Подпитывая разряды своей собственной жизнью, женщина упорно возрождала существо, изначально не бывшее ни разумным, ни, к сожалению, хоть сколь ни будь, способным к магии. Просто забавная зверушка, что информировала окружающих о своем отношении к происходящему с помощью трех головных гребней.
Сейчас уже почти черных — существо умирало, отказываясь сдерживать в своей оболочке душу нормального человека.
И вновь Кейта усмехнулась — да кому уж врать-то — "нормального" — два маленьких осколка души человека, вот что подселила когда-то подающая надежды ученица новомодной школы ментального озарения в домашнего зверька. Не развитые голосовые связки, реакции животного, мозг, хоть и изборожденный извилинами, но не способный к такой тяжести бытия — все складывалось против нее. А еще — ее характер, испортившийся после наказания Богини, после первого года одиночества, первого года заточения в "мире-под-мирами". Не привыкла наследная принцесса к одиночеству. К пустоте вокруг. Вот и вымещала свою злость на звереныша, хоть и понимала, что поступает подло и гадко. Но остановиться просто не могла.
Гребни на голове ребенка затрепетали, в последний раз налились кровавым цветом и поникли, демонстрируя, что все затраты принцессы Кейты Лоран-Тори, все силы и таланты — ничто, по сравнению с силами смерти и человеческой жаждой смерти.
Сделав странный жест руками, словно натягивая на невидимую ногу, не менее невидимый носок, женщина довольно хмыкнула и, со стоном, встала с пола, подошла к своему трюмо и открыла маленькую шкатулку черного камня, оплетенную серебряными полосками.
Внутри шкатулки пылал маленький огонек, размером с огонек обычной зажигалки зиппо, такой же уверенный и вальяжный.
— Я не отпускала тебя! — Принцесса бросила невидимый носок, что все еще держала в правой руке, в шкатулку. — И не отпущу...
Огонек, сожрав вернувшуюся часть его самого, подрос, приобрел пару лишних цветов и... Ничего не ответил. Увы, вся его доля была такой — трепетать перед хозяйкой, дробиться на куски и пытаться заполнить собой то тело, что ему предложит хозяйка. Точнее — мучительница.
Захлопнув крышку, женщина вытерла выступившие слезы, хлюпнула носом и уселась на краешек кровати, затем легла головой на подушку, поджала ноги к груди и тихонько заплакала, признавая свою слабость и точно зная, что за этой слабостью спрятана безмерная сила, надо только пройти тот путь, что ей отмерян...
"Богиня ни добрая, ни злая... — Кейта вспомнила слова жреца, отправлявшего ее в изгнание. — Она справедлива. Она могла взять твою жизнь, как плату за жизни двух. Но оставила. Она могла наказать ту, что обманула тебя. Но обманулась ты сама, следуя собственным мыслям..."
Ну да, кто бы мог подумать, что молоденькая "графинка", из "невысокого рода", на которую Кейте ткнули пальцем, как на любовницу супруга, окажется не при чем. Да и в любых других обстоятельствах, отправив мерзавку к праотцам, Кейта осталась бы совершенно безнаказанной — с соперницами в их дикое время разбирались быстро и желательно — с концами, а исчезновение... Да мало ли что могла случиться с простодушной дурочкой, приехавшей из глубинки меньше года назад? Оказалась не в том месте и не в то время. Дворянская вольница, дикая и своенравная, как любое племя властьимеющих, лишь в редких случаях подчинялась законам. Самое страшное открылось в тот момент, когда празднующая победу Кейта оказалась стоящей на коленях перед Богиней, пришедшей карать: графиня Анасти оказалась беременна двойней... Мальчиком и девочкой, что сразу ставило ее в ранг "отмеченных Богиней, особо к ней приближенных, любимых и... Оберегаемых!"
