Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Так что же она — сумасшедшая? — думала я, снова прижавшись спиной к стене, — но неужели за столько лет никто из домочадцев не заметил за Эйвазовой странностей? И, главное, зачем она все это делает? Чего добивается?
— Что там? — спросила изнывающая от нетерпения Натали.
— Не смотри, — только и ответила я.
Но подруга не послушалась: так же, как и я, она приблизилась к окну и заглянула внутрь. Но тотчас с коротким вскриком метнулась в сторону:
— Лиди, она меня заметила! — прошептала Натали.
Не зная, что и думать, я снова подобралась к окну, заглянула внутрь и — замерла, не в силах отвести взгляд. Через стекло на меня смотрела Эйвазова. Очень бледная, с немигающим взглядом распахнутых голубых глаз и каменной маской вместо лица. Не могу сказать, что она была зла в этот момент или хотя бы удивлена — она была словно неживой. Потусторонней. Мне кажется, она даже не узнала меня.
За моей спиной в это время, уже не сдерживая крика ужаса, бросилась бежать прочь моя подруга. Я кинулась, было, следом, но через два шага запуталась в собственных юбках и упала на колени, а Натали в это время уже почти скрылась из виду:
— Натали, постой! — окликнула ее я, уже не боясь быть услышанной Лизаветой, но подруга бежала в панике и не разбирая дороги. Причем бежала в противоположную от дороги сторону — где лес был еще чернее и гуще.
Поднявшись на ноги и не оглядываясь на избу, я побежала следом, но Натали не отзывалась и словно бы исчезла.
Глава XX
Кажется, уже не меньше получаса я бродила меж стволов сосен в отчаянных попытках найти Натали. Возможно, я уже сама заблудилась и не смогла бы отыскать дорогу назад, но меня гораздо больше беспокоило, что где-то здесь, в этом лесу, также бродит моя подруга — напуганная и замерзшая, которую я, по глупости своей и безрассудству, втянула в эту историю. И что совсем рядом с нею, возможно, находится женщина — то ли одержимая некой оккультной магией, то ли вовсе сумасшедшая. Которую Натали боится и считает ведьмой.
— Натали! — снова позвала я, надрывая охрипшее от криков горло, но ответом мне была лишь мертвая тишина, которая уже сводила меня с ума.
Я в очередной раз споткнулась о какую-то корягу и ударила ногу столь сильно, что мне очень захотелось расплакаться — признать свое бессилие и сесть прямо здесь, чтобы просто ждать помощи. Однако мысль я эту почти сразу отогнала, тем более, что рассмотрела впереди довольно высокий пригорок — возможно, оттуда я увижу Натали.
Подругу я не увидела. С пригорка вела только одна дорога — узкая, едва намеченная тропка, которая терялась среди черных могильных крестов и потрескавшихся надгробий — тропка вела на деревенское кладбище. Как ни пыталась я мыслить трезво, но вид широко расстелившегося под пасмурным небом кладбища побуждал меня к единственному — как можно быстрее уйти прочь. Тотчас я метнулась в сторону, сделала шаг, но тут же обо что-то споткнулась — не удержала равновесие и опять упала коленями в рыхлую землю, усыпанную хвоей. Я начала торопливо подниматься, ругая себя за неуклюжесть и безнадежно испорченную уже юбку. Оперлась рукой о крупный камень и — только сейчас поняла, что это не просто камень, это могильный памятник с прибитой к нему медной табличкой.
Волна паники, вытесняющая остатки здравомыслия, заставила меня отшатнуться. Однако прежде чем я сумела подняться на ноги, кто-то схватил меня под руку чуть выше локтя и грубо, хотя и действенно помог подняться.
И снова я отшатнулась, отчаянно пытаясь вырваться — лишь секундой позже, взглянув в лицо моего спасителя, я остановилась и перевела дыхание:
— Боже, как вы меня напугали, Андрей!..
Не менее ошарашено, чем я, он смотрел сейчас на памятный камень. Потом он перевел взгляд на меня и ухмыльнулся:
— Не перестаю вам удивляться, Лиди: вы упали на заброшенную могилу, однако, напугал вас я.
