Нахальное и циничное преследование собак стало меня нервировать. Видно почувствовав мое состояние, они активизировались: на ближайший бугор выполз, припадая к земле, довольно крупный кобель и, потянув носом воздух и заметив меня, повернул голову и зарычал...
Хвостов у него было два — один перебит, а на шкуре виднелись поперечные шрамы, судя по всему, оставленные юварками, потому что только у них я видел такое оружие: несколько десантных ножей, привязанных к длинной трубе веером.
Кобель сделал несколько прыжков галопом по склону бархана и, глухо рявкнув, скрылся в низине.
Только тогда я разглядел трех остальных участников стаи: один, грязно-оранжевого цвета с желтым пятном на спине, был двухголовым, остальные изобиловали пестрой раскраской охристо-черных оттенков и вроде были не очень крупными. Эти ободранные и пошарпанные твари, высунувшись из-за ближайшей лощины, нахально созерцали меня, роняя на песок вязкую слюну, и вновь спрятались в складках местности...
Я понял, что если не решить этой проблемы в ближайшее время, то потом, когда я устану, — будет поздно. Я начал думать.
Часа через полтора я заметил самый крупный бархан по ходу колеи вездеходов. Подбежал к нему и забрался почти на самый верх. Разрыв неглубокую ямку, я уселся в нее задницей, и тут раздалось злобное рычание. Я начал набрасывать на себя песок, чтоб покрыть большую часть туловища, защищая себя от прокусов.
Увидев, что я уменьшился в размерах, да и упал, стая зарычала, топорща уши и скаля клыки. Они глядели на меня снизу вверх круглыми жадными глазами, в которых была ненависть, голод и страх. Вожак вновь забрался на небольшой холмик и, несколько раз дернув туловищем, громко зарычал, а затем первый пустился бежать ко мне, задирая верхнюю губу и утробно урча.
Я попытался поцокать языком — это успокаивает собак, но сейчас я слышал только шорох крупных лап по песку и сопение: кобель с перебитым хвостом бежал ко мне, всем своим видом обещая мне проблемы с целостностью организма. Его пасть оскалилась, обнажив ряд желтых зубов, и я, клянусь всеми марсианскими богами, не хотел бы, чтобы он их в меня воткнул: эта тварь больше метра в холке безопасна, только когда твои руки сжимают автомат. И мне было мучительно обидно, что его у меня сейчас нет, — нет моего автомата.
За ним выскочили его трое собратьев, которые казались уже лишними в этой ситуации. На пару секунд я подумал, что стоило бы вскочить на ноги, но один опытный Охотник именно так объяснял мне борьбу с собаками без оружия.
Вожак, подскочив ко мне, прыгнул, нагнув шею вбок: он собирался вцепиться мне в артерию.
Я лихорадочно вспоминал, где левая сторона его груди, — нож я уже держал в руке: словно во сне, огромная пегая туша обдала меня зловонным дыханием, челюсти пошли в сторону шеи, а мой нож под легким углом уперся в килевидную грудь.
Клацнули зубы, я вновь почувствовал гнилостный запах и сжался, отвернув шею вбок, острие провалилось в туловище, скользнув по ребру, раздался пронзительный визг, и на песок брызнула кровь, обдавая ноздри тошнотворным металлическим оттенком...
Я почувствовал боль в раненом плече, удар, вывернутое запястье — и тотчас же услышал хриплый лай, захлебывающийся рычанием.
По моей щеке царапнула огромная лапа с когтями, и я ударился головой о камень, громко выругавшись матом...
Трое оставшихся церберов с хриплым рычанием бросились на меня, а вожак продолжал конвульсивно дергать лапой, булькая где-то в утробе кровью из разрезанного сердца, которая брызгала на мои руки, сжимающие нож...
Следующий цербер вцепился мне в плечо, и я взвыл от боли, внезапно пронизавшей все мое существо. От этого в моих глазах пошли красные трещины, и я инстинктивно повернул голову и впился своими зубами в лапу огромной собаки. Цербер взвизгнул, как-то жалобно рыкнув, но хватки не ослабил — я, дергаясь в конвульсиях боли, стряхнул с себя тело вожака, выдернув оттуда скользкий от крови нож, и всадил его в бок нападавшей собаки... В этот же момент кто-то весьма ощутимо прикусил мне ногу.
