Темные Комнаты

* * *

Когда я открыл глаза, еще даже не рассвело. Во сне Лекси увлеченно сопела, что навело на мысль о насморке и на том, что носового платка у нее в помине нет. Я аккуратно сдвинул ее и встал, разминая затекшие конечности. Как странно. Мне ничего не снилось, только глубина и мрак... и странно сразу превратилось в страшно. Мне ничего не снилось впервые за все последнее время.

Я сделал несколько шагов, и колени заныли. Не от неудобного положения. Я не хотел выходить из комнаты, не хотел входить в соседнюю, не хотел ничего видеть. Наверняка все уже кончено, я не хотел этого видеть.

Еще раз оглянувшись на Лекси, я покинул комнату — до следующей остановки, у дверей спальни. Я уже было собрался нажать на ручку, но только уперся лбом в дверь, представляя, как медленно стягиваю льняную простыню и вижу рассыпавшиеся по постели волосы — полностью красные, как кровь. Не могу. НЕ МОГУ.

А через "не могу"?

Я открыл дверь.

Страх ушел.

Я даже не понял, что произошло, просто вошел, потому что ноги начали меня слушаться. Они делали вполне уверенные шаги до самой кровати, и только зажигая лампу, прежде чем заглянуть, я сообразил, что больше не чувствую цианид. Миндаль слишком горек, чтобы привыкнуть. А в комнате был лишь запах ванили, слабый-слабый, но от этого не менее отчетливый.

Я включил лампу и остановился у ложа.

Дэшил лежал близко к краю, хотя я был уверен, что положил его где-то в середине. Вчера мне пришлось залезать с ногами, чтобы укрыть его. Теперь простыня слезла с лица, одна рука была все еще на груди, а вторая — рядом. Я осторожно дотронулся до нее — холод, но не лед. Но главное волосы — они были все еще черными, а кайма по краю выросла максимум на полдюйма и остановилась.

Внезапно он шевельнулся. Не совсем внезапно, я этого ждал, хотя при таком неверном свете могло и показаться. Но не показалось, потому что он приподнял руку на груди, медленно перебирая пальцами, проверяя их гибкость. Я наклонился, и он что-то сказал. Слишком тихо, я уловил лишь движение губ.

— Что, Дэш?

Он поднял вторую руку к моему лицу, будто желая приблизить, дотронулся до щеки.

Я послушно наклонился еще ниже... и его руки сошлись в замок у меня на шее, потянули вниз. В них еще не было достаточно силы, чтобы удерживать, но этого и не потребовалось.

Как это было?.. Как я и думал БЫ, если БЫ вообще об этом думал. Если признать, что думал. Ваниль и миндаль, холодный шелк и теплый бархат, привкус смерти и запах солнца. И никак точнее — нет таких слов, не бывает... Сокровище. Радость. Счастье. Теперь мое?.. Консервативная (основная) часть меня восприняла этот поцелуй как искусственное дыхание, а остальной части на тот момент было просто наплевать.

Когда через неприлично долгих секунд десять я наконец отстранился, он открыл глаза — такие же сумеречные, как и прежде, только краснота на белках и темнота на веках.

— Двадцать один, — сказал он.

— А?..

— Мне уже двадцать один.

— Это значит, что я уже не распоряжаюсь твоими деньгами?

— Это значит, что теперь вас не посадят за растление малолетних.

Я рассмеялся — а что еще я мог? Это была шутка. А чувство юмора — совсем неплохой признак.

Прежде чем я нашел, что сказать, Дэшил закрыл глаза — руки соскользнули с моей шеи — и, кажется, снова заснул. Я лег рядом, не касаясь, только чтобы он чувствовал присутствие — на самом деле я совсем не собирался спать. Но мой организм решил, что предыдущее спанье в полусогнутом положении с Лекси не в счет, и отключился сам по себе.

Только в этот раз мне приснился сон.

