Письмо, с которого все началось

— Ладно, сестры, все это мелочи где пограничную метку ставить, — прервала я их, и высказала то, что больше всего беспокоило. — Меня другое волнует: что нас по приезду в монастыре Ордена Святого Августина ждет?! Мне не особенно охота туда соваться, не понимая чего ожидать.

— И что ты предлагаешь? Весточку Матери слать, что мы в монастырь боимся ехать!? Что страшно, аж жуть берет?! — едко поинтересовалась старшая сестра.

— Герта не ерничай!

— А ты не умничай! Сейчас бесполезно голову ломать! Теперь дорога длинная предстоит, вот и подумаем.

Мы добирались до Горличей целую неделю, и все семь дней шел непрерывный моросящий дождь. Осень в единый миг решила вступить в свои права. Листва разом пожелтела и начала опадать. Чахлые березы и осины обреченно повесили ветки, и лишь могучий ельник темнел суровой стеной. Дороги развезло, и они превратились в мешанину цепкой грязи, в которой вязли как кони, так и люди.

Добираясь до приграничного Измальца, конь Гертруды потерял подкову, и мы вынуждены были потратить день на поиски кузнеца.

Под непрекращающимся дождем мы промокали до нитки, и даже плотные плащи не спасали положения. Агнесс плакала от холода и хлюпала покрасневшим носом. Чтобы девочка окончательно не разболелась, мы старались ночевать под крышей, но это не улучшало ее состояния. Одежда за ночь не успевала просыхать, и по утрам приходилось натягивать ее сырой.

Чтобы доспехи не заржавели, мы сняли их и увязали в промасленные мешки и даже от полагающейся уставной рясы тоже были вынуждены отказаться, потому что длинный подол сразу же намокал, и на него налипали фунтовые комья грязи. Мы — то ехали, то брели рядом с лошадьми, завернувшись в плащи с капюшонами так, что наружу торчал лишь нос, с кончика которого каплями стекала дождевая вода.

Вдобавок, я предложила сестрам сделать дополнительный крюк и оставить Агнесс в Горличах. Раз уж мы петляли, словно подстреленные зайцы, милей больше — милей меньше, какая разница. Просто глупо было — переться наобум к августинцам с племянницей настоятельницы, лучше уж потом ее к ним отвезти. Долго спорили, кого с ней оставить, наконец решили что Юозапу, как самую изворотливую: случись непредвиденное — и девочку сбережет и обратно вернуться сумеет. В орден поедем я и Герта, как два самых сильных бойца в четверке. Мы уговорились, что оставшиеся ждут нас пару недель, а после оседают где-нибудь и шлют весточку матери в монастырь.

Очертания городских строений появились неожиданно, словно нарисованные на небе вынырнули из серых дождевых сумерек.

Горличи — большой вольный город, населенный торгашами и сомнительными личностями всех мастей, свободно раскинулся в излучине реки. Огромные крепостные стены были уже не в силах вместить желающих жить в нем. Небогатые дома давно бурным потоком выплеснулись за его пределы. Всегда шумный и суетный город замирал глубоко за полночь, и оживал с рассветом. Рукотворный залив, в котором устроили порт — основную золотоносную жилу, был расположен под присмотром городских укреплений и не затихал круглые сутки. Соединенный каналом-пуповиной с руслом Арканы, он принимал у своих причалов бесконечные швартующиеся речные суда. Те в спешном порядке разгружались и вновь загружались, а потом уходили по торговым делам. Пара фортов ощетинившихся баллистами и катапультами с обоих берегов взирали на его бесконечную суету. Каменные крепостные стены скрывали за собой кривые и узкие улочки, в которых так удобно сдерживать неприятеля. Чудовищно высокие, соединенные многочисленными башнями с устроенными над ними галереями, они совсем не радовали глаз и создавали гнетущее впечатление.

Перед укреплениями мог селиться любой желающий, а под защитой стен только люди состоятельные — богатые торговцы, купцы, управляющие городским советом и их приближенные.

