Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
Остановка в Соли Камской была вынужденно длительной. Ведь для того, чтобы его пропустили на дорогу, требовалось не только нанять экипаж (всё ту же грузовую повозку-телегу), но и получить письменное разрешение главного таможенного чиновника. А с этим-то и вышла заминка из-за того, что он занимался оформлением партии каких-то грузов, отправляемых в Сибирь.
Можно было бы, конечно нанять верховых лошадей, но имущество, которое взял с собой 'бывший дипломат', имело немалый вес и объёмы. Так что без подводы не обойтись. Тем не менее, через несколько дней удалось уладить и эти проблемы.
Именно здесь, в Соли Камской Бёрнс нашёл материальные подтверждения высокоразвитой цивилизации, исчезнувшей в древние времена. Точнее, узнал о них его переводчик и сообщил бывшему дипломату. И когда Джонатану удалось уговорить одного из местных купцов показать найденные им или его людьми предметы, он обомлел от неожиданности. Это были серебряные блюда, чаши, кубки, кувшины, выполненные с величайшим мастерством. Зачастую золочёные. Их украшали чеканные рисунки, изображавшие сцены жизни неизвестного народа. В основном, охота на животных, среди которых легко узнавались лани, олени, кабаны, дикие быки и даже львы. Охотники пользовались причудливо изогнутыми восточными луками, копьями, дротиками и прямыми мечами. Пирующие мужчины и женщины с вполне европейскими лицами, лишь со слегка заметными признаками восточных кровей. Дикие и домашние животные, а также фантастические звери. Монеты с изображениями бородатых правителей в коронах. Бёрнс даже был вынужден на два дня отложить выезд, чтобы зарисовать всё увиденное им у этого человека 'чудское' серебро.
Часть этих рисунков, вместе с письмом о том, что он нашёл следы древнего народа, он отправил в посольство с просьбой переслать его в Лондон. Одни эти рисунки обещали сделать его величайшим открывателем доселе неизвестной цивилизации, обитавшей на самом дальнем краю Европы. А тот факт, что все подобные находки оказались либо откопаны из земли, либо вымыты реками из береговых склонов, говорили об их несомненной древности: ведь для того, чтобы земля поглотила их и погребла на значительную глубину, требовалось, чтобы прошло очень много веков. Возможно, не меньше, чем прошло со времени расцвета Римской империи.
Что же он найдёт там, за Рифейскими горами, где, как гласят легенды, тоже жил сей древний народ?
Подгоняемый этими мыслями, Бёрнс стремился поскорее оказаться в Сибири. И единственное, что отвлекало его от предвкушения всё новых и новых открытий, это исполнение обязанности точно описывать путь.
В общем-то, дорога 'за край света' его удивила своей совершенно нетипичной для русских ухоженностью. Проложенная сразу так, чтобы движение по ней происходило одновременно в две стороны, она добросовестно поддерживалась в приличном состоянии: мосты отремонтированы, образовавшиеся ямки присыпаны свежим грунтом. В начавшихся на второй день пути, после деревни с названием Сурмог, болотах бревенчатые настилы в исправности, подгнившие брёвна заменены новыми.
Поскольку попадавшиеся в дороге деревеньки и сёла ничего интересного не представляли, кроме отметок о расстояния между ними, Бёрнс рисовал виды открывающихся вдали гор. Потом и они остались за спиной, а спустя несколько дней их повозка въехала в первый сибирский город с названием Верхотурье. И первое, что сделал путешественник после того, как получил отметку в подорожных документах и устроился на постой, это отправил своего переводчика расспрашивать про находки серебряных изделий древнего народа. И тот вернулся с вестью о том, что здесь подобных находок едва ли не больше чем в Перми Великой.
И ещё одно известие, заставившее биться сердце путешественника намного чаще, принёс он. Оказывается, чудины, регулярно приезжающие сюда за людьми, желающими поселиться в выделенных царём землях, тоже скупают такие изделия. Как память о своих предках, некогда живших в этих краях.
Если бы прижимистый в вопросе финансирования разведки британский парламент выделил на поездку Бёрнса хотя бы вдвое больше средств, он непременно купил бы хоть одно из виденных им серебряных блюд исчезнувшего, но неожиданно объявившегося снова народа!
23
Как доложили в Уфе, башкиры, узнав о тои, что их 'совещание вождей' собирается посетить сам государь, очень возбудились. В хорошем смысле этого слова: польстило им то, что царь не просто не брезгует встретиться с ними, а ради этого решил специально приехать. Потому, по согласованию с уфимским воеводой, изменили многими веками сложившийся порядок проведения всебашкирского йыйына, 'поставив телегу впереди лошади'. Сначала приветствие царя, народное празднество, а уж потом — обсуждение важных вопросов. Событие-то исключительное, потому и сделали исключение в установившейся традиции.
