— Только что стало известно: блоггер Запальный отравлен в Ымске...
Крымов помрачнел. С неприязненным видом даже отвернулся от чего-то ожидающего чекиста, взял свечу и, свернув с красной ковровой дорожки, направился через расступившуюся толпу к канону. Поставил свечу за упокой души раба божьего Алексея. Перекрестился. Подумал: "Он мог бы стать цезарионом, молодым Брутом, сыном мне, о котором я всегда мечтал... А, впрочем, опыт Цезаря показал, что Брутов нельзя прощать и приближать... Глава Маверистана Шейхмурза Багиров этому поводу бы выразился в своём духе — хлёстко и кратко: "хороший Брут — мёртвый Брут...".
Глава 191 "Болезнь нации"
"Если б кто сказал, что Христос вне истины, и действительно было бы, что истина вне Христа, то мне лучше хотелось бы остаться с Христом, нежели с истиной.
(Письмо Федора Достоевского Наталье Фонвизиной, жене декабриста Михаила Фонвизина. 1854 год).
*
Писатель Антон Лирин узнал об отравлении своего друга Алексея Запального в Ымске из новостей. Общий тон комментариев к событию был таков: все понимают, чьих это рук дело, и что в любом случае оппозиционный политик обречён. Мол, спецслужбы просто не позволят ему выкарабкаться, таково было большинство комментариев в Интернете.
Правда государственные СМИ с гаденькими намёками пытались поставить под сомнение саму версию отравления. Мол, это провокация западных спецслужб, никто блоггера не травил, а он сам всё инсценировал. Наверное, были такое, кто верил в эту мерзость. Но Антону сейчас плевать было даже на истину, какова бы она не была.
Уже выступила с публичным заявлением супруга Алексея Юлия потребовав, чтобы власти немедленно позволили перевезти её мужа в берлинский госпиталь на оперативно присланном из Европы санитарном самолёте. Но пока Кремль держал паузу. Скорее всего там ожидали из Ымска сообщения о смерти того, кто долго был большой проблемой для власти.
Писатель был в ярости. Так расправлялись с неугодными лишь при Сталине! Так был убит великий режиссёр, актёр и общественный деятель, совесть народа (не только еврейского) Соломон Михоэлс. И не только он. И вот теперь снова вызов брошен обществу, каждому гражданину России. И лично ему Антону Лирину в том числе! Гнусно, исподтишка власть казнила его друга подлым ядом. Цинично, без предъявления какого-либо обвинения, среди бела дня, решила отнять жизнь у своего гражданина. Как он ужасно кричал в самолёте от боли...
В пространстве свободной общественной мысли сразу будто образовался вакуум. Только теперь многие начинали понимать, что такое для нынешней России Алексей Запальный. Этот человек есть (страшно было говорить "был") плоть от плоти народ, его народа истинный герой. Он пошёл против этой власти, прибравшей к рукам все богатства страны и отгородившейся от населения легионами вооружённых до зубов силовиков. И не осталось практически никого, кроме одинокого безумца, посмевшего от своей шальной безрассудной отваги "пойти на Вы". В какой-то момент даже начало казаться, что бывают удивительные ситуации, исключения из сурового правила, когда и один в поле воин!
Лирин не мог представить обладателя могучего жизненного темперамента беспомощным, на пороге смерти. Он видел его чрезвычайно ярко живого, сильного, дерзко уверенного в себе... Как легко и приятно было говорить с ним, когда он переставал насмешничать, когда разговор заходил о чём-то важном, жизненном, как выпукло чувствовалась тогда его незаурядная талантливая натура, сколько природа прекрасного, полезного для России вложила в это сердце, разум, мужественное чистое лицо, ясные глаза! Русый, голубоглазый богатырь, будто шагнувший к нам из седых былин, заставил власть нервничать, оправдываться, чего давно не бывало в этой стране. Самое поразительное, как долго у этого мирного воина многое получалось! Сколько раз его сажали в каменный мешок, избивали, калечили, травили, а он снова и снова поднимался на бой. И вот всё кажется закончилось...
