— Целыми днями шатаешься где-то, оставляешь свою невесту одну, на ночные дежурства уходишь... А она одна, скучает в холодной постели... Ну и дурак же ты, Марций! Честное слово!— усмехнулся,— Вот посмотри...— засунул руку за пазуху, потянул на стол, прямо на руки Марция цветной платок,— Узнаёшь?— улыбался, видя смятение на лице декануса,— Думаешь, где я его взял? У неё... Помнишь, она на голове носила?.. Как он у меня оказался?..— хмыкнул с насмешкой,— От невесты твоей... А попробуй, покажи-ка ей, скажет, забыла, где потеряла, она и правда не помнит, ей тогда не до этого было... Будешь нянчить рыжих ребятишек, Марций...— усмехнулся.

Марций глядел исподлобья, стиснув зубы до хруста, сомкнув пальцы в кулаки, и тонкая цветная ткань холодила разгорячённые руки.

— Врёшь!

Лелий усмехнулся опять:

— Да зачем мне? Сам проверь. Покажи ей, спроси, её — не её? Послушай, что ответит... Сам делай выводы, ты же себя умным считаешь, не так ли?

— Убирайся, а? Оставь меня!

— Ну-ну, не горячись...— улыбался победно,— Не нервничай...— поднялся уходить, удовлетворённый тем, что он сделал,— Желаю успехов в супружеской жизни.— Ушёл, и даже, кажется, ровнее, прямее, чем прежде. Марк проводил его ненавидящим взглядом. Нет, он не верил ни слову, не хотел верить, он знал, что всё это ложь, но платок собрал в кулак и запихнул под тунику на груди. Фарсий удивился:

— Уже уходишь? Ещё же рано!

— Потом...

Она ещё не спала, играла на флейте, подбирала какую-то новую мелодию, когда Марций ворвался в атриум с видом, мрачнее ночных гор. Звуки флейты теперь раздражали его, остановился, глядя в упор. Ацилия убрала флейту за спину, смотрела снизу. Марций выбросил вверх руку, и рабыня отшатнулась, словно ждала удара, но деканус вытащил из-под туники на груди что-то яркое, цветное, оно посыпалось складочками. Бросил ей на колени.

— Твоё?

Ацилия смотрела на платок зачарованными глазами. Откуда? Где он его взял? От удивления даже флейту за спиной уронила, развернула платок, узнавая его. Да, это он, тот, что забрал когда-то Лелий, тогда, когда она ударила его по лицу иглой для шитья. Он тогда ещё лапать её лез, совал свои наглые руки... Она аж содрогнулась, вспоминая прошлое.

Подняла глаза на Марция. Что ему сказать? Что он хочет услышать? Всё рассказать, что он её лапал, а она сумела отбиться от него? Да он же не поверит! Разве можно отбиться от Лелия голыми девичьими руками? Не поверит, уж он-то знает Лелия хорошо, ему свободу в поединке добывать пришлось... Не поверит. Скажет, лжёт она, и не просто он её лапал, а, может быть, и...

Она устало сморгнула, произнося:

— Моё...

— И где оно было? Помнишь?

— Вы что, допрашиваете меня?— смотрела прямо в глаза,— Нет, не помню...

У Марка аж плечи поникли. "Скажет, что не помнит... Забыла, где потеряла..." Он откашлялся и снова спросил:

— Где ты его потеряла?

— Какая разница?— ответила вопросом на вопрос,— Потеряла где-то, я не помню!.. Что вам от меня надо? Нашли,— хорошо, спасибо вам... А не нашли, ну и ладно бы...

— Не я нашёл...— он и сам своего голоса не узнал.

Лжёт... Она лжёт ему...

— А кто?— и такое простодушное выражение в глазах, на лице — сама невинность. Все вы такие! А я-то, дурак, поверил тебе, всей душой к тебе прикипел... Влюбился, как мальчишка...

— Лелий...— разомкнул сухие губы, отвечая. Да и зачем уже говорить? Есть ли смысл? Для чего, когда и так всё ясно...

Рабыня отвела глаза, поджимая губы, смотрела в сторону. И Марций вспомнил вдруг, она говорила тогда: "Он не будет меня шантажировать... получит своё и успокоится..." Что за дрянь!

