"Большая прогулка". Часть1. "Две Луизы".

-Что ты! Просто-напросто дочь Шарло.

-Какого ''Шарло''? Так могла бы выглядеть дочь Шарлеманя или, ближе к нам — Карла Первого, прекрасно тебе известная принцесса Генриетта.

Рауль улыбнулся.

-Шарло ничего общего с королями, названными тобой, не имеет. Это наш привратник.

-Такая очаровательная девушка — и всего лишь дочь привратника?

-Да. И вот что, барон, на вздумай на самом деле отправиться за Мари в оранжерею. Я знаю, чем кончаются такие экскурсии у де Невиля!

-А если бы вздумал? — спросил Оливье шутливо.

-Я встал бы у тебя на дороге.

-Ого! Не слишком ли, господин виконт! Ты обычно смотрел на мои шуры-муры сквозь пальцы.

-То было в Париже. ТАМ ты мог делать, что тебе заблагорассудится.

-А ЗДЕСЬ ты хозяин, и, если бы мне заблагорассудилось приударить за этой крошкой...

-Уточним, — сказал Рауль не без ехидства, — Если бы у тебя были дурные намерения по отношению к ней. А когда у тебя были добрые намерения по отношению к женщинам?

-Виноват, виноват, mea culpa. Да я пошутил, не злись. Не буду я волочиться за этой малюткой! Ни-ни, Боже упаси! И так времени ни на что не остается. Не такой я законченный негодяй. Были когда-то и у меня добрые намерения по отношению к... — он вздохнул.

-Извини, я не хотел, — сказал Рауль поспешно.

-Да ладно, проехали, — пробормотал Оливье и снова, с видом беспечного балагура: — Ты выдай ее за какого-нибудь дворянина. Право, девочка того достойна.

-Это ее личное дело.

-Но я не для того тебя жду. Ты знаешь, в какую чертову даль собрался наш милый герцог?

-Да. Наш милый герцог только что сказал об этом... В какую-то Джу... Джа... Джи...

-Джиджелли. Это в Северной Африке. Побережье Алжира. Провинция Кабиллия. Я чертовски рад, что успел увидеть тебя перед отъездом.

-Ты тоже едешь с Бофором?!

-Но я же сразу сказал, как только тебя увидел.

-Прости, друг, я не понял, было, о чем речь. Ты — уезжаешь в эту чертову даль? Ты — в эту Джо...

-Джиджелли. А что тут такого? Почему бы мне и не поехать с Бофором? Почему бы и нет, черт побери!

-В самом деле, почему бы и нет, черт побери! — задумчиво сказал Бражелон, — Но все-таки — почему бы и да? Относительно тебя?

-Хорошо. Так уж и быть. Я скажу тебе всю правду. Во-первых — я увяз в интригах! Эти женщины! Мне надо скрыться, пока не поздно. Пока меня не достали кинжалы убийц, нанятых рогатыми мужьями. Пока я не ввязался в крупную дуэль со смертельным исходом — пока я сам никого не заколол, я хочу исчезнуть! Я становлюсь Дон Жуаном, и мне ничего не сделать с этой проклятой легендой! Клянусь — я никогда в жизни не насиловал монахинь — а обо мне говорят и такое! У меня всего одна любовница — известная тебе маркиза, а, если верить скандальной хронике, я — отец чуть ли не каждого внебрачного ребенка, появившегося на свет за последние два-три года.

-Гм! Каждого?!

-Ну... каждого третьего... не смейся, я слаб в математике... пусть десятого, сотого, какого хочешь...

-Это скорее не математика, а статистика и социология. Но что дальше?

-Увы! Женщины, привлеченные моей дурной репутацией, образно говоря, сами вешаются мне на шею! Я не делаю попыток к их покорению, клянусь тебе! Они отдаются сами. О, как мне это надоело! Как меня все это достало! Я деградирую. Не улыбайся, Рауль, полная деградация, образно говоря. Надо отсидеться где-нибудь в укромном уголке.

-Ты полагаешь, мой бедный друг, что Джо... как там... Джиджелли будет для тебя укромным уголком?

-Да, дружище, тысячу раз да! Итак, бегу! Да, это бегство! Да, это трусость! Навстречу пулям дикарей...

-И ''отравленным стрелам'', как говорит Рыночный Король.