Но народ даже не понял, что потерял своего заступника, бесстрашного борца с коррупцией и произволом, какие рождаются может раз в поколение. В мрачном настроении Лирин глядел на людей на улицах и казалось ему что им всё равно. Что никому дела нет до случившегося. Вокруг обыватели занимались самыми обычными делами, на лицах ни намёка на скорбь или гнев. Большинству не было никакого дела, что подло отравлен государством такой человек, да просто гражданин своей страны. Лишь горстка правозащитников протестовала сейчас у здания Министерства Правды, и бойцы ЗАМОРДОНа уже трамбовали их в автозаки. Но что значит их подвиг, если миллионы остались равнодушны!
"Жалкая масса обывателей! — брюзжал с досадой, бессильно скрепя зубами, Антон Павлович. — Вот в прежние века "соляного" и "медного" бунтов был народ, так уж народ! Поднявшийся в гневе суровый люд — мастеровые, стрельцы, торговые, — уже давно бы резал и рвал на части ненавистных бояр. И перепуганному царю на коленях пришлось бы вымаливать у толпы прощение, и обещать бросить на плаху головы виновных в допущенном произволе. А нынешние измельчали душой. Угасли в них вольный дух, человеческое достоинство, жажда справедливости, — в ярости и презрении негодовал Лирин. — Жалкий народец! Евнухи с раздавленными каблуком кавказского сапога яйцами. В какой-нибудь другой стране не утратившее темперамента и свободолюбия население давно бы уже вышло на улицы; толпа направилась бы прямиком к президентскому дворцу, снося всё на своём пути. А эти... Да и откуда им взять гражданскую гордость, вольнолюбие, если всего-то каких-то полтора столетия назад (ничтожный срок по историческим меркам) 90% населения России считалось живым имуществом своих помещиков, а менее столетия назад — безликой, покорной "массой", бессловесным быдлом, которым власть могла распоряжаться по собственному усмотрению. Похоже Россия всё ещё больна рабством.
*
Уже летом 1945 года на Потсдамской конференции страны -победители во второй мировой войне согласовали план денацификации Германии. Союзники определили немцев как больную нацию и наметили мероприятия по её лечению. Одним из главных врачевателей стал выдающийся психолог и психиатр, соратник Зигмунда Фрейда. Карл Густав Юнг, который разработал психологические основы денацификации. Главной проблемой не только нацистского общества, но и вообще европейских наций в межвоенный период он назвал "отсутствие совести".
Помимо судебного преследования и наказания лиц, признанных виновными в совершении преступлений против человечности в годы гитлеризма, составной частью "лечения" стало перевоспитание населения в целом.
По мысли Юнга, будить совесть следовало с помощью "шоковой терапии" — показа немцам тех ужасов, которые совершили их соотечественники (в том числе родственники, знакомые) во время режима Гитлера и войны. В кинотеатрах непрерывно шли документальные фильмы о лагерях смерти и военных преступлениях, причём посещение киносеансов было принудительным, иначе можно было потерять самое ценное в то время — продуктовые карточки. Кроме того, немцев водили на экскурсии в бывшие концлагеря, прогоняя их колоннами мимо груды тел, собирали для перезахоронения жертв нацизма, которых нудно было доставать голыми руками из братских могил.
Перевоспитание предполагало также перестройку обучения немцев в школах и ВУЗах, откуда были уволены все учителя и преподаватели, работавшие при Гитлере, а учебные программы — переписаны заново. Как тут не вспомнить "железного канцлера" Отто фон Бисмарка, который на заре становления Первого Рейха сказал, что франко-прусскую войну выиграл немецкий учитель. Это он воспитал будущего немецкого солдата, вложил в него дух милитаризма. И вот для немцев настала пора вкушать горькие плоды тех уроков почти вековой давности...