Он начался с того момента, когда я отвернулся от полумертвой Шор, беззвучно упавшей в траву, и направился к веранде. Но на этот раз идти было все тяжелее, будто я преодолевал сопротивление густой и вязкой жидкости. А потом я остановился, потому что на веранде кто-то сидел.

В голове у меня было так же вязко, как и в ногах, и соображать казалось делом нереальным и даже где-то болезненным. Единственное позитивное ощущение — горьковато-ванильный привкус, оставшийся во рту. Не в состоянии напрячь мозги, я напряг зрение. Сначала я подумал, что это Натали, хотя у нее никогда не было таких длинных белых волос и от нее никогда не исходило сияние. Это сияние мешало смотреть, мысли вязли, и в конце концов я смирился.

— Что... ты... здесь делаешь? — спросил я. Слова вязли так же, как и мысли.

- Ох, глупый. Ну кто же еще позаботится о тебе? Ты запутался. Это хоть ты признаешь?

Я медленно кивнул. "Натали" сцепила руки вокруг колена и покачивалась, сияние волос все еще мешало хорошо рассмотреть ее лицо.

- Тебе надо что-то решать, Льюис, и решать быстро. Знаешь поговорку? "Коготок увяз - птичке каюк". А ты уже коготком не отделаешься. Ты уже увяз по самые...

— О чем ты говоришь?...

- О твоем подопечном, о ком же еще. Такие, как он, всегда подходят слишком близко раньше, чем ты заметишь.

— Я... тебя не понимаю, — я едва ворочал языком, но каждая мысль о реальности происходящего отдавала болью, и я снова оставил попытки.

- Все ты понимаешь. Ох, Льюис, знаешь, почему подобные тебе - редкость? Потому что они долго не живут. Ты по- прежнему доверяешь всем, кто тебе симпатичен, но к чему это приводит? Доверял Магнуссену - он тебя использовал. Доверял Шор - она предала тебя и чуть не угробила твою дочь. А что касается этого юного монстра...

— Не называй его так.

— Почему? — искренне удивилась "Натали".

— Ты его не знаешь.

- А ты? Знаешь?

— Ты... ведь не Натали, да?

- Ох, какая разница. Не отвлекайся, Льюис. Ты такой беспечный. Это дитя вскружило тебе голову - скатертью дорога, но не забывай - ты должен думать не только о себе.

— О чем ты?..

- Не о чем, а о ком! Подумай, а вдруг Лекси вырастет плохим человеком?

— Это бред, — возмутился я почти с нормальной скоростью. — И вообще. Он умер за мою дочь, я это видел.

— Не умер, — уточнила "Натали".

— Но он же не знал.

— Или знал?

Я тряхнул головой. Ваниль во рту сменилась металлом, солоноватым привкусом крови, будто я держал под языком медную монетку.

— Убирайся.

- Не забывай, он убил трижды. И вошел во вкус, раз сделал это даже с риском для своей жизни. Ты можешь сколько угодно говорить себе, что он защищал вас, но в глубине души ты знаешь, что это была просто месть. А если из мести он убил своего отца, то что он сделает с тобой, дай ты повод? И что будет с Лекси?

— Убирайся!

- Это ничего не изменит. Льюис, ты полный кретин. Тебя надо лишить родительских прав.

Я еще раз протестующе тряхнул головой и проснулся.

* * *

В этой комнате не было окна, но мои наручные часы извещали, что на улице предположительно вовсю сияет солнце. Было восемь. Я опаздывал на работу, а Лекси — в школу.

Лекси. Вот чьи ноги упираются мне в живот. Я поднял голову и увидел ее между собой и Дэшилом — ночью она нашла нас и теперь досыпала, обнимая его за шею. Их волосы сплелись пестрыми жгутиками — да уж, ей спалось получше, чем мне. Я вздохнул и потормошил ее.

— Александрия Стоун, у тебя полчаса.

Она что-то пробурчала, потом подняла голову:

— Пап... Я не сплю.

— Не поверю, пока не увижу.

— А Дэш спит.

— Ему не надо в школу, и у него гораздо больше времени, чем полчаса. Хотя, — я глянул на циферблат, — уже двадцать восемь минут. Я съезжу домой и привезу переодеться, а ты шевелись!

