— А ты хочешь? Не трусишь? — совершенно обыденно спросил волхв, и Ярослав, обманутый этим самым спокойствием, незамедлительно влез обеими ногами в одну из древнейших ловушек. "А слабо?". Трусом показаться перед лицом своих приятелей, да и самому себе! "Да хрен вам! Я вообще одно время чуть вены себе не резал! Чего мне бояться?!"

— Я?! Нет! Не трушу! И если я могу, то я бы с удовольствием отправился...

— Ты сказал, дитя...

"И кто меня за язык тянул? Не мог смерить свое любопытство. Черт! Как же местная свобода одуряюще воздействуют на неокрепший, источенный тлетворным влиянием телевидения и интернета, разум." — уже не однажды Ярослав успел пожалеть о своих опрометчивых словах. Наконец, после долгой прогулки по туннелям, когда окружающий непроглядный, в буквальном смысле слова, мрак нехотя расступается впереди, перед светом лампады, и с жадностью смыкается за спиной, они остановились у небольшой кельи. Келья, как келья. Каменные стены, каменный лежак, вода, текущая по стене и исчезающая в отверстии пола: и туалет, и душ, и бойлер в одном лице, Двери, как ни странно, не было. "Наверное, это для того, чтобы отчаявшийся медиум мог все бросить и выйти." — Подумал Ярослав, но все оказалось совсем не так.

— Я все разумею, Ярослав. — наконец прервал затянувшееся молчание Радослав. — Если хочешь, то откажись. Никакого урона чести не будет. Слишком редкое это дело, к Богам живым ходить за советом, да и дразнил я тебя, прости меня.

— Нет уж. — Больше из-за упрямства возразил Ярослав.

— И еще, я не сказал тебе. Все это и так знают, но ты не россич, а я запамятовал. Трудно уйти. Еще труднее вернуться. Но коли и вернешься, то никогда уже ты не будешь прежним. Как не назови, но ты все равно заступаешь за кромку, поэтому ты точно что-то приобретешь, что-то очень важное. Но также, что очень важно — потеряешь. Не передумал?

— Нет. Я решил. — после долгого молчания утвердительно кивнул Ярослав.

— Ну воля твоя. Тогда слушай. Путешествие к богам начинается с долго поста и молитв. Пост подготовит тело, а молитвы — душу к путешествию в Правь. Дверь плотно заложат камнями, еду будут тебя сбрасывать по специальной штольне — именно столько, сколько нужно и именно такой, которой нужно...

— Так те заложенные камнями... — с ужасом дошел до Ярослава смысл фразы волхва и тайна происхождения некоторых, виденных по пути, замурованных проходов.

— Да. Это те, кто не смог уйти или не смог вернуться. Но не бойся. Это удачная келия. Дважды ее замуровывали, и дважды оттуда, хм.. выходили.

— А почему пауза перед "выходили"?

— Один из волхвов оставил в Прави свои ноги.

— Здорово...

— Нет, что ты. Он был здоров потом всю оставшуюся долгую жизнь. Счастлив с женой, а дар лекаря, который у него и так был, возрос до небывалой степени. Его любили все вокруг, носили, если надо было, на руках... Просто вот так вышло...

— И еще. Будь осторожен на обратном пути. Ты Чувствующий, Правь и так близка тебе, тебе будет проще вступить на путь. Но берегись! В этом твоя сила, но и твоя слабость. Тяжело тебе будет расстаться с совершенным миром. Правь может не отпустить тебя... Прошу тебя, будь осторожен.

Ярослав кивнул. По сравнению с тем, что тебя сейчас заживо замуруют, остальные возможные неприятности кажутся какими-то несерьезными.

— Ну, да будут Боги к тебе благословенны. — Радослав крепко обнял своего ученика и шедшие с ними пара мастеров, Ярослав еще недоумевал зачем они нужны, начали споро закладывать проход. Вскоре последний отсвет лампы исчез, и Ярослав оказался в полной темноте.