— Иди к себе!— голос его был таким, что Ацилия вздрогнула всем телом, рывком перебросила глаза, и губы её распахнулись от небывалого удивления. Холодные слова, тяжёлые, как металл обжигающие.

— Нет...

— Что?— она перечила ему. Она! Да как она смеет? После всего! После этого?.. Да что себе позволяет?!

Ацилия сбросила с себя на пол этот злосчастный платок, медленно поднялась на ноги, не сводя своих глаз с его, тёмных и пронзительно острых. Смотрела снизу, маленькая, но решительная, готовая идти до конца.

— Что он наговорил вам? Что он сказал? Ведь он сказал что-то, да?.. Я догадываюсь, что... И вы поверили?.. Вы поверили человеку, которого ненавидите?.. Тому, кто ненавидит и вас?..— она помолчала, с сомнением покачала головой,— Да он забрал его у меня! Просто забрал и всё! А вы верите...

— Иди к себе!— повторил он, но голос его уже дрогнул, уже был не таким, как в первый раз.

Ацилия поджала дрожащие губы, ушла в свой угол. Марций постоял немного и ушёл на улицу.

* * *

На следующий день он не позвал её к себе за стол во время ужина, избегал разговаривать, а когда она перед сном расчёсывала волосы, сидя на триподе, он долго и пристально смотрел на неё. Думал.

Боги святые! Он вчера сам себе признался в том, что любит её, что привязался, что прикипел к ней всей душой. Да разве не обидой и безумной ревностью можно объяснить всё то, что он пережил прошлой ночью после слов Лелия и переживает сейчас?

Обида, ощущение предательства, холодного и расчётливого предательства, рвали его душу. Он-то доверял, он верил в неё, считал её чистой, наивной девочкой, а на самом деле... Что на самом деле?

Она оказалась лживой и расчётливой...

Непонятно только одно, если она хотела воспользоваться им, свалить на него себя и своего ребёнка, то зачем тогда она пыталась сбежать? Требует отпустить её? Вообще предложила убить этого ребёнка? Почему она возмущена его желанием жениться на ней?..

Сумасшествие какое-то!

А в глазах всё стоит и стоит разочарование в её глазах, растерянность на лице после всех этих обвинений. Да он и не говорил ей ничего, собственно, она и сама всё поняла. Понятливая, бестия...

И он понял вдруг, что уже не сердится на неё.

Лелий солгал ему, специально, чтобы вывести из себя, чтобы разозлить, конечно, он сейчас только местью и живёт, а чем ещё?

Марций поднялся из-за стола, постоял, словно собираясь что-то сделать, но так и не решился, сел опять.

И всё равно что-то было у неё с ним, что-то, о чём она не рассказывает, что скрывает почему-то.

— Так и будешь дуться?— спросил первым. Прямо глядел на неё, встретил удивлённый взгляд.

— Я?— дёрнула головой, отбрасывая волосы с лица,— С чего вы взяли, что я вдруг обиделась? Это вы вчера принеслись, как будто вас фурии преследуют...— фыркнула, отворачиваясь, снова занялась своими волосами — крайняя занятость, не тронь!

Марций помолчал, сощуривая глаза:

— И всё равно ты что-то недоговариваешь. Что-то у тебя было с Лелием ... Что?

Ацилия уже следила за его лицом, словно не ожидала этого разговора.

— Я не знаю, чего он вам наговорил, может быть, выставил своей любовницей, может, ещё что-нибудь... Я не собираюсь сейчас что-либо доказывать, думайте, как хотите, это вы со мной жить собрались, а не я с вами... Думайте сами, нужна ли вам такая жена, и мать вашим детям?— усмехнулась, она и сама не верила себе, просто издевалась над ним,— Мне лично, всё равно, что вы решите, какие выводы сделаете, меня это мало касается...

— Ну, прям, так и всё равно? Ни одной женщине не может быть всё равно то, что о ней говорят, о её порочности или же целомудренности, считай, как хочешь... Тем более тебе, ты же у нас не просто так плебейка-голодранка, а дочь отца-аристократа, патрицианка...— улыбался, в свою очередь издеваясь над ней,— Не думаю, что в тебе не воспитали ревностные чувства поддерживать авторитет своего рода, отца, предков, как хочешь... Прямо, так и всё равно, что о тебе скажут? А говорят-то не лестные вещи...

