Хроника моффской войны (Общий файл)

— Сержант Ли Ларсон, — представился Ларсон, вытягиваясь по привычке.

— Очень приятно, — родниковые глаза Таатона скользнули по трости сержанта. — Дочь рассказывала о вас.

— Сержант потерял ногу на Ротаре, — неожиданно вмешалась Лера.

— Да, знаю, — серьезно кивнул ротарианин. Тойя что-то шепнула отцу на ухо.

— Где вы остановились, сержант? — спросил Таатон минуту спустя.

— На окраине, сэр.

— Понятно...Работу нашли?

— Пока нет. А почему...

— Хотите работать здесь?

— Здесь? — поразился Ларсон. — Вы серьезно?

— Вполне, — улыбнулся Таатон. — 250 кредитов в месяц. Не ахти, конечно, но все же.

— Спасибо, — выдавил из себя пораженный Ларсон. — А что я должен делать?

— Работать вместе с Тойей и Лерой в музее. Им как раз не хватает мужской помощи и...дисциплины!

— Папа! — оскорбилась Тойя.

— Да, да, дисциплины! — отрезал Таатон, хмурясь. — Вот вам новый командир и чтобы слушались его! Ясно?

Лера и Тойя переглянулись и, сдерживая смех, дружно кивнули.

— Понимаю, — продолжал Таатон, — с деньгами у вас туго, поэтому вот 100 кредитов вперед.

— Я...— осекся Ларсон, беря деньги и не спуская глаз с улыбающейся Леры. — Сон какой-то!

— Нет, к сожалению! — вздохнул Таатон, поворачиваясь к стенду. — Надеюсь, скоро мы отправим Священную Одежду домой, на Ротар...Как и все остальное.

— Священную Одежду? — механически спросил Ларсон, вертя банкноты в пальцах.

— Сержант, — засмеялась Лера, — деньги уже можно в карман спрятать.

— Действительно, — смутился Ларсон. Мгновенье спустя он поймал себя на том, что смотрит на Леру и глупо улыбается. Да что это с ним? Нужно взять себя в руки. И чего это Тойя хихикает? Сержант насупился и уставился на стенд.

— Видите эти темные пятна? — спросила Тойя.

— Вижу, — подтвердил Ларсон. — На кровь похоже.

— Вы правы...Ли, — Лера опустила ресницы. — Это Священная Одежда Великого Сима, покровителя ротариан.

— Вы серьезно? — изумился Ларсон.

— В этих одеяниях Великий Сим принял мученическую смерть, — тихо сказала Тойя. — Он — Бог, тот, кто несет четыре огня мироздания, управляет солнцем и звездами и покровительствует жителям Ротара...Когда Сим жил на Ротаре, ротариане шли к нему, чтобы услышать правду жизни. Он умер и вернулся туда, где четыре священных огня горят священным пламенем...

— Как похоже, — покачал голевой Ларсон.

— Похоже, — как эхо отозвалась Лера. — Стоит ли говорить, на что и на КОГО именно?

Из соседнего зала донесся топот и голоса. Вскоре мимо проследовала целая ватага возбужденных людей. Моментально возникли многочисленные охранники с бластерами и замерли вокруг стенда с Одеждой.

— Охрана? — спросил Ларсон.

— Конечно, — пожал плечами Таатон. — Ваше правительство помогает охранять экспонаты. Хотя...Одежда не погибла под молекулярными бомбами, а здесь куда спокойнее, уж простите за такое сравнение. К тому же, скоро начинается процесс отправки ротарианского наследия домой. Давно пора. Красота должна находится дома.

— Ах! — дружно донеслось откуда-то. Похоже, что картина Ж.Мазюкевича предстала таки пред изумленными очами любителей живописи. Тойя нетерпеливо переступила с ноги на ногу и потащила Леру с Ларсоном взглянуть на чудесную картину. Тойя и Лера воспользовались удостоверениями служащих музея и сумели пробраться почти к самой картине, возле которой маячили великаны-охранники с бластерами в руках. "Черный треугольник" предстал перед Ларсоном и девушками. Некоторое время они молча рассматривали пятимиллионный шедевр.