Темнота... Нет, не темнота. Тьма! И тишина. Хотя нет. Постепенно уши Ярослава привыкли к тишине, и стал слышать звуки. Вот течет по стене ручеек, вот где-то звонко стучат по камню капельки воды, вот совсем тихо, если приложить ухо к камню, ели-ели слышны какие-то голоса. Но что говорят — не разобрать.

Кормили его редко и мало. Причем некоторую пищу он поначалу есть не мог: маленькие лепешки часто были так обильно приправлены травами, что напоминали по консистенции брикеты комбикорма. Иногда меню разнообразили кусочки сушеной рыбы, иногда подкидывали грибные шарики с вареным мясом. Но в очень маленьких количествах. Хорошо еще, что камера, несмотря на то, что находилась в подземелье, была нехолодной. Хотелось бы, чтобы была еще и сухой, но тогда откуда брать воду?

День на десятый, хорошенько проголодавшись от такой кормежки и отупев от безделья, Ярослав принялся орать во все горло, требуя чтобы его выпустили. Но все крики остались без ответа. Может быть, его просто не слышали, может — слышали, но не собирались отпускать.

Ничего не оставалось, как выбраться отсюда силой. Ярослав привычно потянулся к своей недоброй силе, и с удивлением не почувствовал ничего. Как он не пробовал побиться к ней, что не говорил, что бы не сулил, но та молчала. У хранителя создалось впечатление, что она в сильном испуге заперлась в глубинах его души, подкрепив внешние стены изнутри своими.

Результатом долгих криков и идиотских попыток попробовать себя в роли Эдмона Дантеса (понятное дело, не тем, который знаменит своей нелюбовью к артиллеристам), стали сорванные голосовые связки и ободранные до крови руки и сломанные ногти. Выхода не было. Или он сможет пропутешествовать в Правь и обратно, или же, путешествие будет в один конец, а его тело, засыпанное полусгнившей едой будет здесь похоронено на многие годы, пока волхвы не решат освободить келью для более удачного претендента.

Что ж, обычно, когда нет другого выхода, люди и совершают невозможное.

Сначала как из-под палки, потом все свободнее и настойчивее, Ярослав молился. Не прошло и следующей десятидневки, как стали происходить перемены к лучшему. Перестало напрягать отсутствие света, глухая тишина и одиночество. Наоборот, Ярослав стал понимать, почему волхвы оборудовали кельи именно здесь. В тишине и темноте никакие мирские соблазны не отвлекают от молитвы.

Где-то на, неизвестно каком дне — Ярослав потерял счет времени, сосредоточенность достигла таких высот, что есть уже не хотелось. Очень редко молодой волхв вставал с лежанки для того чтобы попить воды, или заставить себя поесть. Пища перестала быть привлекательной, казалось глупым тратить время на еду, отнимая его у молитв.

Там наверху дни сменялись днями, а здесь время окончательно исчезло. Ведь время, это число событий за последовательность других событий, будь то качанье маятника, или распад радиоактивного элемента. Но если нет то, что измерять, то имеет ли смысл чем? И имеет ли смысл само слово время, если ничего не происходит?

Для Ярослава реальность и сон смешались, превратившись в нечто среднее. Наконец настал такой момент, когда его душа не стала стеснена телом. Нет, Ярослав не умер. Просто тело, которое до этого казалось незыблемо необходимым и крепко приковывало к себе, вдруг стало, ну как бы это сказать, альтернативой. "Можно жить в теле, а можно — свободно лететь. Интересно..."

Поначалу, вход-выход из тела были очень болезненны. Причем нельзя сказать, что болело что-то определенное. Ни голова, ни сердце, ни руки-ноги вроде бы не и при возвращении, то есть боль не имела физиологической природы. Больше это напоминало те неприятные чувства, которые получает назаметно для себя слегка задремавший человек. "Вроде бы только что все было хорошо, и вдруг — раз! Рывок-боль, и ты проснулся."

Наконец настал такой момент, когда Ярослав почувствовал, что теперь он может очень долго находиться вдали от своего тела. Осталось только найти дорогу в Правь. Стоило ему об этом подумать, как сразу же неподалеку появилась светящаяся воронка.

