2084

— Мне сказать, или вы скажете? — начал он.

— Я скажу, — живо отозвался Егор. — Он в самом деле выключен?

— Да, все выключено. Мы одни.

— Мы пришли сюда потому, что...

Егор запнулся, только теперь поняв, насколько смутные побуждения привели его сюда. Он сам не знал, какой помощи ждет от Личжэна, и объяснить, зачем он пришел, было нелегко. Тем не менее он продолжал, чувствуя, что слова его звучат неубедительно и претенциозно:

— Мы думаем, что существует заговор, некая тайная организация, и вы в ней участвуете. Мы хотим в нее вступить и для нее работать. Мы не верим в декларируемые партией принципы.

Он умолк и оглянулся — ему показалось, что сзади открыли дверь. И в самом деле, без стука вошёл слуга. В руках у него был поднос с графином и бокалами.

— Мугур свой, — бесстрастно объяснил Личжэн. — Мугур, несите сюда. Поставьте на круглый стол. Стульев хватает? В таком случае мы можем сесть и побеседовать с удобствами. Мугур, можете быть свободны, но далеко не уходите.

Маленький человек кивнул и вышел. Наверняка остался подслушивать под дверью, подумал Егор, но здесь уже ничего нельзя было поделать. Личжэн взял графин за горлышко и наполнил стаканы темно-красной жидкостью. Сверху жидкость казалась почти черной, а в графине, на просвет, горела, как рубин. Запах был кисло-сладкий. Юлия взяла свой стакан и с откровенным любопытством понюхала.

-Неужели вино? — удивилась она.

— Совершенно верно, — с легкой улыбкой подтвердил Личжэн. — Боюсь, что членам внешней партии оно не часто достается. — Лицо у него снова стало серьезным, и он поднял бокал. — Мне кажется, будет уместно начать с тоста. За нашего вождя Моуцзы.

Егор взялся за бокал нетерпеливо. Подобно стеклянному пресс-папье и полузабытым стишкам мистера Синьлю, вино принадлежало мертвому романтическому прошлому — или, как Егор называл его про себя, минувшим дням. Почему-то он всегда думал, что вино должно быть очень сладким и сразу бросаться в голову. Но первый же глоток разочаровал его. Он столько лет пил джин, что сейчас, по правде говоря, и вкуса почти не почувствовал. Он поставил пустой бокал.

— Значит, такой человек действительно существует?

— Да, такой человек есть, и он жив. Где он, я не знаю.

— И заговор, организация? Это в самом деле? Не выдумка тайной полиции?

— Не выдумка. Мы называем ее Братством. Вы мало узнаете о Братстве, кроме того, что оно существует и вы в нем состоите. К этому я еще вернусь. — Он посмотрел на часы. — Выключать видеокран больше чем на полчаса даже членам внутренней партии не рекомендуется. Вам не стоило приходить вместе, и уйдете вы порознь. Вы, — он слегка поклонился Юлии, — уйдете первой. В нашем распоряжении минут двадцать. Как вы понимаете, для начала я должен задать вам несколько вопросов. В общем и целом, что вы готовы делать?

— Все, что в наших силах, — ответил Егор.

Личжэн слегка повернулся на стуле — лицом к Егору, Он почти не обращался к Юлии, полагая, видимо, что Егор говорит и за нее. Прикрыл на секунду глаза. Потом стал задавать вопросы — тихо, без выражения, как будто это было что-то заученное, катехизис, и ответы он знал заранее.

— Вы готовы пожертвовать жизнью?

— Да.

— Вы готовы совершить убийство?

— Смотря кого.

— Совершить вредительство, которое будет стоить жизни сотням ни в чем не повинных людей?

— Навряд ли.

— Изменить родине и служить иностранным державам?

— Разве принадлежность к Братству уже не измена родине?

— Вы готовы обманывать, совершать подлоги, шантажировать, распространять фейковую информацию, бросать бутылки с зажигательной смесью в окна правительственных учреждений, в общем, делать все, что могло бы деморализовать население и ослабить могущество партии?

— Да.