Гордость земной живописи выглядела несколько странновато: на квадратном белом холсте красовался равносторонний треугольник черного цвета. И все, то есть, больше ничего. Ларсон кашлянул. Вокруг цокали языками тонкие ценители искусства.

— Итак, господа, — рядом с картиной возник лысый человечек с вдумчивыми глазами настоящего критика, — перед вами знаменитая картина Мазюкевича "Черный треугольник". Взгляните, это настоящий шедевр, достижение земной культуры...Да! Этот белый фон, такой девственно белый, такой чистый, похожий на воплощение доброго и светлого начал! Как символично! А черный треугольник?! Такой непостижимо черный, словно черная дыра в бездонном космическом пространстве, словно всепоглощающее воплощение вселенского, так сказать, мироздания! Как тонко художник выбрал цвет, именно черный...Такие озарения посещают лишь истинных гениев. Не отводите глаз! На эту картину можно смотреть часами и находить все новые и новые откровения. Боже, просто содрогаешься от этой картины: белый фон, а на нем, словно злой рок, застыл черный зловещий треугольник. Я заканчиваю, господа. Не буду мешать любоваться вечным творением.

— Вам нравится? — шепнул Ларсон Лере.

— А вам?

— Не очень, — признался Ларсон.

— Почему? — повернулась Тойя.

— Почему? — Ларсон потер ногу. — Мне...мне кажется, зто просто кусок холста с намалеванным чёрным треугольником. Просто треугольник. Возможно, я просто ничего не смыслю живописи.

— Нет, сержант, — тепло улыбнулась Тойя, — вы все понимаете. Идемте. Пусть они восхищаются.

— Тем более, это модно, — добавила Лера.

— Модно? — не понял Ларсон.

— Ну да. Неважно, нравится тебе или нет, главное, что это в моде. Сейчас ведь красотой является не то, что действительно красиво, а то, что СЧИТАЕТСЯ красивым. И некому выкрикнуть, что король-то голый!

— В самом деле? — Ларсон оперся о трость. — Можно, я отдохну немного?

— Ох, извините! — спохватилась Тойя. — Лера, подай сержанту руку.

Вся компания уселась на скамеечку в следующем зале, увешанном несколькими картинами, вокруг которых стояло всего несколько посетителей, а в углу зевал единственный охранник.

— Ван Гог! — просиял Ларсон.

— Вам нравится? — с уважением спросила Лера.

— Какая красота, — продолжал Ларсон, поднимаясь, — я должен посмотреть поближе.

Ларсон не ограничился Ван Гогом. Боль в ноге волшебным образом исчезла, и сержант в течение двух часов осматривал творения Рубенса, Тициана, Дали, Рембрандта и многих других. Ему казалось, он попал в некое иное измерение, другой мир, настоящий и живой, полный удивительной красоты и истинной жизни.

Топая словно стадо слонов, промчалась мимо очередная толпа со счастливыми лицами. Оказалось, что это поклонники таланта Мэрион Александриной, спешащие на встречу с любимым автором. Тойя, Лера и Ларсон решили отправиться следом и вскоре, опять же благодаря удостоверениям, очутились у стола, за которым, почти скрытая горами книг, восседала сама Мэрион Александрина. На вид знаменитой писательнице было лет сорок, или, как сказали бы классики, она пребывала в "последнем приступе молодости". Подперев голову ладонью, Александрина флегматично взирала на поклонников, вернее поклонниц, потому что большинство в толпе фанатов составляли располневшие от постоянных измен мужей женщины среднего возраста. На носу Александриной сидели огромные очки, несомненно, красивые с ее точки зрения, толстые губы, пухлость которых оттенял маскировочный контур, и слегка волнистые волосы, собранные в пучок. За толстыми стеклами гигантских очков скрывались несколько пустоватые рыбьи глаза, в которые Александрина все же старалась вложить какой-то смысл.