Волхв с любопытством огляделся. Воронка была абсолютно плоская, если смотреть в профиль, а в фас слегка напоминала тайфун, если на него смотреть сверху. Обойдя новинку кругом, Ярослав хмыкнул и решился. Стоило сделать шаг вперед, как исчезло все вокруг.

Душа неслась со страшной скоростью сквозь пустоту. Неизвестно, как себя чувствуют кошки, случайно забравшиеся в недобрый час погреться в сваленную в стиральную машину одежду, но наверное — очень похоже. Болтало страшно. Ярослав уже был готов окончательно раствориться в окружающем хаосе, как вперед показалось маленькое пятнышко света. Оно медленно росло, и Ярослав, надеясь что это коне пути, из последних сил рванулся к нему и...

Оказался в огромной библиотеке.

Библиотека поражала. Она совершенно была не похожа на те, в которых бывал в своем мире Ярослав. Те, общие, были скорее похожи на тюрьму для книг: обшарпанные, крашеные шаровой краской металлические полки, бетонный пол, безразличный надзиратель-библиотекарь, равнодушно выдающий литературу кому придется по первому требованию. Впрочем, те книги вполне соответствовали окружающему их мирку: дешевая бумага, полуободранные корешки, надорванные или выдранные по какой-либо срочной надобности нерадивым читателем страницы...

В этой было все не так. Начиная с атмосферы. Она потрясала. Казалось, что находишься не в библиотеке, похожей на виденную Ярославом в одном из боевиков, а в храме. Потемневшие от времени, уходящие вдаль стеллажи с книгами были сделаны из драгоценных пород дерева — дуба, кедра, лиственницы, красного дерева, украшены прихотливой резьбой и покрыты многими слоями лака. Да и книги, которые взирали, другого слова не подберешь, на посетителя, были совсем другими. Пергамент, золотое тиснение, драгоценная, тонко выделанная кожа, бархат, все это и многое другое подавляло посетителя.

"А ты достоин не то, что открыть, а просто прикоснуться ко мне?" — казалось, шептали Ярославу книги, подлинные хозяева этого места. Парень поморщился, и привычно сконцентрировался. То давление, которое он отлично ощущал другим, тем самым чувством, ему очень не понравилось. "Сейчас мы посмотрим, кто кого!..."

— Здесь это не сработает!— неожиданно раздался смутно знакомый, властный, тяжелый мужской голос. И действительно, сила как молчала в келье, так же безмолвствовала и тут.

— Иди уже скорее сюда. Хватит! Он прошел, брат...

— Вижу, вижу. Ты достоин. Иди.

В темноте, которую слегка рассеивал огонек свечи, (Ярослав обратил внимание на это только сейчас), появился другой источник света. Он быстро приблизился, отпихнул библиотечные стеллажи чуть в сторону. Света скачком стало больше, и теперь стало возможно разглядеть детали. Ярослав с интересом осмотрелся.

Около огромного камина, в котором важно потрескивали крупные поленья, в глубоких креслах с удобством расположились шестеро.

По центру, правым боком к камину, сидели немолодые мужчина и женщина. На вид им было лет по пятьдесят, но стариками их назвать было нельзя. Власть и Мощь потоком изливались из глаз сидящего мужчины, одетого в усредненно-шикарный костюм, который совсем не подходил к таким глазам. Скорее, этому мужчине больше бы подошли скипетр, держава и императорская корона.

Женщина была полной противоположностью своего мужчины. Какая-то ласковая, добрая и мягкая, домашняя. И сила ее была такой же.

Ближе всех к огню, так близко, что обычному человеку можно было и обжечься, сидел мужчина лет двадцати пяти. Огненно рыжий, непоседливый и очень подвижный он был одет в нечто похожее на декоративные кольчужные доспехи, а на коленях лежала сабля в богатых ножнах. В каждом его движении, в каждом повороте головы проглядывала великолепная пластика, но пластика бойца, а не танцора. И Сила. Сила проглядывала из глаз точно так же, как и у отца.

"Точно!" — Ярослав наконец сообразил, кого видит перед собой. "Боги! Это Перун, бог воинов и кузнецов, по центру Отец и Мать Даждьбог и Мара. Только вот почему в таком виде? Россы их не так представляют... Любопытно. Попробую угадать остальных. Так..."