Вероятно, нынешние наши проблемы оттого, что в России так и не состоялась десталинификация, не было проведено лечение против культа личности Сталина.
И вот к чему это привело. В современной путинской России снова начали репрессировать людей. Особенно поражает, что власть, называющая себя демократической, подняла руку на историков, которые как раз занимаются обнародованием нелицеприятных, "антипатриотических" с точки зрения нынешних правителей фактов. В Петрозаводске судят краеведа, историка-любителя, председателя карельского "Мемориала" Юрия Дмитриева, который много лет ведёт неустанные поиски захоронений времен массовых репрессий и делает резкие, честные заявления в адрес пытающихся вставлять ему палки в колёса местных властей. Пару лет назад Дмитриев, выступая в присутствии республиканских чиновников, сказал: "Помянуть людей, убитых властью, — это уже гражданская позиция. Нас можно обманывать, можно пугать тюрьмой, нас можно сажать в лагеря, нас можно убивать. Но весь народ эта власть не посадит и не убьет". Вскоре власти припомнят ему эти слова...
А ещё в 1997 году, на излёте Перестройки и Гласности, Дмитриевым и его коллегами по "Мемориалу" Ириной Флиге и Вениамином Иофе был найден печально-знаменитый Сандармохский расстрельный полигон. Установить место удалось благодаря показаниям чекистов, расстрелявших первый Соловецкий этап. С тысячей человек расправились за пять дней. Приговоры исполняли капитан Михаил Матвеев и младший лейтенант Георгий Алафер. Есть потрясающая по своей обыденной наглядности фотография, где историк на месте раскопок что-то записывает в блокнот, а вокруг десятки черепов поднятых из земли жертв государственного террора, и у каждого аккуратная дырочка... Кто были эти люди? Учителя и священники. Врачи, просто обыватели.
Соловецкая тысяча была очень многонациональна. Поэтому День памяти в Сандармохе фактически стал международным. Каждый год в начале августа сюда приезжали делегации из Украины, кавказских республик, близкой Финляндии, Польши — отовсюду. Говорят, в последние годы, на фоне войны в Украине и стабильно напряженных отношений с Польшей, республиканские власти все сильнее были этим недовольны.
И вот за историка взялись, подстроили дело и отдали под суд по постыдной статье. А что же народ? Приехавший из столицы независимый журналист разговаривает с одним из местных. В это время в комнате работает телевизор, "Прямая линия". Президента Путина спрашивают, с какими вызовами столкнется следующий глава государства (о том, что скоро верные единороссы изменят конституцию под вечное правление Путина ещё никто не догадывается).
"Очень многие переживают за историка — скупо признаётся журналисту местный. — Но большинство молчит, хотя между собой и говорят, что это возмутительно. В целом можно сказать, что народ занят своим делом, и в то же время подспудно у него какая-то мысль бьет: а так ли это правильно? Вот товарищ выступает уже четвертый час, — собеседник журналиста кивает на без умолку болтающий "ящик", — рассказывает о нашей хорошей жизни. Но мы не знаем всей правды. Мы не знаем правды про Украину, мы не знаем правды про Дмитриева. Он слишком далеко зашел и много знал. Но закрыть рот сегодня трудно... Даже если расстрелять человека, найденная им правда всё равно останется".
После этого разговора столичный журналист попытался в поселковой библиотеке, где собраны подшивки всех местных газет, найти хоть одну заметку о деле Дмитриева — безрезультатно.
Глава 192 "Своя мораль"
Ещё Антон Лирин недобрым словом поминал Крымова: "Вот она мораль власти! Впрочем, ничего нового Крымов не изобрёл. Другой такой же скуластый и чуть раскосый вождь на III-м съезде комсомола прямо объявил, что для большевиков морали не существует в привычном понимании. Впрочем, мораль у них всё же есть. Но своя. Согласно которой из высших интересов государства позволительно отдавать приказы о массовых расстрелах ни в чём не повинных людей, писать инструкции о заложниках, директивные письма о высылке лучших умов из страны, о публичном повешении причастных к какой-либо политической деятельности... Травить политических оппонентов власти, — тоже для них норма. При нынешней власти такой средневековый способ расправы в "стиле Борджиа" стал этаким своеобразным брэндом Кремля.
