Между собранием сочинений Сталина 1937 года и книгами Брежнева "Малая земля" и "Целина" Антон Павлович заметил знакомые корешки романов Василия Яна; у него в домашней библиотеке тоже имели фундаментально написанные серии этого автора о Чингисхане, Батые, Александре Невском. В семидесятые книги Яна добывались с большим трудом, обычно выменивались на макулатуру — был такой советский способ пополнения личных библиотек книжным дефицитом. Правда, сегодня Ян, как и большинство советских эпических авторов, почти забыт, ибо писал он часто в угоду власти (не случайно был при жизни награждён сталинской премией первой степени, что для бывшего колчаковского офицера-пропагандиста было поистине феноменальным достижением). Зато похоже именно сейчас настало время его геополитических трудов, которые для истинных патриотов звучат почти как призыв к действию. Достаточно вспомнить некоторые тезисы Яна из его книги "Воспитание сверхчеловека": "Россия окружена врагами, которые ведут борьбу постоянно" и "Овечьи добродетели погубят Россию", "Будущее принадлежит сильным и нападающим"...
Глава 236 "Неизвестный Крымов"
Из всех любимых и часто перечитываемых Сталиным книг очень немногие относились к художественной литературе, да и то это была в основном русская классика. Большинство советских писателей Сталин не жаловал. Разве что Булгакова втайне уважал, но не мог простить ему буржуазных манер и белогвардейского прошлого. Демьяна Бедного не любил по иной причине, — тот его оскорбил. После революции Бедный был самым главным литературным генералом, жил вместе с "вождями" в Кремле, но так и не понял, что надо быть очень осторожным. Как-то Демьян Бедный сказал своему приятелю, что Сталину нельзя давать читать книги, потому что он оставляет на их страницах следы своих жирных пальцев. Сталину это передали, он от всей души возненавидел Бедного, и того низвергли, отстранили от власти, лишили всего, перестали печатать. А ведь до этого они были почти друзьями. Демьян Бедный не понимал, почему с ним так обошлись, а Сталин ему не говорил. Он такого никогда не прощал.
У Сталина, конечно, был комплекс неполноценности. У него было шесть пальцев на одной ноге (так значится в полицейских описаниях), и иезуиты назвали бы его порождением дьявола. Левая рука у него была сухой, не росла. Он страшно не любил, когда его называли "узколобым" — Троцкий и Зиновьев несколько раз так говорили, и это им дорого обошлось.
Маяковский, прекрасно понимая, кто в стране теперь хозяин, писал: "Мудрый, человечий ленинский огромный лоб..." А у Сталина был низкий лоб, всего два сантиметра, а дальше шли жесткие волосы. Зато Маяковскому он воздал многие почести, сделав его главным советским поэтом. Правда после смерти.
На всех картинах лоб Сталина увеличивался, следы от оспы убирались, подправлялся нос, и когда незнакомые люди с ним вдруг встречались, они поражались его несходству с портретами. Когда высмеивали его внешность, он мстил — незаметно, неожиданно и ничего не объясняя. Человек оказывался выброшенным из жизни — или убитым. Мандельштама погубили сталинские "тараканьи усища", о которых он написал в своем роковом стихотворении, и слова "его толстые пальцы, как черви, жирные". И всё же Сталин был для президента самым великим правителем и эталоном.
*
"Крымов у власти скоро 20 лет, а большинство в действительности мало что о нём знает, как о человеке — размышлял Антон Павлович Лирин, глядя на шикарный портрет президента кисти популярного у элиты художника Шиншилова. — Даже точно не известно женат ли он в данный момент. Не человек — "Терра инкогнито"! Вечно
Но о человеке многое могут сказать его культурные предпочтения — какие книги он читает, какие любит фильмы. Одним словом, начитанность, богатство внутреннего мира. И с этим у Николая Николаевича на первый взгляд вроде бы всё в порядке. Если судить по интервью президента, то читает он много и разнообразную литературу. Любит снова и снова возвращаться к произведениям Набокова, Льва Толстого, Достоевского, Лермонтова. Множество раз президент, по его словам, перечитывал произведения Александра Дюма. Среди его любимых авторов Антуан Сент-Экзюпери, Эрнест Хемингуэй, Джек Лондон, Жюль Верн. У Хемингуэя выделял "Прощай, оружие!", "Старик и море", "По ком звонит колокол". Неплохой набор. Впрочем, те книги, на которые Крымов ссылается в большинстве интервью, входят в довольно стандартный набор произведений советского интеллигента, то есть человека, получившего при СССР высшее образование и имеющего средние интеллектуальные запросы. А вот "История правления Екатерины II", "Раздумья о России" Дмитрия Лихачева и "Курс русской истории" Василия Ключевского, не говоря уже о труде бывшего председателя КНР Цзян Цзэминя "О социализме с китайской спецификой" — это уже явная заявка на нечто большее. На то, что перед нами личность с продвинутыми интеллектуальными запросами. Такой человек склонен к поиску ответов на глобальные, в том числе философские вопросы, а значит он не может не задумываться о реформах, о поиске возможностей построения более справедливого общества.
Да и в своих выступлениях политик любил ссылаться на изречения великих. Так в посланиях Федеральному собранию в 2005 и 2006 годах президент приводил цитаты из работы философа Ивана Ильина "Наши задачи" и из книги Солженицына "Как нам обустроить Россию". А на церемонии открытия года Китая в России 26 марта 2007 года продемонстрировал знакомство с классическим китайским трудом "Книга перемен". В послании к Федеральному собранию 12 декабря 2012 года уже обращался к "Этногенезу и биосфере Земли" Льва Гумилева. Солидная литература. Прочесть такие книги — серьёзная интеллектуальная работа, связанная с философским осмыслением мыслей авторов, это вам не бульварный романчик или детективчик на досуге перед сном почитать...
Вот только политику такого уровня вовсе не обязательно глубоко погружаться в подобные труды, для этого под рукой у первых лиц целая команда специально обученных людей — профессиональных спичрайтеров, которые и нужные цитаты найдут и грамотно впишут их в заготовленную речь. Снабдив при необходимости толковыми комментариями...".
"Не знаю..., — размышлял писатель, — как-то большая начитанность не слишком вяжется с той политикой "нового застоя", которую проводит глава России в последние годы. Очень много им произносится красивых правильных слов, только вот делами они подкрепляются мало... Обычная показуха, лакировка. С политиками ведь порой бывает, как с кинозвёздами и прочими людьми публичных профессий, а для "звёзд" совершенно нормально выстраивать определённый публичный имидж, дополняя его эффектными, но порой фальшивыми деталями. Это как шикарно выглядящая силиконовая грудь или специальные накладки под одеждой, имитирующие рельефную мускулатуру".
Между тем Лирину хотелось бы знать наверняка — читает ли Николай Николаевич того же Солженицына или академика-гуманиста Лихачёва. Потому что если у человека есть потребность в Толстом или в Достоевском, — это определённая гарантия того, что он не пустит в ход первым то дьявольское оружие "Апокалипсиса", о котором Крымов с такой гордостью рассказывал в недавнем послании Федеральному собранию. Такой человек просто в силу воспитания никогда не запустит снова маховик массовых репрессий...
Хотя, тут с Лириным, наверное, многие могут не согласиться. Известно же, что Сталин очень уважал "инженеров человеческих душ", неплохо разбирался в литературных тенденциях и в театре, но это не мешало ему обрекать на голодную смерть миллионы раскулаченных крестьян, отправлять в гулаговский ад невинных, спокойно ставить свою подпись под расстрельными списками. Сталин легко мог раздавить мыслителя, если начинал видеть в нём ростки нелояльности. Судьба Михоэлса, Цветаевой, Ахматовой, Зощенко, Андрея Платонова, Мандельштама тому пример. И политика его была такая же — хитрая, сухая, предельно прагматичная, лишённая человечности и моральных ограничений.