-Второе — мне надоела нищета! Мне надоело обыгрывать богатых дурней, чтобы быть на уровне века! Мне надоело жить в долг в ожидании королевской подачки! Мне надоело клянчить деньги у родителей с видом побитой собачки: ''Долг чести, вы понимаете, маменька...'' Если на этой войне будут грабить, я тоже буду грабить, черт побери! Кого жалеть? Дикарей? Иноверцев? Каких-то обезумевших мусульман? К дьяволу! Бофор ищет богатства, я тоже! Ну, что ты отмалчиваешься? Что ты думаешь по этому поводу?

-No comment, как говорил герцог Бекингем в Хэмптон-Корте.

-Ну и не комментируй. Третье — военная карьера! Я хочу отомстить генералу де Фуа, этому палачу, убийце, мародеру за Жанну! Да, за Жанну, за Жанну, за Жанну! Но генерал де Фуа не будет драться с каким-то мушкетером.

-Он уже с тобой дерется, Оливье. Но его оружие — клевета. То, что ты говорил о монахинях и внебрачных детях... ты разве не понял, откуда ветер дует?

-Я поклялся, что отомщу ему! Но я не из тех, кто делает карьеру при Дворе! А теперь представляется случай быстро возвыситься. И я хочу, черт побери, сделать стремительную военную карьеру! Представь — я уже начальник охраны самого герцога! Если я вернусь, если мне удастся все, что я задумал, пусть попробует этот убийца отказаться от поединка с ... генералом де Невилем!

-А то и маршалом, — усмехнулся Рауль, — Деньги, слава, военная карьера... А если тебя убьют?

-Ба! Не такое уж и добро был барон де Невиль. Национальный траур не объявят. Во всяком случае, это лучше, чем угодить в Бастилию или на Гревскую площадь. А я доиграюсь и до этого, если не остановлюсь. И еще — не забывай о Дворе!

-Дворе...

-Двор короля, этот гадюжник! О, как мне надоела эта толпа льстцов, подхалимов и лицемеров! Ах, друг мой, пойми - как волка не корми, он все в лес смотрит! Я так и остался фрондером. Но фрондёр сейчас почти что гугенот, если не хуже.

-Ты это решил окончательно?

-Черт побери! Теперь я скажу no comment, хоть я и не герцог Бекингем.

-А ведь сам герцог считает эту идею самоубийственной. Десять минут назад он сказал об этом.

-Я знаю! Думаешь, Бофор от кого-то скрывает опасность? А что он тут у вас делает? Что если это... подготовка к новой Фронде?

-К новой Фронде? — переспросил Рауль.

-Я, во всяком случае, на это надеюсь... в глубине души. К Фронде, которая окончится победой! Мы именно так расценили визит герцога к твоему отцу.

-Вы ошиблись. Тут и близко нет к заговору.

-Ты мне не доверяешь?

-Увы! Я доверяю тебе, Оливье. Но нет даже намека на какое-то восстание... в будущем.

-Тебе этого хотелось бы? Честно?

-Теперь и я скажу: ''Черт побери!"

-Ясно.

-Вот так. Но куда же пропал Гримо?

-Оставь. Предоставь господину герцогу и господину графу, нашим фрондерским вожакам, поговорить о своих делах. Ну, пусть не о политических, ну, пусть, увы, о личных! Успеешь! Удели минутку другу юности, фрондёрскому волчонку. Наше поколение — не такие матерые волки, как Конде, де Рец и прочая компания, но у нас, волчат, остались зубы. Вот такие!

И Оливье сжал рукоятку своей шпаги.

-Фрондерский волчонок... Ты прав! И я... тоже... поеду с Бофором!

-Ты?! Опомнись, Бражелон, не сходи с ума! Мне уже нечего терять.

-Мне тоже.

-Нет, ты сумасшедший! От этой красоты, свободы... ты сам себе хозяин, живешь в свое удовольствие, делаешь, что хочешь! Ты все не можешь забыть свою Луизу?! Да плюнь ты не нее! Может, я говорю грубо, по-мушкетерски, но от души. И мало кто посмеет сказать тебе такое. Вот эта девочка, Мари... О! Будь я на твоем месте, я давно бы уже вспомнил, что у сеньоров есть кое-какие права, и не упустил бы момент.

-Я — и дочь Шарло?! Ты предлагаешь мне совершить бесчестный поступок?