Пять минут спустя, получив сигнал от менеджера, Александрина заговорила, рассказывая о своем творчестве. Упитанные поклонницы обратились в слух.

— ... когда я пишу, — бесцветно-самоуверенным голосом вещала Александрина, — мне никто не должен мешать, даже муж. Он в это время или на работе, или на кухне, готовит ужин...

— Ваш муж готовит?! — завистливо-благожелательным фальцетом переспросила какая-то особенно пышная читательница.

— Конечно, — вяло заявила Александрина. — И завтрак в постель приносит по утрам. Он у меня хороший, сам все делает...Готовит, убирает, стирает, посуду моет, гладит, словом, идеальный муж, не то что все эти...В общем, молодец! Когда я одна дома и хочу есть, то всегда жду его с работы, чтобы он приготовил что-нибудь. Сделать самой? — Александрина хихикнула. — Да что вы! Ручки отвалятся, ведь я такая лежебока...Шутка. Если серьезно, готовить не умею, даже яичницу. Я же пишу, понимаете? На всякие домашние мелочи времени не остается. На это существует муж. У него хорошая работа, когда он уходит в семь утра, то оставляет уже сваренный кофе в термосе и готовый завтрак. Затем я просыпаюсь, выпиваю весь этот термос и выкуриваю штук пять сигарет. Завтракаю, ну а после всего этого принимаюсь за работу...

— Посуду моете? — спросил Ларсон с улыбкой, но тут же снова стал очень серьезным, буквально изрешеченный негодующими взглядами со всех сторон.

— ПИШУ, — процедила Александрина, бросая на наглеца взгляд яростного окуня, — вечером кроссворды решаю. Правда, в последнее время они такие трудные, ничего не получается! Что? Ах да, насчет новой книги "Любовь на фоне смерти". Конечно же, это продолжение предыдущих книг, таких как "Жертва с сединой", "Стриптиз в чужом баре", "Не мешайте дебилу", "Тормоз поневоле" и так далее...Могу без ложной скромности заявить, на сегодняшний день, это лучшее мое творение. Господин корреспондент, уберите, пожалуйста, вашу вспышку, у меня уже глаза болят!.. Дорогие друзья, подходите по одному, то есть, по одной, я всем подарю экземпляр книги с автографом. Ну?

Поклонницы с радостным кудахтаньем обступили предмет своего обожания. Тойя, Лера и Ларсон выбрались из толпы, не особенно горя желанием получить в подарок книгу с автографом самой Александриной. Впрочем, вскоре к ним подошел Таатон в сопровождении высокого ротарианина, с заплетенными в длинную косу светлыми волосами. Родниковые глаза незнакомца отличались несвойственной ротарианам пронзительностью.

— Ну как, — улыбнулся Таатон, — заполучили книгу?

— Нет, сэр, — ответил Ларсон.

— Не любите детективы?

— Нет, почему же, люблю.

— Но?

— Но не все.

— Понятно, — Таатон повернулся к спутнику. — Знакомьтесь, сержант. Мой заместитель Теет.

Теет кивнул и медленно заговорил, отчетливо выговаривая слова чужого языка. Пронзительные глаза внимательно смотрели на землянина с тростью в руках. — Рад познакомиться, сержант.

Ларсон вздрогнул и пристально взглянул на Теета.

— Кстати, у меня подарок для вас, — Таатон протянул Ларсону книгу с такой красочной обложкой, что издали вполне могло показаться, что это реклама пожарного депо.

— "Любовь на фоне смерти" Мэрион Александрина, — прочел Ларсон. — Спасибо.

— Дома и почитаете, — заключил Таатон, — а теперь, простите, дела! Лишь Великому Симу известно, когда закончится этот бардак с реэвакуацией экспонатов на Ротар. До встречи, сержант. Девочки.

