Письмо, с которого все началось

— Слушай. Ты, — чтобы не сорваться на грубость Герта четко по отдельности выговаривала слова. — Кони у нас не железные. Раз говорят срочный, значит срочный!

Брат-охранник в раздумье чуть помолчал, а после выдал:

— Может, завтра приедете?

От подобных слов, я чуть с коня не свалилась. Ничего себе предложение?! Таким образом нас еще никогда не встречали.

У Гертруды поначалу даже чуть челюсть отвисла, но, кое-как справившись с собой, она выдавила:

— Ты что, ополоумел? — и уже увереннее продолжила: — Решетку подними, придурок! Мы не для того сюда две с лишним недели задницы мозолили, чтоб с тобой в воротах препираться!

Так, похоже сестра начала закипать...

— Ладно, — ответил охранник и ушел куда-то вглубь помещения.

Минут десять мы стояли и просто ждали, когда поднимут решетку, перегораживающую въезд. Наконец чудо свершилось, и она плавно поползла вверх. Я пришпорила жеребца и, пригнув голову, следом за сестрой въехала вовнутрь. Там никого не оказалось, похоже, братья убрались от греха подальше в караулку. Прежде чем попасть к подъемному мосту, ведущему за внешние стены монастыря, мы пересекли круглый двор предмостной башни. Звук лязгающих по брусчатке подков гулким эхом отражался от стен. Крутанув головой по сторонам, я невольно отметила, что у августинцев тоже все серьезно построено, не хуже чем у варфоломейцев.

Когда мы замерли перед рвом — мост оказался поднят — позади нас из неприметной дверцы вышел старший брат, начальник караула ворот. Он окрикнул нас, заставляя развернуться к нему, и, неспешно дойдя до нас, бросил:

— Письмо давайте.

'Ага, сейчас!', — зло подумала я, даже не собираясь доставать конверт. И уже в слух ответила:

— Приказано лично в руки.

Брат задумчиво стал рассматривать нас, заставляя меня невольно подобраться, как перед схваткой, поскольку если я чего-то не понимаю, то начинаю напрягаться и готовиться к неприятностям.

'Да что ж у них такое происходит?!', — мелькали мысли у меня в голове. — 'Сколько не ездила по другим орденам, отродясь подобного не случалось! А здесь, ну прямо сонное царство. Так не должно быть! Неправильно! Это боевой орден или буренки на выпасе?!'

— Настоятель сегодня не сможет вас принять, — наконец небрежно с показным безразличием выдал начальник караула.

Теперь мы с Гертой уставились на него во все глаза. Вроде нормальный, на солнышке не перегрелся, не лето — конец сентября все-таки. И на шлеме вмятин тоже не видно, значит, не ударялся. Может это у нас с головой не все в порядке? С какого перепуга настоятель будет докладываться старшему брату у ворот, что он не может принимать?! Хотя...

Если присмотреться внимательнее, можно заметить — начальник караула слегка нервничает и, похоже, не знает чего б такого еще нам ответить, лишь бы спровадить отсюда. Ну что ж. ты сам напросился!..

— Внутрь пропустите. Сестры по Вере крова и отдохновения просят, — произнесла я положенную фразу, после которой нам уже не могли отказать.

Сержант вздохнул, зачем-то поправил перевязь с мечом, одернул сюркот из зеленого сукна, и совершенно другим тоном выдал, словно воротами лязгнул:

— Заезжайте, — затем махнул рукой кому-то из наблюдающих за нами через бойницу и мост опустился.

Проезжая по деревянному настилу, я подумала, что и в этом монастыре меня ждет весьма странный прием. И точно! Едва мы попали во внешний двор монастыря, как увидели, что братья по-обычному деловиты: один спешил по своим надобностям, другой отчитывал нерадивого послушника, третий — подметал брусчатку. В итоге: спящая охрана и деловитая суета внутри, утвердили меня в мысли, что творится что-то непонятное.