— Вы готовы подвергнуться полному превращению и до конца дней быть официантом или портовым рабочим?

— Скорей всего.

— Вы готовы покончить с собой по нашему приказу?

— Если только не останется иного выбора.

— Готовы ли вы — оба — расстаться и больше никогда не видеть друг друга?

— Нет! — вмешалась Юлия.

— Нет, — повторил вслед за ней Егор.

— Очень хорошо. Нам необходимо знать все. — Личжэн повернулся к Юлии и спросил уже не так бесстрастно:

— Вы понимаете, что, если даже он уцелеет, он может стать совсем другим человеком? Допустим, нам придется изменить его совершенно. И вы сама, возможно, подвергнетесь такому же превращению. Наши хирурги умеют изменить человека до неузнаваемости.

Юлия побледнела так, что выступили веснушки, но смотрела на Личжэна дерзко. Она пробормотала что-то утвердительное.

— Хорошо. Об этом мы условились.

На столе лежала серебряная коробка сигарет. С рассеянным видом Личжэн подвинул коробку к ним, сам взял сигарету, потом поднялся и стал расхаживать по комнате, как будто ему легче думалось на ходу. Сигареты оказались очень хорошими — толстые, плотно набитые, в непривычно шелковистой бумаге. Личжэн мерил комнату шагами, одну руку засунув в карман синего костюма, в другой держа сигарету.

— Вы понимаете, — сказал он, — что будете сражаться во тьме? Позже я пошлю вам книгу, из которой вы уясните истинную природу нашего общества и ту стратегию, при помощи которой мы должны его разрушить. Когда прочтете книгу, станете полноправными членами Братства. Но все, кроме общих целей нашей борьбы и конкретных рабочих заданий, будет от вас скрыто. Я говорю вам, что Братство существует, но не могу сказать, насчитывает оно сто членов или десять миллионов. В контакте с вами будут находиться трое или четверо; если кто-то из них исчезнет, на смену появятся новые. Если вы получили приказ, знайте, что он исходит от меня. Если вы нам понадобитесь, найдем вас через Мугура.

Он продолжал расхаживать по толстому ковру. Несмотря на громоздкость, Личжэн двигался с удивительным изяществом. Оно сказывалось даже в том, как он засовывал руку в карман, как держал сигарету. В нем чувствовалась сила, но еще больше — уверенность и проницательный, ироничный ум. Держался он необычайно серьезно, но в нем не было и намека на узость, свойственную фанатикам. Егор почувствовал прилив восхищения, сейчас он почти преклонялся перед Личжэном. Неопределенная фигура Моуцзы отодвинулись на задний план. Глядя на могучие плечи Личжэна, на тяжелое лицо, грубое и вместе с тем интеллигентное, нельзя было поверить, что этот человек потерпит поражение. Нет такого коварства, которого он бы не разгадал, нет такой опасности, которой он не предвидел бы. Даже на Юлию он произвел впечатление. Она слушала внимательно, и сигарета у нее потухла. Личжэн продолжал:

— До вас, безусловно, доходили слухи о Братстве. И у вас сложилось о нем свое представление. Вы, наверное, воображали широкое подполье, заговорщиков, которые собираются в подвалах, оставляют на стенах надписи, узнают друг друга по условным фразам и особым жестам. Ничего подобного. Члены Братства не имеют возможности узнать друг друга, каждый знает лишь нескольких человек. Сам Моуцзы, попади он в руки полиции мыслей, не смог бы выдать список Братства или такие сведения, которые вывели бы ее к этому списку. Братство нельзя истребить потому, что оно не организация в обычном смысле. Оно не скреплено ничем, кроме идеи, идея же неистребима. Да, вряд ли на нашем веку удастся нанести поражение партии. Но рано или поздно это случится. Пока мы можем лишь накапливать силы и знания для нанесения решающего удара.

Он умолк и вновь посмотрел на часы.

— Вам уже пора, — сказал он Юлии. — Подождите. Графин наполовину не выпит.

Он наполнил бокалы и поднял свой.