Тут уже зарычал я сам и вскочил на одно колено. Скользкий от крови нож вырвало из моих пальцев: раненный в бок пес крутился волчком. Я кинулся на двухголового, который вцепился в мою голень, вновь пустив в ход зубы, укусив его за правую шею, а затем нанес серию ударов по второй морде, зажав в руке расстегнутый наручник. Цербер взвыл, а его вторая голова клацнула зубами возле самого моего уха. Последний пес, видно самый молодой, зашелся гортанным неистовым лаем...
И тут грянул гром нескольких выстрелов... Вновь послышался визг, я откатился в сторону и приподнял голову: на вершине бархана, метрах в семи от меня, стояла изящная фемина. Со слегка раскосыми глазами девушка сжимала в руках SIG-Sauer P228 "Tactical" армейского образца. Я на всякий случай зажмурился и потряс головой — это была дочь французско-корейской семьи, роковая красавица Лайла Блери. Та самая капризная и глуповатая, избалованная мужским вниманием, потерявшая острые ощущения жизни, сбежавшая от опекавшей ее тетки. Все, что она умела, — это сексуально улыбаться пухлыми губами, изящно стряхивать пепел с тонких сигарет и мало говорить, потому что все за нее должны были уже сделать лица мужского пола, если хотели какой-то реакции этой куколки. Возможно, она еще умела много такого (на что наталкивали ее чувственные губы), что приводило в восторг мужчин и вызывало неприязнь у женщин...
И вот эта глупенькая красавица стоит на одном колене, с поднятым забралом шлема, красиво выпятив свой зад, и держит в своих руках совсем не карамельку или помаду, а настоящий Р228 под девятимиллиметровый патрон. Пистолет, который, на мой взгляд, не является дамским, да и вообще... эта роковая красавица ехала со мной в вездеходе в одном кузове... Кажется, покинуть машину у нее вышло лучше, чем у меня... Черт... а я думал, что...
Собаки притихли все, кроме двухголового мутанта, который продолжал жалобно скулить, — тело его сотрясала крупная дрожь.
Меня тоже трясло, поэтому, превозмогая боль от укусов, я медленно встал на ноги и, сняв с пояса флягу, сделал пару крупных глотков, глубоко вздохнул, утерев губы, и инстинктивно отряхнулся от песка и пыли, немедленно вспомнив о больном плече.
— Вот уж мир тесен, как говорится, — выдавил я из себя первую фразу. — Спасибо вам, прекрасная воительница: вы как раз вовремя...
Я резко осекся, так как чуть было не ляпнул, что готовился к ужину, но это выглядело бы слишком даже для такой ситуации: кто знает, готовила ли ей тетушка гаджанг?
— С вами все в порядке, Дэн? — взволнованно спросила Лайла. — Я сделаю вам противостолбнячный укол, подойдите ко мне.
— Спасибо, я вроде в порядке, — ответил я, чувствуя легкий озноб. — А как вы тут оказались?
— Я так рада вас видеть живым и здоровым. — Она встала с колена и направилась ко мне сама. — Мне удалось удрать, почти сразу после вас... Боже, все это так ужасно, это путешествие, оно такое... если бы я знала...
Вдруг губы ее вздрогнули, и из красивых карих глаз покатились слезы. Подбежав ко мне и уронив пистолет на песок, она уткнулась мне в плечо, обхватив меня руками, и зарыдала, сотрясаясь всем телом.
Вот тебе и раз! И что это такое творится? Только что перестреляла всех собак, да и довольно ловко перестреляла, а теперь...
— Лайла, прошу вас, успокойтесь... — Я был растерян, а мой нос щекотал какой-то пряно-горьковатый аромат духов. — Расскажите мне скорее, что там случилось? Как там наши? Куда всех везут?