У конюшен расторопные конюхи приняли уставших коней, а брат из прислуги тотчас проводил нас в гостевые кельи. Покои что нам отвели, не отличалась от предоставленных мне в ордене Варфоломея, разве были победнее: крест на стене деревянный и умывальная лохань — треснувшее корыто. Правда нам обеспечили все удобства в виде мытья и стирки, даже сытно накормили, несмотря на постный день, однако с ответом на просьбу: срочно передать пакет, странно тянули. А потом и вовсе сообщили, что настоятель сильно занят, и сегодня принять уже не сможет.

Когда зазвонили колокола, созывая всех на общую вечернюю молитву, мы с сестрой направились было к выходу, однако два дюжих брата настойчиво порекомендовали нам пройти в часовню для приезжих, и помолиться там в гордом одиночестве. Возмущаться не стали, но подобное положение вещей стало сильно настораживать. Среди священнослужителей нельзя было не допускать гостивших церковников на общую молитву.

Утро началось еще веселее. Сначала нас не пустили на утреннюю молитву, потом мы позавтракали в своих кельях. К обеду нас посетил один из старших братьев и сообщил, что и сегодня настоятель не сможет принять. К тому же как-то пространно заметил, чтобы мы ограничили свои передвижения флигелем для гостей, внешним двором и конюшнями, однако если неожиданно захотим уехать, то препятствовать никто не будет. Теперь уже у Гертруды, несмотря на ее безразличие к загадочным и непонятным вещам, начали появляться нехорошие подозрения. А к вечеру, когда нас вновь не позвали ни в столовую, ни в собор, эти подозрения сменились уверенностью.

— Ничего не понимаю! — возмущалась Гертруда, сидя перед сном в моей келье. — Такое ощущение, что нас специально не хотят принять.

— Специально, — подтвердила я, и, опустившись на краешек топчана, принялась затачивать фальшион4. — Вся эта история кем-то сочинена, очень хорошо продумана и закручена. И надеюсь, мы в ней имеем только малюсенькое значение. Иначе плохи наши дела.

— Это поди, варфоломейцы нам свинью подложили, — пробурчала сестра. — Вот задом чую, что они.

— Скорей всего, — согласилась я. — Однако это лишь наши предположения и только.

Закончив править фальшион, я отложила его в сторону и принялась за меч — все едино делать нечего, кроме как разговаривать, да точить оружие. Герта потянулась и поинтересовалась:

— Интересно, а долго нас здесь на полном пансионе держать будут?

— Пока мы второй день сидим, но завтра я попытаюсь что-нибудь придумать, — пообещала я.

Но и завтра ничего не получилось, и послезавтра тоже, и на следующий день. Настоятель то болел, то оказывался с инспекцией в комендатерии, или попросту был занят. В итоге мы уже пять дней безвылазно торчали в монастыре. Юозапа, наверное, совсем извелась в неведении о нашей судьбе. Единственным плюсом в этой истории было то, что за это время мы отъелись, отоспались и умудрились отлежать все бока.

Наконец я не выдержала, и, уговорившись с Гертрудой, решила вечером по темноте устроить вылазку во внутренний двор монастыря. Оглушив охранника, что стоял на выходе из гостевого корпуса, мы, прижимаясь к стене, осторожно пересекли внешний двор и практически подобрались к главным воротам. Задачу нам облегчила растущая луна, да и ночи в октябре весьма темные. Конечно, мы не считали, что нам удастся попасть внутрь, но и сидеть в бездействии было глупо — время поджимало. Естественно у ворот, что вели за внутренние стены, нас обнаружили: хотя решетка была поднята, часовые все равно никуда не делись, и грозный окрик заставил остановиться. Однако именно на такой вариант я и рассчитывала.

Подлетев к охраннику практически на расстоянии удара алебардой, я затараторила.

— У меня срочное письмо! Очень срочное!

Брат тот час развернул оружие поперек входа, преградив мне дорогу.

— Не велено! — пробасил он.

