Свиток первый. Общий файл.

Они кружили по двору, вцепившись друг в друга как клещи, не давая друг другу ни вздоха передышки, зная, что жесткая оборона невозможна, что надо атаковать, заставлять соперника защищаться. И все яснее понимая, кто первым выдохнется.

В дверях кухни показалось любопытное личико рыжей девочки. За ней высунулся и старик, пряча острый взгляд под седыми бровями, пошевелил губами. Потом взял девчонку за ухо и потянул обратно в кухню — увидел все, что хотел...

Тан вдруг отскочил и замер, уткнув конец шеста в землю.

— Хватит! — крикнул на выдохе, не нарушая ровного, но сильного дыхания.

Лян замер, отступив на шаг. Потом медленно поднял правую руку и вытер пот с лица, убрал прядь волос, прилипшую к мокрой коже.

— Про руку почему не сказал? — Тан проговорил это хмуро, сердито. И тут же широко улыбнулся. Стало понятно — доволен.

— Ты и так увидел. Зачем тучи зря гонять?

Тан Фын расхохотался:

— Хорошо сказано, ей-ей!

Он подбросил шест и ногой отправил его в угол, к ящикам с углем. Засунул пальцы за пояс, подошел к недавнему противнику, остановился. И коротко поклонился:

— Тан Фын из ДиШу, иные называют меня Гаоляном, — он ухмыльнулся, — вольный боец. Собирался сдавать военный экзамен...

Лян положил свой шест и поклонился:

— Лян... Лян Юэ. Хотя я и не смогу назвать место своего рождения, думается, мы из одной корзинки, почтенный Тан Гаолян.

— Вот так бы сразу и сказал, — засмеялся Тан.

— Надеюсь, вы не в обиде, уважаемый господин Тан? — Лян опять поклонился и с улыбкой добавил. — Разрешите называть вас старшим братом?

— Да какой я старший брат? — фыркнул Гаолян, кивнув в ответ, — По вашему облику, уважаемый Лян, можно понять, что человек вы более утонченный, а если бы не рука, мне бы крепко досталось...

Лян ниже опустил голову:

— Все же вы повели себя достойно благородному мужу, в отличие от меня...

Тан захохотал:

— Э-э! Полно братишка, мы отлично позабавились, пошли лучше смоем с себя усталость и хорошенько отметим знакомство... — он хлопнул Ляна по плечу и потянул его к позеленевшей старой бочке с водой.

В трапезной — широком светлом помещении на первом этаже главного здания, наполненном запахом свежевымытого пола — юная прелестная служанка, стреляя любопытными глазами, по просьбе новоявленного старшего братца принесла кувшин вина, и Тан, подхватив тупыми крупными пальцами маленькую чашку с настойкой, провозгласил:

— За встречу, дорогой братишка Лян.

— За встречу, досточтимый братец Тан.

— До дна!

— Гань бэй!

Сливовая настойка оказалась достойной. Настолько, что у Сань-Синя перехватило дыхание и проступили слезы.

— Ты никак плачешь, братишка Лян? — ухмыльнулся Гаолян.

"Из тебя самого вино делать можно", — пережидая пожар внутри, подумал Лян (из гаоляна гонят самогон).

— От умиления, братец Тан, от умиления, — просипел он, моргая.

"Братец" расхохотался и громко припечатал себя ладонями по бедрам. — Ох, сразу видно благородного человека.

И, отсмеявшись, спросил:

— Ты, небось, иероглифы малюешь не хуже, чем с копьем управляешься?

Лян кивнул, чувствуя, как краснеет от вина лицо. И собрался внутренне для нового вопроса, который должен был последовать. Должен.

Тан Фын плеснул обоим еще вина и сказал:

— Женитьба доброе дело. Хотя без родительской воли... оно как-то не совсем хорошо, — он ухмыльнулся и приподнял чашку: — Гань бэй. — опрокинул ее в себя, дернув кадыком. Крякнул довольно и закончил таки вопросом: — Из Внутреннего города сбежали?

