Посланник Небес

— Капитан! Я требую, чтобы сюда пришел капитан! По какому праву мы арестованы?!

Через некоторое время наверху открылся люк, и по трапу с фонарем в руке спустился капитан "Виктории".

— Вы хотели меня видеть, джентльмены?

— Развяжите нас! И вытащите кляпы у моих друзей!

— Это все ваши требования?

— Нет, — ответил Роберт Дейк, когда получил возможность разговаривать. — Объясните, почему вы напали на мой корабль?

— Потому, что это был пиратский корабль. Тем более что вы сами собирались напасть на судно, не имея на то законного права.

— То есть, как это, не имея?! У меня есть патент.

— Выданный губернатором острова Тортуга? Это форменная липа. Мы же с вами не в Карибском море. Да и Англия еще официально не объявила войну Испании.

— А с чего вы, собственно, взяли, что мы собирались атаковать испанский корабль, флаг которого вы подняли незаконно?

— А для чего, по-вашему, пиратский корабль подходит к другому кораблю на расстояние пушечного выстрела, как не для атаки? Или вы заблудились и хотели спросить у нас дорогу до Гаити? А насчет противозаконности — так с этим все в порядке. У меня есть привилегия от посла Испании в том, что я могу поднимать флаг его страны, когда действую в ее интересах.

— Хорошо, — сказал Мейкенфрут. — Вы объяснили, почему арестовали капитана. Но зачем вы связали его пассажиров, меня и моего друга? И куда вы нас везете?

— А вас будут судить как государственных преступников. Во-первых, вы тоже пираты, и есть свидетели того, что вы занимались морским разбоем восемь лет назад. Во-вторых, вы и в этот раз находились на пиратском судне. А в-третьих, у вас должен быть алмаз, который графом Эйзенвилем завещан в подарок царствующей королеве. Вы его похитили, убили королевского курьера, а теперь пытаетесь...

— Эйзенвиль? — перебил его капитан Дейк. — Вы сказали, граф Эйзенвиль?

— Да, Эйзенвиль, укуси тебя акула! Он что, твой родственник?

— Нет, нет... Просто знакомое имя. А, собственно, почему вы перешли на ты?

— Черт возьми! — вскричал Гриффитс. — Но это форменная ложь! Граф Эйзенвиль не мог завещать никакой алмаз в подарок царствующей королеве, поскольку в те времена Англией правил король, Вильгельм III!

— Правильно, тогда у власти был король. А подарок предназначался королеве. И вот теперь у власти королева, и она должна его получить, — капитан "Виктории" понизил голос. — Если хотите сохранить свои шкуры, отдайте мне этот алмаз. А я отпущу вас к монаху! Точнее, на вашего "Морского монаха", он идет следом. При условии, что вы поклянетесь поменять имена и никогда не показываться у берегов Англии. Идет? А начальству я доложу, что корабль ваш утонул, а вы погибли в перестрелке.

— Но у нас нет этого алмаза, — сказал Гриффитс.

— Я вообще не знаю, о каком алмазе идет речь! — крикнул фальцетом Мейкенфрут.

— Ну, что ж, дело ваше. А мое дело — предложить...

— Последний вопрос, капитан. Откуда у вас информация о нас и о том, куда мы плывем и на чем? — поинтересовался Мейкенфрут.

— На этот вопрос я отвечать не должен! — гордо ответил капитан. Потом запанибратски улыбнулся и сказал: — Но я отвечу.

Он достал свернутый в трубочку пергамент, быстро развернул его, так же быстро свернул и убрал за пазуху. Прочесть содержание было трудно за столь короткое время, но друзья разглядели шесть подписей, узнать которые не составило большого труда.

— Ты, наверно, клянешь себя, что взял нас на борт, Дейк? — спросил Гриффитс, когда капитан "Виктории" ушел.

— Почему? Я рад, что хотя бы сделал попытку помочь старым друзьям. Ведь когда-то и вы спасли меня. Вот если бы я отказался выполнить поручение губернатора Ямайки и не отправился бы в Англию... А впрочем, чему быть, того не миновать. Мало что ли пиратов, которые кончают жизнь на веревке? Не мы первые, не мы последние.

