| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
С барбамилом, как минимум до утра, у ребяток вышел прокол. Детектор лжи — вещь в данной ситуации не просто нужную, а прямо-таки — необходимую, — Толя Царьков самолично спалил. Иголок, кусачек, горячих железок и плетей можно не бояться. Точнее, не бояться можно было процесса. Пугали последствия: очнулся, а пальцев нету. Красота! А вот если Толя станет-таки пинать жертву ногами, то будет уже хуже. Но это можно пережить. С трудом, но можно. Теоретически.
"Какие мы храбрые! "Если пинать жертву ногами!" Хватит выпендриваться, "жертва"!"
Зачем Лаврик отсрочил начало "шоу" до 22-х часов, Серёга понял через полчаса сидения в "люксе". Самое страшное — не боль, а её ожидание. Три часа... Сидеть в Сенином зубоврачебном кресле и смотреть, как о твою руку тушат сигары, оказалось легче, чем вот так, с относительным комфортом, валяться на лежаке и ждать. Все мысли были об одном: Толя, хоть и дурак, а в пехоту не хочет. Причём сильно. И строили его при Серёжке, чтобы клиент увидел, насколько сильно лейтенант Царьков не желает лезть под пули. И насколько сильно он, соответственно, будет напрягаться, выбивая из Серёги нужную Лаврентьеву информацию. И теперь у них обоих — три часа, чтобы подумать, причём — об одном и том же: как это будет происходить.
...Очень хотелось верить, что лейтенант сядет и починит детектор. Но — микробиолог с паяльником? Тем более — Толя?! — Верилось как-то с трудом...
"Вересов, он тя ломтиками нарежет..!"
Серёжка попытался прогнать эту мысль и перевернулся на другой бок. Не помогло.
"Вовка! Вытащи меня отсюда!!!"
Но как родная триста четырнадцатая это исполнит, Серёга представить не мог. Это только в голливудских боевиках группа из пяти человек может ворваться в городок, набитый врагами, и, перебив оных вчистую, удалиться с добычей, оставив позади плачуще-рыдающее пепелище. Жизнь — не кино. К сожалению...
Серёжку покормили, причём даже неплохо. Парнишка, заменивший Седого, не изображая из себя Цербера, поделился сигаретой... Как будто все хотели дать понять, что вот так просто сидеть — значительно лучше. Время, вроде, тянулось невыносимо долго, но при этом стремительно истекало...
Когда стрелки на внутреннем хронометре показали десять вечера, и лязгнул засов, Серёга испытал почти облегчение: будь, что будет, лишь бы не сидеть вот так и не ждать.
На пороге нарисовался уже успевший порядком надоесть Фашист.
— Слушай, шпиён, а ты тут неплохо устроился! — "Ариец" жизнерадостно скалился в тридцать два зуба. "Лимон бы, что ли, слопал..." При виде этого улыбающегося чудовища Серёжку слегка затрясло. — Подъём! Перед финишем не напьёшься, не накуришься, не надышишься! Вставай, жертва... Там Толян "испанский сапог" наладил, — услышав это, Серёга дёрнулся, и Фашист заржал. — Не боись, пошутил я... У этого чудилы мозгов не хватит на столь наукоёмкое изделие! — защёлкнув наручники, "Ариец" лёгким толчком выпроводил Серёжку из камеры. — Вперёд, юноша, — на Голгофу! Двигай давай!
Парнишка-выводной сидел в коридоре и читал книжку.
— Мюллер, ты куда его?
— К Толяну. Ща ребёнка будут страшно пытать... — Фашист в притворном ужасе закатил глаза.
— Он же мелкий совсем!
— Сразу расколется — пальцем его никто не тронет.
В караулке народ всё так же смотрел порнуху.
— Чё, всё? — начкар мельком взглянул на Серёгу. — Кранты ослику?
— Ага! Идущие к Толяну, приветствуют тебя, о Авдеич!
— Горохов, ты договоришься когда-нибудь! Что, Лаврентий Толю построил, говорят?
— Ну... В колонну по четыре с тумбочками на подоконнике. Если этот до утра промолчит, к обеду — в пехоту.
— Зря. Надо было сразу его туда. Слушай, ребёнок, не предавай до утра светлые революционные идеалы, а? Избавь нас от этого урода, будь человеком!
