Среда прошла под знаком токарных работ, благо, тут их знали. Я сперва просто развлекался, вытачивая из дерева всякие безделушки вроде стаканчиков и солдатиков (гномы и прочий мастеровой люд только посмеивался, глядя на мои достаточно дилетантские поделки, но молчал). Потом показал — больше на пальцах — несколько приспособлений. Примитивный копир, например, и самый простой суппорт — для получения цилиндров, конусов и прочих тел вращения. Тут улыбок стало куда меньше, и кузнецы резво побежали выделывать соответствующие железяки.
Я, пока суть да дело, напилил плоский кругляшей, выпросил у ребят квадратный кусок доски и принялся расчерчивать на нем клеточки. Года два назад мы с Юлькой довольно часто играли в шашки, а потом забросили это дело. Мне пришло в голову, что неплохо было бы традицию возродить. В шахматы мы оба играли из рук вон плохо, то и дело "зевали" очевидные ходы, слишком долго думали, поэтому частенько бросали недоигранные партии. А вот в шашки и поддавки сражались с охотой.
Я уже покрасил сами шашки в черный цвет и как раз заканчивал раскрашивать импровизированное поле (в дело пошел местный разметочный фломастер, рисовавший жирными линиями, и пальцы у меня были все перепачканы), когда подошел Бержи и строго так спросил, чем это я занимаюсь в рабочее время. Я, честное слово, смутился, как школьник, застуканный на уроке за посторонними занятиями. Но признался, что делаю игру для дочки. Бержи потребовал объяснений. Потом сел играть. Дальше вы, наверное, и сами догадаетесь. Рабочий процесс был сорван, народ повадился играть в шашки. Не весь, конечно, были и те, кто заявлял, что не понимает такой пустопорожней траты времени. Я и сам не всегда понимаю. Но вслух, конечно, этого я не сказал, а, наоборот, весьма кстати ввернул расхожее выражение о гимнастике для ума. Благо, понятие "гимнастика" тут было известно. Упражняли мы мозги часа полтора — с шумом и попутным выяснением правил (я далеко не все мог вспомнить и изложить сразу). А потом Бержи вспомнил, что является начальником, грозно рыкнул на всю аудиторию (или цех? или мастерскую?) и погнал всех на рабочие места.
В четверг я остался дома — заниматься языком и литературой. (Языком — местным, литературой — земной.) Время от времени, впрочем, отвлекался на записывание идей, которыми мог бы поделиться с Бержи.
В пятницу пришел Дмиид с незнакомым мне высоким человеком (или низкорослым эльфом?) по имени Вальфар — местным математическим светилом, если я правильно перевел. Светило было лысым, как колено, и вовсю сверкало высоким куполом черепа и быстрыми глазами-маслинами. Его-де заинтересовали мои записи. Естественно, тут же возник барьер повыше просто языкового: мне срочно пришлось осваивать местную систему математических символов. Учиться считать, если по-простому. Думаете, это легко в 30 с хвостиком? Тогда попробуйте выучить, например, цифры от нуля до десятипо-японски (рэй, хитоцу, футацу, миццу, ёццу, ицуцу, муццу, нанацу, яццу, коконоцу, то), а затем быстро ответить, сколько будет от ицуцу отнять футацу или к хитоцу прибавить ёццу. С какого раза запутаетесь? К слову, в Японии в ходу еще и китайские числительные. Тут было не легче, тем более, я до конца не понял, пользуются они десятичной системой или какой-то другой. Вроде как да, но не совсем. Поэтому арифметику мы на время отложили в сторону (то есть записали для меня урок на будущее) и принялись за геометрию. Стартовать удалось с теоремы Пифагора. Фантасты оказались правы: ее знали и в других мирах. Дальше пошло сложнее: мы то и дело упирались в стенку, Дмиид на нее лез и раз даже обозвал меня тупым варваром. Я ошалел, он извинился. Словом, день прошел незаметно, мы трое устали, как собаки, разошлись затемно голодные, но весьма довольные друг другом.