— Сомневаюсь, что это могила, кладбище находится дальше... — ответила я не очень уверенно, — быть может, родственники просто заменили камень на другой памятник, а этот выбросили в лес...
— Да нет, — отозвался Андрей мрачно, — табличка-то медная, такими не разбрасываются.
Я взглянула на табличку еще раз и разглядела теперь немногословную надпись:
'Здѣсь въ 1865 погребено тѣло Софiи Самариной, род. 1837 въ Псковѣ'.
Табличка действительно была медной, так что мне пришлось признать правоту Андрея. И я подумала даже, что табличка эта — удовольствие слишком дорогое для простых крестьян. Да и то, что похороненная здесь женщина была всего-то двадцати восьми лет, что могила находится вне кладбища и что увенчана памятником, а не крестом по православному обычаю — все это наводило меня на определенные мысли, отнюдь не светлые.
— Позвольте, я уведу вас отсюда, Лиди, — сказал Андрей, видя, разумеется, мое смятение.
Я молча покорилась.
— Андрей, прошу вас, помогите мне найти Натали, — вспомнила я о главном, едва мы покинули неприятное место.
— С Натальей Максимовной все в порядке — Ильицкий обещал отвести ее домой.
— Ильицкий? — переспросила я.
Он-то здесь откуда?
— Да... я шел здесь, мимо деревни, и встретил сперва его, а потом и Наталью Максимовну. Она была страшно напугана и, также как вы сейчас, просила срочно отправиться на ваши поиски. С ней остался Евгений, а я отправился искать вас. Зачем вы забрели так далеко, позвольте спросить?
Я же из этого рассказа вынесла, что с Натали, слава Богу, все в порядке, и что действительно забрались мы так далеко, что ближе уже оказалась деревня Масловка, а не дом.
* * *
Дождь снова начал накрапывать, но едва ли это беспокоило меня: мы с Андреем шли под руку все по тому же лесу, укрытые от посторонних любопытных глаз, и на душе моей становилось все спокойней и светлее. Причиной тому был, разумеется, Андрей. Что за глупость придумала Натали, будто я флиртовала с Ильицким? Даже вспоминать о нем не хочется.
— А куда вы ходили в такой дождь, Андрей? — спросила я, отметив, что сегодня он не отличается ни разговорчивостью, ни хорошим настроением.
— На почту — отправлял письмо для матушки и отца. Они очень волнуются о здоровье Максима Петровича.
— И Евгений Иванович, верно, ходил на почту?
— Не знаю, я не спрашивал.
— Андрей, — заговорила я осторожно, — Натали мне рассказала, что вчера, после ужина, между вами и Евгением Ивановичем произошла ссора, — он не спешил мне возражать, а я безуспешно пыталась поймать его взгляд, — ведь ей это лишь показалось? Верно? Скажите мне, что вы по-прежнему являетесь друзьями с Ильицким.
Андрей молчал, упорно глядя себе под ноги, а мне становилось все тревожнее от этого молчания.
— Лиди, Евгений при мне оскорбил даму. Не просто даму — вас. Возможно, другие его слов не слышали, но я слышал прекрасно. Вы полагаете, это можно оставить так?
Значит, Натали не ошиблась. Моя душа холодела от понимания, что совсем рядом происходит что-то ужасное и непоправимое, чему я являюсь причиной.
— Да, он оскорбил меня, но я его простила, — отозвалась я как можно равнодушнее, и чуть сжимая при этом плечо Андрея, на которое опиралась. — Вы ведь сами мне говорили, что в глубине души он неплохой человек, и что его нужно принять таким, какой он есть. Так вот, я принимаю. И даже обещаю, что попытаюсь подружиться с ним...
— Подружиться? — Андрей отчего-то усмехнулся.
— Ну, по крайней мере, попытаюсь не спорить больше с ним по любому поводу. А вы мне пообещайте, что забудете вчерашний вечер и останетесь друзьями с Ильицким впредь. Обещаете?
