Письмо, с которого все началось

Юозапа прочла нам лекцию о расточительности, припомнив отпущенных скакунов убитых братьев. Бесполезно ее увещевать, что те были — верховые, а вьючная лошадь она тоже свою особенность имеет. И ведь сама все прекрасно знает: кто и куда должен быть применен, но чуть плешь нам этим не проела. Но, не смотря ни на что, мы все равно ее любим и ценим.

На деньги растрясли Агнесс, с обещанием вернуть если не на обратной дороге, то в следующем году через тетку передать. Кстати, девочка все порывалась отправиться в семейные владения; как известно Амтам принадлежит часть провинции Фурток, там же их родовой замок. Реши мы тогда заехать, крюк перед Багрянцами получился бы небольшой, всего дней на пять. А теперь — дураков нет. Мало того, что не по пути, так и отец ее, поди, давно на том свете. Как ей в лоб заявила Юза: 'В подвалах Слушающих долго не живут. Помер, и весь сказ! А за его душу мы помолимся'. Иногда она бывает такой жестокосердной стервой! Узнала, что Агнесс высокородная, перестала с ней церемониться и начала все как есть в лоб говорить. Про матушку заявила, что наверно ее в какой-нибудь дальний монастырь сослали — через год другой отыщется; а если вместе с супругом упокоилась, то и по ее душе молитвы отчитаем. Мы мол, и так из-за девчонки все головой рискуем, нечего к себе лишнее внимание привлекать. После такой отповеди девочка еще полдня рыдала.

В итоге сборы заняли пару дней, и на рассвете в воскресный день второго осеннего месяца мы покинули Горличи.

— — — — — — — —

1 Палий — это элемент литургического одеяния, узкий шарф из овечьей шерсти с вышитыми на ней черными крестами. (авт) Носить палий имеют право только Папа, а также те, кто отмечены особым правом. Палий символизирует особенную близость к Святому престолу, получить его го можно только из рук самого Папы.

2 Паласт — неукрепленный дворец.

3 Барбакан — (персид. bala-khanch — окно, балкон для стрельбы над входом) — фортификационная постройка — отдельные башни, оборонявше подступы к постам или к наружным входам крепостных оград, от крепостных ворот к башне шел каменный коридор с бойницами в стенах.

4 Фальшион — короткий широкий, однолезвийный, слегка искривленный и расширяющийся к концу меч. Длина клинка 650 — 800 мм, вес 2,3-3 кг. Имеет крестообразную гарду. Из-за малой длины удобен в пешей массовой схватке.

5 Скапулир — "наплечник", туника, с капюшоном сшитая из двух прямоугольных кусков ткани с оставленным в одном шве отверстием для лица.

6 Плащ-шаперон — обыкновенный плащ, с капюшоном шапероном. Шаперон — капюшон, закрывающий плечи, с длинным "хвостом" от затылка.

7 Хорошая кавалерийская лошадь может пройти в день 80-100 км, находясь под седлом часов по пять-шесть без вреда для спины.

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

Глава 6.

Около четырех сотен лет назад, в год 7324 от сотворения мира и 120-й от создания Церковного Союза Папа Декстер II повелел заложить город. Как записано в Скрижалях, которые хранятся в Главном Соборе: 'Дабы могли собираться пастыри Веры и говорить о чаяниях душ людских'.

Тысячи мастеров более шестидесяти лет трудились над его возведением. Небывалый по величине, с широкими улицами, мощенными красным гранитом, где с легкостью могли разъехаться, не зацепив друг друга повозки, с домами не ниже двух этажей и фигурно постриженными деревьями возле них, он потрясал воображение людей. А протяженная белоснежная набережная, триумфальные арки на въездах, стелы и храмы, часовни и молельни, миниатюрные алтари, и по сей день продолжают строиться наряду с обычными домами.

На площади Всех Соборов расположились храмы десяти боевых орденов и одиннадцати духовных1, и при этом каждый из них был непохож на другой. Все стремились перещеголять соседей пышностью отделки фасада и сложностью резьбы. Их шпили взмывали вверх на добрые три сотни футов, где каждый фрагмент, несмотря на высоту, столь же тщательно прорабатывался и украшался. Многоцветные витражные порталы, стрельчатые арки, бестиарий на карнизах...

