Хотя отряды У-Шена — внизу Ожерелья, могут напасть и оттуда, попытаться захватить Осорэи. Отчаянной смелости шаг, но молодой полководец на это способен. Только средние земли им не удержать. Все разорят и уйдут, если не придет подмога. Ради того, чтобы навсегда укротить независимую провинцию, даст ли У-Шену это сделать Столица?
— Я бы не тратил силы, — сказал пожилой темный глава Тай-эн-Таала. — Они могут надолго взять себе часть северных гор, зачем терять людей? Думаю, Ожерелье прорвут в верхней части. Племянник постоит тут, не давая расслабиться нам, а потом поспешит на выручку дяде.
— Подниматься значит терять время. Сейчас У-Шену прямая дорога к середине провинции. Он не удержит ее, но...
— Разграбит? Ему не дойти до богатых городов, самого окружат — а в бедных деревнях брать сейчас нечего.
— Всякий хлам и отбросы поставляли во все северные крепости, это неспроста. На нижний конец никто нападать не будет, — перебил Асума, не дожидаясь позволения говорить.
— Но если это лишь способ отвлечь...
— Слишком дорогой способ!
— Верно, — голос Тагари впервые за совет раздался над залом, прокатился ветром, пригибающим травы к земле. — Тот, кто выбрал его, знал, куда будет направлен удар... и позаботился также о том, чтобы лишить оружейников их главы. А сам, чтобы уйти от подозрений, на эти дни сделал вид...
Воздух в зале сгустился до невозможности, в него будто подмешали глину и камни. Даже те, кто ничего не понял, напряглись. У одних на лице был страх, у других горячее любопытство. Звон раскатился по залу, отразился от стен и потолка.
— Простите мою неловкость, — напевно, с глубоким поклоном произнес один из Иэра, младший, тенью сидящий за отцом. — Я не доглядел — отломилась застежка браслета.
Хорошо отломилась, от души; серебряное зарукавье откатилось к стене и ударилось о напольную вазу. Кэраи быстро глянул на Тори — тот был даже и не бледным уже — нежно-зеленым, в цвет их родового флага и молодой травки. А Тагари смотрел в пол и не шевелился.
— И я прошу прощения за неловкость моего сына, — поклонился старший Иэра. — Он, получив столь важное приглашение, так опозорил семью и больше не может здесь оставаться.
И, дождавшись, когда торопливый слуга покинет зал, унося безделушку, а шаги его и сына стихнут в коридоре, продолжил:
— Принимая к сердцу тяжесть сегодняшних новостей, я просто не могу остаться в стороне, и с глубоким сожалением, что не сделал этого раньше, предлагаю денежную помощь от нашего Дома.
Судя по кислым лицам еще нескольких богачей, подобное предложение их не порадовало. Теперь и им придется раскошелиться, чтоб прослыть патриотами.
Совет закончился, когда прозвучали все мнения, и, повинуясь кивку Тагари, слуга ударил в гонг. Медный тягучий звон проплыл по залу, словно стирая следы недавних голосов.
Кэраи тоже направился было к выходу — вряд ли брат захочет с ним сейчас разговаривать. Уже в коридоре был, но прозвучало негромкое "Останься". Негромкое, но отлично слышное — все-таки голос у брата был поставлен отменно.
Не успев еще вернуться в зал, увидел рядом с собой обоих из Охряного Дома. Обменялись поклонами — у Иэра длиннее и глубже, как по рангу положено, только глаза уж чересчур понимающие. Особенно у отца почтенного семейства.
Ах ты... рыба изворотливая, неожиданно тепло подумал Кэраи. Кто же изобрел этот трюк с браслетом — старший, подтолкнув сына, или тот сам? Так или иначе, ничего непоправимого не прозвучало, навострившие уши выводов сделать не успели, а предложенные деньги... интересно, можно ли их расценивать как взятку господину генералу? Почему-то этот богатейший Дом, вечно сидящий в своей норе, вдруг сделал ставку то ли на самого Кэраи, то ли на обоих братьев сразу, если все-таки не передерутся.