— И чё мне за это будет? — вышло тихо и хрипло. Караулка хохотнула.
— Больно тебе будет, — честно сказал прапор. — Но, коли дотерпишь, я тебя лично добью. Быстро и безболезненно! — народ опять заржал.
— Тогда лучше щас. Чё до утра ждать-то?
— Не, братан, "щас" никак, ты уж прости... — смена продолжала веселиться вовсю.
Пока люди развлекались, Серёжка лихорадочно пытался хоть как-то выпутаться из ситуации; а именно — спёртой тут же скрепкой ковырял замок наручников. Умеючи — технически ничего сложного... Есть! Левый браслет соскользнул с запястья. В метре от "жертвы" стоял прислонённый к табурету АКМС со вставленным магазином. Караул, блин! Идиоты...
— Ладно, поприкалывались и хватит. Пойдём мы... Вперёд! — Фашист легонько пхнул Серого к выходу.
"Всё, пора!"
Серёжка на развороте врезал "Арийцу" ногой в пах и метнулся к автомату. Если уж кранты, то лучше — так. Готово! Переводник — вниз до упора, потом — аккуратно вверх на "авт.", затвор — на себя. И — длинная очередь от бедра веером, не целясь...
— Лежать! — "Вересов, ты, б.., прям Рэмбо! Мочи их!"
Бац! Боль. Темнота.
...Сознание возвращалось неохотно...
— ...Фриц, а ты, б.., ничё... — это Фашист.
— Ведь не попал ни в кого...
— Как "не попал"! Телек, сука, расх....л! — бац под рёбра! "Ну чё, Рэмбо, допрыгался?!"
— Руки ему свяжите! Какие, в п...., наручники?! Он их только что сбросил, не напрягаясь!
— Б...., если бы не Фриц, кранты нам...
— Однозначно... Авдеич, дай портупею, — Серёге стянули за спиной запястья и локти, поставили на ноги...
Тресь в левую скулу!! — это начкар. Серёжка отлетел к стенке.
— Сучёныш, ты ж нас чуть не поубивал!
...В солнечное сплетение!!! — это Фашист. Пытаясь вдохнуть, Серёга сполз по стене и плюхнулся на колени.
...Ещё какой-то добрый дядя — ногой под рёбра!.. Спасибо. Темнота...
...Караулка, действие третье.
— ...Авдеич, хватит, мне его ещё — к Царькову... Вставай, б.... такая! — Мюллер пхнул Серёжку ботинком. Подняли, поставили на ноги. Перед глазами — красные круги, в голове — звон, дышать невыносимо больно, похоже — ребро сломали... — Вперёд! — "Ариец" за шиворот поволок Серёгу к выходу. У двери торчал жутко гордо выглядевший Фриц. — Фриц, а ты — молоток! Дверь открой... Топай, сука! — сопроводительный пинок. На вылете Серёжка запнулся за порог и приложился о землю.
"Ну чё стоило пристрелить в порыве страсти, а?!"
— Вставай! — Фашист очередной раз за шкирдон вздёрнул Серёгу на ноги. — Любишь из автомата пострелять, — люби и п........ от недобитых получать!
"Юморист, б..! Прям Пушкин!"
Навстречу, к караулке, пылил Царьков в компании незнакомого детинушки с явно читаемой на лице неблагополучной наследственностью.
"Они чё их, по конкурсу набирают?"
— Горохов, что случилось?! Что за стрельба?!!
— Толь, ребёнок показал свой звериный оскал. Чуть полкараулки не уложил...
— Горохов, не забывайтесь! Доложите по форме!
"Блин, ну военный — сил нет!"
— Виноват, господин лейтенант... — "Ариец" хмыкнул. — При следовании на допрос арестованный снял наручники, добрался до автомата и обстрелял личный состав караула. Жертв, к счастью, нет; разрушения — уничтожен цветной телевизор, повреждён видак, покоцало стены. Личный состав, выйдя из транса, побил ребёнка ногами. При обезоруживании клиента отличился рядовой Тимофеев, — Фашист щёлкнул каблуками.
— Это как он умудрился? — Толю явно озадачила последняя фраза.
— По загривку ему прикладом заехал. Сзади.
— Ну-ну... Пак!
— Я, господин лейтенант!