— Это очень, очень важно! — зачастила я еще больше, пытаясь сбить его с толку. — Вопрос жизни и смерти! Безумно срочное письмо для преподобного! Он его очень ждет! Его обязательно надо передать! Это письмо очень важное и для его преосвященства епископа Бернара, и для его высокопреосвященства главного маршала Урбана. Если ты нас не пропустишь, все пропало, его высокопреосвященство главный маршал Урбан об этом узнает и разгневается! — я старалась сыпать именами высокопоставленного духовенства как можно больше, в надежде что брат запутается, и вынужден будет пропустить нас.

— Не могу я... — видя, что он колеблется, я поднажала.

— Его высокопреосвященство главный маршал Ордена Варфоломея Карающего Сикст уже давно в курсе происходящего. А дражайший настоятель просто не знает о нависшей опасности! Ты знаешь, чем грозит промедление?! Великие наказания настигнут тех, кто хоть на миг замедлил появление этого послания пред светлые очи его высокопреподобия! — я несла подобную чушь, только чудом не сбиваясь при титуловании высшего духовенства.

Брат дрогнул. Конечно же, его никто не посвятил, почему именно нас пропускать не положено. На это я и рассчитывала. У нас был один-единственный шанс впихнуть настоятелю злосчастное письмо, иначе можно будет просидеть с ним здесь до скончания века. В итоге с ложилось более чем благополучно: брат, охранявший ворота, которого я окончательно заморочила, сам решил провести нас к преподобному Жофруа.

Мы торопливо пересекли внутренний двор, вошли в неприметную дверцу и принялись плутать по извилистым коридорам главной монастырской обители. По дороге нас никто не окликнул, поскольку решили: раз нас ведет брат, то так и полагается. Под конец наш сопровождающий чуть ли не бегом бежал, видимо страшился, что его отсутствие на посту будет обнаружено.

— Сюда, — он указал на большую двустворчатую дверь, к которой нас привел. — Обратно как?

— Отведут, — уверенным шепотом заявила я, и тут же пообещала: — Я расскажу о тебе его высокопреподобию... А он точно там?

Брат закивал.

— Точно, точно. Они с секретарем в зале Капитула сегодня свитки пересматривают.

Удивительная вещь! Любой брат или сестра в монастыре четко знают, где находится настоятель. Такое чувство, что подобное дается нам свыше: всегда знать, где начальство, чтобы не попасться ему на глаза.

Наш провожатый убежал обратно.

— Ну, ты даешь! — восхищенно шепнула мне Герта. — Такой отборной бредятины я никогда не слышала!

— Ш-ш! — зашипела я на нее. — Тихо! Сейчас войдем, стой рядом, делай хмурое лицо и ничего не говори, — проинструктировала я и потянула дверь на себя. — Господь, помоги!

В главном зале ордена, в этот час пустынном и слабоосвещенном, у края огромного стола сидели двое: настоятель и его секретарь. Настоятель высокий, слегка расплывшийся мужчина лет сорока в длинной темно-зеленой рясе и белом скапулире5, развернул перед собой большой пергаментный свиток, быстро пробежал по нему взглядом и с недовольством отшвырнул. Его секретарь, столь же высокий, но поджарый, чем-то похожий на журавля, с хрустом начал сворачивать пергамент. Понятия не имею, что они искали, но когда отворенная мною дверь скрипнула, как по команде обернулись, прервав свое занятие.

— Кто позволил? — медведем взревел настоятель, увидев нас в проеме.

Стараясь не упустить инициативу, я почти что вбежала в зал и зачастила, едва не проглатывая окончания слов.

— Ваше высокопреподобие вам, наверное, не доложили, но у нас спешное письмо от матери настоятельницы Женского Боевого Ордена Святой Великомученицы Софии Костелийской, — я протягивала ему сохранивший последствия нашей путаной дороги, слегка помятый пакет.

Настоятель сначала замер, помолчал немного, а потом произнес совершенно неожиданную вещь:

— Кретьен выйди!