-О, Рауль, такие ''бесчестные поступки'' каждый Божий день совершаются в каждом замке.

-Не в каждом!

-Да-да, ваш — заколдованный, волшебный, и девица не иначе как фея... Рауль, ты либо святой, либо дурак! Она так нежно на тебя смотрела, и так вздохнула... стоит тебе свистнуть, и дочь Шарло будет твоей в ту же минуту. Разве она тебе совсем не нравится?

-Но она девочка, Оливье!

-Хорошо, не связывайся с девочкой! Но тут наверняка есть хорошенькие рыбачки, прачки, садовницы, пастушки, чтобы утешить скучающего сеньора. А в таких живописных краях для влюбленных приютом будет любой стог сена...

-Сено — весной?! Оливье!

-Ну, лодка на берегу Луары. Там их полно! Образно говоря, заниматься любовью в лодке — это даже экзотично!

-К чертям такую экзотику!

-А охотничьи домики, заброшенные хижины, и, в конце концов — славный город Блуа, где есть хорошенькие горожаночки — сам видел только что. И девушки, и вдовушки, и замужние. И, если тебе этого мало, я притащу тебе из Парижа зеленоглазую рыжую толстую красотку, рубенсовскую женщину, по-моему, тебе этот художник очень нравится — это ведь он писал портрет твоего легендарного дядюшки-морехода.

-Рыжую, толстую, зеленоглазую... Тьфу!

-Полная противоположность худенькой, белокурой, голубоглазой. Поворот на 180 градусов, чтобы изгнать меланхолию! Эх! Я давно бы совершил набег на Блуа! Парень, занимайся любовью, а не войной. Внемли гласу разума. Я не говорю о парижанках, любая из них — и цветочница и принцесса вполне доступны человеку твоего возраста, с твоей внешностью, с твоим происхождением. Знаешь, что я сделал бы на твоем месте? Наставил бы рога Людовику с королевой Франции! Я сказал бы: '' Чем я хуже Бекингема, черт подери!''

-Ты рехнулся! Анна Австрийская старуха!

-Да я о другой королеве говорю, о молодой, о Марии-Терезии!

-Оливье, это так нелепо, что, хоть мне и не до смеха... Но мне смешно. Ничего лучше не мог придумать?

-А мне не смешно — я ж вижу, как ты деградируешь. Да что, черт побери, я опять сказал смешное? Образно говоря, из уважения к памяти того, любовника Марго... повторил бы его любовный подвиг.

-Марго была всего лишь королевой Наварры и была более щедра на ласки, чем наша скромная несчастная королева Мария-Терезия, бедняжка, страшненькая как... моя жизнь.

-Но женщины...

-Отстань! Я их всех презираю, и принцесс, и цветочниц! Посмотри, до какого состояния тебя довели эти юбки!

-О, Рауль! Чем больше у меня болела душа, тем больше я давал свободы своему телу. Не скрою, я погряз в грехах, но.... На какое-то время веселая добродушная искусная шлюха помогает забыть о потерянном ангеле...

-А если я не хочу забывать!

-Так и будешь жить отшельником? Любви нет, мы ее придумали! Все — грязь и похоть, прикрытая кружевами и драгоценностями. Двор короля не менее грязен, чем последний бордель.

-Я не вчера на свет родился. Думаешь, я не знал, что собой представляет Двор! — фыркнул Бражелон.

-Да, но ты не знаешь, что собой представляет бордель. Шлюхи, по крайней мере, честнее. Они сразу называют цену и отдаются без жеманства!

-Я не общался с куртизанками.

-Ну и напрасно. Пусть нас любят за деньги. Возвышенная любовь — призрак, мечта, сон. Ее не бывает в наше время!

-Все деградируют, — усмехнулся Рауль.

-Да, все деградируют не по дням, а по часам. Времена рыцарей и прекрасных дам прошли. Любовь за деньги — вот реальность! Спустись с небес на землю, мой ангел, оглянись вокруг! Посмотри, что творится!

-С каких небес?!— чуть не взвыл Бражелон, — Это я-то на небесах?!

-Увы, мой ангел, — развел руками де Невиль, — Мне не удалось совратить святого! Но, стоило бы тебе захотеть, и мы через час отыскали бы какое-нибудь веселое заведение в городе Блуа, и тогда в обществе веселых девочек отметили мой отъезд.