Ацилия фыркнула:

— Мне не за что стыдиться себя, я не сделала ничего предосудительного, а если бы не вы в моей жизни — мне бы даже можно было гордиться собой... Но всё, что вы делаете со мной, видит бог, это уже не моя вина, мне за всё это не отвечать ни перед людьми, ни перед богами.

— Выходит, это я один всю жизнь девушке перепоганил своими грязными ногами? Потоптался, понимаешь, плебей бестолковый! А ты, бедная, несчастная, совсем не виновата в судьбе своей горькой. И в Нуманции тебя не оказалось в момент мятежа, и отец твой — совсем не предатель, и в рабство ты не попала сама... Между прочим, в Нуманции я отпустил тебя на все четыре стороны.

— Я и сама этому удивляюсь, что за помутнение рассудка у вас тогда приключилось. За рабыню вы меня приняли, правда? А на что вам рабыня? У вас никогда наложниц не было, я — первая, потому что патрицианка... И никогда вы меня поэтому не отпустите... В самом деле, да у вас самомнение — на десять патрициев! И странно, что вы их так ненавидите... Получаете настоящее удовольствие, издеваясь надо мной, над моими чувствами. Выдумываете всякое, глядите, как же я на это среагирую... То вдруг ребёнка захотели, то заявили вдруг — женюсь! Ждёте, наверное, что` я сделаю, что` скажу вам, а вы потешите своё самолюбие,— вздохнула, перекинув волосы на бок, стала заплетать их в косу сразу же за ухом,— Вы бы уж сразу сказали, что мне сделать или, что сказать, я бы сделала, а вы успокоились.— Замолчала, только пальцы мелькали, пропуская пряди чёрных с медью волос. Марций следил за ними, чувствуя, как стискиваются зубы.

— И как же я терплю тебя?— спросил вдруг.

— Действительно!— воскликнула Ацилия, выпрямляясь, доплетала тоненькие прядки,— И как мы терпим друг друга? Да у вас ещё и планов — на всю жизнь, да ещё и общие дети. Смех, да и только! При вашем отношении ко мне...

— Это при каком таком отношении, интересно?— Марций даже вперёд наклонился, не сводя с неё глаз,— И чем это вдруг тебе плохо живётся?

Ацилия только хмыкнула, отводя глаза, словно ответ и так очевиден, а он тут ещё и спрашивает для чего-то. Марций молча проглотил это пренебрежение, через момент снова заговорил:

— Выходит, это я один виноват во всех твоих неприятностях?.. Это я не вовремя выкупил тебя у Овидия? Это я толкнул тебя на побег, и ты попала в руки Лелия и его дружков, а они были совсем не прочь тобой попользоваться? Ладно, в первый раз ты смогла от Овидия отбиться, благо пьяный был, не помнит ничего; думаешь, во второй бы раз получилось? Да он бы так тебя отходил кулаками, тебе бы всё равно было потом, что он с тобой делает и как, и один он, или тоже с дружками, как и Лелий...

Ацилия помолчала, следя за ним исподлобья, принимая его слова, заговорила опять:

— Благодарение Судьбы, Ацилия, что ты попала в руки честного благородного человека, центуриона Марция, он обращался с тобой не в пример всяким там Овидиям и Лелиям, их дружкам.

Марций, кажется, даже почувствовал, как скрипнули зубы. Долго молчал.

— Ну, может быть, я и был немного груб в самом начале, ты тоже — молодец, выводить умеешь.

— То, что вы делали, в вашем понимании, это — "немного груб"? А что же для вас настоящая грубость, когда вы разозлитесь? А если вдруг выйдите из себя?

Марций снова помолчал, только полуприщуренные глаза его выдавали внутренние чувства.

— И совсем не собирался я над тобой издеваться, и не жду я никакой реакции от тебя на мои действия, я в самом деле хочу жениться на тебе, и хочу этого ребёнка, и не понимаю, почему ты так ведёшь себя.

Ацилия поднялась вдруг на ноги решительно, упёрлась ладонями в талию, глядела прямо:

— А вы вот возьмите и докажите свои слова делом! Вот возьмите и отпустите меня, дайте мне свободу! Посмотрите, что будет...