Особым ужасом для принцессы стал тот факт, что беременна графиня была от своего тайного возлюбленного, офицера, что тянул срок службы в одном из дальних гарнизонов, охраняя проходы заснеженных перевалов от буйрыков — магически созданных неведомыми богами существ, безмозглых, но чующих магию за сотню километров. Так что офицер этот, как и все его сослуживцы, магии был лишен — только такие там и служили, не рискуя стать пропитанием для животных, обожающих магов в самом простом гастрономическом варианте — "в сырую", но имел одну-единственную привилегию: как офицер "первого ряда обороны", мог потребовать наказания обидчика... Любого цвета крови! И откупиться от этой привилегии, не мог ни ее супруг, ни ее отец... Ни даже жрец самой Богини, если его вина будет доказана.
Богиня офицера опередила. Только вот было ли ее наказание более милосердным, чем смерть — это был еще тот вопрос, ответ на который Кейта точно знала... И точно знала, что выйти отсюда она сможет лишь, став сильнее. Но пока ее никто не видит...
Слезы — это совсем не плохо...
Особенно, если за ними приходит крепкий сон, в котором ласковые руки прижмут тяжелую голову к груди, а потом, горячие губы поцелуют заплаканные глаза, даруя самое главное наслаждение — быть рядом с любимым...
...Зеркало рассыпалось на сотни осколков, покрывая светлый ковер, с длинным ворсом, блестящими искрами, играющими всеми цветами радуги от солнечного луча, бесстыдно шарившегося по комнате, то согревающего, а то и раздражающего своей упорной непосредственностью.
Мужчина снял золотую маску с лица, повертел в руках и отбросил на стол, заваленный срочными, не срочными и просто ненужными, бумагами.
Потер гладко выбритые щеки, повертел затекшей шеей, разгоняя застоявшуюся кровь.
Высокий, почти под два метра ростом, худощавый, хотя правильнее будет сказать — жилистый — брюнет с карими глазами. Будь у него кость "тоньше", "аристократичней", как бы сказали недоброжелатели, его жилистость превратилась бы в ненормальную худобу, демонстрируя слабость Его Величества. Только вот ни недоброжелателей, ни идиотов, считающих короля Виттара слабым, в живых давно не было. Если с первыми, как и было принято в царской семье Тва-Он-Стех, он разобрался сразу по пришествию на трон, то вот за идиотами, точнее за их появлением в народных (и дворянских) массах, следило целых три, весьма серьезных, надо сказать, структуры.
Первой были жрецы Богини, внимательно наблюдающие за рождением каждого ребенка, тщательно ведшие свитки по каждому случаю появления слабоумного существа и проводившие свои, неведомые даже королю, эксперименты по борьбе с этой заразой и "недопущению ее распространения". Налогов жрецы, за свою работу не требовали, честно живя на подношения прихожан и не претендуя на казну. Правда, результатами, также особо не делились, но тут уж все честно — как потопаешь, так и полопаешь!
Второй структурой стал Магический Ковен — сборная солянка из преподавателей столичной Академии магических наук и божественного провидения. Последние два слова добавились совсем не давно, когда Богиня потребовала, чтобы жрецы и маги обучались совместно, для большей пользы обоим силам. Что выигрывала от такого симбиоза Богиня, король не имел ни малейшего понятия, а вот маги...Первый год эти чертовы старикашки все норовили "заглянуть к Его Величеству на огонек" и пожаловаться на все происходящее в Академии. Декан одного из факультетов, демонстративно ушел в отставку, громко хлопнув дверью, когда на его: "Или я, или — Они", Его Величество устало и молча подписал "заявление об увольнении", дописав всего три слова на белоснежном листе бумаги: "Уволить без содержания".
Декан поехал в свой родной город и, не вмешайся Богиня, за ним следом поехала бы пара невзрачных человечков, заточенных исключительно под то, чтобы человек до конечной точки своего путешествия доехал только ногами вперед.
