Нуманция

Стены Нуманции рухнули на восьмой месяц, после того, как в городе уже начался голод, но жители не сдавались — ни один из правителей города не пришел в римский лагерь с просьбой о милости или сострадания к свободолюбивому городу.

Римские центурии растеклись по улицам и кварталам, врывались в вечерние дома, убивая всех и каждого, кто держал в руках хоть что-то чем-то издали напоминающее оружие. Горели дома, торговые лавки, метались женщины и плачущие дети, мужчины еще пытались сопротивляться, и легионеры молча и жестоко подавляли любое сопротивление; шли дальше.

Центурион Марк Марций вел свою центурию к востоку от главных ворот — здесь было тише всего, пока...

Огромный дом казался пустым, рабы попрятались по углам, при появлении солдат разбегались, как крысы, покидали комнаты, продвигались все дальше и дальше от атриума.

— Аций, веди свою декаду по правой лестнице! Виций, ваша декада пойдет следом через интервал — прикрывайте! Аспер и Факсий, вы также идете по левой!.. Поппер и Кассий, ваш второй этаж! Генор, проверь комнаты на заднем дворе, кухню и кладовые, будьте внимательны, сопротивление могут оказать и рабы!.. Даксий, поможете ему! Вар, проверьте сад и конюшни, если есть... Будьте внимательны, проверьте каждый угол!. Ларсий, остаётесь здесь, проверите комнаты атрия, все, что здесь есть... — оглядел лица своих деканусов, внимательные настоќроженные глаза. — Мужчин, подростков, кто с оружием, убивать на месте, женщин, девчонок, детей тащите на улицу, там уже наверняка скупщики рабов... Вы первые — берите, что хотите, только будьте осторожны... Все, ребята, пошли!

Легионеры бросились выполнять короткие приказы своих деканусов, ценќтурион остался в атриуме, следил, как декада Ларсия растекалась по ближайшим комнатам, сдергивая шторы, высвечивая стены пылающими звезќдами факелов.

Центурион Марций поудобнее перехватил рукоять короткого меча, направился в кабинет хозяина дома. По пути зашел еще в две комнаты, никого там не было, лишь шторы смежных комнат дрожали, может быть, от сквозняка. В кабинете он замер, тут тоже дрожала огромная штора на всю стену, но сквозняка здесь не было. Подошел и встал рядом. Штора дрогнула, и римлянин сделал шаг влево, занося руку с мечом на уровень горла. Прислушался. Почему ему вдруг показалось, что это не мужчина? Опустил руку с мечом чуть ниже...Женщина, подросток?

Штора снова дрогнула.

— Стой! Или я убью тебя... не глядя...

Уловил выдох из легких, несмотря на шум и крики с улицы. Рывком отдернул штору и выбросил руку с мечом. Лезвие замерло в нескольких сантиметрах от девичьей шеи чуть ниже подбородка.

Девчонка!

Он глядел на нее сверху в бледное испуганное лицо, огромные тёмные глаза, распахнутые губы. Оглядел ее одежду — рабыня! — полотняная туника, тоненький пояс, сандалии. Моргнул, поднимая глаза.

Симпатичная. Что ты здесь делаешь? Думаешь, спрячешься? Глупая.

Солдаты найдут и непоздоровится тебе.

— Пожалуйста...— прошептала девушка.

Ах да!

Опустил руку с мечом, и рабыня прижала левую ладонь к горлу, будто прикрывая рану, но там у нее ничего не было, кроме дрожащего страха. Да ее всю трясло от страха, комок ужаса. Конечно, его можно было сейчас бояться, после того, как они прорвались через ворота города, как выглядит лицо, если руки и кираса в брызгах крови и грязи?

Ты и должна бояться, потому что теперь ты в моей власти. От страха ты даже рта не раскроешь, что ни сделай сейчас с тобой. Я для тебя сейчас — ночной кошмар, воплощение ужаса!

Но она удивила его не на шутку. Заговорила вдруг, не без страха, конечно, дрожащим голосом, но быстро и уверенно, от чистого сердца, несомненно.