— Обещаю, что постараюсь, — отозвался Андрей, подумав, и наконец-то позволил мне посмотреть в его глаза.
Даже я почувствовала, что у него как будто груз с плеч упал, что только убедило меня в нужности и своевременности этого разговора. Андрей, однако, еще добрую половину пути говорил о своем друге: истории те были довольно занятными и даже заставили меня немного по-другому взглянуть на Ильицкого, хотя я бы с большим удовольствием поговорила бы о чем-то более приятном.
Впереди уже показались ворота усадьбы — еще несколько шагов, и волшебство нашего уединения с Андреем исчезнет. И мне вспомнилось почему-то, как вчера мы с ним стояли, прячась от дождя под навесом, и как глупо я испугалась и убежала. И еще у меня мелькнула мысль, что если сегодня он попытается меня обнять или даже поцеловать — я не испугаюсь. Сама поражаясь бесстыдным своим мыслям, я подняла на него взгляд.
Вероятно, и Андрей почувствовал что-то в этот момент, потому что замедлил шаг, беря мою ладонь в свою.
— Лиди, я давно хотел вам... тебе сказать...
А я вдруг подумала, какие же холодные у Андрея руки — должно быть, он невероятно замерз, пока возился со мною. Да к тому же он сегодня без плаща, а только в легком своем сюртуке...
Плащ. Ведь в той избушке на кресло был накинут мужской плащ, именно такого фасона, как носит Андрей.
— Андрей, вы, наверное, ужасно замерзли. Где ваша верхняя одежда? — спросила я немедленно, перебивая его на полуслове.
— Что? — он растеряно смотрел на меня. — Не помню, право, кажется, я забыл утром надеть плащ. Уверяю вас, мне не холодно, Лиди.
— Нет, я все же думаю, вы замерзли и можете простудиться — давайте поскорее вернемся в дом.
И, поспешно вытянув свою ладонь из его рук, скорым шагом направилась к воротам.
Глава XXI
По дороге я несколько обогнала Андрея и вошла в дом одна. Меня встретила Даша и тут же начала причитать по поводу моего перепачканного платья — я же, не слушая ее, поискала глазами и, пройдя в гостиную, увидела накинутый на спинку стула в гостиной черный мужской плащ. Приблизилась и провела по нему рукой, чтобы удостовериться, что плащ сухой, и им сегодня едва ли пользовались.
— Андрей Федорович утром приготовили для прогулки, да позабыли надеть, — сказала Даша, заметив мой интерес.
Я поспешно отошла, понимая, что веду себя глупо, и опять подозреваю людей Бог знает в чем.
— Натали уже вернулась? — обернулась я к Даше. — Она у себя?
— Да, барышня вернулись: очень уставшие были, переоделись, приняли ванну горячую и теперь, должно быть, спят, — подробно рассказала горничная. А потом не выдержала и спросила: — уж такие измученные были Наталья Максимовна, голубушка наша... что там, в лесу, приключилось, Лидия Гавриловна, а?
В глазах Даши горело любопытство, которое она даже не пыталась скрыть.
— Ничего особенного, — отрезала я, — мы просто заблудились. Еще кто дома есть?
— Ильицкие оба на веранде чай пьют, — начала перечислять Даша, еще надеясь, кажется, что я расскажу что-то интересное, — Лизавета Тихоновна тоже, вот, вернулись недавно — у себя заперлись...
Дальше я уже не слушала, а, поблагодарив девушку, поспешила на второй этаж. Даша сказала, что Натали спит, но я все равно отыскала ее комнату. Дверь была не заперта, и я тихонько вошла — Натали и правда спала. Однако едва я приблизилась, чтобы поправить ее одеяло, так как жгучее чувство вины все еще мучило меня, она открыла глаза — увидела меня и улыбнулась сонно:
— Лиди... слава Богу, что ты нашлась. Ты прости меня, что убежала и тебя бросила. Посиди со мной немножко, ладно?..
Я согласилась было, но, только присела возле нее, как поняла, что она снова спит. Я поцеловала подругу в лоб и бесшумно ушла.