Теперь этот декан возглавлял Третью структуру — Медицинский Университет. Маги, конечно, здорово. Но вот иметь под рукой несколько сотен человек способных разобраться в симптомах разных болячек, назначить простейшие припарки, поставить пиявок, принять роды или прямо на поле боя заштопать легко раненного солдата, пока тяжелых вытягивают с того света жрецы и целители — это совершенно другая песня. После второго выпуска "медикусов", королевский совет провел единогласным решением, открытие "медикусовских домов" в каждом поселении, с числом жителей не менее 500 человек.
Богиня доброе дело поддержала, приказав своим жрецам всячески "медикусам" содействовать.
Жители поселков и деревень, такие нововведения оценили сразу. Были, конечно, крикуны. Да вот только мирно бегающие детишки, что в "старые времена" просто бы не дожили до появления целителя, сразу таких ставили на место. А теперь эти "детишки" подросли и крикунам совсем стало плохо — за крики не по делу, можно было и кулака отхватить. А молоденьких "медикусов" обеих полов, в деревнях, ожидали и свои приключения. Кто-то обженился, завел детей. Кто-то не сошелся характерами. Всяко получалось. В общем, со всех сторон выгода. И жители обихожены, да и "медикусы", что прошли обучение на спецкафедрах, за народом присматривают. Опять же, разбойнички, что раньше пошаливали вдоль накатанных дорог, свои шрамы от внимательного глаза "медикуса" не спрячут, быстро сменив этот мир, на тот.
Виттар III, Тва-Он-Стех усмехнулся, вспоминая, как долго дед бился, пытаясь приучить говорить странное "фельдшер", а потом, плюнув на "корявые рты", оставил легкое "медикус".
Вспоминая деда, Виттар почувствовал накатившую волну тепла и нежности, замешанной на искренней грусти об ушедшем человеке.
"А ведь ругались дед с бабкой так, что стекла дрожали!" — Король вспомнил эти семейные разборки, вспыхивающие с периодичностью раз в полгода-год, оканчивающиеся глобальным примирением бабки и деда, с семейным застольем и тягучими песнями, что пел дед. Пару раз, после глобального скандала, дед собирал войско и...В радиусе "от столицы" и до "догнал гонец от бабки", разбойники закапывались сами. Один раз, когда гонец припозднился, дед прищучил разбойников и на территории соседа. Причем вместе с соседом. Бабка тогда ругалась громче обычного, сетуя на то, что присоединять себе еще территорию можно только тогда, когда абсолютно уверен, что сможешь ее удержать!
Удержали.
Сперва, дед с бабкой, потом — отец. А вот Виттару досталась спокойная размеренная жизнь... Еще бы Кейта...
... "Кто бы мог подумать, что поэтичное до пошлости "огонек души", окажется совершенно верным сравнением моего настоящего существования? Кто бы сказал, что существо, привыкшее к выражению покорности, к состоянию "царя-горы", будет так подло и мгновенно униженно, превратившись в не тающий огонек, который жестокая рука может разделить на составные части, на память, на моторику, на эмоции... Но не может все это целиком подсадить в нормальное тело! Всегда, очень искренне считал, что женская часть магии — это нечто феноменальное, способное из пустоты сложить плетения, способные решить три четверти общечеловеческих проблем. Ведь только так, опираясь на женщину, мы делаем свой первый шаг. Говорим первое слово. Мучительно краснея и заикаясь — объясняемся в любви, чтобы замкнуть хоровод жизни и смерти. А эта... Как ей приходит в голову тасовать части души, даже не пытаясь понять, что лишь радуга в сборе радует глаз, рождая гармоничную личность! Вот пусть и не обижается на то, что создает сама! И на вечно падающего чудика, не способного к обучению и на кровожадного, не сводящего налитых кровью глаз с ее белоснежного горла, маньяка — тоже пусть благодарит себя! И вечный