Ну, спасибо. Причем от души.
Генерал выглядел так, словно уже находился там, в крепостях, и ненадолго вынырнул из сражения. Не было на нем ни крови, ни копоти, и в руках не блестел клинок, но война все равно стояла рядом, держала над его головой свое знамя.
— И давно ты с ними сговорился? — неожиданно ровно спросил, и даже далеких раскатов грома в голосе не прозвучало.
— Насчет чего? — спросил с видом полной невинности.
— Насчет денег. И почему они, черви драные, до сих пор ускользали... Порой я думаю, что одна реальная власть и сила — не так уж плохо. Никаких тебе местных богачей. Захотел — дал денег, не захотел... Еще лучше в прежние времена. Надо — пошел и забрал.
Даже на расстоянии чувствовалось, какой жар от него исходит. Не заболел ли? Очень неприятно усмехнувшись, Тагари спросил:
— Интересно тебе, что за послание принесла столичная почта? Шпионы ведь не расскажут об этом.
Разумней всего показалось молча кивнуть.
— Это пока не приказ. Бывший друг юности уведомил, что господин военный министр Яната почти уже добился назначения на мое место некого своего родича.
— А ты что ответил?
— Пусть катятся в задницу. Если сюда пришлют человека, верну его обратно в упакованном виде. На первый раз — живым. А если сразу направят с войском, то здесь будет гореть каждая деревушка.
Тагари витиевато выругался. Покосился на брата:
— Я тебе по-прежнему не доверяю. Но если ты все-таки ни при чем... Мне нужно одолеть Мэнго, тогда не рискнут сместить победителя. Эту землю я никому не отдам. Придумай, как сделать, чтобы все, кто может держать оружие, захотели сражаться, — все те, кто бегут сейчас. Я могу набрать людей, могу заставить драться, но победить они должны сами. Ты не веришь в знамения и приметы — так используй их, сочини сам, что угодно, лишь бы ополченцы сами пошли ко мне. Моих солдат, верных, не хватит.
Почему-то вот именно сейчас, заговорив о сражении, Тагари уже не выглядел грозным и устрашающим. Мрачным был, это верно, но привычно уже — с начала осени он и не улыбнулся ни разу. Незримое кроваво-угольное знамя над головой померкло; не то серьезная угроза, не то нежданное денежное подспорье заставило вспомнить родство.
Кэраи глянул на старинный меч — отсюда, с расстояния в десяток шагов, лезвие кажется тускло-красным, так отражается на нем свет от занавеси. Тагари снова заговорил:
— Думай, запускай своих шпионов, пусть они отправятся во все уголки. Мне нужно, чтобы это было сделано как можно скорее. Поднимай легенды, все, что угодно, — повторил генерал.
Одну легенду ты собственноручно пришиб, подумал младший. Вот бы кого сюда — он управлялся с людскими страхами и чаяниями, как гончар с хорошей глиной. Неожиданно мелькнула веселая мысль — даже если Энори и впрямь воскресший нелюдь, как уверяла та красавица, сейчас точно не позвать на помощь: если вдруг и ответит согласием, потом лет сто расхлебывать. И не расплатишься... таким ведь не деньги нужны.
Вспомнилась отчего-то давняя встреча возле ущелья, там, где строили мост. Как Энори встречали рабочие, с какими лицами! Не надо никаких флагов, хвалебных возгласов и внешних знаков почтительности. Если солдаты хоть на треть так верят своему полководцу и любят его, он сможет завоевать полмира.
**
Спускаясь по ступеням дома Таэна, Хоиру Иэра, хлипкий, разряженный, самого еле видно под золотым шитьем, поравнялся с Тори и возвел глаза к небу:
— То, что господина Аори Нара сегодня не было между нами, это и вправду такая печаль. Надеюсь, он поправится. Все же один из столпов провинции, не какая-то мелкая сошка, имя которой назавтра не вспомнят — вы же со мной согласны?