Я продолжал тяжело дышать.
— Ах, Дэн, — всхлипнула она, — все оказалось серьезнее, чем я предполагала, чем я даже могла подумать, Дэн... Дэн...
Мне пришлось слегка отстранить ее и немного встряхнуть.
— Лайла, — сказал я вновь, слегка отдышавшись, — вы объясните мне наконец, что происходит?
— Наверное, надо было вам давно все рассказать, — дрожащим голосом сказала она. — Но я просто боялась, что все кончится, так и не начавшись, так же, как с несчастным итальянцем, так же, как с ее мужем...
Она стиснула зубы и шумно выдохнула воздух между сжатыми челюстями... Вот сейчас я решил помолчать — я очень хотел ее послушать: так я, наверное, никого не хотел выслушать за последнее время, разве что Ирину.
Лайла вынула из кармана аптечку и достала шприц-тюбик.
Я мягко надавил на плечо Лайлы, приглашая ее присесть на песок, — сам уже почти шатался, не держась на ногах. Одновременно с этим действием я откупорил флягу со спиртом и, присев на кучку разрытого песка и разжевав во рту одну треть кубика концентрата, сделал три мелких глотка. Затем проглотил стимулятор. Я опять поглядел в ее глубокие темные зрачки, из которых веяло бездной, какой-то обволакивающей тайной, совсем не такой близкой и приятной, как от Ирины, но не менее притягательной, — наверное, сказывалась усталость. По туловищу растекалось убаюкивающее тепло, и боль стала уходить. Было такое странное ощущение легкости и спокойствия, видимо, инъекция стала действовать.
Я достал из пачки смятую сигарету и не торопясь прикурил, с наслаждением затягиваясь терпким дымом.
— Ну Лайла, — вдруг сказал за меня мой голос, показавшийся каким-то чужим, — мне и вправду не терпится, чтобы хоть кто-нибудь что-нибудь мне рассказал, я так люблю, когда мне рассказывают интересные истории: ты не представляешь — мама в детстве читала мне книги вслух, мне так нравилось...
Она присела рядом со мной, еще раз глубоко вздохнула — и вдруг вынула из голенища сапога десантный нож и с силой воткнула в бурый песок. Нож вошел почти по рукоять...
— Поведай мне, о прекраснейшая, — начал я вновь каким-то гулким и уставшим голосом. — Как тебе удалось лишиться оков тяжких и сбежать из-под стражи разбойничьей?
Где-то в глубине моего сознания пульсировал тревожный сигнал — я никак не мог примириться с тем, что эта кукла смогла покинуть борт вездехода с оружием и кой-каким снаряжением, да еще и без браслетов на руках.
Она взглянула мне в глаза, и я заметил, как шевельнулось там что-то внимательное, что-то притаившееся, но потом возник лучик света: она улыбнулась кончиками своих красиво очерченных губ.
— Все получилось очень просто. — Она опустила глаза вниз, и губы ее сжались в горькую усмешку, какой я у нее раньше не видел. — Ты мне помог... Когда ты выпрыгнул, охрана связалась с Дарби, тот приказал вездеходам остановиться.
Она опять помолчала: было такое ощущение, что она пишет рапорт, — сейчас, у себя в голове...
— Двое охранников из нашего фургона вышли. Все собрались возле кузова, и такое началось: Дарби обещал, что пристрелит каждого, кто еще хоть раз допустит такой промах. Какого-то из охранников побили, потом я слышала — они думали отправиться искать тебя, но Дарби сказал, что некогда: он сказал, что до точки "дельта" еще около пятидесяти километров и надо успеть к ночи, потому что поезд ждать не будет. А ты и сам помрешь в пустыне без оружия и еды. При этом он еще раз ударил того парня, который тебя упустил, и сказал, что рапорт ему стоит написать сейчас же, и возможно, что человек Посейдона его пристрелит, как бешеного цербера.
