В воображении отчётливо нарисовалась коварная отвесная стена. Которую он должен взять — без страховки и без понятия, что его ждёт на вершине. Мелькнувшая на периферии сознания мысль, что он тупой идиот, и лучше бы подумал о том, как будет вести с ней разговор, и стоит ли вообще это делать, упорхнула, испугавшись зверского оскала его разбуженного мужского эго.
— К ней лучше не подходи, — удержал его Квист, почувствовав, как он напрягся и подался вперед. — Нет смысла. Она тебя не отошьёт, но поймёт, что ты здесь новенький, и пытаешься снять её. Тогда можешь не рассчитывать на неё, хоть озолоти. Договариваться надо с хозяином. И боги тебе в помощь, если ты на это решишься.
— И откуда ты всё знаешь?
— Я наблюдательный.
Они вернулись в кабинет. Квист, печально вздыхая, поднял лютню.
— Эх. Хорошая была.
— Дай-ка посмотреть.
Оглядев инструмент, Ниваль, помимо почерневших обрывков струн, заметил несколько оплавленных полос на лаке.
— Она сама целая. Лаком покроешь — и всё. Я когда-то такие помогал ремонтировать.
— Легко сказать, — заныл парень. — Это же лак волшебный нужно, струны. Где я до фестиваля столько заработаю? Да и ремонтированный инструмент — это уже не то, что оригинальный.
— Ты меня брось окучивать, я тебе не ссудная касса, и, тем более, не помешавшийся на твоих глазках меценат. Что-то я сомневаюсь, что ты тут имел меньше, чем тридцать золотых за ночь, — он, сощурившись, оглядел стройное тело, прикрытое бесстыдно сползшей набедренной повязкой, — с твоими-то данными. Да ещё заведение тебе что-то приплачивало за то, что имело гарантированный входной сбор с каждого из твоих постоянных клиентов. А где ты можешь заработать больше и проявить свои лучшие качества, я тебе уже сказал. Пусть тебе... хех... Эйлин Фарлонг ремонт оплачивает, — зловеще добавил он.
Воцарилось долгое обиженное молчание.
— Злые вы. А как я буду работать до конца ночи без лютни? — наконец, укоризненно вопросил парень. — И вообще, меня без штрафа не отпустят. Вот если бы ты заплатил и поднялся со мной наверх...
— Сейчас! Я в борделе могу и поинтереснее время провести. Задом верти поменьше — глядишь, и доживёшь до утра.
Взглянув на набычившегося парня, Ниваль вздохнул.
— Ладно, сейчас сделаю тебе особый напиток.
Пооткрывав и понюхав графины и бутыли, выставленные на столике, Ниваль плеснул в стакан немного гранатового сока, вина, на полпальца виноградной водки и вылил туда пахнущее дёгтем зелье из коричневого флакончика.
— Выпей и беги к смотрителю зала демонстрировать свой нездоровый бледно-зелёный цвет лица. Если стошнит ему на штаны — совсем хорошо. Сомневаюсь, что тебя ещё захотят здесь видеть.
— Это не опасно? — Квист подозрительно принюхался и поморщился.
— Нет, через пятнадцать минут будешь снова радовать всех своим нежным румянцем. У тебя, кстати, глаза размазались. Но ты не вытирай. Так оно эффектнее будет.
Злобно зыркнув на него, Квист опрокинул в себя адский коктейль и широкими шагами — и куда делась ленивая грация юного прелестника? — вышел из кабинета.
После его ухода Ниваль постоял немного, улыбаясь самому себе. Он был доволен собой. Все вышло не так, как он задумывал, а ещё лучше. Нашёл неплохого информатора. Узнал, чем можно прижать Герхта. Подойдя к выходу, он двумя руками пригладил волосы, провёл языком по зубам и принюхался к себе, наморщив нос. Не так плохо, хотя могло быть и лучше.
— Я иду к тебе, — тихо пропел он, отдёргивая занавеску.
_____________________________________________
1. Серебряная монета уотердипской чеканки.
2. Золотая монета кормирской чеканки с изображением льва, имеет хождение по всему Фаэруну.
