Как только из дальнего дозора примчался гонец на взмыленном коне, князь велел служить молебны во всех городках, срубленных за эту зиму и весну на "Засечной черте". Всего их было девять: четыре малые крепостицы из набитых землей городней с заборолами поверху, башнями по углам и одной башней — проездной, да еще между ними воины и крестьяне соорудили четыре острога, состоявшие из одной баши у самого рва и, окруженных частоколом, изб и землянок для ратников. Наибольшую крепость владимирские люди прозвали "Княжий городок". Она стояла на самой удобной дороге, ведущей к Эрзямасу. Княжий городок окружали бревенчатые стены с девятью башнями, а внутри, над тесовыми крышами разных строений возвышались: свежесрубленная церковь и хоромы для князя.
— ... ныне и присно и во веки веков. Аминь! — провозгласил архидьякон, закончив молебен.
Из церкви вынесли чудотворную икону, привезенную из Владимира. Князь Юрий первым к ней подошел и, перекрестившись, приложился губами. За ним воевода Еремей Глебович. Потом, один за другим, к иконе стали подходить остальные. По рядам воинов пошли дьяконы, окропляя их святой водой.
Благословив православное воинство, священнослужители удалились в церковь — продолжать молитвы о даровании победы над язычниками, а Юрий Всеволодович поднялся на возвышение, служившее временным амвоном.
— Братия! — обратился он к воинам. — Не посрамим славы праотцев наших! Встанем крепко за землю Русскую! — сильный голос князя был слышен далеко окрест — Не допустим поганых к стольному Владимиру! Защитим жен и детей наших!
В это самое время к Княжьему городку быстро приближались три десятка всадников. Это дальние дозоры, собравшись вместе, отступали перед приближавшимися монголами. Доскакав до рва, всадники перевели коней на шаг, измученные животные тяжело дышали и роняли хлопья пены. После того, как их подковы гулко простучали по доскам временного моста, на нем появились четверо ратников и принялись разливать керосин из глиняных кувшинов. Дальше один из них вынул из поясной сумки трут с огнивом, высек искру, зажег полоску бересты и бросил ее на мост. По корявым, наскоро отесанным доскам, пробежали огненные змейки. Закончив свое дело, ратники скрылись в бревенчатой надвратной башне. Тяжелые дубовые створки на массивных кованых петлях с железным визгом и скрежетом закрылись за их спиной.
Пока уставшие дозорные расседлывали коней, их окружили гридни, еще не успевшие, разойтись по своим местам на стенах и в башнях.
— Много ли поганых мунгалов сюда идет? — спросил кто-то из них.
— Конца и края безбожному воинству не видно, — ответил пожилой воин с мрачным лицом, покрытым грязными разводами от пота и пыли.
Юрий Всеволодович еще слушал рассказ дозорного воеводы, когда в горницу вбежал один из его дружинников.
— Идут мунгалы! — сообщил он.
— Ступай, передохни, — сказал князь молодому боярину, водившему дозор на юг, — я велю баню для вас истопить. — Юрий повернулся к воеводе, — ну, что, Еремей Глебович, пришел наш час?
— Пришел, князь-батюшка, пришел, — согласился воевода, — ныне и мы встанем за землю нашу, будем крепко биться, а далее ..., — раздобревший с годами Еремей Глебович, тяжело вздохнул, — лишь бы дружины наши вовремя подоспели, — добавил он после паузы, — но на все воля божья.
Надвратная башня была самой высокой в Княжьем городке. У верха ее шатровой кровли была устроена дозорная площадка под тесовым навесом. Князь Юрий с воеводой и несколькими боярами поднялся туда.
С высоты дозорной площадки была хорошо видна, раскинувшаяся вокруг, волнистая равнина, покрытая пологими увалами. Прямо перед крепостью, насколько видел глаз, расстилалась луговая степь с редкими березовыми рощами, дубравами и осинниками. Левее виднелись многочисленные ветвистые овражки заросшие кустарником и деревьями. К югу от них темнела полоска дальнего леса. Правее, к юго-западу от крепости отдельные рощицы сгрудились, собрались в кучу, а в середине слились, образовав небольшой лесок.
Протекавшая рядом со рвом река Алатырь, делила всю эту местность на две разные части. От ее южного берега на многие версты тянулись просторные луга вперемешку с отдельными языками леса и маленькими рощами. На северном берегу сплошные дремучие чащи начинались прямо от воды.
Княжий городок стоял в самом центре "Засечной черты", которая в этом месте была похожа на круто изогнутый лук, повернутый тетивой на юг — в сторону "поля". От одного конца этого "лука" и до другого было около шести верст. Это было самое опасное место "черты", потому что здесь леса не подступали вплотную к берегу и не были сплошными. За Княжьим городком находилась довольно крупная роща, которую можно было объехать с любой из двух сторон и попасть на дорогу, ведущую к Эрзямасу.
Восточную половину "лука" составляла река Алатырь, западную — река Умочь. Обе водные преграды, бывшие здесь мелкими и узкими, протекали в пологих берегах, поэтому за ними был вырыт ров и насыпан вал, увенчанный толстыми заостренными кольями в три ряда, наклоненными в сторону рва. От речек ко рву, строители укреплений прорыли канавы, и теперь мутная вода скрывала щетину острых кольев, густо торчавших из его дна.