Внутрь за крепостные стены мы въезжать не стали, чтобы остановиться там наших денег не хватит. Решили снять на ночь небольшую комнату в средней паршивости постоялом дворе, самое главное — чтобы была возможность согреться.

Уже завтра Юза найдет жилье в другом месте, так чтобы мы не знали. Излишней предосторожности в таких делах не бывает, а то еще неизвестно, как дело может обернуться. С тех пор, как мне поручили отвести это письмо, сплошь возникали непредвиденные ситуации.

Встретиться договорились на площади перед эшафотом, там всегда людно. Юозапа должна будет приходить через день к послеобеденной молитве и сама разыскивать меня или Герту.

На постоялом дворе 'У Покарта', где мы решили остановиться, было многолюдно. Все столы оказались заняты посетителями. Вид у тех, конечно, был еще тот, но по заведению — и публика. Слава Господу, на нас никто не обратил внимания. Да и сложновато разглядеть лицо в сумрачном зале под грязными разводами. К тому же мало ли кого принесло: осень в разгаре, скоро зима, лед на реке встанет. Вот и мотаются разные люди туда-сюда, торопятся — навигация-то к концу подходит.

Герта протолкалась к стойке, а мы с Юзой зажали Агнесс в угол и прикрыли спинами, чтоб не светила. С нами связываться поостерегутся, но при виде хрупкой и маленькой девушки мало ли у кого что в голову стукнуть может — местечко-то не самое благополучное. Но вот сестра махнула нам рукой: мол, айда. Юозапа двинулась первой, следом я направила Агнесс, а сама прикрываю — бодигарды, ни дать ни взять. Какой-то му... мужик все же ухватил девочку за плащ, рывком разворачивая к себе.

— О! — только и успел произнести он, как Гертруда оказалась рядом и, положив руку на плечо, вкрадчиво поинтересовалась.

— Паря, тебе, что жить не весело? — хватка у сестры железная, захочешь, не вырвешься. — Тряпочку отпусти! — и сжала пальцы.

Не слишком приятное ощущение, когда в захвате надключичные мышцы оказываются, руку от боли чувствовать перестаешь. А я повернулась лицом к сидящим в зале и чтобы лишних движений не намечалось, недвусмысленно показала перекрестие меча. Агнесс тоже умница, стояла молча и не паниковала. А то только заварушки нам здесь и не хватало!

— Вот и молодец, — так же тихо прошептала Гертруда на ухо мужику, когда тот выпустил полу плаща. И уже нам: — За мной.

Мы отконвоировали девочку наверх. Прям не спутница, а все тридцать три несчастья.

Комната, которую удалось снять Гертруде, оказалось небольшой, вмещала лишь пару нешироких кроватей и колченогий табурет возле мутного оконца.

— Скромненько, — входя, прокомментировала Юозапа.

— Сколько денег было, на то и дали, — ответила, словно бы оправдываясь, старшая сестра. — Спать по двое будем, — и захлопнула за нами дверь.

Все, можно было расслабиться, сегодня никуда не спешим.

— Камин здесь или печка есть? — спросила продрогшая Агнесс, выбившая зубами отчетливо слышную дробь.

В комнате было холодно, вдобавок от окна, затянутого бычьим пузырем, сильно сквозило.

— Окстись! Кто тебе печку принесет? Не зима ведь. Так согреемся, — сказала я, снимая переметные сумки с плеча и бросая их на пол, чтоб ничего не испачкать. Сами все грязные с ног до головы, и вещи такие же.

— А если я еще денег дам? — предложила она.

— Деньгами светить, когда я так отчаянно торговалась? Ты в своем уме? — постучала пальцем по лбу Гертруда. — Чем меньше нас запомнят, тем лучше. Это заведение не того пошиба. Твой заказ переносной печки станет большим событием для прислуги. А оно нам надо?! Раздевайся и лезь под одеяло, отойдешь. Я за едой вниз пошла.

— Может лучше я? — предложила свою кандидатуру Юозапа.

— У меня быстрее выйдет. Ко мне, знаешь ли, точно не привяжутся, — хмыкнула Герта, потирая пальцем шрам на щеке. — Даже оружие доставать не понадобится, а тебе в случае чего помахать придется.