Глава 6
На следующий день
День на исходе августа наступает рано. Нетерпеливый рассвет, не устающий отыгрываться за обидно длинные зимние ночи и весенние туманы, появляется из-за холмов, касается серо-голубых ночных стен, даря им первозданную белизну, восторженно замирает на радужных витражах башен и храмов и спешит дальше, роняя отблески наступающего утра на мокрую после полива брусчатку и черепичные крыши богатых кварталов, пробегая по горбатым рядам тесно сгрудившихся деревянных кровель и чердаков портового района и по-хозяйски заглядывая в сонные окна. Он бежит в гавань — поблуждать в лесу поскрипывающих, покачивающихся тёмных мачт, опутанных паутиной такелажа, рассыпаться яркими бликами на разноцветных стёклах судовых фонарей, медных колоколах и оковках снастей и, наконец, блаженно разлиться розовым золотом до обжитой чайками скальной гряды Дипуотча, защищающего глубоководную гавань.
Да, даже с чердачной лестницы частного дома в переулке Доков можно было в полной мере оценить свежую красоту утреннего портового города. Сущие мелочи омрачали столь приятное начало нового дня: истеричный галдеж наглых жирных городских чаек, запах разносимого ими мусора со свалок, выросших за ночь между заборами, и отсутствие Ниваля. Хмуро посовещавшись, Эйлин и Касавир договорились не бросаться пока на его поиски. Вспоминая вечерний разговор с хозяином дома, они догадались, куда он мог пойти, и решили, что в седьмом часу утра ещё рано поднимать тревогу. Оба не допускали мысли, что он мог предпринять что-то серьёзное, не сообщив, где его искать. Не таков начальник Девятки. Не сообщил — значит, не хотел. Ну, и флаг ему в руки. На том и порешили.
Кроме того, на это утро было запланировано небольшое, но важное финансовое дело. Эйлин не стала везти в Уотердип много золота — нет смысла делать это, когда не знаешь, на месяц едешь или на год. Но у неё имелся довольно внушительный резерв в виде счёта в одной хитрой амнской конторе и кредитные письма на имя Уотердипского менялы. На амнские счета они с Нивалем переводили доходы от найденного на Севере изумрудного рудника. При всей своей преданности лорду и интересам Невервинтера, начальник Девятки посчитал ниже своего достоинства делиться с родной казной доходами от собственности, находящейся за пределами страны и доставшейся им потом и кровью. Ему пришлось особенно тяжко, когда их преследовала обосновавшаяся в шахте пещерная гидра. Чуть не умер от отвращения. И после этого отчитываться за каждый добытый камешек, сдавать их казне по убийственной цене, да ещё уплачивать налог с прибыли от продажи излишков? Пф! С полчаса подумав и переговорив кое с кем, он нашёл способ развести мытарей лорда Нашера и изумрудно-аметистовый поток с новоиспечённого рудника "Семь Счастливых Форелей" так, чтобы у них не было шансов встретиться.
Впрочем, до реальных доходов на первых порах было далеко, и возникло даже желание бросить всё к чёртовой бабушке. Пришлось вложить немало средств в восстановление взорванной центральной штольни. Вкладывала их, собственно, Эйлин. Потому что, как популярно объяснил ей Ниваль, идея взорвать шахту вместе с гидрой принадлежала ей. Это во-первых. А во-вторых, у неё есть чёртова куча необналоженных денег ("Не смотри на меня круглыми глазами, работа у меня такая — всё знать!"), а у него такой кучи нет, потому что у начальника Девятки нет замков, крепостей и угодий, начальнику Девятки не платят аренду полторы сотни крестьянских дворов, начальник Девятки получает вовсе не такое огромное жалование, как думают озабоченные социальной справедливостью налогоплательщики, а взятки он, как известно, берёт исключительно румяными отроками.