А наутро Юльхен приехала. Соскучившаяся по мне и довольная, как слон после купания.
— Пап, смотри, как я теперь умею! — закричала она прямо с порога. Впрочем, чтоб показать, как именно, ей пришлось здорово успокоиться, сосредоточиться и предпринять как минимум четыре попытки. В итоге со свечки, зажженной на столе, язычок пламени взлетел огненной бабочкой, описал несколько кругов вокруг вытянутого Юлькиного пальца, оставляя в воздухе дымный след, и чуть заметным пятнышком приземлился обратно на фитиль, где снова расцвел.
— Вот, только у четырех человек в классе получилось. И у меня. А я позже заниматься начала!
— Экий в тебе бес соревновательности сильный...
— Ну, па, ты будто бы и не рад.
— Рад, конечно, солнце мое. Рад, что у тебя получается то, чем тебе интересно заниматься. Только, как по мне, на других оглядываться — практика плохая. У каждого свои способности. Есть такая замечательная книга — "Убить пересмешника". Там есть великолепная фраза: "Только дураки гордятся своими талантами".
— Почему?
— А потому что твоих заслуг в наличии таланта нет. Равно как нет твоих заслуг в существовании великих предков, в том, что родился в великой стране и так далее.
— А чем тогда вообще гордиться?
— Честно? Не знаю. А зачем?
— Ну, чтоб сказать себе "Ай да я, ай да молодец".
— Ну вот если есть у тебя по поводу чего-то такое ощущение — "Ай да я!" — значит, и гордись этим "чего-то". Только при чем тут другие?
— Ага. "Отыщешь ты в горах победу над собой", — задумчиво так процитировала Юлька. Не уверен, что я ее убедил, но, кажется, заставил задуматься. Поэтому в продолжение темы спросил:
— А чистокровные колдуны тебя не третируют?
— То есть?
— Ну, не обижают?
— Пап, значение слово "третируют" я знаю.
"Вовочка спросил, что такое "фойе", вспомнился мне неприличный анекдот.
— Ты хочешь сказать, что здесь нет читокровных колдунов? А-ля Драко Мафлой?
— Малфой, — автоматически поправила меня моя педантичная наследница. — Вроде бы нет, а почему быть должны?
— Ну, наверное, магические способности — признак рецессивный. Ради закрепления генетических линий наверняка пытались заключать династические браки, проводить евгенические программы...
— Папа, ты с кем это разговариваешь?
— С тобой, чадо мое, — до меня не сразу дошло, что ребенок шутить изволит. Но все же дошло, пришлось переводить.
— Ну, есть такая наука — генетика... В общем, если магические способности передаются по наследству, маги могли специально жениться на магичках, чтобы передавать этот дар своим детям.
— Это вроде как собак породистых выводили — путем скрещивания?
— Ну, в целом, да...
— Ты думаешь, люди пошли бы на это? Без любви, а только по воле каких-то собаководов?
— Скорее уж, "маговодов". Ты даже себе не представляешь, на что идут порой люди.
— И представлять не хочу. Гадость какая. Не, пап, я ни о чем таком не слыхала. Какие-то кучки в школе действительно есть, но я так и не поняла, на основании чего они формируются. Меня, в конце концов, ни в одну из них пока не пускают. Я сама по себе.
— А тот паренек, с которым ты фехтовала?
— Так мы и фехтуем дальше. Он меня обещал научить из лука стрелять. Здорово, правда?
— Ага.
* * *
— Папа, помнишь, ты мне про науку рассказывал?
— Ну? — действительно, было такое. Взыграл во мне как-то несостоявшийся ученый, и я дочке выдал целую лекцию о научном методе познания реальности и о его ограничениях, о математике как способе моделирования физического мира и тэ дэ. Юльке тогда было то ли одиннадцать, то ли двенадцать. Я и не думал, что она запомнила.
— Так вот, здесь все то же самое...
