Семейная сага (роман-коллаж) часть 1

Воплощение мечты,

Жизнь без чувства пустоты — это Ты,

И над пропастью мосты — это Ты,

В зиму вьюжную цветы — это Ты,

И сиянье красоты — это Ты...

Я люблю Тебя: ведь Ты —

Воплощение мечты...

* * *

Городская соната, интермеццо:

ЛЕНИНГРАД

Санктъ-Петербургъ...

Петроград...

Ленинград...

Снова Санкт-Петербург, но уже без "твердых знаков" и без того аромата очарования, который мы ощущаем в описаниях этого города дореволюционными русскими писателями от Пушкина до Достоевского...

Да, да, я не оговорился, до Достоевского. Может показаться, что у Достоевского показан только погрязший в бедности и суете мрачный город, но на самом деле вы всегда ощущаете, что Петербург Достоевского потому так и страшен своей страшной обыденностью, что за ним, как в тумане, проявляется тот, другой Петербург.

Не любить Петербург нельзя... Его можно даже и ненавидеть за мерзкую осеннюю до костей проникающую промозглость, за свирепость пронизывающего зимнего ветра, дующего с Финского залива, но — однако же — не любить при всем этом его нельзя! Так же, как можем мы прощать любимому человеку порой и неоправданную резкость, и ненароком сказанное грубое слово, продолжая его любить и даже не помышляя об иной жизни, с иным мягким и душевным, но нелюбимым человеком. Точно так же нельзя забыть или поменять на что-то другое этот суровый, но удивительно прекрасный город.

Может, именно на контрасте с теми неприятными часами холодов и дождей начинаешь так бережно и любовно относиться к редким минутам выпавшего солнечного счастья!

Вспомните лето в Петродворце! Если вас и захватит ненароком насмешливый прибалтийский дождичек, насыпав вам за шиворот пригоршни холодных капель, то потом выглянувшее из-за туч солнце вновь приласкает, обогреет, как бы извиняясь за проделки нежданного дождя.

А Летний Сад с его скульптурами, освободившимися от гнёта тюремных ящиков, защищавших их от долгой петербуржской непогоды!

А Александрийский Столп с его ангелом, вознесшим крест в высокое поднебесье!

А бирюзовый Зимний Дворец, смотрящийся в Неву наподобие Нарцисса, и не могущий, как и Нарцисс, налюбоваться на свою красу!

А Исаакий, закрывающий своей гордой златой главой полнеба! А Петропавловская Крепость, отражение шпиля которой вьется по воде бесконечной змейкой, если Нева только не покрыта чешуей ряби!

А горбатые мостики через Мойку и Канал Грибоедова!

А порывистые Клодтовские кони на Фонтанке!

А Медный Всадник, этот запечатленный навеки миг: рвущийся ввысь непокорный конь, оседланный Великим Творцом всего этого великолепия!

Да что говорить! Можно ли перечислить все красоты, все милые сердцу места в Петербурге?

Но и среди этих незабываемых памятников, меня всегда неумолимо влечет к самой Неве... И непонятна мне эта притягательная магия этой серой северной красавицы, вроде и нет в ней ничего особенного, а какое-то трепетное и в тоже время щемящее чувство охватывает тебя, когда ты идешь по набережной. Что-то похожее на состояние влюбленного, у которого любовь еще не удалась, а может, и не удастся вовсе.

Может, это свинцово-стальная вода навевает такие грустные лирические мысли? А может, это только мое, субъективное ощущение? Бог его знает!..

Я любил белыми ночами бродить по городу, не выбирая направлений, идя, куда Бог на душу положит. Но как-то получалось, что вечно меня приводило к одному и тому же месту — к Сфинксам. Я садился на ступени между ними и всматривался поочередно в их загадочные лица. "Загадочные Сфинксы" — это уже стало общим местом, кто только про это не писал! Но все ли писавшие про это пытались всмотреться в этих двух Сфинксов-близнецов? Все ли пытались безмолвно пообщаться с ними? Все ли узрели, что при всем своем сходстве оба эти Сфинкса различаются характерами, таинственными улыбками, колдовскими взглядами?

Я могу сидеть рядом со Сфинксами часами, и каждый раз, когда я прихожу к ним вновь, я нахожу в каждом из них что-то новое, ранее неувиденное или незамеченное. А когда я ухожу, чтоб побродить еще, я не огорчаюсь: я знаю, что ноги сами приведут меня сюда же, если не через час, так через два, три...

А Нева у ног там так близка, ступени спускаются почти до самой поверхности воды. Вода, при всей своей кажущейся суровости, беззлобно плещется о каменные ступени, и легкие фонтанчики брызг почти достигают твоих ног.

Я не люблю толчеи на Невском. Эти люди, куда-то постоянно спешащие, как муравьи на своей тропке перед грозой, усталые и даже угрюмые лица, серые под цвет небу одежки... Впечатление, что в воздухе живет обида молодой красавицы на дряхлую Москву, вновь вырвавшую престиж столицы у северной жемчужины...