— Пожалуйста!.. Прошу вас... Все мы люди, и вы, и я... Прошу вас, заклинаю... Отпустите меня... Сделайте доброе дело, ведь вы не убили меня сразу, что-то остановило вас, значит, что-то есть у вас в душе, значит, вы — благородный человек... Возможно у вас тоже есть сестра, жена или девушка, может быть, вы любите... — перевела дыхание, и слеза сорвалась с ресниц, поползла по щеке. Это возбуждение, страх, нервы, но не истерика. Такая не будет биться головой об стену. — Я не знаю...но уж мать-то у вас точно есть, не упали же вы с неба... О, боже, что я говорю?.. — Но он не обиделся, смотрел прямо.— Прошу вас, взываю к вам, к тому благородному, что есть у вас, отпустите меня... Прошу вас... Отпустите... — Она замолчала, поджимая дрожащие губы, смотрела на него влажными глазами, наверное, думала, что не тронула центуриона и попробовала зайти с другой стороны:— Если хотите, я... я могу заплатить вам,— склонила голову, вынимая из мочек ушей тяжелые золотые серьги с красными камнями, протянула центуриону, говоря:— Возьмите... Возьмите, пожалуйста...

Марций долго глядел на нее, рассматривая тонкое лицо, большие темные глаза. Рабыня... Откуда у нее такие серьги? Украла, пока хозяева дома безразличны?

— Украла?.. — усмехнулся, дрогнув губами. — На краденое пытаешься свободу себе купить ?

Она замотала головой, выбившиеся волосы у висков колыхнулись, на щеках выдавился румянец.

— Нет, нет, это мое... Поверьте мне... Прошу вас...

Почему он верит ей? За что доверяет? Видит в первый раз...

Слабость! Все это слабость!

Хорошо, что он один здесь, и рядом нет солдат его центурии...

Медленно убрал в ножны меч, не сводя с нее глаз, девчонка подтянулась, вжимаясь в стену, хрипло задышала, пряча ладони за собой, глядела в упор с жемчужинами слез на ресницах.

Рабыня. Что толку с тебя? Выкупа за тебя не предложат, а свободу ты хочешь купить на серьги, которые где-то, наверное, заработала честным путем. Любовник подарил? Если ты их не украла, то где тогда взяла?

Поджал губы:

— Уходи отсюда... — Плечи ее враз поникли, она-то думала, зачем он руки освобождает? — У атриума охраны нет, пройдешь аккуратно — никто не заметит... Через Главные Ворота не иди — там сейчас жарко... Ищи другие пути и беги, беги отсюда подальше...

Она даже ничего не смогла сказать, спазм перехватил горло, бросилась мимо него вон, а центурион постоял, кусая губы. Слабость все это... Души или тела?.. Все одно — слабость...

* * *

После сожжения Нуманции рабов было хоть отбавляй, скупщики с каждым днем снижали цены на живой товар, а он не иссякал. Воины за дни грабежа натащили на потеху много женщин, а теперь потихоньку избавлялись от них, не зная, на что прокормить.

Колонны рабов уходили далеко на северо-восток, к Риму, там они будут востребованы. Местные сутенёры скупали самых смазливых и молодых, потом, когда все воины избавятся от своей добычи, они станут приносить своим хозяевам небольшой, но постоянный доход.

Центурион Марций к женщинам был равнодушен, поэтому не захватил себе добычи такого рода, хотя солдаты его центурии приволакивали ему двух женщин на выбор — он отказался! Зачем они ему? Даже если и одна, что с ней делать? Проще заплатить за одну девушку и за одну ночь, чем жить с женщиной под одной крышей. Ее нужно терпеть, одевать и кормить, да еще какая попадется — не знаешь. Одному в этой жизни всегда проще.

Возвращаясь из Нуманции, его центурия попала в засаду. Воинов в Нуманции было немного, но они уже оправились от первой растерянности, сумели организовать достойное сопротивление римской центурии, расслабившейся, с награбленной добычей и с женщинами. Каждый думал, как сохранить свой трофей — мальчишки! Недавнее пополнение... Многие полегли, а виноватым остался один — их центурион, не сумевшей вовремя организовать оборону.

Сейчас, через несколько дней после боя, когда начали приводить армию в порядок, стали ясны потери, центурион не досчитался многих и ждал вызова к легату. Ждал каждое мгновение. От тяжести на душе играл в кости.

