Год ворона, книга первая

Главным героемэтой голливудской истории, по новойвоенной моде, которую в мире задавалаАмерика, был не человек-супермен, асамолет Б-2. А если быть до конца точным— Нортроп B-2 «Спирит». По воле сценаристови режиссера, сейнеуязвимый летательный аппарат невидимкойпроскальзывал в стан врага (которым уполиткорректных создателей была ужене Россия, и даже не Китай, а абстрактные«международные террористы, захватившиевласть в некой средневосточной стране»)и, нанося удары «сверхточным оружием»,в очередной раз спасал мир.

“Стелс” — ухмыльнулсяпро себя Дорошенко, машинально проводяциклический обзор приборной панели, -больше-то этому хваленому американскомусамолету и похвастаться нечем. Особоесли сравнивать с нашим “Тушкой”,по-ихнему «Блекджеком». У нашегомаксимальная дальность почти в два раза— 17 400 километров против их 10 400. А этоозначает, что, взлетев из Энгельса, мояптичка может даже без дозаправки спокойнодобраться не то что до любой точки натерритории Северной Америки — до самогоЮжного полюса. А скорость? И смех и грех— разница почти втрое. «Блекджек» -сверхзвуковой, развивает 2200 километровв час, а Б-2 всего 764, меньше, чем гражданский«Боинг». Но не это главное.

Быть может, когдасистема радиолокационной невидимоститолько разрабатывалась компанией"Нортроп-Грумман», она действительнобыла современна и эффективна. Но теперь"самолет-невидимку" может вычислитьдаже устаревший радар, с помощью новыхкомпьютерных алгоритмов, отслеживающихвозмущения воздуха за летящим Б-2. Ановое поколение локакторов просто видит"стелс" чуть хуже, нежели обычныйсамолет. Потому на смену хвастливомупрозвищу “невидимка”, в последнеевремя все чаще и чаще американские“технические источники” используютболее скромное определение “малозаметный”…

До начала сниженияоставалось совсем немного. Дорошенкоотбросил сторонние мысли и попыталсясосредоточиться. Но заход на посадкуна ВПП аэродрома постоянного базированиябыл процедурой настолько рутинной, что,глядя на необъятно-широкую даже с высотынескольких тысяч метров Волгу и уходящуюв горизонт степь, разбитую на пестрыеквадраты полей, он мог думать о своем. На смену впечатлениям о просмотренномфильме предчувствием неясной угрозы неожиданно нахлынули тяжкие воспоминания.

В ту злосчастнуюночь он, капитан Дорошенко, залег наверхушке защитного капонира и молилвсех ему известных богов, чтобы впереди,со стороны аэродромных служб, не появилсявдруг никто посторонний, а сзади, гдерасполагалась стоянка, операторвооружения не сделал роковую ошибку.Отпустило, и то не до конца, лишь когдасеребристая сигара с начинкой, страшнойдо нереальности, исчезла под толстымслоем земли и хвороста.

Позже ему несколькораз приходилось присутствовать напохоронах, и каждый раз, когда гробопускали в разверстое чрево могилы, вруках начиналась дрожь, словно он опятьсжимал в руках тот самый трос ...

Однако после того,как миновала вторая неделя, всем членамэкипажа борта два-семь-два, включая иих туповатого штурмана, фотографа, етиего мать, любителя, Витю Сербина, сталоясно, что эта невероятная проделкакаким-то непостижимым образом сошла срук.

Все вроде было каквсегда — они продолжали нести боевоедежурство, тревожа англичан в северныхморях и американцев над Тихим океаном,но теперь … экипаж перестал быть единымцелым. Общая жуткая тайна, дурацкимволшебным кольцом из нудной книжки,которую несколько лет назад его, ужеподполковника, заставил прочитатьсынуля, медленно разъедала души, исподвольвзращивая придавленный страх и взаимноенедоверие.

