Я летел с Лизом. Он не сказал ни слова — злился молча. Мы готовы были начать второй этап штурма. Пришло известие, что по пути нам могут оказать сопротивление.
— Нам бы очень не помешали нагрудники, — сказал Реслер. — Если уж нас посылают на предельно малой и знают, что в нас будут стрелять, то могли бы выдать какую-нибудь броню, не думаешь?
Я рассеянно кивнул. Когда я слышу, как профессиональные военные жалуются таким образом, у меня садится мораль.
Еще одна часть осталась позади, она должна была сформировать вторую волну. Наша команда загрузилась. Отсюда до настоящей зоны высадки было десять миль рисовых полей, деревень в кольце деревьев и одиночных кокосовых пальм или кустов. От таких мест надо держаться подальше, особенно, если знаешь, что они под контролем ВК.
Если уж надо было идти на предельно малой, Лиз шел на предельно малой. На скорости в сто узлов он действительно пытался повторять контуры плотин между полями. Я сидел справа от него, держа руки и ноги рядом с управлением, в напряженном, пугающем ожидании. Мы были Оранжевым-3. Справа-спереди Нэйт и Фаррис вели Оранжевый-1, слева-сзади Шерман и капитан Дэйзи летели на Оранжевом-4. С другой стороны клина были Реслер и Коннорс на Оранжевом-2. Дистанция между нами колебалась — временами вертолетам приходилось огибать пальмы и высокие кусты. В шлемофонах слышались команды: часть готовилась выполнить штурм. Я услышал, как полковник, командир нашего батальона, с высоты в 5000 футов приказывает нам аккуратней держать строй — мы растянулись по плоской равнине.
Впереди, в деревьях, окружавших деревню, я ясно увидел дульные вспышки. Потом услышал, как машины 'желтого' звена сообщают о попаданиях. Потом из маленьких скоплений кустов, на которые я не обратил внимания, тоже открыли огонь. Вскоре эфир был забит докладами о попаданиях. Через общий гвалт прорвался приказ:
— Не стрелять по деревням, не стрелять по деревням, — это говорил полковник.
Слева от нас Шерман и Дэйзи отстали, потом сделали рывок вперед, оказываясь то сзади, то в стороне. Я услышал:
— Оранжевый-4, попадания! — и они пропали из виду. Они получили очередь в лобовое стекло и осколки на какой-то момент ослепили Шермана. Лиз пытался держаться в стороне от деревень, но не мог — деревни лежали по нашему маршруту. Здесь маневры не помогали. Несколько долгих мгновений я видел, как мы летим прямо на вспышки и в это время ВК могли по нам стрелять. Предполагалось, что полет на предельно малой минимизирует время под огнем, но тут такое не срабатывало.
Полет по долине был длиннее, ниже и горячее всего, что я видел в жизни. К тому моменту, когда мы добрались до зоны высадки, мой мозг был в полном оцепенении. Не знаю, как бы я справился, если бы в Лиза попали.
Зона ничем не отличалась от долины, разве что там было больше кустов. Несмотря на артподготовку и ракетные удары с ганшипов, она была горячей. Из кустов, из-за плотин, из замаскированных траншей полетели пули. 'Сапоги' выскочили наружу в тот же миг, как мы коснулись земли и неразбериха усилилась. Спереди от нас из замаскированной ячейки выпрыгнул вьетконговец и бросился к вертолету Коннорса. Там никто его не заметил, но стрелок ведомого успел его разглядеть и убил очередью в спину.
Ведущий, заметив, что нам и впрямь 'оказали сопротивление', повел нас обратно к первой зоне на высоте 2000 футов. Чем и доказал свою осведомленность относительно того факта, что вертолеты в состоянии летать выше, чем в четырех футах над землей.
Хотя большинство машин получили попадания, лишь двое пилотов были серьезно ранены и их надо было эвакуировать. Еще десять, включая Уэндалла, Барбера и Шермана получили мелкие порезы от осколков плексигласа. Лиз и я были невредимы.