Секретарь бросил недоуменный взгляд на настоятеля, но не посмел возразить и торопливо покинул зал. Я еще раз набрала полную грудь воздуха и вновь начала:

— Это очень срочный...

— Я слышал! — оборвал меня преподобный Жофруа. — Кто вас сюда пустил?

— Ваше высокопреподобие, — не сдавалась я, окрики чужого начальства на меня давно перестали действовать. — Прошу, примите пакет, он действительно очень важный.

— Ах, он очень важный? — вдруг как-то обрадовано вскинулся настоятель. — Замечательно! У меня нет подобных полномочий, чтобы принять письмо. Посмотрите на нем четыре печати, это означает особую секретность. Посланий такой важности я даже касаться не могу! — теперь уже я растерялась, не ожидая подобного выверта. Несложно было догадаться, что письмо у нас упорно не хотят принять, и просто тянут время. Но чтобы с такими хитростями... — Нет, нет, я не смею!

— Но это вам! — я продолжала упорствовать, с глупым видом протягивая ему пакет.

— Ни в коем случае! Письмо должен получить его высокопреосвященство главный маршал Урбан, никак не меньше, и никто — ниже саном! — в свою очередь как-то странно уперся преподобный.

До этого момента я не могла себе представить большого и очень сильного мужчину, облеченного немалой властью, столь глупым образом отказывающегося принять пакет. И даже прячущего за спиной руки, чтобы, не дай Бог, его не коснуться!

— Вам придется немедленно отправиться к нему! Все, ступайте!

— Погодите, — аж опешила я. — Где же я его должна искать?

— Маршал сейчас с посольством в Бувине по приказу Святого Престола, — сразу же ответил преподобный Жофруа. — Вам необходимо поехать к нему.

— Позвольте высокопреподобный?! — я чуть не сорвалась на крик. — Это же за территорией Церковного Союза, я прав не имею! Я оставляю письмо у вас.

Мы как два идиота пытались спихнуть друг другу злополучный пакет. Я мелкими шагами наступала на настоятеля, а он пятился от меня. Гертруда как ей и было велено, просто стояла и хмуро молчала для придания солидности.

— Не смейте! — едва не взвизгнул преподобный, когда я приблизилась больше чем на пять шагов. Вот орет! Словно это не письмо, а ядовитая змея! — Тогда везите его преосвященству епископу Бернару. Эй, кто-нибудь, проводите сестер!

— Я сейчас его здесь оставлю! — от бессилия что-либо сделать, я принялась угрожать настоятелю. — И никуда не повезу! У меня приказ!

— Не оставите!

— Тогда на пол брошу и уйду!

— Вы не посмеете, — почти ласково произнес он, резко сменив тональность. — Если вы его бросите, я прикажу своим братьям не прикасаться к нему. И оно будет лежать здесь до тех пор, пока я не отпишу вашей настоятельнице, как вы справляетесь с поручениями, и она взашей не вытолкает вас обратно за ним! И тогда вы вдвоем вернетесь, поднимете его и повезете дальше, куда я вам сказал!

Тут он меня уел. Подобный фортель я выкинуть не могла, мать с меня три шкуры спустит, если узнает! Я обязана передать пакет из рук в руки в буквальном смысле этих слов, таковы правила. И если преподобный не собирается его принимать, и перенаправляет дальше, мне придется ехать с посланием к следующему адресату, названному настоятельницей.

Я стояла в растерянности — в подобное положение попадать еще не доводилось — и все пыталась подобрать аргумент повесомей, как Гертруда подала голос, обратившись настоятелю:

— Ваше высокопреподобие! Есть еще одно письмо для вас, личное. Оно о сестре Агнесс.

— Нет! Никаких писем! — с жаром воскликнул настоятель, разве что руками не взмахнул.

— Но ваше высокопреподобие! Сестра Агнесс, должна вот-вот прибыть к вам в монастырь, это сопроводительное письмо, — попыталась пояснить старшая сестра.