Я никогда не понимал, почему это так, списывая все на климатические условия. В конце концов, вон в Европе в каждом государстве сколько равных по красе и значимости городов, которые живут сами по себе гордо и независимо. И оттого, что какой-то из них называется столичным, остальным вовсе не хуже!

Может, эта ревность двух Российских столиц и впрямь исконно русское явление? Ревность эта напоминает мне, древний миф о том, как греческие богини соперничали друг с другом перед Парисом, жаждая получить золотое яблоко за высшую красоту.

Я не знаю, я не знаю... Каждая из Российских столиц по-своему хороша: одна — это невиданной красы антикварный перстень, вторая — подернутое патиной истории медное кольцо с ярким бриллиантом в скудной оправе...

Жаль, конечно, что город со временем приходит в упадок, скудеет из-за отсутствия должного внимания властей, из-за отсутствия необходимых средств на поддержание уникальной архитектурной красоты... А время жестоко делает свое дело, внося одно разрушение за другим, незаметно, понемногу, но неумолимо...

Но пора уже опять возвращаться к нашим героям, которые оказались в этом самом замечательном городе — Петербурге, извините, Ленинграде...

* * *

Михаил. 1931, 6 апреля

Сегодня самый счастливый день моей жизни — Катя стала моей! Мысли мои сбиваются от переполняющих меня чувств, но расскажу все-все по порядку.

Двадцатого марта с самого раннего утра я послал Кате телеграмму:

СЕГОДНЯ ВЕЧЕРОМ ВЫЕЗЖАЮ ЛЕНИНГРАД ЖДИ ТЧК МИХАИЛ

Но, черт бы их побрал, в тот день не было прямого поезда на Ленинград, пришлось взять билеты на следующий день и послать новую телеграмму:

СЕГОДНЯ НЕТ ПОЕЗДА ВЗЯЛ БИЛЕТЫ НА ЗАВТРА ТЧК МИХАИЛ

Катю я нашел быстро: оказалось, что надо было пройти всего-навсего от Московского вокзала по Невскому до Невы, там — через Дворцовый Мост на Васильевский Остров, а потом налево по Набережной Лейтенанта Шмидта и через несколько кварталов — направо. С моим небольшим вещмешком достичь того места не представляло никакой трудности.

Наконец, я отыскал дом, в котором жила Катя, и стал подниматься по лестнице. Найдя нужную дверь, которая оказалась незапертой, я вошел и спросил одну из попавшихся на глаза жилиц, где я могу видеть Екатерину. Мне было указано на дверь в конце коридора, я подошел и постучал. Катя открыла дверь и, увидев меня, со слезами бросилась мне на шею:

— Мишенька, родненький! Как хорошо, что ты приехал!.. Мне так плохо... Ты прости меня, это я во всем виноватая...

Утешая ее, я ввел ее в комнатенку — иначе и не назовешь это убогое жилище - и притворил дверь. Катенька продолжала горько плакать, не прекращая, я никак не мог ее успокоить. Потом, наконец, она утерла слезы, пошла на кухню поставить чайник, чтобы напоить меня с дороги. Оказалось, что у нее к чаю ничего нет, кроме нескольких кусочков сахара. Я быстро сбегал, купил в ближней булочной пару саечек и принес их. Хорошо, что чай не успел остыть, а то соседи начали бы ворчать, что Катя подогревает тот же чай второй раз.

Попив чая, мы сидели допоздна, разговаривали, я всячески успокаивал Катю, уверял, что все плохое и страшное позади, что теперь все будет хорошо.

Пора уже было укладываться спать. Я расстелил на полу свое демисезонное пальто, которое мама перешила мне из старой шинели моего отца, положил под голову свою котомку и лег. Катенька погасила свет и легла на свою кровать. Спустя какое-то время она сказала:

— Мишенька, тебе там, на полу, наверное, и холодно, и жёстко. Иди сюда, мы уместимся на кровати вдвоем: ляжем "валетом", ни ты мне, ни я тебе не помешаем, кровать большая, полутораспальная...

Я, как был — одетый, перебрался на Катину кровать, лег к ее ногам сверх одеяла, накрывшись своим пальто. Сердце у меня замирало от близости ее тела, от одной мысли, что я лежу с ней на одной кровати. Я лежал, не шевелясь, будто боясь спугнуть это чудо.

— Мишенька, ты еще не спишь?..

— Нет...

— Я что-то прямо окоченела...

С этими словами она развернулась и легла рядом со мной, уже голова к голове. Потом, повернувши ко мне свое лицо, прошептала:

— Я так тебе благодарна за все... Ты такой добрый... Я так тебя люблю...