Лян только сейчас выдохнул, не веря везению. И ответил тихо:

— Да. Еще накануне мятежа... — опустил голову и договорил. Правду. — От дяди сбежали. Мне без нее не жить. И ей с ним тоже.

Уже машинально мазнув рукой по лицу, понял, что смахнул слезу. Болью дались слова. Но принесли ясность. И спокойствие мятущемуся сердцу. "Мне без нее не жить".

Рядом тихо ахнула служанка.

Сычжунши Отдела Общих Дел Цзиньивэй.

— ...служанка.

— ?

— Это может быть и служанка. Или юный слуга. Или монах. Девушка пятнадцати-семнадцати лет может иметь много обликов.

Говоривший, высокий гибкий мужчина с жидкой бородкой на изящном лице, улыбнулся собеседнику и освобождая пальцы встряхнул длинным широким рукавом красного платья с золотыми фениксами, взял лист бумаги с четкими столбиками текста.

— Мы не сможем в эти сроки найти ее, если будем искать обычным способом, — он усмехнулся, опять прочитав текст приказа. — Нам даже портрет не поможет. Это все равно, что искать зернышко в песке...

Он прикрыл глаза, словно прислушиваясь к чему-то, чуть склонив голову к плечу, и на миг стал похож на изящного красноперого аиста. Но только на миг. Потом быстро поднял голову, сверху глядя на собеседника, произнес:

— Но если горсть песка с зерном бросить в воду...

— То зерно всплывет, — быстро договорил собеседник. И тут же склонился в глубоком поклоне: — Простите, господин сычжунши.

Заведующий только рукавом взмахнул, отметая извинение:

— Неважно. Вы все поняли. Займитесь песком и водой... — и с усмешкой добавил: — А зерно среди зерен будут искать другие.

Цинвэй столичного управления нэйшисы.

В кабинете резко пахло олифой. Свежей краской от стопки листов с напечатанными ночью портретами. Запах обволакивал, давил, но заканчивался около раскрытого окна не в силах перебить аромат утреннего сада. Здесь и расположились по обе стороны чайного столика цинвэй и его собеседник.

— ...еще одно зернышко. И пусть их будет больше.

Цинвэй говорил неторопливо. Уверенно. Длинные глаза собеседника чуть щурились, сомневались, оценивали. Обладатель этих глаз был одет в темно-синий длинный халат подпоясанный кушаком и узким военным ремнем. Непокрытая голова чернела гладкими длинными волосами, свободно стекающими до лопаток. Тонкие губы были плотно сжаты — движение явно привычное.

— Итак, как вы намерены распорядиться этими портретами, друг мой?.. — цинвэй поднес к губам чашку и вдохнул аромат чая. — Признаться, вонь краски может лишить спокойствия даже небожителя, — он усмехнулся, и усмешка отразилась в глазах собеседника. Тот не спеша отхлебнул из своей чашки и ответил:

— Достаточно показать их смотрящим за воротами. А потом не упустить след... Если он покинул город. Но при его ранении он, скорее всего, укрылся в одном из соседних кварталов.

Собеседники вновь переглянулись. Веки цинвэя спросили, ресницы гостя опустились отвечая.

— Если вы дали мне все его связи. Я найду его... Рано или поздно.

— Что ж, не буду указывать птицелову, как ловить птиц, — просто согласился цинвэй. — У нас есть всего два дня... Вряд ли больше.

— Тогда... я постараюсь его найти.

Оба согласно кивнули. Гость поднялся и поклонился.

— Пусть эти картинки увидит как можно меньше людей, — улыбнулся глава столичной полиции. — О бумагах не беспокойтесь. Необходимые документы я подготовлю.

Гость поклонился еще раз и направился к выходу. И тогда цинвэй произнес глядя ему в спину.

— Кстати... — гость продолжал идти, — девушка сумела сбежать из дворца.

Гость остановился на миг и не оборачиваясь кивнул.

— Я знаю.

Цинвэй так и не задал вопроса, лишь поднес чашку к губам и хлебнул остывающий чай.

Ли Сун-Чжи.