Оба ротарианина раскланялись. Ларсон снова ощутил на себе взгляд Теета. Что-то смутно тревожное закралось ему в душу, но что именно, он не мог понять. Между тем Тойя попросила Ларсона прекратить смотреть вслед Теету и заявила, что сейчас будет вводить Ли в курс дела и объяснять его обязанности, оказавшиеся довольно простыми. Ларсон узнал, что вместе с Лерой отвечает за общее состояние музея и в случае необходимости координирует действия охраны. Сержант был немало удивлен, кода за пять минут до закрытия Хвыля выдал ему бластер и две запасные обоймы.

— По приказу директора, — ухмыльнулся великан. — Спрячь пока в ящичке, а завтра оформим в полиции. Правда носить сможешь только в музее.

Ларсон не без волнения взял оружие. Было немного странно снова почувствовать прохладу боевого оружия в руках.

— Что с вами? — спросила Лера, осторожно прикасаясь к руке Ларсона.

— Ничего, — очнулся Ларсон, — так...воспоминания. Ну что, закрываемся?

— Проводите меня? — улыбнулась девушка.

— Я?! — поразился сержант.

— Ну не я же! — засмеялась Тойя. — Кстати, мне уже пора, папа ждет. До завтра!

Лера и Ларсон посмотрели вслед ротарианке и, не сговариваясь, медленно направились к выходу. Ларсон спрятал бластер в персональный ящик с кодовым замком, и, не смея поднять на Леру глаза, медленно шагал, мучительно думая, что сейчас Лера рассмеется и скажет, что пошутила и провожать ее не следует. Лера молчала. Так они и вышли на улицу, в полном безмолвии. Ларсон кашлянул.

— Я...— проворил он. — Где вы живете?

— Рядом, — почти шепотом ответила Лера, поднимая черные глаза.

— Так я вас провожу, — снова кашлянул Ларсон.

— Хорошо... То есть, мы же уже договорились, что проводите.

Некоторое время они шли по тротуару мимо уносящихся ввысь эскалаторов и сверкающих витрин. Народу на улицах почти не наблюдались, все давно сидели дома, уставившись в стереовизоры, из которых шепелявые дикторы радостно вещали, что "за последнюю неделю боев в районе Лонка земляне и ротариане потеряли ВСЕГО ЛИШЬ пятнадцать звездолетов с экипажами" и что "осажденные моффами планеты Тибальд, Норт и Кронос держатся, несмотря на потери..."

— Скажите, Ли, — прервала молчание Лера, — это страшно — воевать?

— Страшно, — признался Ларсон.

— Как же тогда...

— Приходилось преодолевать страх.

— И вы преодолевали? — широко раскрыла глаза девушка.

— Я старался...

Лера остановилась перед входом в здание, на первом этаже которого располагался какой-то клуб с музыкантами и веселящимися посетителями, а чуть выше всего этого великолепия на фасаде красовался огромный плакат с надписью "Поддержим наших бесстрашных воинов, сражающихся с моффскими оккупантами!"

— Вот мы и пришли, — сказала девушка. — Спасибо, что проводили.

— Не за что, — Ларсон улыбнулся и переступил с ноги на протез. — Тогда до завтра?

— До завтра, — Лера опустила ресницы. — Хотите, приходите сюда завтра к восьми?

— Конечно, — просиял Ларсон. — обязательно приду!

Лера улыбнулась и скрылась в подъезде, а Ларсон еще долго стоял на улице и спохватился лишь тогда, когда вспомнил, что может опоздать на свой танк.

Но как видно, в тот вечер Ларсону везло. Он успел на последний танк, оказавшийся полупустым, и сержант с облегчением уселся в кресло. За окном замелькали витрины и рекламные огни, и резкая боль в ноге постепенно сменилась тупой и тягучей.