Через несколько дней Фаррис отправил меня на задание с капитаном Дэйзи — еще один десант в долине Счастливой. Половина вертолетов была роты Змей, половина — Священников. День ото дня зоны высадки становились все горячее. Никто не мог сообразить, каким образом ВК всегда знали, какое именно открытое место мы будем использовать. Вариантов были тысячи, но чарли почти каждый раз ждали нас именно там, куда мы направлялись.
Сам Дэйзи считал себя военным историком. В ночных спорах о том, как здесь надо воевать, он был самым горластым. Вообще, я соглашался с ним в том, что войну надо вести, как положено, а не заниматься мелкими наскоками то здесь, то там. Но если не считать этой полуночной трепотни на темы стратегии, то у нас было мало общего.
Я сидел справа, на командирском месте — жест вежливости со стороны Дэйзи. Впоследствии, даже став командиром, я почти всегда сидел слева, потому что левая часть приборной доски 'Хьюи' была срезана и я хорошо видел землю — прямо у себя между ног.
Мы полетели на восток, к Счастливой, на 3000 футов. Я всегда любил летать высоко, и чем выше, тем лучше. Стремление держаться подальше от земли погубило очень немногих пилотов. В грузовой кабине сидело восемь 'сапог'. Борттехник и стрелок стояли за пулеметами, установленными на новых турелях. Примерно за пять миль до зоны ведущий, майор Уильямс приказал 16 машинам снижаться до уровня деревьев — начинался финальный участок маршрута. Мы пикировали, а впереди нас из джунглей поднимался дым: зону тщательно обработали ВВС и наши собственные ганшипы.
До этого момента машину вел Дэйзи. Но когда мы снизились, я услышал его голос:
— Отдаю.
Я взял управление и до сих пор помню, с каким чувством принял этот комплимент: мне доверили вести вертолет в самый ответственный момент полета.
Полет был действительно волнующий. Разогнавшись в пике, весь строй вихрем помчался над верхушками на скорости больше 110 узлов. Я сосредоточился на опорных точках и на том, чтобы держаться в одном-двух диаметрах диска от соседа. В то же время, я увел вертолет как можно ближе к деревьям, для лучшего укрытия. Мне постоянно приходилось держать в виду машину справа — она покачивалась из стороны в сторону, уклоняясь от мелких деревьев.
Нам оставалась примерно минута до посадки, когда ганшипы открыли огонь. Некоторые начали сообщать о попаданиях.
Было такое правило: на подходе к зоне и при любом обстреле оба пилота держатся за управление. Это нужно для того, чтобы если одного из них положат, вертолет не вышел из-под контроля.
Дэйзи этого не сделал. Как только осталось тридцать секунд до посадки и ведущие машины начали сообщать о попаданиях, Дэйзи начал глубже вжиматься в броневое кресло.
Дел у меня было по горло, но если не считать того, что я срубил одну ветвь кокосовой пальмы, все получалось нормально. Краем глаза я увидел, что Дэйзи зашевелился. Пойдя на риск, я бросил быстрый взгляд. Дэйзи ответил мне слабой улыбкой и потянул свой нагрудник прямо к носу. Это был один из немногих нагрудников на всю роту. Дэйзи вжался в кресло так, что его жопа лежала на самом краешке. В результате нагрудник оказался настолько высоко, что почти прикрывал ему лицо. Вести вертолет в этой позе было невозможно. Когда я увидел, что командир ищет такое укрытие, то мой страх взлетел на новый уровень.
— 'Священники', подрыв! — раздалось в шлемофонах.
Я взял ручку на себя и сбросил газ, чтобы зависнуть, бросая вперед лихорадочные взгляды и пытаясь разглядеть за носом 'Хьюи' пока что невидимую зону. Рулевой винт крутился в футах от земли; я увидел впереди какие-то кусты и дал правую ногу, чтобы не врезаться в них хвостом. Подняв носы вверх, все звено резко сбрасывало скорость перед посадкой.