Он немного помолчал, потом сказал:

— Послушайте, а может, и впрямь отдадите ему этот чертов алмаз? Была бы жизнь, а алмазы к ней еще присовокупятся...

— Да нет у нас никакого алмаза! — резко перебил его Мейкенфрут. — И вообще, выдумки это всё! Подарок королеве. Х-х-хэ!

Все замолчали, и снова потянулись томительные часы. Ближе к вечеру узников навестили два солдата и корабельный плотник, он же по совместительству кузнец. Солдаты развязали по очереди всем троим пленникам руки и ноги, а кузнец приковал каждого за ногу цепью к шпангоуту. Через щель в палубном настиле можно было наблюдать, что наступила ночь. Размяв затекшие от веревок руки и ноги, пленники уснули и не просыпались до самого утра.

— Черт побери! — ворчал Мейкенфрут. — Хоть бы глоток пресной воды принесли!

— Господа, вы знаете, я видел замечательный сон! — сказал Гриффитс, потягиваясь. — Я вытаскиваю затычку из пивной бочки и наливаю себе полную кружку пива. Оно пенится. Оно холодное, бочка только что из погреба. Кружка запотевает, а я отрезаю ногу от дымящегося жареного барашка, посыпаю ее перцем, намазываю горчицей, откусываю огромный кусок, запиваю пивом...

— Заткнись! — прикрикнул на него Дейк.

В это время открылся люк, и по трапу спустилась служанка, держа в одной руке котелок, а в другой свечу и три ложки.

— Вот тебе и барашек, — сказал Мейкенфрут, потягивая воздух. — Толокняная похлебка — что может быть лучше?

Служанкой оказалась довольно молодая высокая, дородная брюнетка. Она приблизилась к арестантам, подняла выше свечу и застыла в изумлении на месте.

— Боже мой! Да ведь это милорд Мейкенфрут!

— Это ты, Поли? — удивился арестованный. — Винсент, погляди, это же Поли!

Да, это была Поли. Шесть лет назад ее, беспризорную пятнадцатилетнюю оборвашку колотили на базарной площади Плимута за то, что она стащила краюху хлеба у булочника. Мейкенфрут случайно проезжал мимо. Он заплатил булочнику, а девочку привез к себе в дом, велел экономке отмыть ее и накормить. Поли прожила у него три года в качестве воспитанницы. Потом она влюбилась в капитана корабля и убежала с ним. Через год капитан погиб в схватке с французским корсаром, а Поли постыдилась возвращаться в дом Мейкенфрута. Она решила отыскать своих родителей, которые, как ей казалось, уехали в Америку. Переодевшись мальчуганом, Поли нанялась помощником кока на корабль. Но мечту свою осуществить ей не удалось, родителей она не нашла. А вот обман ее довольно скоро раскрылся, капитан корабля узнал, что она не юноша, а совсем наоборот. Однако прислугой на корабле Поли так и осталась.

— Я рад тебя видеть, Поли, — с грустью в голосе произнес Мейкенфрут.

— И вы, сэр Гриффитс, тоже здесь?! Погодите, я сейчас! — сказала девушка.

Поставив котелок и бросив ложки, она выбежала наверх. Арестанты тем временем с жадностью набросились на похлебку. Вскоре Поли вернулась. Она принесла пленникам лепешки и по большому куску вяленого мяса.

— Ах, мистер Мейкенфрут, — говорила она. — Неужели вы — пират? Мистер Мейкенфрут, вас же повесят! И ваших друзей тоже. Ах, мистер Мейкенфрут, в это трудно поверить! Вы, такой добрый человек, убиваете людей...

— Тихо, Поли, тихо! Я убиваю врагов. Врагов моей страны, врагов моих взглядов и убеждений. Поли, ты должна помочь нам бежать!

— Но как?

— Да, Поли, это трудно, — он погремел цепью, которой его левая нога была прикована к шпангоуту.

— Пилу я вам достану. Но, ведь, перед люком днем и ночью сидит часовой! Ну, ничего, я что-нибудь придумаю!

Поли исполняла на корабле также и обязанности сестры милосердия, помогая судовому врачу, которого как раз в это время свалила лихорадка. В ее обязанности входило перевязывать раненых и давать им порошки. Она сказала капитану, что один из арестантов заболел проказой.