Через Белую от Уфимской крепости переправились несколькими гребными посудинами и плашоутом, облюбованным Петром. Ясное дело, все палатки и царский шатёр с палубы убрали, чтобы поместить 'паспортные' 20 человек 'десанта'. В его состав вошли, помимо прибывших из Москвы, и воевода Василий Фёдорович Стрешнев с толмачом и близкими 'сынами боярскими'.
На песчаном пляже левого берега Белой уже стояла огромная толпа, в которой выделялись яркими красными кафтанами местные стрельцы и одетые в тёмно-зелёные мундиры преображенцы. И те, и другие стояли в оцепления разношёрстной оравы башкицев, конных и пеших, вырядившихся в нарядные халаты и лисьи малахаи.
Многочисленность объяснялась просто: собрание всех представителей племён, формально считавшихся равноправными, не могло выделить из своей среды кого-либо без 'обиды' других для встречи столь высокого визитёра, потому явились все. Ну, и батыров от каждого племени 'для почётного караула' взяли. Как и старост, по два от племени. Вот и набралось несколько сот человек.
Цветистые восточные речи и вручение подарков по настоянию царя перенесли на потом, так что достаточно оперативно все сели на коней и поехали к Чесноковке. Причём, половина 'группы встречающих' постоянно тусовалась близ государя, ненавязчиво оспаривая друг у друга право хотя бы сто метров проехать рядом с ним. Как и молодцы-егеты, кто именно будет возглавлять процессию. А уж в огромном палаточном (точнее, юртовом) лагере, началось.
Говорили, подводили роскошных жеребцов, вручали кривые сабли, национальные костюмы (в первый из них Пётр нарядился, и его длинные руки смешно торчали из рукавов халата), бочонки с традиционным башкирским мёдом. Отдаривался царь дорогими саблями, богато отделанными саадаками, пистолетами, сёдлами, отделанными каменьями уздечками. Наконец, каждое из племён, представленное двумя старостами, вручило подарки и получило ответные, и всех повели к мега-дастархану. Проще говоря, выложенными огромным кругом кошмам, ломившимся от яств.
Перед началом пиршества три муллы прочли намаз, а вслед за ними уфимский батюшка краткую молитву для русских. И приступили: башкиры привычно уселись на землю, поджав под себя пятки, для царя и самых знатных гостей принесли складные невысокие табуретки. А в центре огромного круга началось представление: батыры состязались в борьбе, башкирские девушки пели песни, играли на национальной флейте-курае музыканты. Ни один не остался без царской награды: женский пол получил по отрезу ткани, музыканты и победители борцовских схваток по серебряной монете-ефимку. Выигравшему же борцовское состязание царь лично вручил огромный серебряный кубок, украшенный каменьями.
Вина не было, пили кумыс, который неожиданно понравился царю. И если бы не осторожное предупреждение, что неумеренное потребление этого непривычного напитка может не очень хорошо сказаться на царском кишечнике, то выпил бы он его намного больше. А когда все насытились, устроили скачки, победитель которых получил в подарок арабского скакуна с богато отделанной упряжью.
Во время всех этих награждений, дарений и отдарков Пётр, которого заранее подучили некоторым башкирским словам и выражениям, ублажал 'хозяев приёма', вставляя их в речь. Одним словом, делал всё, чтобы расположить башкир к себе. Но ночевать уплыл в Уфу.
Наутро на том же месте, но уже без пиршества и состязаний, проводили 'деловую часть программы'. Начавшуюся с обращения царя, на голове которого красовался всё тот же вчерашний лисий малахай. Полковник помнил, как Пётр терпеливо ходил в старом русском наряде всё время пребывания в Лавре, так что даже не удивился. Алексашка, тот и вовсе вырядился башкирским егетом: халат, шаровары, сапожки башкирские, сабля кривая на боку. Батыр Данилыч, одним словом!
— Почти сто сорок лет назад ваши пращуры добровольно присягнули Москве. А царь Иван Васильевич за это даровал башкирскому народу великие вольности. Я про то хорошо помню. Почти сто сорок лет и Москва, и башкиры старались соблюдать то, что прописано в грамотах, хранящихся у вас с тех пор. Не всегда получалось, и всякое случалось между нами. Но ведь в любой семье случаются распри, а она при этом не перестаёт быть семьёй, и родственники не перестают быть родственниками.
Выслушав перевод, башкирские старосты одобрительно зашумели.
— В тех грамотах, что вы храните как реликвии, прописано, что Москва будет защищать вас, если на башкир нападут враги, а башкиры придут на помощь Москве, когда она их призовёт. И вот такое время приходит. Жизнь сильно поменялась со времён царя Ивана Васильевича. Русские люди покорили Сибирь до самых дальних восточных морей. Но Сибирь огромна, а людей в ней очень мало, и нам сегодня нужен выход совсем к другим морям: на Закате и на Полудне. Без выхода к ним никак у нас не получится торговать с остальным миром. Значит, придётся воевать. Значит, я призову отважных башкирских батыров доказать свою верность и проявить свою удаль.