Святой Город, как называли его все служители Церкви, действительно поражал своим великолепием и царственностью, а также грандиозными размерами. Он раскинулся на берегу Аплийского залива, в одном из живописнейших мест, где берег полого опускался к морю. Защищенный с запада от холодных осенних ветров невысокими в зеленоватой дымке лесов горами, он дольше иных городов нежился в тепле уходящего лета.

Люди, привыкшие жить в тесноте обычных городов, где во главу угла поставлена безопасность, а не красота, однажды побывав здесь, навсегда оставались покоренными его величественностью.

Большинство спешивших по своим делам горожан, были облачены в рясы и сутаны священнослужителей, потому как Святой Город — центр религиозной жизни Союза. Здесь на одного обычного жителя приходилось по три, а то и четыре духовных лица. Каждое утро начиналось с плывущего над домами многоголосого колокольного звона созывающего на молитву, и горожане, от мала до велика, шли либо в храмы, либо в ближайшие часовни, чтоб прочесть ее, начав день праведно.

Повозок на дорогах практически не было, потому что транспортом разрешалось пользоваться только верховному духовенству. Крестьяне и торговцы, доставлявшие продовольствие на телегах и тачках проезжали по малым узким проулкам, прячущимся за домами параллельно основным улицам. Там у черных входов или хозяйственных дверей продуктовых лавок они разгружались, а затем незаметно спешили обратно. Рынка, который обычно найдешь в любом городе, тут не было. Лавочники, закупающие товар оптом, раз в неделю собирались на торговой площади ближе к окраине города, и без ругани и громких споров договаривались с поставщиками. Выражения их, пусть и тихие, отличались цветистой заковыристостью.

— О, если ты, неблагочестивый Карипок, еще раз привезешь мне увядшую зелень, то ниспошлет тебе Пресвятой Риарио дожди на три недели и гусениц на огороды! — с достоинством тихо выговаривал один.

— Да простит меня Святая Витеге! Если бы твой плешивый помощник меньше копался, протирая свои неосвященные утренней молитвой глаза, и вовремя поставил ее в воду, то моя чудеснейшая петрушка не поникла бы как кающийся Ивон! — столь же неспешно раздавалось ему в ответ.

Знание всех святых и грешников было обязательным залогом успешного ведения дел в городе.

Марк, впервые приехавший в город Святого Престола, вертел головой по сторонам и старался узреть как можно больше. Домов и зданий такой красоты он прежде не видел, от величия многочисленных соборов захватывало дух. Даже брат Боклерк, постоянно сопровождающий епископа в поездках, каждый раз возвращаясь сюда, не оставался равнодушным.

Погода была теплая и мальчик, сидя радом с возницей смотрел как они неспешно, все ближе и ближе подъезжают к высокой арке, на барельефе которой многочисленные всадники на длинногривых лошадях салютуют своему полководцу. Каменные фигуры словно бы застыли на мгновение, и чудилось, что с их губ вот-вот сорвется победный клич.

— Пос-тав-ле-но сие в честь Глав-но-го Бей-ли-фа Эппо, при-сое-ди-нив-шего в год 288 Пре-а-тию... — вслух прочел он надпись, выполненную футовыми буквами под копытами лошади, на которой восседал запечатленный в камне главнокомандующий. — Ух ты! Здорово!

Повозка втянулась в проезд, и Марк закинул голову, рассматривая густо орнаментированный сводчатый потолок.

— Красотища! — ща-ща-ща... покатилось отраженное от стен эхо, перекрывая уличный шум.

Секретарь высунул свою кислую физиономию в окошко и недовольно глянул на виновника безобразия. Парнишка стушевался и слегка присмирел. Но вы попробуйте утихомирить двенадцатилетнего ребенка, увидевшего единым махом столько нового и необычного. Это невозможно!