отказ принимать душу — тела неимут пустоты, а заполняться в этом мире нечем. Пустота в душе, пустота за окном и лишь эти слезы, что уже раздражают, не вызывая желания помочь, утешить, убить... Тонкое кольцо, диаметром в пять с половиной миллиметров, нависшее над всем этим проклятым строением, пышет нечеловеческим любопытством, азартом и нетерпением. Время от времени, эту проклятую "замочную скважину" прорывает, словно мерзкий глаз отвлекается, чтобы проморгаться и отдохнуть от пристального изучения одной человеческой особи, женского пола в микроскоп. Наше предметное стекло — три комнаты и эту спальню, заливает ровный, белый свет и даже сны моей "мучительницы от незнания", становятся легкими, разглаживаются морщинки, а потом, проклятая "надсущность" добавляет на предметное стекло очередное существо-вирус и любуется, с интересом и совсем не научным энтузиазмом, а справится ли молодая женщина с новой проблемой? И я снова оказываюсь в оболочке... Мне бы только пару суток полного существования, только ту, единственную оболочку, что увидит серебристые и золотые нити, тянущиеся вверх, к кукловоду... А уж перережу их я сам! И перережу так, чтобы их натянутые кончики пребольно щелкнули кукловода по его бородавчатому, покрасневшему или посиневшему, картофелеобразному, носу! Пусть это будет моя последняя воля — я к этому готов. Уходить надо так, чтобы за спокойно закрывшейся дверью, еще долго бушевало пламя..." — Огонек колыхался с своей темнице-шкатулке, сжимаясь и расширяясь, освещая ее внутреннее пространство, обитое синим сафьяном по дну, зелеными стенками и черной крышкой-потолком, колыхался в такт своим размеренным мыслям, в такт глубоко дыхания спящей мучительницы, уже давно ставшей родной, потому что всякое видела эта душа, пока была человеком и отличить черное от цветного могла даже в отсутствии глаз. — "... Только один шаг, только один шанс! Пусть моя молитва будет услышана!"
* * *
**
Мне везло на друзей. Только их было так мало, убегающе мало, удручающе мало.
Я в очередной раз проверил накопленные вещи, убранные в вещмешок, осмотрелся по сторонам, прощаясь с пещерой оборотня, приютившей меня, подарившей передышку и... Бесконечные сны, что привели к пониманию ситуации.
Я вновь сбежал от самого себя. А теперь — готов вернуться. Конечно, глупо пытаться найти моих бывших попутчиков, не вернуть назад старину Фэлла да и Дейдра, принцесса Авэя, конечно же, не возникнет из небытия, проявляя свой паршивый, честно говоря, характер. Старик Олло — остался за чертой снегов, а я...
Я полюбовался на светящиеся небесно-голубым пламенем, пальцы и закинул вещмешок на плечо. Впереди просто дорога, отчего-то, я совершенно уверен, куда бы я ни пошел — я приду ровно туда, куда хочу. Глупая, детская уверенность, что за следующим поворотом окажется молочная река, с кисельными берегами, вдоль которой растут сладкие яблоки и стоят столы с горячими булками.
Свое последнее воспоминание я потратил, выложившись от души. Потратил так, что впервые за все время моего "болтания" здесь, на этой планете-на-резиночке, остался совершенно доволен собой. По-моему, даже сам волк-оборотень, будь он здесь и сейчас, был бы доволен мной. Впервые за времена зимы, за время своего ленного отсутствия разума и рефлексии — я чувствовал, что поступил совершенно верно.
Еще раз полюбовавшись на воплотившуюся в жизнь фантазию, помахал ей ручкой и пошагал к той самой тропинке, по которой сбежал от попутчиков.
Теперь можно было смело признаться, что именно от попутчиков, а не друзей по несчастью, или, упаси все звезды над головой, просто — друзей. Даже Бранд... Быть может, в другое время... Как говорится: "Они были ни к месту и ни ко времени... Не удивительно, что они стали героями!"