Тварь изворотливая. И сыночек сзади стоит, с постным видом поправляет браслет — застежка, видимо, уже починилась. Сама.
Догадалась эта семейка или пытается укусить наудачу? Тори не даст им повода для радости.
С лицом еще более постным, чем у собеседника, он рассыпался в сожалениях и пожеланиях больному скорее снова стать в их ряды. Распрощались. Остановился во дворе у носилок, поднял голову, приоткрыв рот — что-то защемило в груди, пить захотелось. Может, хоть снежинки, попав на губы, утолят жажду.
— Домой.
Тяжесть в груди не отпускала, будто каменотес трудился под ребрами. Так знают или не знают? Всегда был хорош в этих играх, мог одолеть любого. Но сейчас все как-то особенно муторно. И столько усилий напрасно, и посол все это время поддерживал Нэйта. Провели, как деревенского дурачка.
...Он был тогда в отчаянии и очень напуган. Одно дело устранить ту самую мелкую сошку, другое — собственноручно подсыпать яд главе равного по значению Дома. Но Аори Нара уже загорелся расследованием, этот человек не умел останавливаться на полпути. В молодости он возглавлял Северную крепость, вершину Ожерелья. Его настолько боялись бандиты, и хинайские, и рухэй, что покидали деревню, ничего не тронув, едва лишь узнавали о приближении отряда Аори.
Но так сложилось — он умрет не от меча или стрелы, а от болезни, вызванной ядом. А все потому, что иначе смерть бы взяла весь Дом Аэмара, мужчин уж точно всех. Тори спасал не только и не столько себя, сколько сына. И вот, судьба все равно отняла его. А вот Аори пока еще жив...
Было понятно — сильный организм сумел победить отраву, иначе трех дней бы хватило, отправить его к предкам. Но, видно, яд потянул за собой что-то другое, и лекари не обещают хорошего.
Слишком много волнений было, и вечер Тори выбрал провести с семьей. Знал: решения лучше принимать на ясную голову, и желательно в добром здравии. А враги только и ждут, как он забеспокоится и допустит ошибку. Нет, сегодня только семья.
Пошутил с младшими с дочками, поиграл в "Цветок дракона" с Майэрин — девочка вот-вот и обставит отца, не зря позволял ей столько читать. Обсудил с женой городские сплетни. И вот уже она ушла на свою половину, и почти все огни в доме погасли, а он все сидел за столиком подле кровати, не ложился. Тяжесть в груди никак не отпускала. Передвигал фишки по неубранной игровой доске. Прислушивался напряженно.
Чутье на опасность у Тори было — другим на зависть. И сейчас очень уж не нравился ему вечер, половинка луны в приоткрытом окне поблескивала металлом, и во рту был привкус не то железа, не то яда — того, подлитого в питье...
По его указанию слуги осмотрели все комнаты господина — ни следа присутствия постороннего, каждый сухой цветок своем на месте в напольных вазах. Но чутье во весь голос вопило — не оставайся тут, в своем собственном доме.
Но после совета и перенесенного потрясения Тори не в силах был отправиться на ночь куда-то еще. Дом охраняют, приказать слугам остаться в его покоях с оружием — вот и все. Никто не отправится убивать казначея провинции, взяв с собой десяток человек. Очень уж много шума. А одного — перехватят.
За прикрытыми веками проплывали картинки, и все они были малоприятными. Вот искаженное лицо генерала — он ведь хотел уже сказать непоправимое. Если бы не эти проклятые охряные угри-Иэра... Они не захотели поддержать самого Тори, и всегда трусливо прятались, а сейчас вылезли из своей глины, словно под ними костер развели. Они не сочли достойной его умницу Майэрин... и осмелились намекнуть...
Но теперь вместо соратника получат врага. Кайто больше нет, но, по чести сказать, подмогой он не был. Может, чуть повзрослев... Эх, сынок. Запереть бы тебя, идиота. Ведь ясно, куда и зачем поехал в тот черный день...