Неприятности явились в ямынь утром в лице шанвэя Хао из "городской стражи" в сопровождении двух гвардейцев и секретаря Синя, чьи глаза в этот раз были острее обычного. Уездный начальник после короткого приветствия поспешил направить гостей к сяньши Ли. Едва глянув на вновь прибывших, последний понял спешку господина начальника — от обычно приветливого великана-сотника и его людей просто разило угрозой.

— Сяньши Ли, — коротко поклонился офицер, согнувшись только в пояснице, могучий торс его в поклоне остался ровным, как вытесанный из дерева или камня.

— Рад видеть вас, уважаемый шанвэй Хао, — Сун-Чжи поклонился ниже, приветственно сложив перед собой руки. — Прошу вас, — он сделал приглашающий жест и когда гость прошел мимо, быстро вытер испарину со лба.

Хао уселся на подушку и намеренно грубо поднял на хозяина прямой взгляд холодных серых глаз.

— Рад видеть вас в добром здравии, уважаемый управитель Ли.

— И я, ничтожный...

— Здоровы ли ваши близкие? — перебил его вопросом сотник.

Ли почувствовал, как просторная и удобная прежде одежда стала колом. Грубость была столь явной, что не ответить на нее было нельзя. И ответить тоже... В доме с разбитой посудой кошка ласки не ищет. Даже если она не виновата.

Мысли вдруг сорвались и побежали по четким следам терзавших его с третьего дня предположений, выставляя яркие флажки ответов. Или вопросов. Он, не скрываясь, промокнул лоб платком и ответил, словно не замечая грубости:

— Признаться, мне ничтожному стыдно говорить, но дома не все благополучно. Жена и дочь болеют. Да и я... недавно животом маялся, — он смущенно развел руки и улыбнулся обезоруживающе. И поймал внимательный взгляд сотника.

Тот знал что-то, дававшее право на грубость.

— Тогда мне понятна причина задержки сведений о серьезных преступлениях в вашем районе...

Сказано было четко, каждое слово отделено и каждый тон подчеркнут.

"!? По правилам, доклад уже должен был попасть в военное ведомство. Но они не получили документов... Их изъяли из делопроизводства! Кто? Вопрос глупый. Но обвинить господ из городской управы нельзя без должного основания. И тогда... виноват только я..."

У него даже мысли не возникло заговорить об отправленном с курьером докладе. Не помогло бы. Совсем. Оставалось только надеяться, что собеседник так же понимает это и не жаждет крови.

— Кхм... — он кашлянул, чувствуя, как течет под мышками. — Я как раз готовил отписку по недавнему убийству, но мятеж...

— Мятеж был три полных дня назад. Сведения же о тяжких преступлениях оправляются в течение суток. И не будь вы затруднены болезнью... учитывая недавние события, промедление могло выглядеть, как попытка помешать следствию.

У Ли на миг перехватило дыхание. "Преступление против государства [12]. Но меня то зачем? Все ведь и так понятно! Я маленький, маленький безобидный чиновник, всего то!".

— Вчера там же произошло второе убийство, — проговорил он и, увидев реакцию гостя, мысленно оскалился, как загнанный в угол зверек. "А вот это для тебя новость".

Гвардеец на этот раз промолчал, но подобрался неуловимо. Прищурился. И Ли ответил таким же взглядом, с облегчением понимая, что первая опасность позади.

— Мне придется опросить тех, кто осматривал место преступления. К концу допроса у меня в руках будет доклад о происшедшем. Полный, — тихо проговорил Хао.

— Я распоряжусь...

— Портрет потерпевшего.

"Значит, и про визит художника знал".

— У меня нет штатного художника, только приглашенный специалист. Сами понимаете, проблемы допуска...

Хао после мгновенной задержки ответил:

— Оставьте это мне... И укажите мне на схеме квартала все известные выходы из подземных стоков.

Сотник взял ответственность на себя. На себя! И этим снял возможное обвинение. Только сейчас Ли почувствовал, как был напряжен. Слабость нахлынула, разом охватила все тело. И превозмогая ее, он ответил:

— Их всего два, я покажу. Мы проверили их, когда искали следы убийц или потерпевшего. Ими не пользовались ни в день мятежа, ни позже.