— Не понял... Вроде как магия — это противоположность науки. Критерий научного опыта — его повторяемость вне зависимости от исполнителя. Залез ты в ванну — и действует на тебя выталкивающая сила, в точности равная весу вытесненной жидкости. И ей все равно, Архимед твоя фамилия, Фарадей или Пупкин. Даже неблагородно как-то: целый физический закон — и любой плебей бери и пользуйся. То ли дело магия. Удел избранных. Тут какой-нибудь Гэндальф произнесет "люмос" — и, пожалуйста, елочка горит. А то и целая дубовая роща. А какой-нибудь Фродо может этот самый "люмос" выкрикивать до хрипа и даже трубку себе не раскурит.
— Пап, ты нарочно дразнишься? "Люмос" — это из другой книжки.
— Ну, дразнюсь немножко. Но мы отвлеклись от темы.
— Так вот. Магом, конечно, может стать не каждый. Но ведь и ученым, наверное, тоже.
— Конечно.
— Но ведь учат этой вашей физике в институтах, хотя Эйнштейн из каждого студента не получится.
— К чему ты? О магических школах я и так читал — в том же "Поттере".
— Да просто к тому, что тут все, о чем мне на лекциях читают, здорово похоже на то, что ты мне про физику рассказывал. Только маг сам себе и инструмент наблюдения, и наблюдатель, и датчик, и этот, как его... прискоритель частиц.
— Ускоритель. Неважно. Что значит "сам себе"?
— Ну, нас учат слушать, что там, во внешнем мире происходит, а потом смотреть, как бы это естественное течение можно чуть-чуть перенаправить, чтобы получить хотимый результат.
— Какой?
— Тот, который хочешь. А как правильно сказать?
— Э-э... Да нету такого слова. Желаемый, наверное. Мы тут с тобой русский напрочь забудем.
— С тобой забудешь... Ну вот, ты меня опять сбил.
— Ты про хотимый результат говорила. И про науку.
— Ага. Вот смотри. Этот твой Ньютон смотрел-смотрел, как яблоки падают, а потом придумал, как это к делу приспособить. Или Архимед в ванну сел, прислушался к тому, как у него пузо всплывает, и придумал, как... Чего он там придумал про корону?
— Ну, придумал-то он, как объем подсчитать, но это опять-таки неважно. А что маг?
— А маг слушает мир и воздействует на него. Для этого не обязательно придумывать новый закон. Но вот мне нужно услышать, почувствовать, как огонек на свечке... не знаю, дышит, наверное, живет — а потом помочь ему дышать по-другому, чтоб он по комнате полетал.
— И все это силой мысли?
— Ну, да.
— А как же работа с энергиями, подпитка магией из окружающего пространства?
— "Это мы не проходили, это нам не задавали".
— А всякие там лягушачьи лапки и магические кристаллы?
— Ты еще кровь девственниц вспомни, — по-моему, Юлька пыталась меня шокировать, и ей это удалось. — Не знаю, может быть, это вообще враки. А, может, пожевав лягушачью лапку, земной волшебник мог лучше чувствовать внешний мир. Или сильнее на него воздействовать. Пап, я ж только вторую неделю учусь. Ты бы много мог про свою физику рассказать после двух недель обучения?
— Я и сейчас много не расскажу. Я ж не доучился.
— Я тоже. И не знаю, доучусь ли, — Юлька вдруг погрустнела.
— Отчего такой пессимизм?
— Понимаешь, они тут с этой магией с детства живут. А я простых вещей сделать не умею. Лиина, конечно, говорит, что я способная. Но я же вижу, у меня ничего не получается. У всех получается, а у меня нет.
— Так ты же говорила, что фокус с огоньком только у четырех человек в классе получился.
— Ага. Только столько других фокусов получается у всех, кроме меня. Они как танцуют, а я словно только ходить учусь.