Рядом с Перуном, утопая в подушках кресла, не доставая ногами до паркетного пола, сидела совсем еще девочка. Милый ребенок. Легкое платьице в желтенький в цветочек, торчащие из под него исцарапанные, по детски худенькие ножки, шаловливые глазки, вздернутый носик и растрепанная пшеничная коса. Такой же непоседливой, как и брат справа, она была в силу своего возраста, и ей явно не нравилась долгая прелюдия к разговору. "Ну старшие! Давайте скорее поиграем!". Только иногда из глаз выплескивались небольшие ручейки Силы, отчего образ беззащитного ребенка разбивался вдребезги.

"Лада. Богиня весны..."

Слева от Даждьбога чинно сидели старшие дети. Тут уже ошибки в определении кто есть кто, быть не могло.

Разодетый в меха и бархат, что дико смотрелось в кожаном кресле и в такой гостиной, сидел Велес. Чернявый, чем-то смахивающий на степняка, мужчина лет тридцати пяти. "Велес. Только что он так вырядился?" Не успел Ярослав додумать эту мысль до конца, как легкая рябь прошла по телу бога. Когда все устаканилось, то вместо по варварски пышной одежды, Велес оказался одет в дорогой костюм тройку, а из дополнительных аксессуаров появились изящные перстни и часы.

Сидящая женщина органично бы вписалась в любой светский раут. Открытое вечернее платье, немного, но дорогих, и со вкусом подобранных драгоценностей, холеное, неопределенно-молодое лицо, на глазах — стильные очочки. По каким-то причинам Мокошь взирала на Ярослава свысока, с некоторым превосходством.

— Э... Добрый... Ммм... Здравствуйте. — Смешался Ярослав. Поклонился. Впрочем, некоторая робость вполне тут была обоснована. Не каждый день с богами встречаешься.

— И тебе по-здорову. — Ответил за всех Даждьбог. — Присаживайся. — За спиной Ярослава возникло кресло чуть по проще, чем у хозяев. — Отведай от нашего стола. — Еще один короткий взмах рукой, и перед ними появляется стол застеленный белоснежной, прихотливо вышитой скатертью. Еще мгновение, и как на сказочной самобранке, стол покрывается изысканными яствами.

Конечно, путешественник не хотел есть. И как вообще может поглощать пищу бестелесная душа, Ярослав как-то не задумывался. Но прием пищи способствует расслаблению, тем более что и Даждьбог, и Мара составили гостю компанию. Остальные присутствующие, кроме Лады, которая озорным движением утянула со стола крепкое яблоко, стол проигнорировали. Наконец, насытившись, волхв откинулся на спинку от мгновенно исчезнувшего стола, и отпил глоток вина из кубка.

— Итак? — Спросил Даждьбог.

— Что, "итак"?

— Не мы к тебе пришли в дом, не нам и спрашивать.

— Ну... Как это все?

— Хм, — усмехнулся Даждьбог, — Вопрос, конечно, непонятный, но мы тебя разумеем. Мокошь, дочка, объяснишь?

— Да отец. — Старшая дочь поправила очки, и сразу же, несмотря на дорогие шмотки, стала похожа на стервозную школьную училку. Была у Ярослава такая в школе.

— Знаешь ли, в чем суть намоленности? — "Выучил ли ты урок? — послышалось ему в ее вопросе. — Нет? Два балла, садись!" — Если говорить о ней языком "сухой науки"? — продолжила Мокошь. И тут же сама ответила на только что заданный вопрос. — А означает она то, что мы, Боги, имеем полную и неограниченную власть над каждым атомом материи там, в Яви, а здесь вообще над всем. Прилагая соответствующую силу, мы можем сделать с окружающим наших молящихся миром все что угодно. Можем сделать дерево камнем, а железо — золотом. Можем разжечь пожар или превратить воду в лед. Можем дать силы стрельцу выпустить стрелу на пять перестрелов, а мечнику ударом меча разрубить воина в полной кольчуге. Можем, как ты сам это видел, поднять пустынный буран во влажном лесу. Там, куда приходят верующие в нас, мы и они можем все.