Вскоре их «братствобомбы» распалось. Сергей, радист,комиссовался по состоянию здоровья ипропал из виду. Командир Саня Емельянов,верхним чутьем учуяв, куда загонятвоенную авиацию горбачевские новомышленныеперемены, списался из бомберов нанепрестижные тогда транспортники Ил-76.Он, Дорошенко, все еще цеплялся за своеправое кресло пилота Авиации дальнегодействия, надеясь получить должностькомандира и, как неизбежное следствие,майорские погоны. Приказ о назначениидолжен был быть подписан в конце августа1991 года…

События на русинскойавиабазе, едва не поставившие жирныйкрест на его летной, а стало быть, икомандной карьере, были одновременнотрагическими и комичными. Командир ихдивизии, генерал Уфимцев, принялгорбачевский “Закон о кооперации” какруководство к действию, и в течениенескольких месяцев преобразовалподчиненные ему военные самолеты вчастное доходное предприятие.

В разгар августовского путча генерал, как человек ответственныйи серьезный, лично сопровождал борт,идущий с Дальнего Востока с грузомяпонских контрабандных автомобилей вСмоленск. Где, как выяснилось, его ужеждали офицеры из КГБ.

Чем руководствовалисьвнуки Дзержинского, собираясь взять споличным легендарного генерала, историяумолчала. По одним слухам, желая прогнутьсяперед ГКЧП, организовали образцово-показательныйарест, по другим — собирались наказатьделового партнера, задолжавшего немалуюсумму. Так или иначе, предупрежденно-вооруженныйверными соратниками Уфимцев, проявивгибкость и толерантность, на которуюоказался позже не способен втом же городе польскийпрезидент(ныне покойный), объявилаварийную ситуацию и, под разочарованныестоны засады, повернул самолет на Русу,где он был царь, бог и воинский начальник…

Однако при посадкеоказалось, что мстительная рука Москвычерез особые отделы, может достать егои на территории Украины. Уфимцев провелбессонную ночь в тяжких думах и принялнепростое решение. Утром двадцатьвторого августа одна тысяча девятьсотдевяносто первого года он вышел к личномусоставу как пламенный патриот независимойУкраины. Многие тогда повелись на егострастные речи и приняли присягу. Частьсамолетов улетело в Россию, частьосталась, потому что генерал вызвал изсоседней танковой дивизии несколькобронетранспортеров и перекрыл взлетнуюполосу.

Именно тогдаДорошенко понял, что у него есть реальныйшанс стать генералом. Он оказался однимиз немногих, кто не поддался на посулыи не побоялся выйти из строя, отказываясьприсягнуть Украине. И, как выяснилось,не ошибся. Новой демократической державе,лишенной ядерного оружия, содержаниесобственной стратегической авиации,где одна только Руса обходилась СССР втри бюджета Черноморского флота, былоне по карману. Поэтому на протяженииполутора десятков лет, пока Россия изпоследних сил сохраняла свои ударныесилы, Украина резала самолеты. А бывшаяэлита вооруженных сил, летчики дальнейавиации, как того и следовало ожидать,очень скоро стали лишними людьми. И неодин Витя Сербин тому примером ...

Оказавшись вЭнгельсе, ставшем центральной российскойбазой стратегической авиации, Дорошенкопочти сразу получил должность командираТу-95 и майорское звание и подал документына обучение, чтобы перейти на Ту-160.Больше не встречаясь с членами “братствабомбы” он отправил эти воспоминания всамый дальний угол памяти и целикомотдался карьере. Которая наконец-тодовела его до заветных генеральскихпогон.

Вслушиваясь впереговоры с диспетчерским центром,заместитель командира самого элитногоавиаполка Вооруженных сил России думало том, что это, вероятно, его последнийполет в нынешней должности. Выписка изприказа о назначении заместителемкомандира дивизии не сегодня-завтрадолжна была прийти с фельдъегерскойпочтой из Москвы, следом за ней ожидалсяи указ Президента.

Дело было решенное,генеральский мундир, пошитый еще напрошлой неделе, ждал своего часа. Позаведенной традиции, следовало прибытьна совещание в штаб в полковничьихпогонах. Командир дивизии должен былпри этом ритуально спросить: «Дорошенко,почему нарушаете форму одежды?» На чтоследовало ответить «Виноват, товарищкомандир!», немедленно покинуть зал икак можно скорее вернуться с лампасамии вышитыми золотом звездами...

Но все это будеттам, на земле. В небе, как в бане — нет нирядовых, ни генералов, а есть толькопилоты, которые должны думать преждевсего о том, что происходит здесь исейчас.

Полковник взялсяза ручку управления и уж было собралсяподать команду на начало снижения, каквдруг машину сотрясло от сильного удара.Конвульсивная дрожь прошлась по всемукорпусу, металл застонал, коротко истрашно, совсем как живое существо,получившее стремительный и смертельныйудар. Индикаторы разом полыхнулиугрожающими цветами. В “Туполеве"после модернизации было установленоболее ста компьютеров, и сейчас все ониразом слали сообщения о многочисленныхнеисправностях и разрушениях.

Но это длилосьсчитанные секунды, которых экипажухватило лишь на то, чтобы осознатьугрозу, но было недостаточно для того,чтобы хоть что-нибудь предпринять.Огненный вал прокатился от кормы к носубомбардировщика, испепеляя все внутри,раскидывая на десятки метров опаленныекуски корпуса.

Последнее, чтоуспел увидеть командир в разваливающемсяот взрыва самолете, был пресловутыйтоннель, в конце которого виднелся не«волшебный свет», а быстро формирующийсяядерный гриб. Но и эта иллюзия, порожденнаягибнущим мозгом, продлилась от силыпару мгновений. Избыточноедавление превратило его внутренностив кровавое месиво, так что умер Дорошенкоеще до того, как запоздавшая системааварийного катапультирования выбросилаэкипаж из разваливающегося в воздухесамолета меньше чем в двух десяткахметров от земли.

Холмик на могилеВиктора Сербина за ночь чуть осыпалсяи просел. Мусор из секретного крематорияЦРУ вместе с пеплом, оставшимся отрадиста Сергеева, был собран и высыпанв близлежащее озерцо. Вице-президентСША заканчивал ужин в закрытомфешенебельном клубе, временно отрешившисьот забот и тревог. Советник ПрезидентаСША по вопросам национальной безопасностиВиктор Морган засиделся с документамив своем кабинете. Алан Беркович терзалигровую приставку, проводяобразцово-показательную антитеррористическуюоперацию в лучших традициях бестселлеровлюбимого автора. Бывший капитан госохраныВерещагин, проснувшись, рыскал поквартире бывшего штурмана ДальнейАвиации в поисках спиртного для опохмела.Спецагент Опоссум под чужим именемзаказывал билет на рейс из аэропортаимени Кеннеди до Стамбула, откудасобирался вылететь в Урумчи.

Мертвым было ужевсе равно. А живые и те, кто был обреченна смерть неумолимым ходом событий, ещене ведали своего будущего. Не знали, чтороковое стечение обстоятельств ужесвязало их судьбы в незримый ядерныйузел …

14.Гумберт-Гумберт и ментовоз

Мы— я и Мила, стоим на краю центральнойрусинской площади напротив сквера сгеройским бюстом. За гранитной спинойземляка-космонавта виднеется грязно-желтоеодноэтажное здание с припаркованнымбобиком-ментовозом. Площадь большая,вылитый стадион. По причине понедельникасовершенно безлюдная. В дальнем конце“майдана” скучают, ожидая пассажиров,маршрутки, обшарпанные и замызганные,как и все здесь. На одном из этих стальныхконей нам предстоит покинуть ставшуюкрайне негостеприимной Русу. От греха,так сказать, подальше.

Но перед стартомтребуется выполнить обязательнуюпрограмму. Она, правда, была достаточноскудной и состояла всего из пары пунктов,но пунктов весьма важных и равнозначных.

Во-первых, срочнотребуется найти какого-нибудь бухла наопохмел.

Во-вторых, разжитьсяденьгами на проезд. Маршрутка неэлектричка, от контроля не побегаешь.

Трубы продолжаютгореть, потому успокоение бодуна идетза нумером раз. Впрочем, решение этойпроблемы сложностей как раз и не обещает.За стоянкой “бусиков” (так в этих краяхназывают микроавтобусы), виднеется доболи знакомый транспарант над базарнымиворотами. А за ними, в директорскомкабинете, меня еще со вчерашнего вечераждет законный флакон. До кучи, у Любыможно попробовать выцыганить гривентриста — четыреста в счет зарплаты...

Что делать послетого, как мы покатим из городка, я, какни старался, так и не придумал. Ну то,как говорится, война — херня, главное -маневры! Уверен только лишь в двух вещах.Первое — надо уносить ноги вслед задевчонкой, пока не приговорили с ней закомпанию. Второе — к властям хода нет.

Хмуро смотрю на“маленькое желтое здание” поселковойментовки. Заяви туда Мила о нападении,и все! Начнут выспрашивать подробности,неминуемо потащат на медэкспертизу.Сразу же всплывет “факт совращения”,в наличии которого я уже почти и несомневаюсь. Менты, они, как известно,ищут преступников, кактот алкаш изанекдота ключи — не в луже, куда уронил,а под фонарем, потому что светлее.Неизвестный ворюга для них — плодвоображения и нежелательный головняк.А Виктор Верещагин, проведший ночь вквартире потерпевшей, вон сидит, перегаромдышит. И нахрена, спрашивается, казенныйбензин жечь, когда вот он преступник -бери под белы рученьки, тыкай мордою впол, и пиши протоколы?

Тут уж не надо бытьни Вангой, ни Глобой, ни Нострадамусом,чтобы прикинуть дальнейший ход. Окажусьв наручниках в райСИЗО, где послекороткого и очень доброжелательногодопроса сознаюсь. В чем? Да во всем! Икак государственный переворот готовил,и как тоннель от Бомбея до Лондона рыл,с целью транспортировки наркотиков. Ичто церковь тоже я развалил. В тринадцатом веке. Это вам не Киев, где хоть какой-топорядок и права человека. Это провинция. Здесь в камерах калечат и убивают. Апосле, если выживу, поеду на зону. И все.Девчонка останется одна. Правда, оченьненадолго...

Хотя, невзирая навсе подозрения, вопрос о том, что же унас ночью было и было ли вообще, я до сихпор не прояснил окончательно. Момент,когда можно было спросить прямо, яблагополучно прозевал, а теперь, как нистарался, не мог его сформулироватьотносительно внятно.

Не спрашивать же:“Трахались мы с тобой?” у пятнадцатилетнейдевчонки, вчера похоронившей отца, и вту же ночь чуть было не повешенной всобственной квартире! Да лучше головуоб стену разбить. Стыдоба, блин, полнейшая.“Слушай, а у нас ночью было что?” С однойстороны вроде как и лучше, но с другой,что девчонка про меня подумает? Защитничекхеров, непросыхающий ветеран Югославии.Допился до того, что с кем спал не помнит..

Сама же Мила завсе время никаких подсказок мне не дала.Всю дорогу от квартиры ни словом нижестом о прошлой ночи не напомнила. Даженаоборот, чуть сторонилась. Когда вдверях подъезда я резко остановился,чтобы оглядеться, всем телом налетелана мою спину, шарахнулась и потомдержалась метрах в полутора. Ну да,испуганно-вопросительные взглядыбросала. И что? В нынешней ситуации, этоможно понимать как угодно. Вот и сейчасстоит на “пионерском” расстоянии исмотрит, как на фокусника. Ждет, чтобыя ей диетического кроля из шляпы достали от неприятностей уберег.

Киваю, давай, мол,за мной. Еще раз оглянувшись, шагаю порастрескавшейся асфальтовой дорожке,что в обход площади ведет от космонавтак рынку. Мила сперва семенит в арьергарде,изображая эсминец в боевом охранении,а потом, набравшись храбрости, чутьобгоняет и идет впереди. Попеременномелькают под футболкой острые подростковыелопатки. Господи, дите-то какое…

Все, промедлениесмерти подобно! Я уже и не помню, когдаза последние месяцы дотягивал безутренней дозы до десяти утра, не говоряуже о полпервого.