Карруса проехала триумфальную арку, и Марк с прежним интересом и энергией принялся рассматривать все вокруг, то привставал на сидении, то восклицал удивленно, благо теперь его возгласов не было слышно из-за гула спешивших по своим делам людей.

Двадцать дней проведенных в дороге непоседливому мальчишке дались тяжело, пока шли дожди, приходилось сидеть внутри тряской повозки, которая подпрыгивала на каждой кочке или выбоине. Епископ, привычный к подобному способу передвижения, дремал или читал книгу, не обращая внимания на неудобства. Брат Боклерк с постным лицом сидел напротив его преосвященства и глядел на медленно проплывающие за окном пейзажи. Изредка Констанс задавал ему вопросы, а тот отвечал на них ровным, не выражающим ни толики эмоций голосом. Робкие расспросы мальчика или редкие попытки затеять разговор, заканчивались ничем. Ни епископ, ни его секретарь не удостаивали мальчика своим вниманием. И если выдавался погожий день, ему приносило гораздо большее удовольствие сидеть рядом с возницей, задавать кучу 'отчего' и 'почему', весело болтая на разные темы, чем безучастно созерцать потолок каррусы.

Его преосвященство епископ Констанс возвращался после полутора месяцев отсутствия в Святом Городе. Въехав в северные ворота, повозка пересекла центр города — площадь Всех Соборов и повернула на запад к замку Ордена Святого Варфоломея Карающего. Ворота аубергов всех орденов были обращены внутрь города, в сторону Главного Собора. Святому Городу не нужны были крепостные стены, его защитой служили орденские цитадели, замкнутые вокруг него в кольцо, оставляя лишь небольшой промежуток для набережной и четырех врат сориентированных по сторонам света. Двадцать три ауберга — двадцать три неприступных крепости на пути сумасшедшего; если ли таковой отыщется и рискнет захватить город и Паласт Святого Престола, расположенный внутри города.

Проезжая по улицам епископ Констанс решал, какие действия перво-наперво необходимо предпринять, дабы с максимальной выгодой для себя использовать сведения, сообщенные в письме, неважно правдивые они или ложные. Если допустить: что данные о надвигающейся войне верны, то исполнение интриги, которую он планировал и выстраивал в течение нескольких лет, придется отложить.

Демонстрируя герб ордена, изображенный на бортовых щитах, тем самым заявляя всем любопытным, кто именно прибыл в Святой Город, карруса неспешно подкатила к воротам ауберга Ордена Святого Варфоломея. Перед ними в карауле, в парадных доспехах с алебардами в руках, застыла тройка боевых братьев. Их обязанностью была не столько охрана, сколько демонстрация богатства и силы ордена. Солнечные лучи, слепя глаза, играли на начищенных до зеркального блеска нагрудниках кирас, избегая красного простеганного жупона2, перескакивали на наголенники, отражались от сабатонов3 и вновь взмывали вверх к шапелям4. Служить в рядах стражи ауберга считалось почетным, и при желании можно было сделать неплохую карьеру. Правда, после такой 'синекуры'5 многие седели раньше положенного срока, становясь невольными свидетелями интриг высшего духовенства, да на старости лет просили о переводе куда подальше, а не в приют для отставников при ауберге.

Повозка, миновав внешний двор, въехала во внутренний, и едва успела остановиться, как к ней подбежали двое братьев-прислужников и опустили борт. Епископ, кряхтя и опираясь на протянутые руки братьев, спустился на мощеный плитами двор. Утвердившись на ногах, он с трудом выпрямил согнутую спину и расправил плечи. Растрясло в дороге — все-таки не молодой юноша.

Брат Болерк выбрался следом, держа в руках книги и походный сундучок, а помощники, что помогали епископу выбраться из каррусы, принялись за разгрузку вещей.

Его преосвященство Констанс хозяйским взором окинул двор — как ни крути, второй человек в ордене после командора — и неторопливо направился в свои апартаменты, расположенные в правом крыле. Марк не зная, что делать, потянулся, было за ним следом. Но секретарь, подозвав одного из братьев вышедших поглазеть на прибытие, поручил ему заботу о мальчике, а потом устремился за Констансом.

