Уильям подозвал к себе Перкинса. Зевая и моргая, круглолицый солдат явился и зашагал рядом. Он ухватился рукой за стремя Уильяма, когда тот объяснил, чего он хочет.
— Петь? — переспросил Перкинс с сомнением. — Ну, полагаю, я могу петь, да, сэр. Хотя, только если гимны (имеется в виду религиозные песнопения — прим. пер.).
— Это не совсем то, что я имел в виду, — сказал Уильям. — Пойдите и спросите сержанта... Милликина. Кажется, так его зовут? Этого ирландца? Пусть поет все, что ему нравится, лишь бы громко и весело.
В конце концов, они не пытались скрыть свое присутствие, и американцы точно знали, где они находились.
— Да, сэр, — с сомнением ответил Перкинс, отпустил стремя и сразу же исчез в ночи. Через несколько минут Уильям услышал, как громкий голос ирландца Патрика Милликина воодушевленно загорланил очень похабную песню. Волна смеха прокатилась по строю, и к тому времени, когда он закончил первый припев, многие присоединились к нему. Еще пару куплетов — и уже все они вместе раскатисто выводили песню — в том числе и Уильям.
Конечно, они не могли петь в течение тех часов, пока быстро маршировали с полным снаряжением. Но к тому времени, когда любимые песни были исчерпаны и солдаты стали задыхаться, все проснулись и были снова бодры.
Незадолго до рассвета Уильям уловил запах моря и тяжелый дух болотистой тины — как во время дождя. Уже вымокшие люди начали шлепать по мелким приливным заливам и ручьям.
Несколько минут спустя пушечный выстрел нарушил тишину ночи, и болотные птицы поднялись в светлеющее небо с пронзительным криком тревоги.
В ТЕЧЕНИЕ следующих двух дней Уильям понятия не имел, где находился. Такие названия, как 'Залив Ямайка', 'Флэтбуш', и 'Ручей Гованус' (в наст. время — канал Гованус. — прим пер.) время от времени встречались в армейских депешах и срочных сообщениях, но с таким же успехом это могли быть 'Юпитер' или 'обратная сторона Луны' — смысл для него был бы один и тот же.
Наконец-то он увидел солдат Континентальной армии. Их полчища вылезали из болот. Первые несколько столкновений были жестокими, но роты Уильяма были отведены в тыл для поддержки, и только однажды они оказались достаточно близко к огневым позициям, чтобы отразить атаку отряда американцев.
Опьяненный запахом порохового дыма, он, тем не менее, постоянно находился в возбужденном состоянии, пытаясь услышать и увидеть все сразу, даже когда его тело дрожало от пушечных выстрелов. Когда на закате стрельба прекратилась, он съел немного галет и сыра, совсем не почувствовав их вкуса, и уснул на короткое время от абсолютного изнеможения.
К вечеру второго дня они оказались где-то позади большого каменного фермерского дома, захваченного британцами и гессенскими ротами (наёмные войска, которые гессенские князья предоставляли другим странам. — прим. пер), которые расположили в нем артиллерийскую огневую позицию. Из окон верхнего этажа высовывались блестящие и мокрые от постоянного дождя стволы орудий.
Теперь проблемой стал сырой порох. С патронами было все в порядке, но если насыпанный на пороховую полку мушкета порох оставался там дольше нескольких минут, он начинал слипаться и становился негодным. А потому приказ заряжать приходилось откладывать до последнего момента перед выстрелом, и Уильям скрипел зубами, переживая о том, когда его следует отдать.
С другой стороны, иногда сомневаться не приходилось вообще. Отряд американцев, вылетев с оглушительными криками из-за деревьев к крыльцу дома, устремился к дверям и окнам. Солдаты, стрелявшие из дома, сразили мушкетным огнем часть нападавших, но некоторые успели добраться до самого здания и начали карабкаться в разбитые окна. Уильям машинально натянул поводья и отъехал вправо ровно настолько, чтобы осмотреть ферму сзади. И точно, большая группа повстанцев находилась рядом с домом, а часть из них поднималась на стену по плющу, который покрывал заднюю часть строения.