— Забирай его и можешь начинать потихоньку... Горохов, за мной! — лейтенант Царьков двинулся к караулке.
Пак был приблизительно таким же "корейцем", как Рэм — "армяном"... Сообразив, что после разборок в караулке Серый быстро передвигаться не в состоянии, детинушка попросту сграбастал клиента, как кутёнка, и потащил с собой.
Место, где лейтенант Царьков собрался отстаивать своё право и далее находиться в славных рядах районной контрразведки, Серёжке не понравилось совсем и сразу. Классический застенок, понимаешь... Бетонный пол, канцелярский стол с лампой-"сталинкой", ведро с прутьями ("Розги это, Серый, розги!") и ещё пара-тройка фенечек, очень мило, а главное — к месту, смотревшихся бы, ну скажем, в конторе Окружной Инквизиции города Севильи, например... Вот только электромотор на лебёдке слегка выпадал из образа. Ворот им нужен. Большой и от времени почерневший... Кровью побрызгать, пару черепушек и — стонущее тело в угол ("Будет тебе, будет, — и кровью побрызгано, и тело стонущее... Твоё, меж прочим, Серый! — Заткнись!!!"). И вообще, Мюллер прав: "испанского сапога" здесь явно не хватает. Хотя — нет его, и слава Богу!
Пак ловко снял с Серёжки две портупеи, которыми его связали старательные парни из караулки.
"Спец, б.., так просто двойную петлю раздёрнуть..."
— Раздевайся, барахло на стул, — клиент ткнул пальцем в угол, где стояло железное прикрученное к полу сооружение, чем-то в натуре стул напоминающее.
— Как? — относительная свобода и почти удавшееся мероприятие в караулке притупили Серёгино чувство самосохранения.
— Совсем. И побыстрей. А то помогу.
— На фига?
Хлоп! О том, что это сделал Пак, Серёжка догадался только грохнувшись на коленки, — сквозь пелену боли пришла мысль, что учудить это мог только данный дядя с корейской фамилией.
"В солнышко, пальцами. Блин, я удара даже не увидел..."
— Раздевайся. Совсем. Барахло на стул. Помочь? — Пак слегка наклонился.
Серёга отрицательно махнул головой.
"Ну тя на фиг, помощник хренов..."
* * *
...Если бы не эти часы на стене, Серёжка сломался бы, как сухое печенье, уже давно. Тогда, когда Пак крайне неудачно родил мысль завязать ему глаза.
Впрочем, поначалу всё было ещё терпимо: три удара и — в отключку. Потом, чуть погодя, у Серёги стало получаться со второго. Первый пучок из трёх прутьев Пак выбросил лишь в начале третьего часа ночи (менял их "кореец" после тридцати ударов). С дыбой вообще был цирк: Серёжка "ушёл" ещё до того, как Пак выбил табурет. Толя грыз ручку, а "кореец" то молча махал розгами или плетью, то вздёргивал Серёгу на дыбу, то просто оч профессионально катал его ногами по полу. Дело не шло. Пак пару раз пробовал высказать своё мнение, но Толик, явно кося под Лаврентьева, советовал ему заткнуться.
Камнем преткновения была гипотетическая точка "Фикус", где парни из триста четырнадцатой должны были ждать Серёжку в случае какого-либо палева в городе. Последний срок — восемь ноль-ноль следующего дня, т.е., сегодня. Далее группа уходила, оставив на точке тайник с координатами точки "Фикус-2".
Серёга уж совсем поверил, что сможет продержаться до восьми, когда — в начале пятого — окончательно потерявшийся Толя дал Паку слово. Зря. Лучше бы строил из себя Лаврика ещё пару-тройку часов... Несмотря на всю свою дегенеративную внешность, "кореец" дураком совсем не был и суть вопроса понял давно.
Жить сразу стало невыносимо. Может для крутого профи завязанные глаза и не составили бы проблемы, но Серёжка таковым и близко не был. Теперь уж Серый терял сознание только от боли. Не воображаемой, а самой настоящей. В общем, "туши свет!"...
В комнате пластами плавал сигаретный дым, Толя скинул китель и остался в пятнистой футболке, а Пак вообще разделся до пояса; Серёжке было холодно. Очень. Его мелко трясло от холода, а Толя с Паком, судя по выражению их физиономий, считали, что от страха. Хотя, кто знает, этот замогильный холод, возможно и есть — страх?