Хао кивнул.

— Думаю опрос лучше проводить в соседней комнате, — предложил Сунь-Чжи. — А я сейчас распоряжусь о чае и вызову всех свидетелей...

— Благодарю вас, — вежливо поклонился сотник.

Лян.

Ступени слегка скрипнули под ногами, и Лян с удивлением подумал, что обратил внимание на этот звук. Именно на звук, а не на опасность связанную с ним. "Расслабился," — мелькнула мысль. И он привычно попытался проанализировать изменение своей реакции.

Скрип — предупреждение, скрип — обыденность, скрип... просто звук, который можно слушать, гадая о качестве досок, походке или тяжести идущего. Хотя, это же он слушал и в момент опасности. Но сейчас звук воспринимался иначе. Как... как.

Он не нашел слова или образа и отпустил мысль, спокойно, отстраненно и вместе с тем тревожно, повторив ей вслед: "Расслабился".

Все получилось даже лучше, чем он предполагал. Слова услышанные служанкой ("Сяо-Няо", — напомнил он себе) помогли родиться тайне. Захватывающей тайне. Понятной обитателям этого дома. Тайне, вызывающей сочувствие. Объясняющей все... И самое главное, не настоящей при всей своей правдивости.

"Двое влюбленных бежавших от гнева знатных родителей девушки." Служанка поверила сразу, услышав в его словах именно эту историю. "Ведь так естественно..." — усмехнулся он про себя, вдруг подумав: — "Верить в мечту".

Ступень скрипнула громче, сбивая мысли. Он отвлекся. Оглянулся машинально. И вдруг впервые залюбовался окружающим. Не оценил пространство маневра, не отыскал пути отхода, а залюбовался... Замер, рассматривая коридор и лестницу. Все целиком и каждую деталь в отдельности... Потолок из тщательно подогнанных досок, чья необработанная древесина успела потемнеть до коричневого оттенка. Темные опорные столбы, разделяющие светлые промежутки прочных стен и решетчатых бумажных перегородок. Потертости на темных перилах... Просто. До нарочитой, аккуратной, четкой пустоты, в которой любой наряд, любое движение становится ярким... У Хуань-Хуа было иначе... Он вспомнил мягкость акварелей на стенах ее дома... Ласковую игру света на крашенных столбах... Плеск пламени в бумажной лампе... Тепло ее тела и нежность голоса... Где-то рядом тихо плакала другая девушка.

Лян пошел к двери, промаргивая, загоняя внутрь горечь слез.

Девочка забилась в угол и, стискивая прижатые к груди колени, редко всхлипывала. Она увидела его сразу, и пока он шел к ней, смотрела мокрыми глазами, в которых отчаяние сменялось испугом с надеждой, и, наконец, радостью. Счастью найденного щенка. Когда он опустился перед ней на пятки, к этой радости примешалась толика вины.

— Я испугалась...

— Я знаю, — мягко перебил он. — Это я виноват.

И замолчал, не зная, что сказать, только улыбнулся успокаивая.

Она пересела, подобрав под себя ноги, промокнула слезы, улыбнулась радостно и тут же опустила взгляд и покраснела. Сложила ладони одна на другую на своих коленях. Как воспитанная девочка.

Маленькая. Девочка. Она менялась каждый день и все равно оставалась маленькой девочкой. "Прошедшей через темноту подземелий," — напомнил он себе.

— Вакаэ, — тихо сказал он, вспоминая ее новое имя. Захотелось прикоснуться к ней, поделиться спокойствием. "А оно у меня есть? Есть, как ни странно. Все время волноваться невозможно."

Она, словно услышала его, затаила дыхание и замерла скованно, глядя в пол перед собой. И Лян, чувствуя необходимость сказать, проговорил. Нужное... но вопящее не соответствующее всем его чувствам.

— Приведи себя в порядок, нам скоро нужно будет спуститься вниз.

Хорошо, когда некогда смущаться и плакать. Хорошо ли?