— ОК, — пробормотала она.

Я пошел в ванную и принял душ. Сон оставил после себя скверное послевкусие, такое скверное, что от одной мысли ломило виски и зубы. Поэтому душ был достаточно холодным. Выйдя, я еще раз подергал дочь за ногу, чтобы убедиться, что она все поняла.

— Доброе утро, — сказал Дэшил, приподнимаясь на локте и одной рукой пытаясь убрать с лица волосы. — О боже, Лекси! Ты в порядке?

— Да, я Лекси... — подтвердила та сонно, понятия не имея, из-за чего шум и почему ее душат в объятиях.

— Она в порядке, — я уже был в дверях, и то, что он проснулся, прибавило мне скорости. — Прости, мы опаздываем.

Я выскочил за двери, будто на хвосте у меня сидела стая бешеных вервольфов. Да, я снова оставил там дочь, потому что был уверен в ее безопасности, но скверное послевкусие от сна противно ныло: надо было забрать ее с собой, забрать, забрать... и я чуть не вернулся с полдороги. Однако часы и рациональная часть взяли верх, я добрался до дома, переоделся, захватил ее вещи и вернулся с рекордной скоростью, трижды нарушив ПДД. Неужели никто мне не говорил, что полицейский значок нам выдают совсем не в этих целях?

Когда я вернулся, они завтракали на кухне. Вернее, это можно было так назвать с большой натяжкой, потому что они гоняли ложками по столу "буковки", сопровождая это визгом и смехом. Узри сейчас Глэм свою безупречную кухню, она бы покончила с собой.

— Дети!! — рявкнул я. — Прекратить!!!

Они замерли, две пары совершенно бессовестных глаз, имитирующих испуг, но на деле не боящихся меня ни капли.

— Пап, ты видел, что у Дэша с волосами? Ну скажи, что ему идет!

— Александрия, одевайся и марш в машину, успеешь на второй урок! Устроили здесь черт-те что, ей-богу, как маленькие!

— Я все уберу, — сказал Дэшил и начал сгребать рассыпавшийся "алфавит" обратно в коробку, а потом шлепнул на стол губку, даже не догадавшись отжать. Я смотрел на него секунду, а потом вышел. Еще вчера я столько мог сказать, зная, что завтра не наступит... но оно наступило. Это не должно было ничего изменить, ничего из того, что я мог и хотел сказать вчера... но я просто ушел. Даже не попрощавшись, захватив только сумку-холодильник.

По дороге Лекси хранила какое-то коварное молчание, улыбалась, смотрела краем глаза, но на разгадывание тайн восьмилетних девочек у меня не осталось места в голове. Даже если эти девочки сами не знают, как прошлой ночью близки были к краю. Она не спросила ни про Шор, ни как оказалась дома — ее это совсем не волновало.

Блин, я что, сказал "дома"?..

А на работе нужно думать о работе. Я сам всегда так говорил, но так уж вышло, что сегодня проблемы меня занимали исключительно личные. В течение полудня, кроме резонных вопросов о фрагменте Бруно, меня спрашивали, где Шор (шеф), не заболел ли я (кто-то за соседним столом) и какого хрена я не смотрю под ноги (Хэнк Пирс). Потом шеф вызвал меня и ласково предложил воспользоваться моим последним отгулом, выторгованным за поездку к Дэшилу. Я тупо согласился и пообещал передать ему огромный привет — уверен, когда я его передам, все семейство шефа посетит один фешенебельный ресторан в центре города с особым меню. Удивительно, как меня еще не повысили за одну курьерскую работу...

Однако я поехал не домой, а в больницу, куда увезли Клинта Кейна. Его телохранители находились там же, но несколькими этажами ниже, в морге. Кейн же по непонятной причине был все еще жив — я даже подумал, что это поблажка от темной части Дэшила, его, Кейна, собственной части... пока не увидел весь набор.

