Поддельный шотландец 2

— Исчезните!

— Я не совсем понимаю вас, — заметил я.

— Так я объясню вам подробнее, — отвечал он. — По моему мнению, вам так или иначе надо срочно исчезнуть. Об этом и спору нет: прокурор, в котором ещё остались некоторые проблески порядочности, добился вашей временной безопасности у герцога и Саймона. Он отказался отдать вас под суд и отказался убить вас. И вот в чем причина их несогласий, так как Саймон и герцог не могут быть верными ни другу, ни врагу! Итак, вас не будут судить и не убьют вас, но могут похитить и увезти, как сделали это с леди Грэндж, или я глубоко ошибаюсь!

— Это наводит меня на мысль... — сказал я и рассказал ему о свистке и о рыжем слуге Мора, Нийле.

— Уж где Джеймс Мор, там всегда какая-нибудь мошенническая проделка, в этом даже не сомневайтесь, — сказал он. — Его отец был вовсе не плохим человеком, хотя не уважал законов и не был другом моей семьи, так что мне нечего стараться защищать его. Что же касается Джеймса, то он известный хитрец и отпетый негодяй. Мне так же, как и вам, чрезвычайно не нравится появление рыжего Нийла. Это выглядит нехорошо, да. Это плохо пахнет. Старый Ловэт устроил дело леди Грэндж. Если молодой Ловэт займется вашим, то это будет в духе семьи. За что Джеймс Мор сидит в тюрьме? За такое же преступление — похищение. Его слуги привыкли к подобной работе. Он предоставит их в распоряжение Саймона, и вскоре мы услышим, что Джеймс прощён или что он бежал, а вы уже будете сидеть под замком в Бенбекуле или в Эпплькроссе.

— По-вашему выходит, что это очень серьёзное дело, — заметил я.

— Я хочу, чтобы вы скрылись, пока они ещё не успели наложить на вас руки, — заключил он. — Сидите тихо до самого суда и появитесь в самый последний момент, когда вас менее всего будут ждать. Конечно, всё это говорится в предположении, что ваше свидетельство, мистер Бэлфур, стоит того, чтобы подвергаться такому риску и таким неприятностям.

— Скажу вам одно, — ответил я, — я своими глазами видел убийцу, и то был совсем не Алан.

— Тогда, клянусь небом, мой родственник спасён! — воскликнул Стюарт. — Жизнь его зависит от ваших показаний. Нечего жалеть ни времени, ни денег — ничего, лишь бы иметь возможность появиться на суде. Ступайте прямо назад по этому переулку. От него ведёт прямая дорога на Ланг-Дейкс. И послушайте меня, не возвращайтесь в Эдинбург, пока вся эта суматоха не уляжется.

— Хорошо, я постараюсь последовать вашему совету, — сказал я.

— За пять дней до суда, шестнадцатого сентября, известите меня. Я буду в Стирлинге, в "Королевском гербе". И если вы до тех пор сумеете уберечься, то я позабочусь, чтобы вы добрались до Инверари.

— И ещё одно, — сказал я, — могу я увидеть Алана?

Он, казалось, был в нерешимости.

— Лучше бы вам не видеться, — отвечал он. — Однако не могу отрицать, что Алан очень этого желает и нарочно будет находиться ночью между вторником и средой у Сильвермиллса. Если вы убедитесь, что за вами не следят, мистер Бэлфур, — но только твёрдо убедитесь в этом, — то спрячьтесь в удобном месте и наблюдайте целый час за дорогой, прежде чем рискнуть. Было бы ужасно, если бы вас обоих схватили.

X.

Было около половины четвертого, когда я вышел на Ланг-Дейкс. Для начала хотелось сходить в Дин. Так как там жила Катриона, а её родственникам, гленджайльским МакГрегорам, почти наверняка поручили следить за мной, то это было одно из немногих мест, которых мне следовало бы избегать. Но до дуэли это не имело никакого значения. Я не спеша прогулялся вдоль полей и немного позже четырёх уже был у дома миссис Драммонд Огилви.