— Итак, за что теперь? — сказал он с тем же легким оттенком иронии. — За посрамление тайной полиции? За смерть Великого кормчего? За человечность? За будущее?

— За прошлое, — сказал Егор.

— Прошлое важнее, — веско подтвердил Личжэн.

Они осушили бокалы, и Юлия поднялась. Личжэн взял со шкафчика маленькую коробку и дал ей белую таблетку, велев сосать.

— Нельзя, чтобы от вас пахло вином.

Едва за Юлией закрылась дверь, он словно забыл о ее существовании. Сделав два-три шага, он остановился.

— Надо договориться о деталях, — сказал он. — Полагаю, у вас есть какое-либо рода убежище?

Егор объяснил, что есть комната над лавкой мистера Синьлю.

— На первое время годится. Позже мы устроим вас в другое место. Убежища надо часто менять. А пока что постараюсь как можно скорее послать вам книгу Моуцзы. Возможно, я достану ее только через несколько дней. Как вы догадываетесь, экземпляров в наличии мало. Тайная полиция разыскивает их и уничтожает чуть ли не так же быстро, как мы печатаем. Но это не имеет большого значения. Книга неистребима. Если погибнет последний экземпляр, мы сумеем воспроизвести ее почти дословно. На работу вы ходите с "дипломатом"?

— Как правило, да.

— Какой у вас "дипломат"?

— Серый, слегка облупленный, с царапиной на одной из сторон.

— Хорошо. В ближайшее время, день пока не могу назвать, вас вызовут в местный медпункт, где предложат проверить лёгкие. В предбаннике кабинета флюорографии вам придётся раздеться до пояса и оставить вещи (Егор кивнул — да, процедура мне знакома), Когда вернётесь из кабинета, где стоит рентгеновский аппарат, в вашем "дипломате" будет лежать книга. Постарайтесь не вынимать её, пока не окажетесь в безопасном месте.

Наступило молчание.

— До ухода у вас минуты три, — сказал Личжэн. — Мы встретимся снова... если встретимся...

Егор посмотрел ему в глаза.

— Там, где нет темноты? — неуверенно закончил он.

Личжэн кивнул, нисколько не удивившись.

— Там, где нет темноты, — повторил он так, словно это был понятный ему намек. — А пока — не хотели бы вы что-нибудь сказать перед уходом? Пожелание? Вопрос?

Егор задумался. Собственно, терять ему уже было нечего, и он спросил напрямую:

-Вы знаете что-нибудь о судьбе моих родителей?

Лицо Личжэна внезапно окаменело.

-Такую информацию предоставить вам я не могу. Спросите о чём-нибудь другом.

-Боюсь, сейчас у меня больше нет вопросов.

Егор встал, Личжэн подал руку. Ладонь Егора была смята его пожатием. В дверях Егор оглянулся: Личжэн уже думал о другом. Он ждал, положив руку на выключатель видеокрана. За спиной у него Егор видел стол с лампой под зеленым абажуром, диктофон и проволочные корзинки, полные документов.

Глава 17.

Так всё и случилось.

Однако заглянуть в книгу ему удалось лишь пять дней спустя: в связи с наступлением Недели Единения в министерстве объяви аврал. От усталости Егор превратился в студень. Студень — подходящее слово. Оно пришло ему в голову неожиданно. Он чувствовал себя не только дряблым, как студень, но и таким же полупрозрачным. Казалось, если поднять ладонь, она будет просвечивать. Трудовая оргия выпила из него кровь и лимфу, оставила только хрупкое сооружение из нервов, костей и кожи. Все ощущения обострились чрезвычайно. Комбинезон тер плечи, тротуар щекотал ступни, даже кулак сжать стоило такого труда, что хрустели суставы.