Ясен пень, это Сэнд доложил ему про драконью сокровищницу с горы Галадрим. Эйлин не обиделась. Чего обижаться, если у брата такая работа. В игре в кошки-мышки она частенько ему проигрывала и проигрывает до сих пор. Да и Сэнда грех упрекать за преданность начальнику Девятки. Нетрудно догадаться, какие рычаги влияния имелись у Ниваля на незадачливого мага, который в своё время рассчитывал стать заметной фигурой во вражеском Лускане, но натворил там таких дел, что почёл за благо сбежать в Невервинтер — прямо в нежные объятия недремлющего братишкиного ведомства. Другой вопрос, где была её голова, когда она соглашалась принять в свою команду остроухого, сосватанного Нивалем. Но это дело прошлое. Общая война и нелёгкая победа, путешествие по Северу, связавшее их узами доверия и своеобразной дружбы, расставили всё по своим местам.
Так что, пришлось раскошелиться на обустройство рудника. Дворфы клана Айронфист подрядились его отстраивать, охранять и работать вахтовым методом в шахте и гранильном цеху. С переправкой бригад и вывозом камней проблем не было — после успешных переговоров Уэндерснейвены создали сквозной портал через свои планы, которым можно было пользоваться за небольшую пошлину. Через полгода расходы были отбиты, и рудник заработал в плюс, а Ниваль, заделавшийся "консультантом по юридическим вопросам", сожрал свои пятьдесят процентов и не подавился.
Словом, начать этот день Эйлин решила с попытки получить немного из денег, заработанных на продаже камней, чтобы выяснить, насколько это легко. В Фаэруне полно чудес, но, к сожалению, окорока здесь не растут на деревьях, доспехи и оружие не валяются на дорогах, ценную информацию редко можно получить за "спасибо" и хорошего зелья из одной лебеды не сваришь, будь ты хоть сам себе алхимик. Конечно, она не сомневалась, что, если судьба надолго задержит их в чужих краях, они всегда смогут заработать, имея в команде паладина, воина, барда, мага-алхимика и колдунью. Этот путь пополнения кошельков был предпочтительнее, ибо тунеядство и надежда, что добрая Эйлин что-нибудь придумает — непростительные грехи. Но нужно было убедиться, что, в случае чего, золотой амнский резерв будет ей доступен.
Милан, вернувшийся ночью, успевший выспаться, бодрый и весёлый после удачной игры, заверил их, что в дни Рыбного Рынка портовые менялы начинают работать очень рано, а сегодня как раз и есть такой день.
Зная направление, найти Рыбный Рынок не составляло труда. Стражник на грифоне, отпугивающий чаек над припортовой площадью, шум, в котором угадывались то музыка, то громогласные выкрики рыночных зазывал, а по мере приближения, и запах свежевыловленной рыбы, служили безошибочными ориентирами. Они не пожалели, что, послушавшись совета Милана, не стали завтракать дома. На знаменитом Уотердипском Рыбном Рынке, куда стекаются серьёзные покупатели и просто любопытствующие со всего южного и западного Фаэруна, есть и на что посмотреть, и чем удовлетворить разыгравшийся аппетит. Здесь было интересно всё — и загадочная, понятная лишь узкому кругу пантомима оптовых аукционеров, и полные страсти драмы и трагедии, разыгрываемые торговцами и опытными покупателями, и опасный аттракцион по разделке рыбы, демонстрируемый здоровенным полуорком с голым торсом, вооружённым двумя тяжёлыми ножами, которые он быстро крутил в руках и подкидывал, ловя в ножны на поясе, после чего на столе оставались две полоски нашинкованного рыбного филе и суповой набор из каких-то морских гадов. А потом это всё ловко отправлялось на огонь, и, едва успев опомниться и захлопнуть открытый в изумлении рот, покупатель получал миску ароматной похлёбки и две шпажки подкопчёного филе, политого апельсиновым соусом. Короче говоря, по необъятному рынку они бродили больше часа, пробуя рыбу и разные деликатесы, глазея на ледяные прилавки с морскими чудесами и на жонглёров, веселящих публику и собирающих монетки. Чуть не забыли, зачем пришли.