* * *
Даша приготовила для меня горячую ванну, за что я была ей невыразимо благодарна, потому как действительно совершенно продрогла в своем вымокшем платье. Окончательно согревшись, я лежала в теплой мыльной воде, наслаждаясь тишиной купальни. Мысли мои текли плавно и неторопливо. Я пыталась решить, как мне дальше вести себя с madame Эйвазовой — я видела ее за ее странным занятием, и она знает, что я ее видела. Спросить у нее прямо? Так она уже лгала мне и довольно убедительно — с чего бы ей в этот раз говорить правду? Рассказать обо всем кому-нибудь? Да, наверное, так будет правильнее... Я все еще не предполагала, что этой женщины стоит опасаться всерьез — не верила я в разного рода магию — но все же ее домашние должны знать, с кем имеют дело.
Только нужно сперва все же дать Эйвазовой хотя бы попытку объясниться: я решила, что переговорю с нею, как только появится возможность, а дальше буду действовать по обстоятельствам. И Натали уговорю молчать пока что — хотя это будет нелегко...
Еще я размышляла над тем, как вести себя с Ильицким после вчерашнего. Все же Андрей прав — он оскорбил меня. Но я не сдержала улыбки, вспомнив вчерашний свой танец с частушкой — славно я утерла ему нос! Наверное, на этом нужно и прекратить нашу глупую вражду, тем более что я уже сказала Андрею, что простила Ильицкого. Кроме того, Андрей поведал мне сегодня о своем друге несколько занимательных историй, которые, признаться, заставили меня посмотреть на Евгения Ивановича немного по-другому.
Ну, во-первых, и впрямь глупо ожидать, что человек, воспитанный такой женщиной, как Людмила Петровна, будет иметь золотой характер: у Ильицкого были все шансы вырасти в 'маменькиного сына', за коего мы с Натали и приняли его поначалу. Однако последующая армейская жизнь сделала перегиб в другую сторону, и Ильицкий вырос в человека до крайности циничного, черствого и едва ли способного к сочувствию.
К тому же дурной характер вполне мог передаться Ильицкому по наследству. О матушке его и говорить не стоит, но и батюшка, на которого, судя по всему, Ильицкий похож гораздо больше, человеком был сложным...
В этот момент я призадумалась, потому как Ильицкий действительно совершенно не был похож на мать: все Эйвазовы имели серо-голубые глаза, светлые с золотым отливом волосы и тонкие черты лица; Ильицкий же был смуглокожим и темноволосым, а глаза его были темно-шоколадного цвета. Порой я ловила себя на том, что говорю ему какую-нибудь колкость лишь для того, чтобы он взглянул на меня этими глазами, и я могла убедиться, что они действительно настолько черные, и это не тень из-под его вечно нахмуренных бровей.
Вот разве что ростом и телосложением он пошел в мать — но был не полным, а, напротив, очень подтянутым. Я вспомнила, как играли его мышцы под белоснежной сорочкой в то утро, когда мы спорили о Крымской войне, и, не сразу очнувшись, поняла, что окончательно потеряла нить мысли...
Так вот, с родителями Евгению Ивановичу вообще мало повезло. Батюшка его, Иван Ильицкий, был дворянского происхождения, причем дворянином родовитым и знатным. Однако чрезвычайно подверженным слабостям, наиболее губительными из которых оказались азартные игры. В результате к сорока годам он обнищал настолько, что, когда Максим Петрович Эйвазов, старый его знакомец, предложил ему взять в жены свою сестру — девицу двадцати пяти лет, не блещущую ни красотой, ни воспитанием, но зато имеющую более чем приличное приданое — Ильицкий-старший был счастлив невероятно.
Женитьба, как и следовало ожидать, папеньку Евгения не образумила, и следующие шесть лет он большую часть времени проводил в Петербурге, вдали от семьи, занимаясь тем, что проматывал приданое супруги. Длилось это до тех пор, пока там же, в Петербурге, одной студеной и промозглой зимой он не умер скоротечно от воспаления легких, оставив жену и малолетнего сына уже на полном попечении Эйвазова.
Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |