Лебедев изумился:
— О чем вы? Дело ясное, как дважды два!
— А сколько будет дважды два?
— То есть как сколько? Четыре, конечно!
Абакумов с сомнением покачал головой:
— Евреи на этот вопрос отвечают не так.
— А как? — удивился Лебедев.
— "А сколько нужно?" отвечают.
— Мы не можем держать эти протоколы, — напомнил Лебедев, немного смутившись оттого, что почувствовал колебания шефа. — Их необходимо немедленно отправить в Инстанцию.
Абакумов странно взглянул на подчинённого, но согласился:
— В этом ты прав.
Оставшись один, Абакумов еще раз просмотрел протоколы. Дело было, конечно, ясное. И возникло оно не само по себе, хотя и без прямого указания Сталина. Впрочем, Абакумов достиг своей должности и удерживался на ней лишь потому, что умел предугадывать заранее мысли и желания Хозяина... Только не расценит ли Сталин подготовленное им досье на долгое время бывшего неприкасаемым Михоэлса, как попытку Абакумова подтолкнуть решение по своему письму о националистических тенденциях в деятельности ЕАК? Письмо уже год лежало у Сталина, но пока Хозяин не упоминал о нем. Протоколы допросов Гольштейна и Гринберга конечно заставят Сталина вспомнить о той старой докладной Абакумова. Не очень ладно получалось.
Был и второй момент. Разговор Молотова и Михоэлса, расшифровку которого недавно дал Абакомову прочитать Сталин. Михоэлс зачем-то снова был нужен Сталину. Здесь была какая-то большая игра. Требующая абсолютной секретности. Абакумов выполнил приказ Сталина обеспечить эту секретность: начальник опергруппы капитан Евдокимов и звукооператор лейтенант Миронова, единственные из посторонних, кто был в курсе Сталинских планов из записанного разговора Михаэлса с Молотовым, во время недавней служебной командировки на Западную Украину "случайно" подорвались на "бандеровской" мине. Погибли при выполнении боевого задания. Оба приставлены посмертно к боевым наградам...
Нет, здесь все не дважды два. Очень даже не дважды два. С Михоэлсом у хозяина явно возникли проблемы. Абакумов это почувствовал во время их недавнего разговора со Сталиным: хозяин явно засомневался в артисте. Если бы не эта смутная догадка, Абакумову и в голову бы не пришло спрашивать у арестованного Гольштейна, считает ли он Михоэлса сволочью и подлецом, а все признания этой "интеллигентской мокрицы" были бы целиком на совести "забойщиков" (хотя само такое понятие — "совесть" с этими костоломами "не монтировалось"). Один из них, следователь Шишков, хвастался: "Меня как учили на следователя? Запирали в кабинет с "клиентом", в руку давали ножку от стула и говорили, что не выпустят, пока не получу от "стола" (подследственного) полного признания во всех преступлениях. И получал!". Эти от кого угодно могли получить признание — в чем угодно. В ясных делах это не имело значения, только ускоряло ход следствия, а вот в делах неясных, политически сложных могло оказаться чреватым. Если бы такие "забойщики" работали в "Смерше" в войну, из этого не вышло бы ничего путного. Там нужна была правда, а не признания ради признаний. Но сейчас мирная жизнь наступила и время более изощрённых политических игр. И Абакумов нуждался в сильных и надёжных козырях. Потому что спинным мозгом ощущал, что Сталин в любой момент может осведомиться: нет ли у него материала на "главного еврея СССР". И тогда эти протоколы помогут Абакумову стать на шаг ближе к Сталину, и дадут преимущество в смертельно опасной игре против Берии и других сильных противников, мечтающих получить от Хозяина его голову. Но для этого в показаниях подследственных всё должно быть поверено железной логикой.
К осени 1947 года генерал-полковнику госбезопасности Виктору Абакумову приходилось серьёзно заботиться о собственной безопасности. Кольцо недругов вокруг него становилось все более плотным и грозило вот-вот окончательно сомкнуться. Недоброжелателей у Абакумова хватало и в те времена, когда он возглавлял военную контрразведку СМЕРШ. Но после его назначения в мае 1946 года министром госбезопасности СССР число влиятельных врагов стало критически опасным. Берия, был взбешен тем, что бывший заместитель, став главой Лубянки, перестал прислушиваться к его указаниям. Мало того, за первые несколько месяцев своего руководства Абакумов снял с руководящих постов в МГБ почти всех ставленников Лаврентия Павловича и заменил их своими смершевцами.
Но особенно жестко враждовали с Абакумовым руководители МВД — министр внутренних дел и его первый заместитель Иван Серов. Глава Лубянки добивался передачи в свое подчинение одного подразделения МВД за другим — правительственной связи, внутренних войск, желал прибрать к рукам общую картотеку агентуры. В конце концов даже милиция стала подразделением МГБ. Естественно милицейскому начальству не могло понравиться чрезмерное укрепление конкурента.
Из-за постоянных интриг над головой министра госбезопасности начали сгущаться тучи. Ему срочно нужно было раскрыть какую-нибудь опасную шпионскую или террористическую сеть — одержать такую победу над врагами народа, которая могла бы обеспечить особое расположение Сталина. Например, разоблачить международный еврейский заговор. Сделать мнимый заговор еврейским Абакумов решил, основываясь не только на опыте нацистских коллег, но и на знании нюансов семейных отношений Сталина. Единственной официальной еврейской организацией в СССР был Еврейский антифашистский комитет (ЕАК).
В половине двенадцатого ночи 9 декабря 1947 года Абакумов доложил "дело Михоэлса" Хозяину. Уже в начале первого в кабинет Сталина привезли его дочь Светлану. Вскрытый еврейский заговор не мог не заинтересовать Сталина. Потому что давал ему возможность поставить на место зарвавшихся соратников — Берию и Молотова. Но было тут ещё что-то... о чём Абакумов мог лишь догадываться.
Тем не менее, эту партию у Берии, Ивана Серова и прочих врагов, Виктор Абакумов выиграл.
Но пройдёт ровно пять лет и в следующей важной партии он потерпит сокрушительное поражение. Не хватит звериной интуиции, чтобы угадать за жалобой заведующей кабинетом кардиографии кремлёвской больницы Лидии Тимашук опасную перспективу. Скромный врач-кардиолог Тимашук жаловалась министру Госбезопасности, что уважаемые профессора медицины, лечившие самого Сталина, при обследовании не заметили у любимца вождя Андрея Жданова инфаркт миокарда, от которого он через три дня умер. Из-за конфликта с корифеями медицины по поводу неправильного диагноза Жданову Тимашук уволили из кремлёвской больницы. Но то ли Абакумов посчитал жалобщицу типичной кляузницей, то ли побоялся трогать до поры пользовавшихся доверием вождя светил медицины... А может, решил приберечь этот козырь для другого случая... Одним словом жалобу министр госбезопасности положил под сукно. И совершил ужаснейшую ошибку в своей жизни. Ибо Берия таких промахов врагам не прощал. На этот раз он безупречно разыграл еврейскую карту (большинство обвиняемых светил медицины были евреями). Когда обиженная Лидия Тимашук, не получив поддержки в МГБ, отправила жалобу в ЦК, там её услышали. Берия сумел выставить Абакумова в глазах ставшего к старости чрезвычайно подозрительным Сталина покровителем врачей-отравителей, "организаторов нового сионистского заговора", "подлых змей, свивших себе гнездо под боком у Кремля, задумавших отправить на тот свет самого вождя и ближайшее окружение из ЦК". Грянуло "Дело врачей", началась подготовка к последнему прижизненному кровавому процессу Сталина, которому остались на этой земле считанные недели. Готовилась массовая депортация советских евреев. Только теперь уже не в Крым, а в гораздо более суровые климатические условия.
За пышущего здоровьем красавца-мужчину, молодцеватого генерала, которого ещё недавно обожали женщины и до дрожи боялись мужчины — Виктора Абакумова, взялись собственные подчинённые-"забойщики". Они быстро превратят, свергнутого из своего шикарного кабинета на втором этаже в пыточные застенки, Абакумова в сломленного старика-инвалида, начинающего дрожать, как лист на холодном ветру, стоило следователю повысить на него голос...
Но это случится ещё через пять лет. А пока Сталин был доволен своим выдвиженцем. Теперь оставалось решить судьбу Михоэлса.
Глава 231 "Киносеанс с Хозяином"
Перед сном Сталин любил посмотреть кино. Обожал подростковое с лихо закрученным сюжетом, колоритными героями, масштабным экшеном. При этом очень ценил эксцентричные комедии в голливудском стиле, в своё время горячо одобрил появление в СССР трюкового мюзикла Григория Александрова "Весёлые ребята" (1934). И всё же больше всего обожал боевики. К примеру "Чапаева" готов был пересматривать бесконечно. Причём порой дважды в день, будучи при этом совершенно увлечён происходящим на экране, словно мальчишка.
Так что в основном вождь предпочитал отечественное кино, но по настроению мог посмотреть чего-нибудь импортное. В этот раз специально для главного зрителя страны был закуплен в США новый фильм, который накануне доставили самолётом в Москву вместе с дипломатической почтой. Иосиф Виссарионович в компании ближайших соратников Молотова, Ворошилова, Когановича и Жданова отправился в кинозал. Специально для Хозяина на втором этаже, рядом с кабинетом, был устроен в 1930-е годы кремлевский кинозал — с мягкими креслами и четырьмя самыми современными проекторами в будке киномеханика (два для подстраховки). Как настоящий киноман, Сталин всегда занимал место в первом ряду. Он был главным зрителем, цензором и как тогда писали "продуссером" советского кино.
Сталин вошёл бесшумно, на ногах его теперь были войлочные чувяки, традиционные кавказские мягкие туфли без каблуков. Лишь в последние годы стареющий вождь полюбил такую "пенсионерскую" обуви. В них он напоминал матёрого тигра на мягких лапах подкрадывающегося к добыче.
Кремлевские киносеансы начинались поздно, не раньше девяти вечера, и заканчивались часто под утро. Сейчас на часах было без пятнадцати два ночи, но соратники давно привыкли к совиному расписанию вождя и сонливости не чувствовали, разве что лёгкий аппетит. К их приходу на столиках между креслами теснились блюда и вазы с закусками: жаренными цыплятами, котлетами, пирожками с разной начинкой; а также горками жареного миндаля, клюквы в сахаре, бутербродов с красной рыбой, осетриной, икрой. Много было напитков, как алкогольных, так и безалкогольных.
Роль киномеханика исполнял сам председатель Комитета по делам кинематографии при Совнаркоме СССР Иван Григорьевич Большаков, который лично привёз коробки с импортной картиной. О себе он так и говаривал: "Я всего лишь извозчик, перевозящий коробки с кинолентами". Хотя на самом деле был фигура прелюбопытнейшая. Член ВКП(б) с 1918 года Большаков тем не менее партийным стажем и высокой должностью не кичился. На посту киношного министра Иван Григорьевич сменил бывшего чекиста Дункельского, которого сняли всего через год за развал работы. Другого предшественника Большакова старого большевика аж с дореволюционным стажем Бориса Шумского и вовсе расстреляли за "попытку организовать в просмотровом зале в Кремле террористический акт против товарища Сталина". На самом деле Шумский поплатился за то, что поспешил принять оргрешение об увольнении Сергея Эйзенштейна с работы (даже подготовил проект постановления ЦК по этому поводу). Да того самого знаменитого режиссёра Эйзенштейна, автора "Броненосца Потёмкина" и провального с точки зрения власти фильма "Бежин луг". Однако Сталин не любил, когда кто-то бежал "впереди паровоза", то есть принимал за него окончательные решения; слишком большую самостоятельность представителей старой большевистской партии товарищ Сталин считал её главным пороком. А такого калибра творцы, как Эйзенштейн, которого ещё вполне можно было "перековать", ему были ещё нужны. Словом, Шумский взял, как говориться, не по чину, и после этого его песенка была спета...