И хотя диктатор как-то незаметно состарился. И вроде бы мог дать поблажку оппозиции, чтобы наступила такая уютная, гниловатая осень патриарха, этакий беззубый эпилог "а'ля дряхлый Франко, Пиночет, Чаушеску", тихий застой, когда кое-что уже даже можно. Они все вроде бы с годами утрачивают кровожадность, становятся вегетарианцами. За это время можно было бы постепенно вырастить нормальную оппозицию и даже мирно внедрить ее в парламент с верховного соизволения. И вообще, дайте России 20 лет покоя, говорил Столыпин, — и вы не узнаете Россию...
Но нет, за двадцать лет бывший чекист Крымов ничего толком не изменил в этой стране, и не утратил склонности решать вопросы со своими личными противниками "по-большевистски". "И ладно бы "царь" имел хоть маломальский повод испугаться, что отвязный бунтарь решил подтянуть вышибной заряд под его трон. Так нет же! — не мог понять логики Крымова писатель. — Ведь после недавнего спектакля с плебисцитом и принятия Большим государственным Диваном поправок к действующей конституции вечному правлению диктатора ничто не угрожает кроме собственной старческой дряхлости". Пока главой Центризбиркома остаётся Элла Перевёртова Алексея Запального никогда не допустят к выборам. Да и популярностью он пользуется в основном среди немногочисленной интеллигенции и продвинутой молодёжи, а для обработанного пропагандой большинства он американский "шпиён". Так что никаких серьёзных причин расправляться с ним не было! Почему же его всё-таки отравили?". Единственное объяснения чудовищной жестокости у Лирина такое: власть вступила в фазу крепнущего маразма, сопровождающегося вспышками немотивированного озверения.
За такими мыслями писатель подошёл к проходной на территорию больницы. Вчера вечером ему позвонили отсюда: незнакомый голос в трубке представился врачом реанимационного отделения и сообщил:
— У нас скончался гражданин Михоэлс Соломон Михайлович. При поступлении к нам в больницу он указал в стандартном опроснике ваши данные, здесь вы значитесь, как единственный родственник покойного.
В первую секунду Лирин решил, что это чей-то злой розыгрыш, но оказалось нет. Тогда он ответил, что произошла ошибка. Но звонивший настаивал, что ошибки нет, и в бланке указан именно он.
Лирин был поражён, выходит неспроста он вспомнил сегодня о знаменитом режиссёре Михоэлсе, в буквальном смысле раздавленным сталинским режимом. Странное, зловещее совпадение. Но у писателей так бывает.
Глава 193 "Очередь в крематорий"
Лирин сделал звонок по внутреннему телефону для посетителей человеку по фамилии Царнава, глухой голос ответил, что подниматься не нужно, он сам сейчас спустится. Сорок минут ожидания на улице возле подъезда справочного отделения, и вот перед Антоном Павловичем стоит большой, несколько грузный мужчина в несвежем халате и мятой шапочке доктора, у него усталое, осунувшееся лицо, красные от недосыпа глаза над медицинской маской.
Руки доктор на всякий случай держит в карманах, чтобы посетитель не захотел обменяться с ним рукопожатием. "Мне некогда тут долго разговаривать", — читается в выражении его глаз и позе: стоя в пол оборота к писателю, словно готовый немедленно вернуться к своим неотложным делам, врач-реаниматор протягивает посетителю абсолютно белый без рисунка, непрозрачный пакет с личными вещами скончавшегося, в котором оказывается старенький кнопочный телефон, домашняя одежда, нехитрый набор принадлежностей, которые человек обычно берёт с собой ложась на пару недель в больницу.