— Да и черт бы с ними! — ответил капитан. — Все равно все трое будут болтаться на виселице.

Но приносить еду каждому в отдельности он, тем не менее, разрешил. Так как три миски Поли за один раз не унести, она спускалась в трюм трижды, так что никого не удивляло, что она по три раза ходит из камбуза в трюм и обратно. Пилу она им принесла, и вскоре оковы были перепилены.

Однажды темной южной ночью, когда на небе не было ни луны, ни звезд, Поли, как всегда, спустилась в трюм с миской в руках. На ней было широкое, свободное холщевое платье. Она поставила миску на пол и, сняв с себя платье, отдала его Гриффитсу.

— Наденьте это, — шепотом сказала она, ничуть не смущаясь своей наготы. — И идите первым.

Гриффитс надел ее платье прямо поверх своей одежды.

— Вот, возьмите нож: убьете часового и не забудьте захватить на всякий случай его пистолет, — Поли протянула ему острый длинный нож. — Когда убьете его, идите к корме, по направлению к камбузу. Там увидите кока Билла. Он свой человек, это он достал вам пилу. Он отведет вас к шлюпке. Это шлюпка с "Морского монаха". Снимите мое платье и отдадите ему, он отнесет его следующему. Сами спрячьтесь в шлюпке и ждите. Когда все переберетесь туда, спускайте шлюпку на воду. Здесь неподалеку ходят каботажные суда. Наверняка кто-нибудь подберет вас. В крайнем случае, гребите на восток, до марокканского берега не больше сорока миль.

Гриффитс кивнул.

— Спасибо, Поли! — тоже шепотом сказал он, потрепав ее по плечу.

— С богом!

Гриффитс вышел на палубу. Часовой не спал.

— Эй, крошка! — сказал он. — Оставь ты в покое этих висельников, позабавь лучше меня часок. С этими разбойниками ничего не случится, если они немного поголодают!

Гриффитс приблизился к солдату и сел с ним рядом, взяв нож в правую руку. Солдат обнял его, но, прижавшись к его щетине, отпрянул. Гриффитс с размаху всадил ему нож прямо в сердце. Солдат не издал ни звука.

Разыскав Билла, Гриффитс все сделал так, как велела ему Поли. Билл вернулся в трюм, передал платье Дейку и ушел вместе с ним. Мейкенфрут остался с Поли вдвоем. Девушка сказала ему:

— Теперь свяжите меня и заткните мне рот тряпкой. Я буду говорить, что вы напали на меня, отняли платье и бежали.

Мейкенфрут связал ее обрывком веревки и хотел уже заткнуть ей рот тряпкой, как она велела, но Поли остановила его.

— Погодите немного. Поцелуйте меня на прощание, мистер Мейкенфрут. Мне кажется, что мы больше никогда с вами не встретимся. Спасибо за все, что вы для меня сделали. Поцелуйте меня, и да хранит вас Бог!

Мейкенфрут поцеловал девушку.

— Все, теперь ступайте. Вот уже и Билл несет вам платье.

Мейкенфрут прокрался к лодке. Палубные матросы, несшие ночную вахту, не обращали внимания на мелькавшую взад-вперед фигуру в холщевом платье, принимая ее в темноте за Поли. Собравшись втроем, друзья спустили шлюпку на воду. Тали заботливо были смазаны дегтем и не скрипели. Отплыв подальше от корабля, они утопили платье Поли — женское платье в лодке могло бы вызвать подозрение.

На рассвете беглецов подобрала небольшая каботажная бригантина "Медуза". Они сказали экипажу, что спаслись с погибшего судна "Кассиопея", поскольку на лодке еще сохранилось это название. Они радовались свободе и не знали, что в этот самый час Поли и Билла повесили на рее. Оказалось, что они забыли выбросить пилу. Плотник видел, как Билл ее взял. А отнести ее арестантам могла только Поли. Всем стало ясно, что они были в заговоре.