Двор крепости был чрезвычайно просторен. Посреди него, притягивая к себе взгляды, возвышался белоснежный каменный исполин — главная башня замка, которая должна была служить последним оплотом для обороняющихся на случай захвата. Однако при отсутствии военной опасности на протяжении нескольких веков, была перестроена и дополнена всеми удобствами для проживания командора. Справа и слева от башни, во флигелях располагались апартаменты епархиальных епископов и их свиты. Несмотря на кажущуюся простоту отделки фасадов, все говорило о достатке, непрозрачно намекая на финансовые возможности обитателей ауберга. Вход в апартаменты его преосвященства епископа Констанса ничем не отличался от прочих: лестница из белого мрамора, перила и надвратная арка, покрытые резьбой из перевитых виноградных листьев и лоз, дверь из мореного дуба с бронзовой головой льва посередине, держащая в пасти кольцо с молоточком.

Брат Боклерк, опередив епископа, спешно поднялся по лестнице и коротко постучал. Дверь почти сразу пошла наружу, ее с натугой открывал прислужник. Он был облачен в серую рясу, подпоясанную широким ремнем, поверх был одет скапулир того же цвета, только капюшон оказался откинутым на плечи, что по уставу разрешалось лишь старшим братьям.

— Слава Господу! — произнес он, явно обрадованный приездом главы епархии.

— Вовеки веков! — сухо ответил секретарь.

— Аминь, — Констанс поднялся и подставил руку для поцелуя. Брат коснулся губами аметистового перстня и отступил в сторону, продолжая удерживать массивную дверь.

— С приездом, ваше преосвященство, — поприветствовал прислужник, не спеша более выражать свою радость, поскольку прекрасно знал — епископ не любит словоохотливых.

— Спасибо, Эжен, — поблагодарил тот брата отворившего дверь и, войдя в холл, отдал распоряжения: — Как можно скорее подготовь купальню, и воду сделай погорячее, я весьма устал в дороге. А после — подай легкий ужин в мой кабинет. Предай брату Джарвису, чтоб тот поспешил доложить Боклерку о происшедшем за мое отсутствие. Командор сейчас в ауберге?

Вот так — сей же миг разговор пошел о делах. Брат-прислужник привычный к особенности епископа озадачивать массой дел сразу, ответил на все разом.

— Купальня будет готова через полчаса. Рулады из кроликов в имбирно-клюквеном соусе с зеленым горошком, печеные перепелиные яйца, сдобные хлебцы с паштетом из гусиной печени, галеты с устрицами и буженину с медово-коричной корочкой подадут, как только вы пожелаете. Командор в Паласте Святого Престола и неизвестно когда прибудет.

Изнутри апартаменты выглядели не столь сдержано, как снаружи: затянутые цветными шпалерами стены, мебель из торинского розового дерева, мозаичный пол. На второй этаж, непосредственно в епископские покои вела лестница, покрытая яшмовыми плитками. Брат-прислужник еще раз поклонился и пошел на кухню. Констанс начал подниматься к себе, секретарь двинулся следом, зная, что теперь последуют приказания для него; и верно — они посыпались как из рога изобилия.

— Боклерк, к утру собери сведения о матери настоятельнице женского боевого ордена, возникшей так некстати с этим посланием. Выясни, по-прежнему ли наше высокопреосвященство Сикст и Папа на ножах, это обязательно сделать до того, как мне придется явиться к нему на аудиенцию. Узнай как дела у нашего 'непримиримого епископата', не слишком ли сильно они продвинулись в своих намерениях, и что предпринял по этому поводу командор. А то опять мне придется в этом... — он слегка шевельнул кистью, будто бы стараясь подобрать слово помягче. — В этом серпентарии наводить порядок. Как там наш второй достойный доверия6? Я ему не слишком доверяю, — епископ слегка приподнял уголки губ, улыбнувшись своему каламбуру. — Жду тебя после завтрака. Когда командор прибудет, сообщи ему, что я прошу принять меня завтра, после вечерней молитвы. Так что еще?