"Так что настоящего Крымова можно так и не узнать при его правлении, — некоторое время назад пришёл к неутешительному выводу писатель, — ибо сформированный как личность системой КГБ, Крымов всегда будет одной ногой стоять в тени. Вероятно, к нему вполне применима цитата лермонтовского персонажа из "Героя нашего времени": "Одни почитают меня хуже, другие лучше, чем я в самом деле... Одни скажут: он был добрый малый, другие — мерзавец. И то, и другое будет ложно...".
Всё это время писатель стоял у портрета Крымова, всматриваясь в его лицо. Лирин вглядывался в желтовато-зелёные глаза цвета болотной водицы, будто пытаясь прочитать что за мысли ходят за ними... Художник Шиншилов по своему обыкновению изобразил могущественного заказчика льстиво, придав ему черты Цезаря в рассвете славы. А ведь начинал Николай Крымов действительно впечатляюще. Но это было так давно. В последние годы его правление напоминало мрачную вакханалию бездарностей, воров и откровенных мерзавцев, конец которой вероятно предопределён. Антону Павловичу даже стало жаль человека, вероятно запутавшегося в самом себе и в кручёных обстоятельствах собственной судьбы, потому что времени на то чтобы выбраться из паутины лжи у него возможно уже почти не осталось, учитывая почтенный возраст. А ведь, наверное, главное для человека — успеть покаяться перед темнотой. У поэта Асадова есть простые и хорошие строки:
Пока мы живы, можно всё исправить
Всё осознать, раскаяться, простить.
Врагам не мстить, любимым не лукавить
Друзей, что оттолкнули, возвратить...
Неожиданно прозвучавший голос за спиной заставил писателя вздрогнуть.
— Продолжаете изучать моего мужа?
Глава 237 "Экс-первая леди"
Антон Павлович обернулся и машинально признался:
— Да, изучаю.
Перед ним стояла дама зрелых лет в элегантном костюме, не красавица, но ухоженная, а в молодости наверняка обладала немалой миловидностью. Вообще-то в этом возрасте большинство россиянок входят в грустную осеннюю пору биологического угасания. Однако деньги, штат прислуги, и как следствие — много свободного времени, которое можно посвятить себе любимой, позволили женщине сохранить некоторую привлекательность. Её вопрос прозвучал довольно резко, в нём чувствовался вызов, проверка, и он требовал столь же прямого ответа.
— И не думаю, что вашему мужу это понравилось бы, будь ваш супруг здесь.
— Политикам такого ранга это вообще редко нравится, — пожала плечами хозяйка дома. — И будь мой бывший супруг сейчас здесь, вам бы наверняка не поздоровилось, — хозяйка усмехнулась с интересом ожидая страха и растерянности на лице писателя.
Лирин действительно почувствовал неприятный холодок в животе, и сослался на опыт Запада, где биографические романы, показывающие не только светлые стороны выдающихся политиков, обычное дело:
— За них даже Пулитцеровские премии дают.
— А у нас сроки, — снова усмехнулась хозяйка поместья.
Лирину послышалась угроза.
— Вот что, предлагаю, что называется, договориться на берегу: давайте не будем подводить итоги и промежуточные результаты моего труда в кабинете у следователя, куда всё чаще перемещаются дискуссии о достоинствах и недостатках книг независимых авторов, пишущих о прошлом и настоящем нашего отечества. Вы ведь меня сами сюда пригласили... Надеюсь не для того, чтобы поквитаться со мной, а труп сжечь вот в этом самом камине или растворить в ванне с кислотой.
— Ну что вы... я слабая женщина, — кокетливо ответила дама.
— Для этого не требуется быть сильной, я видел крепких охранников у ворот.