Вдоль рва и вала через каждые семь сотен шагов возвышались: либо крепостица, либо острог. Княжий городок стоял в том месте, где река Алатырь, текшая до этого с юга на север, резко сворачивала к востоку и в этот изгиб, здесь же, впадала с запада речка Умочь. В месте слияния этих рек Еремей Глебович и посоветовал князю построить главную крепость.
Восточный край укрепленной рвом и валом позиции заканчивался там, где начинался густой и дремучий Алатырский лес, подступавший с севера к самой воде. Дальше к востоку вдоль реки Алатырь на шестнадцать верст тянулась широкая засека из поваленных крест-накрест деревьев, а от того места, где в нее впадала Мокрая Чеварда и до самой Суры берега у Алатырь-реки были высоки да обрывисты, там всаднику негде было через реку не перебраться.
К западу от вала со рвом по северному берегу реки Умочь тоже была устроена засека длиной версты четыре. Дальше Умочь разрезала почти напополам небольшой Зябловский лес, в котором завалы из подрубленных деревьев шли уже по обоим берегам реки. Это еще три версты. Сразу за Зябловским, толи лесом маленьким, толи большой рощей, начинался уже настоящий лес — Саровский, который западнее сливался с непролазными дебрями знаменитых Муромских лесов, воспетых даже в былинах. По Саровскому лесу засека тянулась еще на три версты, а далее в ней и нужды не было, поскольку там, рядом с Умочью начинали петлять еще пять речек с заболоченными берегами. По тем местам не только конному проезда не было, там и пешему не везде можно было пробраться.
* * *
* * *
* * *
* * *
**
Когда из передовой сотни прискакал гонец, Субэдэй решил сам взглянуть на укрепления, о которых тот рассказал. Взобравшись в седло, он, в последний момент, решил взять с собой старшего из шести урусутов, которых собирался посылать гонцами к нойону Искандеру а заодно, прихватить и толмача. В сопровождении личной охранной сотни монгольский полководец взъехал на пригорок, и некоторое время рассматривал, видневшиеся вдалеке крепости, злобно сопя и стискивая костяную рукоять короткой плетки.
— Что это такое?! — заорал он на Ратибора, брызгая слюной и тыча плетью в сторону укреплений. — Твой господин мне солгал, так? Вы оба мне за это ответите!
— В чем же ложь? Милостивый хан? — спокойно спросил старый дружинник Коловрата.
— Как в чем?! — ярился Субэдэй. — Твой Эвпатий говорил нам, что все войско урусутов ушло на север. И что же я вижу здесь?!
— Владимирские конные полки взаправду ушли к Новгороду, — отверг обвинения Ратибор. — И хан Кюлькан видел, как они из города выезжали. Только, это ж, еще зимой было. Может, и вернулись уже.
Выслушав перевод, Субэдэй немного успокоился.
— Ты знаешь, как это обойти? — монгол снова указал плетью на линию укреплений.
— Если отпустишь, мы можем поискать дорогу в обход, — сказал Ратибор, стараясь, чтобы его голос звучал ровно.
— Нет уж, — помотал головой Субэдэй, — дорогу для войска поищут мои нукеры, а ты пошли двоих своих людей, пусть они проберутся к урусутам, узнают все новости, потом быстро вернутся и сообщат мне. Я хочу знать все, что случилось в урусских землях за последнее время.
— Два, это мало для такого дела, — возразил Ратибор.
— Пошли троих, — буркнул Субэдэй.
— Лучше бы четырех послать, — не уступил Ратибор, желавший освободить из под власти монголов как можно больше своих.
— Я все сказал, урусут! — отрезал Субэдэй. — Ты пошлешь троих. Все они получат медную пайцзу, чтобы их не зарубили мои воины на обратном пути.
* * *
* * *
* * *
* * *
Слева громко хлопнула тетива, это Лихой Упырь выпустил из тугого боевого лука еще одну стрелу в горизонтальную бойницу, вырубленную в двух соседних бревнах. Среди новгородцев было много охотников, что называется: "бивших белку в глаз". Симеон, как раз к таким и относился. Там, где стоял Неждан, бревенчатая ограда поднималась только чуть выше пояса. Эти необычные для русских крепостей просветы наверху стены были проделаны для удобства стрельбы из китайских стрелометов, в большом количестве захваченных под Коломной.
Пока шестеро новгородских "охотников", с покрасневшими от натуги лицами, налегали на длинные рычаги, торчавшие из окованных железом концов бревна-ворота, другие ратники прикрывали их щитами. Сначала стрелы залетали сюда часто, и густо застревали в червленых русских щитах и досках двускатной кровли. До сего момента никакого вреда воинам они нанести не успели. Сражаясь под рукой франкского рыцаря, а ныне, боярина Олега, многие из новгородцев разжились пластинчатыми мунгальскими доспехами и закрытыми шлемами, которые стрелы издали, не пробивали. Потом поток вражьих стрел поредел изрядно. Новгородские пешие лучники славились по всей Руси, их везде охотно нанимали на службу и здесь они быстро показали врагам, как опасно высовываться из-за укрытия.
К сожалению, противник обстреливал Княжий городок не только из обычных луков. Полы заборол, настеленные из ровно обтесанных с одной стороны бревен, уже были измазаны полосами крови. Стрелы размером с черенок лопаты и наконечником, без малого, в полруки пробили навылет двух новгородских "охотников" вместе со щитами. Товарищи оттащили их к перилам (задней стены у "заборол" не было). Еще четыре подобных стрелы раскололи не такие уж и толстые бревна заборол, и теперь их наконечники высовывались внутрь укрепления.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