Меняла, расположившийся в лёгком шатре между сувенирной лавкой и пивным ларьком, оказался лысым старикашкой в феске, с лицом, похожим на мочёную грушу, круглыми совиными глазами и вредным нравом. Он долго ворчал, призывая на их головы гнев всех богов за то, что они отрывают его от дел, сетовал, что каждую секунду по их милости теряет крупную сделку, обзывал погубителями и без-ножа-зарезателями. Пока, наконец, Касавир, не очень интересовавшийся денежным вопросом, но уставший терпеть его гнусавое брюзжание, не взял у озадаченной Эйлин бумагу и не сунул дедуле под нос, прогремев сакраментальное: "Не будете ли вы так любезны?"
Сцапав документ, дедок внимательно прочёл его несколько раз и принялся рассматривать на свет, переворачивать туда сюда, словно надеясь прочитать между строк, что подателю сего он ничего не должен и может смело выставить его вон из своей конторы. Не выдержав, Эйлин язвительно заметила, что его миллионные сделки, должно быть, окончательно потеряли надежду осуществиться. Вздохнув и отсчитав требуемую сумму в уотердипском серебре, старичок подобрел, смирившись с потерей, и, воспрянув духом, предложил им купить оптовую партию сушёных птериготовых клешней — "это все шурин, чтоб его морские черти покусали, разоряет меня, зараза, чуяло мое сердце, не надо было на ней жениться..." Мало что поняв из причитаний старика по поводу шурина и сложной семейной ситуации, в которой каким-то загадочным образом оказались замешаны сушёные птериготовые клешни, они решительно отказались от оптовой партии, но согласились купить кулёк на пробу. Оказалось вкусно. Особенно, с пивом, которое, несмотря на ранний час, бойко продавалось в соседнем ларьке. Презрев этикет, Эйлин уселась на удачно оказавшуюся поблизости бочку и, щурясь на солнце, с удовольствием выпила кружечку превосходного уотердипского пива и схрумкала полкулька клешней. Утро у неё было определённо замечательным. А Касавир, махнув рукой на её неподобающее поведение, улыбался, слушая её болтовню. Ему в этот момент жизнь тоже казалась необыкновенно прекрасной.
Закончив свои дела на рынке (и купив у счастливого менялы еще немного полюбившегося деликатеса), они решили не возвращаться домой. Слишком хорошим было настроение, и хотелось какой-то деятельности, пусть даже и не очень полезной для общего дела. Если Ниваль уже вернулся, то лучше дать ему отоспаться. Строить какие-то планы, не поговорив с ним и не получив вестей от Сэнда, смысла не было. Поэтому, изучив купленную на рынке подробную карту, они решили просто прогуляться по району, избегая отдаленных жилых кварталов. Но в небольшом зелёном уголке, отмеченном на карте, как Площадь Философа, их ждал сюрприз. На зажатом между тремя улицами газоне, украшенном скульптурами разнообразных мыслителей, то тут, то там толпились пёстрые группы людей и нелюдей, о чём-то оживленно споривших. Проходя мимо одной из них, наиболее многочисленной и шумной, сгрудившейся возле бронзовой фигуры гнома, сидящего на камне в тяжких раздумьях, они услышали в наступившей на миг тишине знакомый ядовито-насмешливый голос. Ошибиться было невозможно. Переглянувшись, они взялись за руки и нырнули в толпу.
* * *
*
Центром внимания толпы действительно оказался Сэнд, непринуждённо ведущий серьёзную и, видимо, чрезвычайно важную для судеб мира дискуссию об эсхатологических мифах и автономной и гетерономной этике, напирая на недопустимость идеалистической веры в имманентное познание. Заводилой среди оппонентов был маленький круглый старичок в потрёпанной мантии, с окладистой бородой и жидким венчиком всклокоченных волос вокруг лысой макушки. Что за вопрос был на повестке дня, осталось загадкой, как Эйлин ни вслушивалась в произносимые слова. Она поняла лишь, что убедить друг друга здесь никто не пытался. Главное — продержаться как можно дольше, выводя философскую беседу на всё более высокие уровни. Судя по выкрикам, доносившимся с разных уголков площади, переход на личности не только не возбранялся, но всячески приветствовался охочей до сенсаций учёной публикой.