Она обняла меня вокруг шеи, прижалась к моему плечу и снова зарыдала. Плечи ее тряслись, она сдерживалась, но от этого ее рыдания только усиливались. Я приподнялся на одном локте, стал гладить ее шелковистые волосы и успокаивать, говоря ласковые слова и называя ее такими именами, какими никогда еще до этого не называл. Я ее целовал и целовал — в щеки, в мокрые от бурных слез глаза... Вдруг она открыла свои заплаканные глаза, и опять прошептала:

— Я так измучилась... Мне никто, кроме тебя, не нужен... Обними меня покрепче...

И я впервые потерял голову, мои руки обвили ее тело, я шептал ей какие-то ласковые слова, она мне шепотом что-то отвечала.

...Она отдалась тихо, ласково. В ней не было того дикого ошеломляющего натиска, который был у Наташи. В Кате было что-то возвышенное, неземное. Я старался делать все нежно, потихоньку, чтобы не сделать ей больно или

неудобно. Нет, это невозможно описать словами! Разве может что-либо сравниться с первым обладанием желанной женщиной?

Я был даже рад и благодарен Кате, что не было никаких бурных ласк, ненужных слов. Я именно этого и хотел, именно этого и ждал: тихой и нежной — святой любви!

Я жду, когда настанет вечер,

Чтоб погрузиться в грёзы таинств...

Я обниму тебя за плечи

И в поцелуях губ растаю...

И пусть мерцают бледно свечи.

Ты — здесь, возвышенно простая.

И отплатить мне просто нечем

За все, что в сердце нарастает ...

Катерина. 1931, 6 мая

Прошел месяц с той первой нашей ночи с Михаилом. Он уже утром тогда сказал мне, что после того, что произошло с нами, он хочет, чтобы я стала его женой. Я всегда предполагала, что у него серьезные намерения по отношению ко мне, но, тем не менее, это было для меня немного неожиданно.

Я согласилась, но сказала, что не могу жить в этой трущобе, с этими злыми соседями, в этой грязи. Вот переедем куда-нибудь, а тогда распишемся и начнем новую жизнь. Миша согласился, сказав, что он все организует как можно быстрее — найдет новое жилье, устроится на работу и будет учиться, меня тоже пристроит учиться куда-нибудь, а тогда мы и поженимся официально.

За этот месяц — всего за месяц! — он все устроил, как и планировал. Живем мы в небольшой трехкомнатной квартирке, где хозяйка-старушка сдает нам одну из комнат. Сын ее со своей женой работает где-то в Москве по вызову из какого-то важного учреждения.

Милая эта старушка очень полюбила Мишу, да и не мудрено: он ей все в квартире наладил, где молотком подстучал, где гаечным ключом подвинтил — руки у него золотые.

Сегодня сходили в ЗАГС и расписались. Вот я и мужняя жена! Теперь уж маме за меня краснеть не придется даже и случись что!

Да и Миша моей маме очень нравится. Он и действительно очень хороший парень! И хозяйственный, и умница. И меня любит без памяти: уж месяц до ЗАГСа жили, как муж и жена, а он и по сию пору млеет, когда я руку ему на плечо положу, да грудью чуть-чуть прижмусь...

Конечно, иногда я вспоминаю, как меня буквально ошпаривало кипятком, когда я была с Анатолием, а особенно с Ильей... У-ух! Аж мороз по коже пробирает! Сейчас все другое: спокойное, мирное, но зато надежное.

Ничего, ничего. Вот успокоится все, наладится, глядишь, и из Мишки мне удастся слепить нормального мужика! А то все оберегает меня, как фарфоровую статуэтку, лишний раз не обнимет, лишний раз не поцелует. Может, чувствует, что я-то сама не горю пламенем ярким? Но что же поделать? Хотела бы, да не получается пока.

Ну, да наверное, не зря говорят, что время — лучший лекарь!..

Михаил. 1931, 7 мая

Сегодня мы с Катенькой моей были в ЗАГСе. Теперь она моя жена! Даже поверить в это не могу! Неужели сбылась мечта моей жизни?..

Вчера она решила отметить наш "первый юбилей", как она сказала: прошел ровно месяц с нашей первой ночи... Вечером мы устроили праздничный чай, даже позвали хозяйку нашу, Пелагию Трофимовну, она посидела с нами минут двадцать, а потом покинула, сказав, что, мол, "ваше дело молодое, небось, и полюбиться хочется".

Когда она ушла, мы, и правда, довольно быстро легли. Ночь была длинная, я не мог оторваться от моей Кати. И она была такая нежная, тихая, какая-то одухотворенная.

Почему же я себя с ней чувствую так скованно? Может, это от того, что я ей изменил с Наташей? Но ведь в это время и она была не одна... Но в Наташе я чувствовал тело, а здесь для меня главное — душа... Хотя иногда я и с Катей голову совершенно теряю, становлюсь смелее, тогда, мне кажется, и она начинает вести себя по-другому.