Годы и волнения взяли свое — Тори задремал. А когда проснулся, насторожила его тишина. Слуги-охранники были на месте, но бессовестно дрыхли. Погасли лампы, висящие возле окна и двери; оставались только две возле самой его кровати. Холодный белый и теплый оранжевый свет делили комнату: там, в дальнем углу, узор теней был причудлив, словно сплетенные ветви.
А в узоре... нельзя не узнать.
Небеленый холст — одежда мертвых — была на нем. Ткань эта... и такое же молодое, как у сына, лицо. Тори раскрыл было рот, но ни звука не вырвалось — словно у рыбы, выброшенной на берег. Сил позвать слуг не хватило. Под рукой не оказалось ни одного оберега — никогда не верил в их силу.
— Доброго вечера, почтенный господин Аэмара, — прошелестела ночь. Почему он никогда не замечал, какой у этого человека был странный голос?
— За... зачем ты пришел? — едва разомкнув губы, спросил хозяин дома.
— За тем, что мне обещали.
— Тебе... ничего...
— Ваша дочь, — голос был тихим, лился, как лунный свет по сухим листьям. — Скольким еще женихам, после меня? Верните первому.
Старший Аэмара забыл, что рядом сидят, прислонившись к стене, и спят еще три человека. Словно он сам и ночной гость были сейчас в ином месте, во сне или в мире умерших.
Призрак не приближался к нему — оставался в полутьме, сам был ею. Судьба уже отняла у Тори сына... он не может потерять еще дочь.
— Майэрин не для тебя, — прохрипел он.
— Ни я, ни ваш Дом не взяли свое слово назад. Значит — моя.
— Не получишь. Я сумею... защитить свою девочку...
— Она сейчас спит, и рядом только служанка... Хотите взглянуть на них?
Взглянуть? Спит? Или же...
Холодом пронзило насквозь. Тело стало неимоверно тяжелым. Под кожей лица медленно начала разливаться багровая краска. Привстал, намереваясь и с призраком сражаться за дочь — и согнулся, сползая обратно в кресло.
Многие думали, что у Тори Аэмара сердца не было вовсе, вместо него медный кувшинчик, в котором плескался хитрый и скользкий тритон. Но все-таки было, раз остановилось, не выдержав.
Глава
Поземка вихрилась у конских копыт, и казалось — ноги у лошадей в тумане, как у призраков. Всадники и были призраками: никто не должен был их узнать ни по дороге, ни здесь, в предгорье Эннэ.
Войска рухэй ждали по другую сторону границы, и Энори сейчас ехал к ним. Доверенному слуге Камарена поручили важное дело: передать его одному из лазутчиков, офицеру У-Шена. До племянника было куда ближе, чем до дяди.
В другом случае Ангет Пулан явился бы на эту встречу, а затем покинул страну, дожидаясь хозяина, который тоже готовился бы к отъезду. Но придется вернуться в Осорэи, и быть там какое-то время, хоть Пулан и считал задержку чистым самоубийством.
Этот... провидец, которому никогда не доверял, пообещал — в дороге слежки не будет. А почему верный слуга на несколько дней пропал, хозяин сумеет объяснить всем любопытным.
Отослать бы Энори к посланцу рухэй одного или с кем-нибудь из младших слуг Камарена, выдав оговоренный для встречи знак, тем более что дорогу указывает он. Только необходимо знать, слышать лично, что такого перебежчик наговорит дикарям загорным. А такие тайны не доверяют кому попало. Вот он едет довольный, лицо порозовело от мороза, глаза блестят, головой вертит по сторонам. Чему столь радуется? Капюшон сбросил, и черные пряди волос перемешались с белым мехом. Как есть сорока, только вместо яркого и блестящего тащит к себе чужие тайны.
Холмы понемногу становились все выше, а овраги между ними шире и глубже. Никто на путников внимания не обращал. Предгорье Эннэ, еще сутки пути, и будет красавица Тай-эн-Таала, белая жемчужина Ожерелья...
Вот и развилка — если прямо ехать, то попадешь к крепости, но им надо свернуть к востоку. Там ждет посланец У-Шена.