К счастью для нас, в задней части зоны огонь был слабее. Несколько пилотов ведущих машин уже были ранены. 'Сапоги' выскочили еще до того, как полозья коснулись земли. Оглянувшись, я увидел, что Дэйзи все еще сидит в укрытии. Я начал звереть. Зона кишмя кишела снайперами. Песок передо мной вздыбился. Дэйзи не поднялся даже, когда я прошел над последними деревьями на обратном пути. По мере набора высоты доклады о попаданиях становились все реже, и когда мы достигли высоты в 1500 футов, прекратились совсем.
Когда звено выровнялось, Дэйзи сказал:
— Взял, — и взял управление, словно ничего и не случилось. Мне захотелось стукнуть себя по башке, чтобы убедиться, что это все взаправду.
Мокрая от пота форма облепила мое тело. Я сидел и думал, что делать. Вызвать Уильямса и сообщить, что у меня обнаружился трус на борту? Я чуть наклонился вперед и поглядел на Дэйзи. Или, если честно, уставился на него во все глаза. Он бросил на меня безмятежный взгляд. Кто здесь сошел с ума? Он был старшим по званию, командир экипажа с годами опыта. Он каждый день летал с другими и сейчас был спокоен, как удав. Но я знал: он сделал то, что сделал.
Наконец я сказал:
— А что будет, если в меня попадут, пока ты вот так сидишь?
— Успею, — сказал он, не глядя на меня.
Я выполнил с Дэйзи еще два вылета, в то же место. Каждый раз он выполнял все тот же ритуал: отдавал мне управление и скрючивался за своим нагрудником.
— Как этот урод может быть командиром экипажа? — я со злостью уставился на Фарриса.
— Боб, 'урод' — это все же чересчур, — Фаррису, похоже, было неловко.
— Из-за него рискуют все, и в вертолете, и в строю. Труса даже я разглядеть могу.
Фаррис видел, что я волнуюсь. Возможно, я так рассвирепел потому что мне было страшно не меньше, чем Дэйзи.
— Ну, в конце концов, такой пилот — все же лучше, чем никакого, — сказал Фаррис.
После долгой дискуссии с Фаррисом стало ясно, что Дэйзи — это такая превратность войны, с которой мне следует смириться. Но для свежего уоррента я завершил разговор довольно жестко.
— Больше я с ним не летаю, — сказал я.
— Ладно, — ответил Фаррис. — Больше ты с ним не полетишь.
И все. Дэйзи ничего не сделали.
— А ты чего хотел, расстрельную команду? — спросил меня Коннорс, когда мы стояли вечером в очереди за едой.
— Нет, — ответил я. — Но ведь можно было, наверное, отстранить его от полетов, занести в личное дело...
— Слушай, Боб, да вся рота знает, что он трус. Даже он сам это знает. С ним летают только новички, вроде тебя, которые еще не в курсе, — сказал Коннорс.
— Ну, я с ним больше не летаю.
— Вот это, — вмешался кто-то, — потрясет его, Мейсон.
Позади Коннорса стоял Джон Холл и прислушивался к нашему разговору.
— Ты должен, — продолжал он, — преподать ему урок.
— В смысле?
— Ты должен убить его, — ответил Холл.
— Чего вы прикалываетесь? — я поглядел на него серьезно. — Я правда считаю, что надо что-то сделать. Например, отстранить его от полетов и перевести в штабную палатку, к его собратьям поближе.
Джон обратил на меня вопрошающий взгляд:
— Мама дорогая, — сказал он. — Неужели ты хочешь обвинить наших штабных близнецов в том, — и тут его голос упал до зловещего шепота, — что они тоже паршивое ссыкло?
Коннорс засмеялся. Штабные офицеры, Оуэнс и Уайт не летали на задания. Но ходили слухи, что они записывают себе часы боевого налета, чтобы получить медали.
Холл продолжал:
— Если так, Мейсон, то получится грязно, грязно.
— В смысле?
— А как ты собираешься убить всех троих, чтобы не получилось грязно? — и Холл, ухмыльнувшись ухмылкой безумца, сделал гигантский глоток из своей неизменной фляги со 'Скотчем'.