За пять дней он отработал больше девяноста часов. И так — все в министерстве. Но теперь аврал кончился, делать было нечего — совсем никакой партийной работы до завтрашнего утра. Шесть часов он мог провести в убежище и еще девять — в своей постели. Под мягким вечерним солнцем, не торопясь, он шел по грязной улочке к лавке мистера Синьлю и, хоть поглядывал настороженно, нет ли патруля, в глубине души был уверен, что сегодня вечером можно не бояться, никто не остановит. Тяжелый "дипломат" постукивал по колену при каждом шаге, и удары легким покалыванием отдавались по всей ноге. В "дипломате" лежала книга, лежала уже шестой день, но до сих пор он не то что раскрыть ее — даже взглянуть на нее не успел.

На шестой день Недели Единения, после шествий, речей, криков, пения, лозунгов, транспарантов, фильмов, восковых чучел, барабанной дроби, визга труб, маршевого топота, лязга танковых гусениц, рева эскадрилий и орудийной пальбы, при заключительных судорогах всеобщего оргазма, когда ненависть дошла до такого кипения, что попадись толпе те две тысячи океанийских военных преступников, которых предстояло публично повесить в последний день мероприятий, их непременно растерзали бы.

Утром шестого дня поток заданий стал иссякать. Примерно в то же время работа пошла на спад повсюду. По отделу пронесся глубокий и, так сказать, затаенный вздох. Великий негласный подвиг совершен. В 12.00 неожиданно объявили, что до завтрашнего утра сотрудники министерства свободны. С книгой в "дипломате" (во время работы он держал его между ног, а когда спал — под собой) Егор пришел домой, побрился и едва не уснул в ванне, хотя вода была чуть теплая.

Сладостно хрустя суставами, он поднялся по лестнице в комнатку у мистера Синьлю. Усталость не прошла, но спать уже не хотелось. Он сел в засаленное кресло и расстегнул портфель. На самодельном черном переплете толстой книги заглавия не было. Печать тоже оказалась слегка неровной. Страницы, обтрепанные по краям, раскрывались легко — книга побывала во многих руках. На титульном листе значилось:

МОУЦЗЫ. Знание превыше всего.

Он хотел сразу начать чтение, но тут услышал на лестнице шаги Юлии и встал, чтобы ее встретить. Она уронила на пол коричневую сумку с инструментами и бросилась ему на шею. Они не виделись больше недели.

— Книга у меня, — объявил Егор, когда они отпустили друг друга.

— Да, уже? Хорошо, — сказала она без особого интереса и тут же занялась приготовлением кофе.

К разговору о книге они вернулись после того, как полчаса провели в постели. Вечер был нежаркий, и они натянули на себя одеяло. Снизу доносилось привычное пение и шарканье ботинок по каменным плитам. Могучая краснорукая женщина, которую Егор увидел здесь еще в первый раз, будто и не уходила со двора. Не было такого дня и часа, когда бы она не шагала взад-вперед между корытом и веревкой, то затыкая себя прищепками для белья, то снова разражаясь зычной песней. Юлия перевернулась на бок и совсем уже засыпала. Он поднял книгу, лежавшую на полу, и сел к изголовью.

— Нам надо ее прочесть, — сказал он, — Тебе тоже. Все, кто в Братстве, должны ее прочесть.

— Ты читай, — отозвалась она с закрытыми глазами. — Вслух. Так лучше.

Часы показывали шесть, то есть 18:00. Оставалось еще часа три-четыре. Он положил книгу на колени и начал читать:

"История развития любого общества, начиная от первобытнообщинных времен, подобна жизни на краю вулкана — по большей части тот спит, и почва, удобренная его пеплом, благодатна как для выращивания растений, так и для выпаса скота. Но в моменты, когда начинается извержение, приходится спасаться бегством, подчас лишаясь всего нажитого. Особенно это применимо к Новому Времени — вплоть до эпохи Великих Географических Открытий и появления первых мануфактур практически повсюду общество состояло из двух классов, условных "верхов" и "низов", между собой почти не соприкасавшихся, не имея общих устремлений, и оттого практически не было успешных восстаний, лишь "дворцовые перевороты". Нарождающийся капитализм привёл к появлению третьего, "среднего", класса, располагавшего средствами, которых вечно не хватало "верхам", но не имевшего реальной власти. Именно этот класс стал инициатором революций, приводивших к смене элит.