Обе леди находились в доме, и, увидев их вместе у открытой двери, я размашистым движением снял шляпу и сказал: "Тут один малый снова пришел за своими шестью пенсами", — чтобы немного подколоть ехидную вдову.

Катриона выбежала мне навстречу и сердечно поздоровалась со мной. К моему великому удивлению, старая леди на этот раз была не менее любезна. Гораздо позже я узнал, что она ещё на рассвете послала верхового к Ранкилеру в Куинзферри, услышав, что он поверенный Шос-гауза. Сейчас у нее в кармане лежало письмо моего доброго друга, который рекомендовал меня с самой лучшей стороны. Мне не надо было читать этого письма, чтобы догадаться об её намерениях. Очень возможно, что в местных раскладах я был "деревенщиной", но всё же далеко не в такой степени, как она предполагала. Даже для моего немудрящего ума было ясно, что коварная бабка затеяла устроить брак своей родственницы с безбородым юношей, кое-что значившим как лэрд в Лотиане.

— Пусть мистер Сикспенс поужинает с нами, Кэтрин, — сказала она радушно. — Сбегай и распорядись чтобы служанки поставили ещё один прибор.

Пока мы оставались одни, она очень старалась польстить мне. Но делала это умно, прикрываясь шуткой, всё время называла меня Сикспенсом, но таким тоном, который должен был возвысить меня в собственных глазах. Когда вернулась Катриона, то намерения старой дамы, если это только было возможно, стали ещё очевиднее: она расхваливала девушку, как опытный барышник своего коня. Я улыбался при мысли, что она действительно считает меня таким дурачком. Наконец самозваной свахе пришло в голову под каким-то явно надуманным оставить нас одних и мы смогли немного пообщаться с глазу на глаз.

— Я не должна вас ни о чём расспрашивать? — с живостью спросила Катриона, как только мы остались наедине.

— Нет, сегодня я уже могу о чём угодно говорить с чистой совестью, — ответил я. — Я был освобожден от своего слова, и после того, что произошло сегодня утром, я не стал бы держать его, если бы даже меня и просили.

— Так расскажите мне всё, — попросила она. — Только кратко. Моя родственница скоро вернется.

— Мы могли бы выйти на прогулку, погода сейчас великолепная, а к шести часам вернёмся для ужина — ответил я, — а то, боюсь, наш разговор будет достаточно длинным.

Она собралась мгновенно — тот кто говорит, что женщины при сборах всегда долго копаются просто не умеет их правильно мотивировать.

Итак, я рассказал ей всю историю с лейтенантом и энсином — от начала до конца, — стараясь представить её в возможно более смешном виде, и действительно в этой бессмыслице было много забавного.

— Ну, мне кажется, вам так же мало везет с суровыми мужчинами, как и с прекрасными леди! — сказала она, когда я кончил. — Но постойте, вам же ещё сегодня предстоит дуэль с этим младшим офицером! А вы тратите время на меня вместо того чтобы подготовиться к ней должным образом!

— Во всяком случае, это общение очень поднимает мне настроение, — отвечал я. — Что касается дуэли, то это не то дело, к которому можно подготовиться за пару-тройку часов.

— Но вдруг вас убьют? — возмутилась она моему легкомыслию, — разве вам не надо составить завещание, проститься с друзьями?

— Что вы, я такой человек, что даже из жизни предпочту уйти по-английски, не прощаясь, — весело ответил я, — впрочем, я не планирую умирать. Уж точно не сегодня, нет.

— Знаете ли, чему я улыбаюсь? — спросила она. — Вот чему. Я рождена быть мужчиной. В своих мечтах я всегда юноша: я представляю себе, что со мной происходит и разные ситуации. Когда же дело доходит до боя, я вспоминаю, что я только девушка, не умею держать шпаги или нанести хороший удар. И тогда мне приходится переделывать всю историю таким образом, чтобы поединок не состоялся, но я всё равно осталась бы победительницей. Я так завидую вам, мистер Дэвид Бэлфур.