— Вы меня неправильно поняли, — хозяйка впервые улыбнулась ему, — мне как раз ваш роман понравился. Своею искренностью. И спасибо, что приняли моё приглашение. Для меня это честь. Считаю вас не просто писателем, а одним их хедлайнеров нынешней интеллигенции.
"Эка хватила!" — смутился писатель, однако ж было приятно.
— Хочу сразу сделать вам подарок, — объявила хозяйка дома и протянула гостю перьевую ручку в изящном золотом исполнении.
— Для меня это слишком дорогой подарок, я знаю эту фирму, такая у них каталогу стоит 5000 долларов.
— Десять, — спокойно поправила его Любовь Владимировна Крымова. — Но её ценность вовсе не в этом. Этой ручкой мой супруг подписал один из экземпляров указа в вхождении Крыма в состав Российской Федерации — тот, который теперь хранится в главном государственном архиве вместе с решением Переяславкой Рады 1654 о вхождении Украины в состав российского царства, актом о капитуляции гитлеровской Германии за подписью маршала Жукова и другими важнейшими историческими документами.
— Тем более я не могу её принять, это же историческая реликвия, она бесценна!
— У всего есть цена! Как в последнее время любит говорить Крымов, — хозяйка дома странно улыбнулась какой-то возникшей у неё мысли, глаза её на несколько мгновений слегка затуманились, будто мысленный взор её обратился к каким-то событиям прошлого. Затем она снова с приятной приветливостью взглянула на своего гостя: — А вам, как писателю, важно иметь перед глазами вещи, вдохновляющие на творчество.
Щедрая аристократка буквально заставила Антона Павловича принять свой дар
— Вы меня этим подарком просто ошеломили, — покраснев, признался литератор.
— А может, я специально преследовала такую цель — ошеломить вас, настроить на нужный мне лад.
— И куда же мне с ней? — с озадаченным видом рассматривая драгоценное перо, задался вопросом Лирин. — В банковскую ячейку? Не носить же при себе такую драгоценность.
Носите спокойно. И записывайте важные мысли. Надеюсь, она принесёт вам вдохновение и удачу.
Глава 238 "Соблазн"
Любовь Владимировна Крымова пригласила литератора пройти в гостиную.
— Располагайтесь поудобней, Антон Павлович, — уютно заворковала хозяйка. — Сама я сладкого не ем, но специально для нашей встречи послала свою помощницу за лучшим угощением для такого гостя.
На столе всё было приготовлено для доверительной беседы "по-простому" — золотой сувенирный самовар возвышался посреди многочисленных угощений: тортиков, открытых коробок с дорогими конфетами, зефиром и ароматной пастилой ручной выделки.
— Итак ваша книга... — вернулась к теме разговора Любовь Владимировна после того, как заняла кресло напротив Лирина с чашкой в руке. — Она мне в целом понравилась. Вы Мастер! — улыбнулась она и с иронией осведомилась, есть ли у него своя Маргарита.
— Есть — ответил он.
— Даже так!... О, вы меня совсем заинтриговали. Обожаю Булгакова!
— Я тоже.
— Возвращаясь к вашему роману, скажу так: считаю, что это самое удачное художественное произведение о моём супруге из всех пока написанных. Честно говоря, среди людей, которые могли бы написать о моём муже преобладают или бездарные конформисты, или откровенные хейтеры. Один такой сразу начал наш с ним разговор то ли с вопроса, то ли с утверждения: "Ваш бывший муж нечист на руку — берёт взятки, не делает различий между общественной казной и собственным карманом, слишком жестоко поступает с политическими оппонентами". И о чём тут можно было разговаривать?.. Но ваша книга оставляет место для полемики о личности президента. Он получился у вас неоднозначным, во многом неразгаданным. Такой он и есть. Я прожила с Николаем Николаевичем почти 30 лет и то не могу сказать, что знаю его до конца.