— Ну и что? Кто тебе сказал, что пришелец из другого ... э-э... пространства, в котором про колдовство только в дешевых книжках и пишут (ну, и в дорогих тоже), должен сразу по попадании в мир колдовской всех местных Хоттабычей, Дамблдоров, Гэндальфов и прочих носителей большой белой бороды заткнуть за пояс? Так только в тех дешевых книжках и бывает. Герой провалился в черную дыру, открыл глаза — а вокруг одни колдуны с мечами. Делать нечего, герой быстренько учится колдовать и фехтовать, тренируется от месяца до года — дольше авторская фантазия не позволяет, а потом бац — и становится сильным. Спасает мир и прекрасную принцессу заодно. Они живут долго и счастливо и вместо того, чтобы умереть в один день, проваливаются еще в одну черную дыру. Чтоб автор мог написать продолжение.
Юлька несмело так улыбнулась. Конечно, такого количества фантастической дребедени, как я, она не прочла, но прочитанного хватило, чтобы оценить мою ядовитость.
— Так ты думаешь, у меня получится?
— Юль, я ничего не думаю. У меня просто нет оснований для этого непростого действия. Мы можем верить или не верить Лиине в ее оценках твоих способностей. Но вот что я тебе скажу. Всякая школьная программа рассчитана на некоего среднего ученика. Не в смысле троечника, а в смысле усредненного по какой-то статистике. Отучилось по ней человек триста, а лучше три тысячи — и уже понятно, кого как лучше учить, давать сначала алгебру, а потом геометрию или наоборот. Если программа создается с нуля, бедный создатель вынужден ориентироваться на себя (хотя учить ему предстоит других, и тут уж все зависит от его гениальности). Так вот — на тебя тут ориентироваться ну никак не могли. Ты — не отсюда. Ставят тебе двойки (или что там у вас ставят?) — так это всего лишь означает, что ты не вписываешься в какие-то рамки. Ну и не вписывайся на здоровье, ты и не обязана, они не под тебя делались. Выйдет из тебя великая волшебница Виллина — хорошо. Не выйдет — ничего страшного, как-нибудь обойдемся без величия и волшебства.
— А как жить будем?
— Гадский вопрос, на пять дюймов ниже пояса, — теперь мне ее удалось смутить. Один-один, с удовлетворением подумал я (хотя вроде уже и большой мальчик, и цитата все равно спертая). И продолжил: — Ну, почем я знаю, как. Как-нибудь. Я вообще не знаю, как тут жить можно. Видишь, Бержи меня уже припахал. Теперь еще этот математик ваш прицепился. Авось, найдем, как на знаниях предков прокормиться. Уже хорошо, что атмосфера здесь, в общем, демократичная и до знаний охочая. Ни тебе инквизиции, ни КГБ. Живи, чужак, да радуйся. Радуйся, кому сказал!
— Всем пацакам надеть намордники... — но возражала она, кажется, больше из врожденной вредности. Мне таки удалось если не вывести ее из депресняка, то хоть заставить взглянуть на ситуацию под другим углом (сорри за американский шаблон). И то хлеб.
Кстати, о хлебе. Юлька-то права. Живем мы тут из милости принимающей стороны, и как долго это будет продолжаться — Бог ведает. Честно говоря, хотелось экономической самостоятельности. На гражданство в нашем понимании этого слова было плевать: ну не буду голосовать (если тут додумались до демократии) и нести всеобщую воинскую повинность — и ладно. Не больно и хотелось. А вот возможности зайти в лавку и купить одежку или еду здорово не хватало. Обращаться за каждой мелочью к хозяевам не хотелось (из-за дурацкой стеснительности), а сами они о многом не догадывались. Надо бы с ними об этом поговорить. Хотя не хочется — больно тема щекотливая. Даже дома я не любил общаться по денежным вопросам. А уж тут... "Ребята, спасибо, что вы нас кормите. Скажите, вы и дальше будете нас кормить или как? А если нет, помогите найти работу. Правда, я ни черта не умею". Интересный разговорчик. Бержи, конечно, частично его предвосхитил... Ладно, поговорю с ним. Завтра же.