Кейн лежал в отдельной палате, опутанный проводами, как муха в паутине. Не просто в отдельной — один на этаже, и это лишь отчасти было результатом его платежеспособности. Основная причина была в том, что он орал, не переставая. На него не действовали никакие успокаивающие ни в каких дозах, он замолкал, только чтобы вдохнуть воздух. Думаю, все здесь только и ждали, когда он сорвет голос, потому что не было ни диагноза, ни сколько-нибудь эффективного лечения. Он просто навсегда остался в своем страшном сне, и что бы ему ни снилось, оно имело с ним кровное родство.

Я слышал его вопли, даже когда закрылась дверь лифта, и в зеркале отразилось мое бледное, как творог, лицо. Будто это я видел кошмар, только наяву. Металлический вкус на языке не исчезал, напоминая об этом постоянно.

Черт, я понятия не имел, что мне делать.

Одна из череды странностей этого дня заключалась в том, что я хотел поехать к себе домой, а поехал совсем в другое место. И заметил это, уже въезжая в ворота. Я ехал в Бель-Эйр в полной уверенности, что еду домой.

Усомниться окончательно в своем рассудке мне помешал "бентли" Брианы во дворе.

Я вошел в сине-молочную комнату, достаточно хорошо освещенную, и там нашел их обоих. Память подсунула мне снимок сегодняшнего утра — Дэшил и Лекси, поедающие "алфавит" с молоком, но на этот раз это были Дэшил и мама, пьющие кофе. Готов побиться об заклад, что кофе варила она — и не потому, что Глэм умерла, а Дэшил не в состоянии даже со стола вытереть, а потому, что ей было бы приятно. Да и запах другой.

— Дорогой, тебя что, уволили? — спросила она, отставляя чашечку и показывая на место рядом с собой. — Что-то ты не очень выглядишь. Дэшил говорил, что ты плохо спал.

— Я замечательно спал, — поцедил я сквозь зубы, но рядом сел. Он мотнулся на кухню, принес чашку кофе и когда давал ее мне, пальцы подрагивали. Совсем как у меня когда-то.

Бриана глянула с укором, и я едва произнес "спасибо".

— Послушай, детка, мы тут поговорили, и нам пришла в голову отличная идея! — Она изящно поднесла чашку к губам, похожая на фарфоровую куклу ручной работы с неповторимой индивидуальностью. Волосы она уложила сзади, и попутно я заметил, что у Дэшила безупречная французская коса. С такой же от Брианы возвращается и Лекси.

— Идея? — переспросил я.

— Вам с Александрией обязательно нужно сюда переехать. Это прекрасный дом, — она положила руку мне на колено, пока я молчал в ступоре. — И недалеко очень хорошая школа, Лекси уже мечтает там учиться.

— Лекси?.. — снова переспросил я.

— Дэшил говорит, что она в восторге, — пояснила мама. — Правда, детка?

Я глянул на Дэшила, но он кивнул, не встречаясь со мной взглядом, а смотря аккурат в центр чашки кофе.

— Тут так одиноко, я сразу поняла, когда приехала! Представь, такой большой особняк. Не будешь же ты платить квартплату до конца дней, раз уж не хочешь, чтобы я тебе купила эту бетонную коробку. Ребенку всегда лучше в доме, и Дэшил со мной согласен, да, дорогой? К тому же ты по-прежнему распорядитель его имущества.

— Дэшил совершеннолетний, — сказал я уже напряженно.

— При чем тут это? — пропустила она мимо ушей мой тон. — Я читала бумаги, если ты не удосужился. Там сказано, что твои права бессрочны, потому что он денег сроду в руках не держал, правда, детка? Это если популярно.

Я ждал хоть одного его слова, но он молчал, будто язык проглотил.

— Так вы что, уже сказали Лекси?..

— Вообще-то это была ее идея, — впервые подал он голос.

— Она умница, — подхватила мама, — наша голова. Представь, теперь тебе не придется думать, кому за ней присматривать. Она только и говорит, как ей надоело шататься по одноразовым нянькам и твоим подружкам, когда ты задерживаешься.