Когда мы разбили лагерь в точке Лима, моросил дождь. Большинство вертолетчиков из 24 машин остались в кабинах, разве что Нэйт отправился побродить. Деревенский пейзаж искажался в каплях дождя, текущих по плексигласу. Воздух оставался жарким, неподвижным, сырым. От дождя легче не стало. У меня за спиной борттехник чистил свой пистолет, а стрелок спал. Рядом со мной стояла машина ведущего и полковник подошел, чтобы поговорить с нашим командиром роты, Уильямсом. Мы были здесь уже два часа. Ждали.
— Сэр, такого сорок пятого вы точно не видели, — борттехник, сержант ЛаРой, протиснулся между креслами и протянул мне свой пистолет.
— По-моему, обычный сорок пятый, — ответил я. ЛаРой не был штатным бортехником; он был инспектором технической службы и сейчас набирал часы налета.
— Он так выглядит, сэр, но это мое собственное оружие, не армейский образец. Я его немного доработал.
Отлично. Фанат короткоствола.
— Правда?
— Ага. Я вот, к примеру, срезал часть спусковой пружины. Перышка достаточно, чтобы выстрелил.
— Зачем?
— Ну, если вы слишком сильно давите на спуск, это сбивает вам прицел.
— Ну, здорово.
ЛаРой покачивал пистолетом в футе от моего лица и, надо думать, ждал, что я начну восхищаться. Восхищаться я не стал. Неожиданно он отодвинулся и я услышал лязг. Обернувшись, я увидел, что он извлекает магазин из рукоятки.
— Гляньте, сэр. Не поверите, какой он легкий. Я спилил кучу металла.
— Ладно, ЛаРой, верю. Отличный пистолетик, кто бы сомневался.
— Ну давайте, сэр. Просто щелкните разок, — ЛаРой все пихал мне пистолет, держа магазин в другой руке. — Вот, я его разрядил.
Я подумал, как, наверное, ЛаРою здесь нравилось — вокруг столько разных пушек и пуль, и все настоящее. Мне стоило бы поразмыслить больше, прежде чем взять его пистолет.
Курок был взведен, поэтому я держал оружие очень осторожно, хотя и знал, что оно не заряжено. Я направил дуло вверх и начал смотреть, куда бы прицелиться. С пистолетами у меня отношения не особо складывались, я люблю ружья. Мушка покачнулась. За стеклом стоял строй 'Хьюи', колебавшийся в струйках воды. Я инстинктивно отвел от них оружие. В прицеле появилась спина полковника. Народу здесь явно было многовато. Я продолжал целиться, держа оружие двумя руками и подыскивая какое-нибудь открытое место для щелчка, хотя бы и с незаряженным пистолетом. Наконец, я направил его на один из приборов передо мной.
И в тот самый момент, когда я подумал, что можно нажать на спуск, раздался оглушительный грохот и пистолет с силой ударил меня по рукам. Прибор разлетелся на куски. Меня оглушило во всех смыслах слова. Из дула лениво выплыло колечко дыма, а мне захотелось обернуться и убить ЛаРоя. Впрочем, вот сейчас пистолет действительно был разряжен.
Я спокойно передал оружие ЛаРою, белому, как мел.
— Хороший спуск, сержант. Это уж точно.
Возле моего 'Хьюи' начала собираться небольшая толпа, глазевшая на выходное отверстие от пули и небольшую ямку в грязи, где эта пуля, наконец, остановилась. Полковник, сложив руки на груди, наблюдал, как я выбираюсь из вертолета, и я почти физически видел над его головой 'речевой пузырь' со словами 'ГОВНЮК ТУПОЙ'. Уильямс молча сидел позади него, свирепо глядя на меня.
А ведь старички уже почти что начали принимать меня. Вот до этого момента. Блин.
Пока мы не вернулись в расположение роты, Уильямс не сказал ни слова. Но перед ужинам он послал за мной Оуэнса, штабного офицера:
— Майор Уильямс ждет вас в своей палатке.
Хи-хи.
— Это было самое идиотское, кретинское, тупое, что я только видел в жизни, — сказал Уильямс. Но мудаком меня все же не назвал.
— Но...
— Если пилот в своем уме вот так играется с оружием, ему нет никакого оправдания.
— Но... — я попытался свалить все на ЛаРоя.