— Сюда! — проревел он, разворачивая лошадь и размахивая своей пикой, — Олсон, Джефрис, в обход! Заряжайте и стреляйте, как только подойдете на расстояние выстрела!
Двое из его роты побежали, зубами разрывая мешочки с патронами, но их уже опередили несколько 'зеленых мух' (так в народе окрестили гессенские наемные войска, из-за зеленого цвета их мундиров. — прим. пер.) — они хватали американцев за ноги и стаскивали с плюща, добивая прикладами на земле.
Уильям развернул лошадь и помчался в другую сторону, чтобы посмотреть, что происходит у фасада, и появился как раз в тот момент, когда из открытого окна верхнего этажа вылетел британский артиллерист. Человек упал на землю, подвернув под себя ногу. Он лежал и орал, и один из солдат Уильяма, достаточно близко находившийся к раненному, бросился вперед, схватил его за плечи, и тут же был убит выстрелом из дома. Обмякнув, он упал, а его шляпа укатилась в кусты.
Остаток дня они провели возле этого фермерского дома. Четыре раза американцы совершали вылазки: дважды они смогли одолеть обитателей дома и быстро захватить оружие, но оба раза были отбиты свежими британскими войсками и изгнаны или же убиты. Уильям никогда не приближался к дому ближе, чем на двести ярдов, но один раз ему удалось разместить одну из своих рот между домом и набегом отчаянных американцев, разодетых как индейцы и орущих, словно банши (персонаж ирландского фольклора — женщина, которая, согласно поверьям, является возле дома обречённого на смерть человека, и своими характерными стонами и рыданиями оповещает, что час его кончины близок. — прим. перев). Один из американцев поднял длинноствольную винтовку и выстрелил прямо в него, но промахнулся. Собираясь прикончить его, Уильям выхватил свой меч, но внезапный выстрел поразил нападавшего, и он покатился лицом вниз по маленькому пригорку.
Преследуемые британскими войсками, повстанцы уже скрылись за дальним углом дома, и, подстегнув лошадь, Уильям подъехал ближе, чтобы посмотреть, был ли тот человек мертв. Мерину все это совсем не понравилось. К звукам ружейного огня он был приучен, но артиллерия его нервировала, и поскольку в этот самый момент прогремела пушка, он, заложив уши, рванулся вперед.
Уильям все еще держал в одной руке меч, а поводья были свободно намотаны вокруг другой, и от неожиданного толчка его вышвырнуло из седла, когда лошадь дернулась влево. Его правую ногу вырвало из стремени и его отбросило в сторону от лошади. Уильяму едва хватило присутствия духа выпустить из рук меч, когда он упал и, перекатившись, приземлился на одно плечо.
Одновременно благодаря Бога, что его левая нога не застряла в стремени, и проклиная лошадь, он с колотящимся во рту сердцем поднялся на четвереньки, перемазанный травой и грязью.
Стрельба в доме прекратилась — должно быть, американцы были внутри и вели рукопашный бой с орудийными расчетами. Он сплюнул грязь и начал осторожно отползать, полагая, что находится в зоне досягаемости выстрела из окон верхнего этажа.
Однако Уильям заметил слева все еще лежащего на мокрой траве американца, который пытался выстрелить в него. С опаской взглянув на дом, он пополз к человеку, который, не двигаясь, лежал лицом вниз. Вилли захотелось увидеть его лицо, хотя он не мог сказать, зачем. Встав на колени, он взял человека за плечи и потянул его на себя.
Тот явно был мертв — убит выстрелом в голову. Его глаза запали, рот наполовину открылся, и тело казалось каким-то странным — тяжелым и вялым. Мужчина был одет в некое подобие формы ополченцев, и Уильям увидел, что на деревянных пуговицах было выжжено 'PUT'. Это явно что-то означало, но будучи в замутненном сознании, он ничего не соображал. Бережно положив человека обратно на траву, он поднялся и на подкашивающихся ногах пошел за своим мечом.