...Очередной психологический "этюд". Самое мерзкое Толино изобретение. Хотя сам он, по ходу, этого ещё не понял. Всё просто до примитивности, но действует сокрушительно:
— Прямо смотреть! — в глаза лупит двухсотпятидесятиваттная лампочка, а повязку только что сняли...
Из темноты сбоку выныривает услужливый кулак Пака, "помогая" ударом в левую скулу совершить поворот.
"Спасибо за заботу, но я мог, в принципе, сам..."
...На столе — листок и ручка. Время — полвосьмого...
— Не будешь говорить?! Пиши! Пиши, Серёжа. Обратно хочешь? — обратно не хотелось. Совсем. Уж лучше сидеть на табуретке и трястись от холода, чем висеть растянутым между потолком и полом, когда Пак сложенным вдвое телефонным проводом... В общем, лучше сидеть.
...Ещё полчаса...
"Вовка, я больше не могу!"
— Дурак, пиши!
— Руки развяжите...
— Напишешь, развяжем, оденешься и пойдёшь на кичу. До одиннадцати никто тебя кантовать не будет. Промедол вколем... Сергей, ты рассказал уже почти всё! И про кореша твоего рыжего, и про Дашку эту мифическую, и про агента, который закладку твою достать должен был... Да только по этой информации мы дня через два всех накроем! Хрен ли ты маешься? Пиши!
"Пой, соловушка!"
Семь сорок. "Вовка, не хватит меня ещё на двадцать минут! Сваливайте оттуда!.."
— Пак, сходи за телефоном! Вересов, у тебя — минута... — ещё минута относительно нормальной жизни... если это — жизнь... загнуться бы... прямо сейчас... — Как можно использовать в подобного рода мероприятиях полевой телефон ТА-57, Серёжка знал. А если ещё предварительно — на дыбу... "Мамочка, за что они меня..."
Часы. Кажущийся огромным циферблат на стене. Тикают совсем по-домашнему...
В круг света вплыл Пак с коробкой телефона.
— Заряжай! Вересов, у тебя ещё пятнадцать секунд!
* * *
...Тьма. Нет, не тьма, сумерки. Тёмные сумерки, позволяющие не столько видеть по-настоящему, сколько угадывать. Но почему-то Вовка знал, не догадывался, а именно знал, что происходит в этой сумеречной тьме. И ничего не мог поделать. Чисто физически. Руки — за спиной, заломлены и скручены, — ремнями или верёвками, не поймёшь; ноги — аналогично; во рту — кляп. "Жить — живи, дышать не смей"... Перед глазами — бетонная стена, серая, шершавая, — сантиметрах в двадцати... Всё. И почему-то он знал, что за его спиной, точно так же скрученные, лежат на бетонном полу ребята. Вся его "непобедимая и легендарная" триста четырнадцатая. А откуда-то из тьмы над их беспомощными телами за ними наблюдают глаза того, кто их вот так... уделал (поймал? скрутил?..) Того? Тех? — И, словно ответом на Вовкины мысли, оттуда, с высоты, донёсся смех, не рождавший эха, — тихий, довольный такой. И затем — голос. Тоже тихий и довольный. Ехидный.
— Ну что, спецназ? — осведомился этот мерзкий голос. — Что, спешилы грёбаные? И где вы теперь? Где ваша хвалёная подготовка, выб.....? — каждая фраза, казалось, вливала по столовой ложке сиропа в голос говорившего.
Сзади донёсся тихий не то стон, не то вздох. Кто это? — Кто-то из них... А голос тем временем становился всё слаще:
— Эй ты, подкидыш рыжий! Что примолк, сапёр недоделанный? Бабник малолетний, траходром, алкаш... Будто никому не известно, что ты хлещешь политуру наедине с зеркалом, шаришь по карманам трупов и бегаешь только по малолетним шлюхам, — сказать, почему?!.
За спиной Вовки раздался шорох. Мешок где-то там. Каково ему слушать подобное, не имея возможности элементарно отбрехаться? Но кто же он, этот невидимый, что знает подробности биографии Костыля? Кто он, сумевший скрутить их всех и засунуть в этот бетонный гроб? И неужели ничего нельзя сделать?!
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