Дома Ларсон достал из ящичка небольшой продолговатый ящичек и, открыв его, задумчиво осмотрел свои пятнадцать боевых орденов и медалей. Может, надеть их все завтра? Ларсон еще немного подумал и закрыл ящик. Не стоит. На груди и так висят две планки, по ранению и медалям, нечего хвастаться.

А это что? Книга Александриной. Он взглянул на часы. Десять вечера. Пожалуй, он успеет почитать. За окном раздались очередные вопли и обычная вечерняя стрельба. И чего стреляют? Отправить бы соседских снайперов на передовую, туда, где моффские молекулярные мины вспахивают землю, где сотни атмосферных торпед летят к твоей десантной капсуле, где моффские штурмовики идут в атаку под прикрытием пикирующих перехватчиков... Вот тогда красавцы эти и смотреть на оружие не захотят. Если выживут. Качая головой, Ларсон открыл книгу и погрузился в чтение.

Творение под названием "Любовь на фоне смерти" было написана довольно неплохо, создавалось впечатление, что в свое время автор усердно занималась разными точными науками и протоколами. И действительно, на первой странице сообщалось, что Мэрион Александрина — кандидат юридических наук и много лет проработала в органах полиции. Надо же, думал Ларсон, и чего ее в литературу потянуло? Это все равно, что я, космический десантник, подался бы в балерины, да еще без ноги. Ларсон читал и читал, время от времени зевая. Книга была не то что скучной, а какой-то сухой, неживой, похожей на протокол, а самое главное, в ней полностью отсутствовало даже малейшее чувство юмора. Главным героем романа являлась капитан полиции Маня Гранитская из отдела расследования убийств. Кроме нее, в отделе работало еще человек тридцать мужчин, причем все они, начиная от начальника и заканчивая последним конвоиром, являлись полными идиотами, и Маня Гранитская весьма выгодно выделялась на их фоне своими умственными данными. Ларсон улыбнулся. Что— то в привычках Гранитской показалось ему знакомым. Ну конечно! Александрина списала Гранитскую с самой себя и наделила героиню собственными привычками. Также как и у писательницы, у Гранитской имелся муж, научный сотрудник, зарабатывающий кучу денег, а заодно готовящий, стирающий и убирающий. В общем, мечта всех феминисток! Гранитская спала до часу дня, выкуривала две пачки сигарет в день, не была способна поджарить элементарную яичницу, но при всем этом шла на работу и раскрывала самые сложные преступления, как видно, с помощью пресловутой женской интуиции, потому что, пока все сослуживцы стояли с глупым выражением лица, Гранитская моментально все понимала, и несчастный преступник сразу раскалывался. Ларсон снова покачал головой. Почти на каждой странице утверждалось, что Маня — это ничем не примечательная "серая мышка", но стоит ей "приодеться", как "мышка" моментально превращается в сексапильную женщину, на которую все пялятся, словно на золушку. Ларсон засмеялся. Все— таки Александрина сама хотела быть такой же, как и ее вымышленная героиня. А что еще нужно средних лет женщине (женщинам)? Ну, конечно же, быть лучше мужчин, этих подлых повелителей мира, мужчин, которые, похоже, сильно притесняли Александрину за все годы службы в полиции, потому только, что она женщина. Обидно! Вот и придумала она Маню Гранитскую, половина образа которой представляла из себя точную копию писателя Мэрион Александриной, а вторая половина — тем, кем Александрина очень стремилась стать, но так никогда и не стала. В противном случае вряд ли начала бы писать свои романы-протоколы. Но успех то им обеспечен! Ларсон захлопнул книгу. Ведь миллионы женщин тоже хотят жить такой жизнью: муж-слуга, делающий за вас все в доме, и любимая работа, где три десятка мужчин ловят каждое твое слово и восхищаются, ежесекундно признавая твое ЖЕНСКОЕ превосходство. Ларсон снова рассмеялся. Так и до искусственного оплодотворения недалеко...