На полпути он остановился и, развернувшись, пошел назад. Опустившись на колени, Уильям, ощущая пустоту в животе, холодными пальцами прикрыл от дождя глаза мертвеца.
В ТОТ ВЕЧЕР К РАДОСТИ СОЛДАТ разбили лагерь. Полевые кухни были установлены, фургоны с припасами подвезены, и аромат жареного мяса и свежего хлеба наполнил влажный воздух. Уильям только сел поесть, когда, словно предвестник судьбы, явился Перкинс и виновато сообщил, что нужно немедленно явиться на доклад в полевой штаб генерала Хау. Схватив ломоть хлеба и бросив на него дымящийся кусок жареной свинины, Уильям пошел, жуя на ходу.
Он нашел трех генералов и всех собравшихся вместе штабных офицеров, занятых обсуждением итогов дня. Генералы стояли вокруг маленького стола, заваленного кипами депеш и наспех нарисованными картами. Уильям отыскал место среди офицеров штаба и почтительно встал позади, около стены большой палатки.
Сэр Генри приводил доводы в пользу нападения на Бруклинские Высоты, как только наступит утро.
— Мы легко можем выбить их, — сказал Клинтон, махнув рукой на депеши. — Они потеряли половину своих людей, если не больше, да и с самого начала их было немного.
— Нет, нелегко, — сказал милорд Корнуоллис, скривив толстые губы. — Вы видели, как они сражались. Да, мы могли бы выдворить их оттуда, но какой ценой? А что скажете вы, сэр? — добавил он, почтительно повернувшись к Хау.
Губы Хау почти исчезли, осталась только белая линия, отмечавшая их былое наличие.
— Я не могу позволить себе еще одну такую победу, как эта последняя, — огрызнулся он. — А если бы и мог, то не хочу, — его взгляд оторвался от стола и переместился на молодежь, стоящую у стены. — Я потерял всех своих людей из штаба на том проклятом холме в Бостоне, — сказал он более спокойно. — Двадцать восемь человек. Всех.
Его глаза задержались на Уильяме, самом молодом из присутствующих младших офицеров. Он покачал головой и повернулся к сэру Генри.
— Необходимо прекратить боевые действия, — сказал он.
Уильям видел, что сэр Генри был недоволен, но просто кивнул.
— Предложить им условия перемирия?
— Нет, — коротко сказал Хау. — Как вы сказали, они уже потеряли почти половину своих людей. Только сумасшедшие пойдут воевать без причины. Они... Вы, сэр. У вас есть какие-то соображения?
Неожиданно Уильям понял, что Хау адресовал этот вопрос ему, поскольку его круглые глаза впились в грудь Уильяма, словно выстрел дроби.
— Я... — начал было он, но затем, спохватившись, встал навытяжку. — Да, сэр. Командует ими генерал Патнэм. Там, у ручья. Он... возможно, не безумец, сэр, — осторожно добавил он, — но прослыл упрямым человеком.
Хау помолчал, сощурив глаза.
— Упрямый человек, — повторил он. — Да. Я должен признать, что это так.
— Он был одним из командиров при Бридс-Хилл, так ведь? — возразил лорд Корнуоллис. — Американцы сбежали оттуда достаточно быстро.
— Да, но... — Уильям замер, оцепенев от пристальных взглядов всех трех генералов. Хау нетерпеливо кивнул, чтобы он продолжил говорить.
— Со всем уважением, милорд, — сказал лейтенант и был рад, что голос его не дрожал. — Я... слышал, что американцы в Бостоне не отступили, пока не истратили боеприпасы до последнего патрона. Думаю... здесь дело не в этом. А что касается генерала Патнэма... там, на Бридс-Хилл, за ним никто не стоял.
— А вы думаете, что теперь стоит, — это был не вопрос.
— Да, сэр, — Вилли пытался не смотреть непосредственно на груду депеш, разваленных на столе сэра Уильяма. — Я уверен в этом, сэр. Думаю, что почти все континенталы находятся на острове, сэр, — он пытался, чтобы сказанное не прозвучало, как сомнение. Накануне именно это он услышал от проходившего мимо майора, но все могло быть и ложной информацией. — Если Патнэм командует здесь...