Играл он редко, но ему всегда везло, кости шли ему, словно живые, и многие в легионе были его должниками. Больше всех должен был ему центурион Овидий — игрок, кутила и пьяница, любитель женщин. Он словно поставил себе цель: обыграть Марция, и с каждой их встречей долг становился больше.

— Все, Овидий! Достаточно! Сегодня я больше не играю, ты и так должен мне... — Наклонился, вглядываясь в хмельное лицо центуриона. — Плати! Отдавай долги...

— Марций! Где я возьму столько денег? Ты сошел с ума!

— Мне все равно. Ты должен — отдавай!

— Ну-у... — Овидий замялся, захохотал нетрезво, оглядываясь на окружающих людей — солдат, центурионов. — Давай договоримся. Денег я тебе не найду столько и сразу, давай я тебе предложу равноценную замену.

— Какую еще замену?

— Женщину! Молодую женщину, девушку... Хороша!— Опытно прищёлкнул языком, прищуривая глаза.

— Я не беру долг женщинами,— старался, чтобы голос был твёрдым и уверенным.

— Извини, мальчиков у меня нет...— захохотал, и все вдруг поддержали его. Марций стиснул кулаки и нахмурился.

— Ладно! Хватит тут!..— оборвал смех решительно. — В женщинах долги я не беру, я предпочитаю деньги!

Смех окружающих оборвался, все замерли, ожидая, чем всё закончится.

— Да ты посмотри на неё! Посмотри... Молодая, свежая, не себе оставишь, кто тебя знает, продашь, или пусть на тебя поработает... Я тебе с уверенностью скажу, успехом будет пользоваться...

— После тебя... женщину... — усмехнулся. — Извини.

Овидий тряхнул темными волосами, крикнул:

— Луд! Приведи девчонку!..

Стоявшие у входа палатки расступились, пропуская раба с девушкой. Она выступила вперед и замерла. Марций сухо сглотнул, стараясь быть спокойным.

Она!

"Ну что же ты не убралась подальше? Попала в руки Овидия! Да-а..."

— Посмотри на неё внимательно,— Овидий подтолкнул девчонку ближе к Марцию.— Отмыть, приодеть... Смотри, какие волосы, кожа нежная, смотри, какие руки, только ласкать...— схватил за запястье её, протягивая кисть к Марцию. Тот не шевелился, смотрел прямо.

Туника та же, только разорванная от пояса вниз, — коленки проглядывают, тонкие, светлые. Волосы, распущенные по плечам, отливали красной медью, свивались у лица, у бледных дрожащих щёк.

"Овидий мало тебя слушал, у него с женщинами разговор короткий — по губам и под себя..."

— За такие деньги, Овидий, я куплю себе две таких рабыни, да еще и девственницы — сейчас такой товар — даром идет.

Овидий захохотал:

— Да ты торгаш, Марций! Тебе притон держать надо, вы только посмотрите на него!

— Я не торгаш; я просто не люблю, когда меня за дурака держат...— Марций поднялся на ноги, подошел ближе, стараясь не смотреть в ее лицо.— Всем известно, как ты с женщинами... Ты даже не скрываешь, у неё, верно, всё тело в синяках... Или она сама тебе отдалась?— смотрел в упор в темные хмельные глаза центуриона.

— Да ты что? Глянь! Я же знал, что мне её продавать придётся! — одним махом сорвал с девчонки тунику, вытолкнул рабыню к свету.

Марций приподнял бровь. Под туникой оказалась еще одна, короткая и белая, и ткань значительно лучше, лишь скрывала тело еле-еле. С этого момента он засомневался, что она рабыня по сущности своей. Стояла, сжавшись, опустив голову, и волосы посыпались на грудь, открывая спину; обнимала сама себя за плечи, прикрывая еле закрытую грудь. Все, кто был рядом заулюлюкали, рассматривая девичье тело. Тонкая, светлая кожа ног, высокие сандалии лишь привлекали внимание к ним. Мягкие локти, подрагивающие лопатки.