— Вы кровожадная девушка, — сказал я с подначкой.

— Я знаю, что благородным девушкам положено уметь только шить, прясть и вышивать, — отвечала она немного печально, — но если бы это было вашим единственным занятием, вы бы сами нашли его очень скучным. Но это не значит, что я хочу убивать людей. Убили вы кого-нибудь в жизни?

— Представьте себе, да! Я убил на удивление много народу, — сказал я. — А между тем я нисколько не стыжусь вспомнить об этом.

— Но что вы чувствовали после первого убийства? — спросила она.

— Я сидел и рыдал как ребенок, — отвечал я, скрывая только тот факт, что был тогда вдребезги пьян, — хотя это было на войне и я исполнял свой долг.

— Мне это так знакомо! — воскликнула она. — Я понимаю, откуда берутся эти слёзы. Но, во всяком случае, мне не хотелось бы убивать: я бы хотела бы быть Кэтрион Дуглас, которая, когда враги выломали засов, просунула в скобы свою руку. Это моя любимая героиня. А вы бы хотели так героически умереть за своего короля? — спросила она.

— По правде сказать, — заметил я, — моя любовь к королям гораздо более сдержанна. По мне гораздо героичнее выжить и победить, чем отдать жизнь. Нет, я никогда не отдам просто так свою жизнь — я буду драться за неё изо всех сил и за даже за их пределами.

— Вы правы! — сказала она. — Такое чувство достойно настоящего мужчины! Ах, как бы я хотела научиться хорошо сражаться!

— Катриона, — отвечал я, — то что женщины не способны хорошо сражаться — это всего лишь общепринятое заблуждение. Есть множество исторических примеров, доказывающих обратное. Хотите, я приведу их вам?

— Да, конечно! — воскликнула девушка с энтузиазмом, — вы так хорошо умеете рассказывать!

Я подумал, что на том и стоим, начав свой рассказ с общеизвестных амазонок. Затем перешёл на древнеегипетскую царицу Яххотеп, в молодости воевавшую настолько хорошо, что её наградили многими боевыми наградами.

Вспомнил Артемисию I Карийскую, царицу небольшого государства Кария, подвласт-ного персам, которая участвовала в греко-персидских войнах на стороне последних. Самостоятельно командовала эскадрой из 5 кораблей в битве при Саламине в сентябре 480 г. до н. э. Её мужеством восхищался сам правитель персов Ксеркс: "Мои мужчины стали женщинами, а женщины — мужчинами!", говаривал он.

Гвендолин, легендарную королеву бриттов жившую в 1000 годы до нашей эры. Она поначалу была женой правителя бриттов Локрина и матерью его сына Мадана, что не помешала ее супругу уйти к другой женщине, которую он и сделал новой королевой. Гвендолин не согласившись с таким отношением к себе и ребенку собрала могущественную армию и сама возглавив ее двинулась войной на Локрина что бы восстановить себя во главе страны. Гвендолин победила в этой войне, решающая битва которой состоялась возле реки Стур где и погиб Локрин.

Корделию, королеву Англии в 700 годах после рождества Христова, которая лично участвовала во многих битвах, пока не попала в плен, где покончила жизнь самоубийством.

Матильду, графиню Тосканскую, родившуюся в Италии в 1061 году. С детства учившуюся владеть оружием и впервые принявшую участие в битве в пятнадцатилетнем возрасте. Тридцать лет подряд она возглавляла армию служившую Римским Папам Григорию и Урбану.

Жанну де Дампьер, графиню де Монфорт, жившую около 1300 года. Она сумела проявить свои неординарные военно-тактические способности во время осады родного города врагами. Девушка, до этого никогда не принимавшая участия в битвах, надела доспехи и некоторое время, с толком и пониманием дела, руководила обороной города. Затем Жанна сумела вывести около 300 человек из осажденного поселения, добраться до Бреста. Там собрала армию и вернулась домой на помощь мужу, чтобы разбить врага и снять осаду с крепости.