Глава 16

Бригантина "Медуза" направлялась из Касабланки в Уэльс, в порт Кардифф везла груз слоновой кости, шкуры антилоп и одиннадцать пассажиров. Спасенным выделили три гамака в кубрике, чему они были бесконечно рады после сырых досок трюма "Виктории". Гриффитс и Дейк помогали в работе палубным матросам, и этим отрабатывали свой проезд, а Мейкенфрут, не слишком искушенный в морском деле, слонялся целыми днями по палубе и старался им не мешать. Чем ближе "Медуза" подходила к туманному Альбиону, тем сильнее нарастала тревога у наших друзей. Когда на горизонте уже показались берега Уэльса, они стояли в уединенном месте на палубе, где их не могли слышать матросы и другие пассажиры, и вели не очень веселую беседу.

— У нас нет ни пенни, — вздохнул Роберт Дейк. — А из Англии нам надо будет срочно сматываться, иначе там нас немедленно схватят.

— У меня есть золотой медальон, — напомнил Гриффитс. — Жаль, что перстень с изумрудом отобрали, когда я был связанный. А медальон сохранился. Как думаете, если его продать, этого хватит, чтобы покинуть наш замечательный остров?

— Переплыть Ла-Манш, наверное, хватит, сказал Мейкенфрут. — А добраться до Нового Света всем троим — проблематично.

— Можно наняться на любое судно матросами, — предложил Дейк.

— Можно. Но только вот что я вам скажу, джентльмены. Лично я торопиться не собираюсь. Я покину Англию не раньше, чем отомщу своим врагам! — твердо заявил Мейкенфрут.

— Каким врагам? — удивился Гриффитс.

— Тем, кто нас предал, Винсент. Ты что, забыл, по чьей милости мы оказались в таком, мягко говоря, незавидном положении? Тем, кто украл у нас Посланник Небес, кто заявил на нас властям, кто отправил за нами в погоню "Викторию"!

— И ты хочешь...

— Да! Нас предали наши бывшие друзья. Все. И твоя сестра, кстати, — тоже. И сам Господь распорядился так, что нас подобрала посудина, которая идет к английским берегам, значит, он дает нам добро, чтобы мы отомстили предателям. И все они понесут наказание. Все! Да, они это заслужили.

— И какое ты назначаешь для них наказание?

— Смерть!

— Всем?

— Ну конечно! Разве они не хотели нашей гибели? Разве они не написали бумагу с прошением о нашей поимке и аресте? Ты вспомни, что рассказывала твоя служанка. Они сидели в твоем доме и уже справляли по тебе поминки! И какое они испытали разочарование, когда узнали, что тебе удалось бежать из тюрьмы! И решили отправить тебя в тюрьму еще раз, теперь уже в Тауэр. А Оуэн?! Разве ей не надо отомстить за такое коварство. Это она стащила Посланник Небес!

— Что за Посланник Небес? — спросил Дейк.

— Алмаз. Алмаз огромной величины, которому нет равных в мире!

— Подарок королеве? Значит, это не выдумка?

— Да, этот камень существует. Но мы не крали его, а добыли заслуженно, по всем законам пиратской этики. Мы потопили испанский галеон, а на его борту находились как раз похитители этого алмаза, которые намеревались удрать в Новый Свет!

— Ах, вот оно что! Тогда понятно.

— Что понятно?

— История одна понятна. Когда я стал хозяином вашей "Кассиопеи", мы буквально на следующий день вышли в море. Я еще не переименовал ее в "Морского монаха". Я собирался отойти подальше на восток и там поохотиться на испанцев. Но едва мы покинули Наветренный пролив, на нас самих напала шхуна с незнакомым мне флагом. Такого флага не было ни у кого из Карибских флибустьеров.

— С черепушкой в профиль, саблей и пистолетом? — уточнил Гриффитс.

— Именно. А как ты догадался?

— Нас эта шхуна тоже атаковала. Мы несколькими удачными выстрелами из пушек повалили ей фок-мачту и ретировались. Нам ни к чему было вступать с ними в бой или брать их на абордаж.

— Ясно. А вот я вступил в сражение с этим кораблем. Это была яростная и суровая битва, что называется не на жизнь, а на смерть. У них было меньше пушек, а у меня не хватало людей, чтобы воспользоваться всеми сорока, которыми была вооружена "Кассиопея". Противник оказался очень серьезный, они прекрасно маневрировали и метко стреляли. В этом сражении я положил почти треть своих ребят. Когда мы схлестнулись в абордажной схватке, более ожесточенной битвы мне не встречалось в жизни, если не считать последнюю схватку с командой "Виктории".