И снова одобрительно зашумели старейшины. Особенно те, что помоложе. Война — это же добыча, война — это геройство, про которое слагают песни. Даже выкрики послышались в духе 'да хоть сейчас!'
— Нет, уважаемые. Сейчас не надо. Сейчас мы ещё не готовы к этой войне. Нам нужно два-три года, чтобы быть к ней готовыми. Но начинать готовиться надо сейчас. Ковать оружие, искать союзников. За тем самым я и приехал к вам: заручиться вашей поддержкой. Хочу с вашей помощью через два-три года отнять у турок, мешающих нам выходить в Чёрное море, крепость Азов.
Шум уже был более сдержанным.
— Я знаю, что турки ваши единоверцы. Но, открыв путь к морю, приобретёте выгоды и вы. Для желающих припасть к мусульманским святыням дорога станет ближе, а я, пользуясь своей властью, запрещу насильно крестить башкир. Но и вы православных людей не обижайте, — пригрозил он пальцем, после чего продолжил. — Царство наше — государство православное, потому в русских городах поставить мечети я не могу разрешить. Но у вас — ставьте. И возражать не буду, если вы отберёте с десяток самых грамотных своих священников и начнёте обучать своих священнослужителей у себя в духовном училище. Да хотя бы в Уфе! Чтобы те ваших будущих батыров воспитывали в любви не только к Башкирии, но и к России.
А тут гул одобрения поднялся такой, что царю пришлось прервать речь и горло промочить.
— Времена поменялись. Да, я помню, что царь Иван Васильевич обещал вам, что никто не будет посягать на ваши земли. И я подтверждаю его обещанию: насильно ваши земли никто отнимать не будет. Но вот просить вас буду о том, чтобы вы за справедливую оплату продавали русским людишкам те или иные земли. Уже сейчас хочу попросить вас подумать о том, чтобы продать им земли на ручье Бабай, что в реку Большой Юшатырь впадает, по реке Сим в местах, именуемых Миньяр да Аша, в верховьях реки Юрюзань да при впадении в неё речки Катав. Очень те земли нужны государству Российскому для борьбы с сильными европейскими врагами. Хочу, чтобы там заводы железоделательные поставили да уголь каменный из земли копать почали. Вам с того тоже польза большая будет: железа хорошего и дешёвого у вас много станет. Вон, в Айлинской да Шайтан-Кудейской волостях уже знают, как хороши саткинские казаны да сабли из саткинской стали, как дёшевы там гвозди, лопаты да добрые кованые топоры.
И снова пауза, чтобы старосты айлинцев и шайтан-кудейцев, принявшиеся согласно кивать, обменялись мнением с соседями.
— Для того потребуются и сухопутные дороги проложить, и по вашим рекам плавание беспрепятственное устроить. А где дороги, там и кони, которых вы продавать сможете, там и еда для людишек, по ним путешествующих. Так что, надеюсь, не откажете вы мне ради вашей же выгоды. И ещё одно. Поскольку я столь много внимания уделяю Уралу, так богатому природными богатствами, потребны мне от вас и помощники. Отберите от каждой волости по двух-трёх толковых вьюношей, чтобы они тут, в Уфе, обучились и вашей, и русской грамоте. И воеводе помощь будет с вами на родном вам наречии общаться, и его распоряжения в каждой волости смогут читать. Самых же толковых из них года через три к себе приближу: нужны мне люди, которые в магометанских обычаях сведомы. На Руси ведь не только православные, но и магометане живут, и надобно сделать так, чтобы они себя на равных с русскими людьми чувствовали.
'Ох, прознают в Москве про то, о чём ты тут вещал, ох, не поздоровится тебе, Пётр свет Алексеич!', — подумал 'фон Штирлиц'. Хотя... Раз уж задумал царь ломать заскорузлую церковную иерархию, то кто ему указ в отношениях с иноверцами? Что ни говори, великое дело делает: избавляет Россию от предпосылок для башкирских бунтов, потрясавших эту территорию на протяжении всего XVIII века.
Упомянул он и про то, что впоследствии называлось Оренбургской экспедицией.
— Прорублю окошки в южные земли да Европу, придёт пора и торговый град ставить на ваших южных границах, по Яик-реке. Чтобы привлечь бухарских да хивинских купцов, с которыми вы сможете торговать в том городе. И вас от набегов беспокойных южных соседей защитить. Надо будет крепкую границу с ними ставить: крепостцы, форты да частоколы ставить. Поможете?
Ай, да Пётр! Ай, да сукин сын! Все карты выложил, но под тем соусом, что не приказывает подданным, а помощи просит. Обласкал, почёт и уважение оказал, после чего и поступиться некоторыми принципами призвал. Впрочем, чего тут царя нахваливать, если Исаев сам ему подсказал, и как вести себя со столь специфичным народом, и что у него 'выцыганить' можно в обмен на эту милость.
Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|