Грейс О'Мелли, в замужестве — О'Флагерти. Самую жестокую и отчаянную пиратку XVI в., подчинившую себе чуть не половину Ирландии. В Голуэе до сих пор показывают надпись на крепостной стене, посвящённую ей: "Боже, защити нас от свирепых О'Флагерти и других напастей". Единственную дочь воительница родила на корабле во время битвы, сразу после родов поднялась на капитанский мостик и участвовала в абордаже.

Жанну Д'Арк, которая так известна, что о ней можно было лишь кратко упомянуть.

Наконец нашу соотечественницу, леди Агнесс Рэндольф, жену графа Данбара, прославленную Чёрную Агнес. Она лично участвовала в сражениях, но более всего прославилась защитой от войск английского графа замка Данбара, осада которого длилась более пяти месяцев и происходила в 1334 году. Чёрная Агнесс после каждого штурма заставляла слуг демонстративно вычищать зубцы и башни крепости, таким образом выражая своё презрение врагам...

Рассказывая всё это, я исподтишка любовался раскрасневшимся лицом леди и её горящими энтузиазмом глазами. Кажется я начал понимать, что в самом начале привлекло к ней моё внимание. В ней плескался настоящий океан жизненной энергии, способный при благоприятном случае изменить не только её жизнь, но и само течении истории. Наверное именно подобное выделяло и тех исторических героинь, о которых я ей сейчас столь вдохновенно рассказывал, всей душой пытаясь произвести на девушку впечатление.

— Где у меня голова, ведь я не поделилась с вами моей последней новостью! — воскликнула Катриона по окончании моего рассказа и в свою очередь поведала, что получила письмо от отца, сообщавшего, что она может на следующий день навестить его в замке, куда его перевели из тюрьмы накануне, и что дела его определённо поправляются.

— Кстати, на счёт вашего отца, спасибо что напомнили, — вспомнил я ещё об одном деле. — Мне кажется, что Генеральный прокурор на пару с Ловэтом подрядили через него ваш клан для того чтобы следить за мной или даже похитить меня.

— Что вы такое говорите! — воскликнула она, — зачем бы им поступать подобным образом!

— Я важный свидетель по Делу об Эпинском убийстве, — со вздохом признался я, — и мои показания могут помешать Кэмпбеллам вздёрнуть на виселицу Джеймса Стюарта, чего эти джентльмены так сильно жаждут. Ловэт намедни уже неудачно попытался меня убить, ну так он известный мерзавец. А Генеральный прокурор с помощью вашего отца просто хочет, по возможности безболезненно, не допустить моего появления в суде.

— Я надеюсь, вы не будете их сравнивать! Вам надо помнить, что Престонгрэндж и Джеймс Мор, мой отец, — одной крови, — сказала Катриона, немного отойдя от темы.

— Я никогда об этом не слышал, — сказал я удивлённо.

— Странно, что вы так мало знакомы с родословным древом шотландских кланов, — сказала она. — Одни могут называться Грантами, а другие МакГрегорами, но они всё-таки принадлежат к одному клану. Все они сыны Эпина, по имени которого, я думаю, называется и вся наша страна.

— Какая страна? — не понял я.

— Моя и ваша родина, — отвечала она.

— Сегодня для меня день открытий, кажется, — сказал я непонимающе. — Я всегда почему-то считал, что она называется Шотландией.

— Шотландия — древнее имя страны, которую вы теперь называете Ирландией, — ответила она. — Старинное же и настоящее название земли, где мы живем и из которой мы созданы, Альбион. Она называлась Альбион, когда наши предки сражались за нее против Рима и Александра, и её до сих пор называют так на вашем исконном языке, который вы не знаете.