-Иди к черту, — сказал Рауль, — Я не свинья.

-Да, мой друг, к сожалению, — вздохнул Оливье, — Немного свинства тебе, однако, не помешало бы. Я только хотел сказать на прощанье...

-А прощанья не будет, искуситель, — спокойно сказал Рауль, — Мы не расстанемся. Я уже решил. Я с вами!

-Ты серьезно?

-Я все обдумал. Я поеду с вами в Северную Африку, в Алжир, в Джиджелли в провинции Кабиллия.

-Отец тебя не отпустит.

-Отпустит. А что ты сказал своим родителям? Поделись опытом!

-Я? Мой метод тебе не подойдет!

-А все-таки?

-Я внаглую лгал! Я убедил матушку, что мне предстоит экзотический развлекательный круиз в обществе Великого Адмирала Франции по Средиземному морю.

-И она поверила?

-Вполне. Она очень доверчивая.

-А отец?

-Я его не видел. Его, конечно, мне не удалось бы одурачить. Но я напишу. Думаю, он поймет. Видишь, дружище, ты-то лгать не сможешь.

-Да. Твой метод мне не подходит. Но я что-нибудь придумаю.

-Итак, ты возвращаешься на королевскую службу?

-А какую же?

-Черт возьми!

-Вот тебе и ''черт возьми!''

Рауль услышал шорох в конце галереи, повернул голову, и ему бросился в глаза красный тамплиерский крест на мантии рыцаря на портрете начала XIV века. ''Тамплиеров уже нет, но иоанниты еще остались'', — мелькнула у него отчаянная мысль.

-Я что-нибудь придумаю, — упрямо сказал он, — Я найду соломоново решение. Будем играть в пиратов, Оливье!

-В пиратов?! — вскинулся де Невиль.

-Я называю вещи своими именами. Отпустим бороды, запасемся абордажными саблями, наденем банданы с лилиями, и — только в путь!

-Борода, бандана с лилиями,— Оливье почесал подбородок, — А что! Хорошая идея! Но такая униформа — только там, за морем! Не хочу пугать мою маркизу!

-Разумеется, — усмехнулся Рауль, — На территории Французского королевства мы останемся цивилизованными людьми.

-А с ней ты еще увидишься до отъезда? — тихо спросил Оливье.

-Как получится, — вздохнул Рауль.

Оливье хотел еще что-то добавить, но тут появился Гримо с золотым кубком на подносе и бутылкой знаменитого вина Вувре, которое так ценил Бофор.

-Иди, иди, — сказал Оливье, — Бофор и Делатель Королей уже заждались.

-Делатель Королей, это в Англии, — заметил Рауль, — Я-то при чем? Твой пращур, Невиль.

-В пятнадцатом веке, — уточнил де Невиль, — В нашем веке, по словам моего друга и родственника Джона, милорда Невиля, в Англии так прозвали вашего почтенного батюшку после Реставрации, господин виконт. Можете сообщить господину графу сию новость. Правда, в семнадцатом веке, число удвоилось — включая гасконца. И знаешь, что сказал Д'Артаньян? Угадай! Не ''Эх'', а...

-"Черт побери!"

Рауль пожал на прощанье руку барону де Невилю и ушел с Гримо.

''Тогда будем искать не шлюху, — пробормотал Оливье вслед другу, — А подобного тебе ангела. Ищите девушку. Эх! Черт побери!''

Глава 13. Цена победы де Гиша.

В ночь на первое апреля де Гиш не спал. Почти всю ночь он провел за письменным столом и что-то писал. Это было отчасти из-за Маникана — тот по-хозяйски развалился на грамоновских пуховиках, страдая от меланхолии. Меланхолия Маникана мало-помалу приобретала хроническую форму. Де Гиш доверял Маникану все свои секреты, и, чем больше узнавал Маникан о Короле-Солнце и его Дворе, тем больше одолевала его эта напасть. В такие моменты он валился как сноп в мягкую постель де Гиша и стонал: "Не трогайте меня, у меня меланхолия-а-а!!!" Хоть и говорят — меньше знаешь — крепче спишь, Маникан знал все, что было известно де Гишу, но от этого не страдал бессонницей. Поворочавшись на мягких перинах, Маникан засыпал сном младенца — во сне меланхолия его отпускала. Да и, правда, слишком жестоко — днем меланхолия, а ночью бессонница!