Действительно полезть к старшей сестре мог бы только умалишенный. Со статью и размерами першерона она у любого отбивала желание цепляться.

Гертруда спустилась вниз, а мы принялись раздеваться. На спинки кроватей развесили сырые плащи и куртки, стянули напрочь мокрющие сапоги. Да, переносная печка или на худой конец жаровня оказалась бы сейчас истинным удовольствием!

В дверь постучали. Мы с Юзой как были в исподнем и босые, единым движением схватились за клинки.

— Да? — громко спросила я.

— Это Герта, со мной прислужник.

Мы расслабленно выдохнули. Махнув Агнесс рукой на дальний угол, мол, давай туда, я дождалась пока Юза встанет за дверью, и уже только после этого повернула ключ в замке. Подперев коленом, чтоб не распахнули рывком, стала неспешно открывать вовнутрь. В образовавшемся проеме стояла Гертруда и какой-то мужичок сомнительного вида с двумя ведрами в руках.

— Держи, — старшая сестра сунула мне поднос, заставленный мисками с едой, и вновь повернулась к нему. Стараясь удержать поднос одной рукой, я передала его Юзе, и тут же встала как прежде. А Герта отобрала у мужика ведра и бросила: — Свободен!

Прислужник замялся, норовя заглянуть внутрь, однако сестра закрывала ему весь обзор, второй преградой была я, тоже с не очень ласковым взглядом. Догадавшись, наконец, что тот просто-напросто хочет получить маленькую монетку за труды, я завела руку за спину и пошевелила пальцами; наш условный знак. Юозапа положила мне в ладонь какую-то мелочь. Я высунула руку в дверь, и поманила его к себе.

— Держи.

Мужик бочком подскочил, ловким движением ухватил медную монету, и шустро вернулся обратно. Похоже, сестра припугнула его изрядно.

— Благодарствую. Ежели что, зовите, — он коротко поклонился, а потом припустил по коридору и горохом скатился по лестнице.

Я забрала Гертруды одно ведро, и отойдя от двери, пропустила ее в комнату.

— Водичка! — оптимистично воскликнула Юза, увидевшая ведра. — Хоть сполоснемся чуток.

От воды поднимался легкий парок: горячая, благодать. Мы наскоро умылись, обтерлись от двухнедельной грязи, не до роскошеств хорошей купальни сейчас, и приступили к ужину. Еда была немудреная: вареное мясо большими кусками, каша со шкварками, золотисто-рыжей горкой поджаренный на сале лук, здоровые ломти хлеба и горячая варенуха3 в кувшине. Правда, не та, которую я пила в детстве — с корицей и гвоздикой. Такую подают только в богатом доме, а для простого люда она слишком дорога. Здесь же был обычный травяной завар из мяты и тысячелистника, смешанный наполовину с ягодным самодельным вином и приправленный большим количеством меда. Но, выпив его тоже можно согреться.

Мы заканчивали ужинать, как вдруг Агнесс, уже клюющая носом, заерзала, недвусмысленно намекая, что ей надо на двор.

— Сейчас, все бросили и повели тебя строем, — буркнула недовольная Юза, — Вон в углу пустое ведро, вперед, — девочка замялась, похоже, ей были непривычны подобные удобства. — Давай, если хочешь, мы отвернемся, застенчивая ты наша.

В походах мы не обращали на подобные мелочи никакого внимания; просто удивительная двойственность поведения. В монастырях мы были само смирение и образец добродетели, ну хотя бы старались принять подобный вид, а в 'поле' сквернословили, ругались между собой, справляли нужду друг перед другом без малейшего смущения. Думаю, что настоятельница прекрасно знала о нашем поведении, сама была когда-то боевой сестрой, и не пыталась что-либо изменить. А вот в духовных орденах было все по-другому. Там что в монастыре, что за его стенами — сплошная скромность и неукоснительное следование обетам; проще заставить свинью летать, чем монашку непристойно выражаться. Возможно все дело в войне: мы же боевой орден, не до сантиментов бывает, когда кому-нибудь голову сносишь. А уж братья! Те скажут, так скажут: иной раз просто заслушиваешься, как и кого они склоняют!