Большаков был совсем другим — в высшей степени человеком толковым, грамотным, знающим и очень исполнительным. В сложных аппаратных играх старался ни чью сторону не принимать, а полагаться на житейскую мудрость, знание нравов кремлёвского двора и непростых изгибов характера Хозяина. Большаков быстро усвоил, что довольная улыбка вождя и даже его гомерический хохот, который стоял на очередном ночном просмотре новой советской комедии, ещё ничего не означают. В любой момент в голове вождя может что-то щёлкнуть и человека вместо заслуженной награды, отправят валить лес за полярный круг.
Вон совсем недавно талантливый режиссёр Всеволод Пудовкин едва не поплатился за то, что в своём фильме об адмирала "Нахимове" чрезмерно увлёкся искусством и забыл о вкусах главного кинозрителя. В результате 11 мая 1946 года появилось грозное постановление секретариата ЦК ВКП (б) о фильме "Адмирал Нахимов". "Секретариат ЦК! — это был такой эвфемизм. Сталина, смотревшего всё кино, которое готовилось к выходу в широкий прокат, страшно взбесило что в фильме, по его мнению, много всякой "чепухи" — танцев, скучного матросского труда, картин стихии моря, зато недостаточно показано боевых сцен и крайне мало идейно выдержанных героико-патриотических речей матросов и адмиралов, обличающих вредоносную политику царизма и европейского империализма.
К счастью Пудовкину позволили всё быстро исправить и ему удалось, используя всевозможные комбинированные съёмки, вытянуть Синопское сражение до нужного размаха и нафаршировать картину нужными вставками. В частности, чтобы порадовать вождя Пудовкин доснял талантливого Рубена Симонова в роли турецкого адмирала Осман-паши, отлично показав сцену его пленения. А то, что в страшной спешке пленный Осман-паша вручает Нахимову не свой знаменитый морской палаш, который хранится в музее Севастополя, а где-то второпях найденную кавалерийскую шашку, так это уже снимал другой Пудовкин, который в таком ужасе бросился переделывать фильм, что требовать от него вдумчивого отношения к материалу, мог только человек глупый. А Большаков глупым не был.
Правда, фильм, следуя политико-подростковым указаниям Сталина — правильная идеология и побольше "пиф-паф", — всё равно утратил режиссёрскую тонкость и художественную правду, зато и режиссёр, и министр сохранили головы на плечах. А это важнее любого кино. А потому с Хозяином всегда надо быть настороже, готовым уловить его малейшую прихоть или недовольство.
В свою очередь для вождя Иван Большаков был обычной обслугой, "главным придворным киномехаником", некой принадлежностью просмотрового зала, которая оживает только при ответах на вопросы по ходу просмотра. А вопросы бывали самые неожиданные. Вождя мог заинтересовать тип промелькнувшего на экране паровоза или анкетные данные актрисы, внесённой в титры самыми мелкими буквами. Но у энциклопедически подкованного Большакова всегда был готов чёткий доклад. Он вообще умел отвечать "с листа", не заглядывая в записи. Что, как известно, вождь очень ценил. Не случайно во время войны Сталин отдавал предпочтение штабистам, которые могли ему наизусть доложить оперативную обстановку.
В этот раз Сталин тоже как обычно задавал Большакову вопросы. Американская кинокартина не имела синхронного русского перевода, поэтому в зале присутствовал молодой сотрудник министерства иностранных дел, который озвучивал актёров. Но Сталина, как всегда интересовали не только перипетии сюжета, но и второстепенные детали.