— Откуда вы знаете, что это Патнэм, лейтенант? — прервал Клинтон, подозрительно посмотрев на Уильяма.
— Я недавно вернулся из... из разведывательной экспедиции, сэр, которая проходила через Коннектикут. Там от многих людей я слышал, что собирается ополчение, чтобы вместе с генералом Патнэмом присоединиться к войскам генерала Вашингтона под Нью-Йорком. А сегодня днем около ручья я видел на одном из мертвых повстанцев пуговицу, сэр, с вырезанными буквами 'PUT' на ней. Они так называют его, сэр, генерала Патнэма — 'Старина Пат'.
Генерал Хау выпрямился, прежде чем Клинтон или Корнуоллис смогли что-либо вставить еще.
— Упрямый человек, — повторил он. — Возможно, это так. Тем не менее... Нужно приостановить боевые действия. Он находится в нелегком положении и должен это осознавать. Дадим ему шанс все обдумать и посоветоваться с Вашингтоном, если он захочет. Вашингтон, возможно, более здравомыслящий командир. И если нам удастся получить капитуляцию всей Континентальной армии без дальнейшего кровопролития... Я думаю, стоит рискнуть, господа. Но мы не будем предлагать никаких условий.
Это означало, что если американцы образумятся, то капитуляция будет безоговорочной. А если нет? Уильям слышал истории о сражении при Бридс-Хилл... Правда, это были истории, рассказанные американцами, и поэтому он относился к ним с некоторым сомнением. Но, кстати говоря, когда у мятежников там закончились пули, они вырывали гвозди из ограждений своих укреплений, и даже из каблуков собственных башмаков, и стреляли ими в англичан. Они отступили только тогда, когда дошло до метания камней.
— Но если Патнэм надеется получить подкрепление от Вашингтона, то он просто сядет и подождет, — сказал Клинтон, нахмурив лоб. — И тогда здесь у нас будет вся их армия. Не будет ли лучше, если мы не...
— Он не это имел в виду, — прервал его Хау. — Так ведь, Элсмир? Когда вы сказали, что никто за ним не стоял на Бридс-Хилл?
— Нет, сэр, — благодарно сказал Уильям. — Я имел в виду...Что у него есть, что защищать. За его спиной. Я не думаю, что он ждет остальную часть армии, которая должна прибыть ему на помощь. Считаю, что он прикрывает ее отступление.
Услышав это, лорд Корнуоллис взметнул вверх свои изогнутые брови. Клинтон исподлобья глянул на Уильяма, который слишком поздно вспомнил, что именно этот генерал являлся полевым командиром в пúрровой победе (победа, доставшаяся слишком высокой ценой; равносильная поражению. — прим. пер.) при Бридс-Хилл и, похоже, был очень чувствителен к разговорам об Израэле Патнэме.
— И почему мы спрашиваем совета у мальчишки, у которого еще молоко на губах не обсохло... Вы, когда-нибудь участвовали в бою, сэр? — спросил он Уильяма, который жутко покраснел.
— Я бы сражался и сейчас, сэр, — сказал он, — если бы меня не задерживали здесь!
Лорд Корнуоллис рассмеялся, и по лицу Хау тоже скользнула мимолетная улыбка.
— Мы еще убедимся, что вы настоящий бравый боец, лейтенант, — сухо сказал Хау. — Но не сегодня. Капитан Рамзи? — он подал знак одному из старших офицеров, человеку невысокого роста и с очень широкими плечами, который вышел вперед и отдал честь. — Возьмите Элсмира, и пусть он расскажет вам о результатах своей... разведки. Передайте мне все, что, как вам покажется, может представлять интерес. А тем временем... — он обернулся к двум другим генералам, — приказываю приостановить боевые действия до дальнейшего распоряжения.
УИЛЬЯМ БОЛЬШЕ НЕ СЛЫШАЛ, что обсуждали генералы так как его увел капитан Рамзи.