Когда девочка закончила свои дела, плотно прикрыв крышку на ведре, я решила поподробнее расспросить ее о прежней жизни.

— Агнесс, ты ведь у нас из благородных, можно сказать белая кость, — начала я издалека.

— С чего вы взяли? — насторожилась она.

— Хгм-м. Уж за дур нас совсем не держи, — посоветовала я. — Во-первых, ты племянница настоятельницы, а ее отец маркизом был. Во-вторых — по тебе же сразу видать, где воспитывалась. Скажи, чья ты дочь? — я решила отбросить все политесы.

Не люблю, когда меня норовят поводить за нос.

— Это как?

— У тебя отца как зовут? — продолжила допытываться я.

— А вам зачем? Мне тетка строго-настрого запретила что-либо о себе рассказывать. Вы даже не должны были знать, что я — ее племянница.

От удивления я опешила, но быстро справившись с собой, возмущенно выдала:

— Ничего себе таинственность! Слушай ты, ларчик с потайным дном! Может мы из-за тебя в нехорошую историю влипли, сидим — знать, ничего не знаем! Нам о тебе что-то в монастыре Святого Августина говорить надо? Надо. Тебя же там оставлять придется, вот и давай рассказывай, — продолжила давить я на нее.

— Мне тетка еще одно письмо дала, я его настоятелю должна передать, — наконец выдавила из себя Агнесс.

— Так, красавица! Для меня у тебя все письма? Или может быть стоит хорошенько поискать?! — терпеть не могу подобную таинственность! Нам ведь неизвестно из-за чего на нас тогда напали, то ли из-за письма, то ли из-за нее?

— Нет, это все, — мотнула головой девочка. — Вы должны меня оставить там, а дальше — это не ваши заботы.

Я взбеленилась. Никто, кроме настоятельницы, не смел разговаривать со мной подобным образом. А эта сопля позволила себе наглый тон?!

— Смотрите, как мы заговорили! Как от холода рыдать или от стертой задницы, это мы завсегда, пожалуйста, бедная малышка! А тут — чисто герцогиня!

Агнесс смутилась:

— Я не в этом смысле, просто тетя сказала, что чем вы меньше знаете, тем для вас лучше, — сразу же поправилась она, и виновато добавила. — А чтобы я вам ничего не разболтала, она и мне не рассказала.

— Но назвать имя отца ты все же можешь, — я так просто не сдамся!

— Давайте не надо... — как-то нелогично попросила она. — Вы все равно скоро от меня избавитесь.

— Есфирь, да отстань ты от девочки, — попросила меня Юозапа. — Что за мания у тебя такая — вечно все выспрашивать?! Мало по спине за свое любопытство получала?!

— Про письмо я ничего не знала, а что в итоге?!

— Да ничего в итоге. Констансу, поди, что-то узнать надо было помимо этого, вот и пытался опоить. А коня перековать собирались, так чтобы побольше времени дать старику подумать, или письмо там какое написать. Думаешь ты одна такая невезучая? Меня вон тоже однажды опоили, так оказалось, что пытались урожай овса в наших комендатериях заранее выяснить, чтоб свой по низкой цене не отдать, а то вдруг продешевят! Он, наверное, и матери собирался что-нибудь передать, а ты смылась как чокнутая! — поведала мне сестра.

Я скривилась. Если то, что сказала мне Юза — правда, то я, конечно же, выгляжу дура-дурой, но чует мое сердце, что не все здесь так просто.

— Ладно, давайте спать, — бросила я к облегчению Агнесс, все одно толком сегодня у нее допытать не получится. — Нам завтра вставать рано.

Мы улеглись на кровати по двое — Гертруда с мелкой Агнесс, а я с Юозапой. Хоть вышло тесно, но спать вместе гораздо теплее. Правда, поворачиваться будем, как в той шутке 'по команде', иначе попадаем.