— Смотри! Где здесь синяки?— Овидий развернул девушку спиной к Марцию. Рывком разорвал тунику, открывая спину до пояса. Марцию показалось, что девчонка качнулась на слабеющих ногах, дрожала всем телом, — Хочешь, всё покажу?— Овидий поймал края разорванной туники, собираясь сорвать всю одежду со спины, но Марций остановил его:

— Хватит! Я согласен, я беру её...

Он выводил её за собой, а толпа в палатке шумела, все получили изрядную порцию удовольствия. Уже в полумраке по пути к себе, Марций сбросил с себя плащ и кинул его девчонке, обернувшись назад.

— Прикройся!

— Спасибо...— прошептала она, закутываясь в плащ, дрожала всем телом от пережитого.— Я... Я...— голос её сорвался, она опустила голову и, наверное, заплакала.

— Пошли!— голос Марция был резким, ждать он не стал. Пошёл первым, она — следом. Одной рукой держала плащ у горла, второй — ниже пояса, чтобы ноги не выглядывали.

Удивленный раб смотрел на хозяина, когда он вводил за собой девушку.

— Господин?..

— Слушай меня внимательно, Гай, она пока будет жить с нами. Я сейчас схожу к трибуну, а ты за это время отмой ее и найди какую-нибудь одежду... Когда я вернусь, я буду ужинать.

— Хорошо, господин.

Когда он вернулся, было уже поздно. Он и забыл, что теперь у него есть ещё и рабыня, женщина, сходу от входа начал раздеваться, расстёгивать ремни кирасы. На помощь бросился Гай.

— Ужин я приготовил, господин...— Марций согласно кивнул головой.— Она помылась, я дал ей вашу тунику из старых...

Она?.. Ах, да! Поморщился.

Обернувшись, увидел её. Она сидела в углу, подтянув к груди колени, ещё сырые волосы тяжелыми чёрными прядями лежали на плечах. Отмылась. Симпатичная девочка. Молодая. И явно не рабыня.

Почему он подумал тогда, что она рабыня? Одежда смутила? Тьфу ты !

Сейчас на ней его же серая туника, короткая по-мужски, лишь до середины голени достает, открывая изящные лодыжки. Чем он думал, когда взял её?.. Сделать наложницу? Продать? Да кто её купит по такой цене, как досталась?

— Что ты умеешь делать? — спросил, пока Гай снимал нижнюю рубашку, что носилась под кирасой, с тонкими ремнями — юбкой птеригами.

Девушка вздрогнула, поднимая голову:

— Я? — растерянно поджала губы, пожала плечами.— Я не знаю, что вас интересует.

— Умеешь ли ты варить есть? — отрицательно покачала подбородком. — Шить? Убираться? Ткать? Может быть, ты знаешь какие-то ремёсла: гончаришь, шьёшь одежду?..Что-то же ты должна уметь делать, ну?

— Я не умею делать всё это, я никогда этим не занималась.

— А что ты умеешь? Как ты жила до этого дня? Кто тебя кормил?

Она пожала плечами. Марций подошел к ней и опустился на колено рядом, смотрел в упор в лицо, в тёмные настороженные глаза, спросил тихо:

— А как ты собираешься зарабатывать себе на жизнь? Кто тебя будет кормить теперь, когда ты осталась одна? Я? Чем ты будешь зарабатывать?— он вдруг толкнул её назад, она упала спиной на полог, отделяющий комнаты палатки, разжала колени, ловя равновесие. Он неожиданно вдруг сжал её пальцами между ног, заговорил негромко: — Этим, да?.. Этим теперь ты будешь зарабатывать?

Рабыня глядела на него ошарашенными глазами, с болью в больших чёрных зрачках, разомкнув губы, выдохнула:

— Мне больно...

Он убрал руку и поднялся на ноги. Девушка заговорила срывающимся голосом, подтягивала тунику на сомкнутые колени, притискивала ноги к груди:

— Я буду делать всё, что вы скажете... Я научусь. Я быстро учусь... Я буду шить, варить и убираться. Только не заставляйте меня...— она осеклась, опуская глаза.

Марций усмехнулся, поглядел на её руки, на пальцы, которыми она оттягивала вниз подол туники. "Какие руки. Только ласкать..." Да, такими пальцами только мужчин ласкать. Овидий знает, про что говорит...