— Нет!— перебил он вспыльчиво, и Ацилия качнулась назад.

— Ну вот, видите! А говорите: "женюсь... свободу дам..." Да вы же не доверяете мне, боитесь, что возьму и уйду... А что же будет потом? Ну и родится он, этот ребёнок, вы же больше доверять мне не станете, жениться на рабыне не будете, а свободу дать побоитесь...— усмехнулась,— И правильно сделаете, потому что это сумасшедшая идея. Не буду я с вами жить, и этот ребёнок — ошибка! Он никогда не свяжет нас. Мы слишком разные, мы даже не доверяем друг другу... и лучше ему вообще не родиться, чем...— она качнулась вдруг, вскинув руку до губ, уронила гребень, отступая назад.

Марций в миг оказался рядом, подхватил, не давая упасть, опустился на пол, укладывая девушку к себе на подогнутую ногу, заговорил:

— Ты что такое говоришь? Как можно?.. Что ты вообще делаешь?.. Тебе же нельзя волноваться... Ну ладно я, дурак, а ты-то...

Ацилия полусидела, опираясь на него, закрыла глаза, слушая голос, звеневший рядом. Внизу живота резко покалывало, да и слабость накатила вдруг внезапно. Боль постепенно уходила, Ацилия открыла глаза, встретилась с его умоляющим взглядом. "Да знаю я, знаю, что бываешь ты аккуратным и нежным, что умеешь заботиться, и, наверное, будешь любить, пусть, не меня, так своих детей выстраданных, всё я знаю... И, возможно, пройдёт ещё немного времени, и для меня ты станешь тем, единственным, о котором мечтает каждая, ведь и сейчас все мысли заняты только тобой и твоим ребёнком. И пусть это странное чувство, непонятное, перемешанное с негодованием, возмущением моим, но где-то там, внутри, я чувствую, что-то рождается, понимание тебя, твоей жизни, твоей судьбы тяжёлой... Если бы ты только больше доверял мне, был более терпеливым... О-о-х..."

Ацилия отвернулась, снова прикрывая глаза. Никого из родных в её жизни не осталось, ни отца, ни брата, ни дома, ни угла своего... Призрачный Рим где-то там, где она ни разу в жизни не была... Во всём этом лагере одно лицо, которое проявляет какой-то интерес, какую-то внешнюю заботу, и, пусть, не обо мне, а больше о том, что у меня внутри... Пусть! Пусть так и будет...

Уловила вдруг его слова:

— Врача?.. Врача позвать? Ацилия?

Слабо ответила:

— Не надо... врача...

Она больше от мыслей своих устала, чем оттого, что пережила. Попыталась сесть. Марций помог подняться, усадил на трипод, сидел рядом на корточках, держал за руку, заглядывал в лицо:

— Воды принести?

Ацилия перевела на него глаза.

— Не надо ничего... Всё нормально... Уже всё нормально. Спать... В постель и всё.

Поднялась, но Марций держал под локоть, помог добраться до угла. Легла, отворачиваясь к стене. Да, она привыкнет, она сможет жить с ним, вот с таким... И научится ценить его и... любить.

Уловила шорохи и повернулась на спину, приподнимаясь на локте. Марций пришёл к ней со своей подушкой и одеялом.

— Вы чего это?— выдохнула Ацилия удивлённо.

— Я тебя одну не оставлю.

Бросил подушку рядом с её, лёг, закрылся одеялом и всё под удивлённым взглядом Ацилии. Она отвернулась от него. Что за причуды? Что это вдруг с ним? Его рука скользнула на талию, приобнимая. "Не бойся, не сбегу, куда ж мне теперь от тебя?" Усмехнулась про себя, уткнулась губами в кулак, засыпая. Ну и пусть. Пусть...

* * *

Прошло несколько дней. Марций всё это время обитал у неё, и хоть и спал под своим одеялом, дважды попытался поцеловать, притискивался, скользя рукой по бедру. Все его поползновения Ацилия резко пресекала, грозясь выгнать вон или уйти самой. На третий раз не выдержала, снова сдалась. Он как и в прошлый раз был необычайно нежным и заботливо аккуратным, подарив одну из тех ночей, в которые она сама себе признавалась, что готова простить ему всё.