Дальше у меня возник план действий. Я громко позвала Дарби. Охранник пытался меня заткнуть, но Дарби поднялся в фургон и спросил, чего мне нужно. Я объяснила, что я хрупкая и беззащитная женщина и мужские дела меня не касаются, но, раз уж мы остановились, нельзя ли мне пересесть в машину, в которой едет моя подруга Аида Дронова. Дарби долго смотрел на меня, а затем (не знаю, может, я ему просто понравилась — я старалась), затем сказал, что я могу перейти в соседнюю машину. Я вылезла из кузова, подошла к другому вездеходу, который стоял рядом, и стала карабкаться на ступеньку. Я ждала, что охрана отвернется и я смогу спрятаться в складках местности. Но они ждали, когда я залезу в фургон. Я подумала уже, что проиграла. Когда я распахнула полог, я увидела, что в кузове стоят верблюды: они не поняли, что я ошиблась машиной. Верблюдов никто не охранял — мне просто повезло. Я так нервничала, что услышу окрик снаружи с приказом вылезать. Я надеялась только на свою внешность и на то, что охрана больше боится гнева Дарби, который продолжал их крыть отборными ругательствами. Как только разговор у них окончился и машины поехали, я быстро отыскала своего верблюда, взяла из седельной сумки пистолет, нож и немного еды, отстегнула наручники, а затем выпрыгнула из кузова... Вот так... Они уехали... а я — я пошла за тобой...
Она бросила на меня странный и обволакивающий взгляд, но почти тут же отвернулась.
— Воистину удивителен твой рассказ, о луноликая! — Я продолжал вести себя по-идиотски из последних сил, так как считал, что не обязан верить в этот дикий и бездоказательный бред, по крайней мере пока. Да и в голове моей так шумело, что я повел бы себя так даже при появлении в воздухе космического шаттла с эмблемой красного креста.
— Дэн, прости, но сказать тебе всю правду я могла только наедине, а мы с тобой, как правило, никогда не были вдвоем, без окружающих, и по ряду причин я не могла тебе подать знака... постарайся меня понять...
Я уперся руками в колени и с трудом поднялся.
— Пошли, — сказал я, натужно закряхтев. — В дороге рассказ будет более интересен.
— Дэн, — сказала она взволнованно, и на щеках ее проступил легкий румянец, горящий в ярких лучах закатного светила, — я хочу, чтоб ты знал: я не простая туристка с Земли, я лейтенант четвертого особого десантного спецкорпуса космических войск, выполняющая важное задание внешней армейской разведки...
Я вдруг почувствовал к этой женщине искренний, неподдельный интерес, которого не помнил никогда раньше.
— А почему не тайной полиции Ватикана? — поинтересовался я, неторопливо забираясь на песчаный холм. — И откуда у разведчиков такая манера: первому встречному раскрывать свою душу и миссию?
Я чувствовал себя участником шоу, которому слишком мало заплатили и почти не показали режиссерского сценария в надежде, что я выступлю внезапным клоуном.
— Я просто хочу тебя завербовать, — спокойно и даже как-то холодно ответила Лайла.
Меня даже перекосило от такой откровенности: заныли опять раны, и в глазах вновь появилась розовая пелена. Я резко остановился, повернувшись к этой чертовой кукле.
— Знаешь, милая... — Я оскалил зубы, схватив ее за воротник. — Была бы ты мужчиной — я бы сейчас, несмотря на твою большую услугу, а может быть, и по ее причине сильно ударил тебя под дых...
— Дэн, но... — начала было она, хлопая ресницами.
— Не перебивай! — рявкнул я, и мой голос отразился в пустыне легким эхом. — А потом я делал бы тебе больно, ОЧЕНЬ БОЛЬНО! Пока ты не рассказала бы мне не то, что ты хочешь мне сказать, а то, что я хочу от тебя услышать! Ясно?!
Она остановилась как вкопанная и широко раскрытыми глазами смотрела на меня с обидой и недоумением.
— И не надо мне строить глазки! — вновь заорал я. — Это со мной не работает! Я не Дарби! Чтобы меня завербовать, надо обгадиться! Понимаешь?! Обгадиться кровью!!! Как я на "Изумруде"! Или как "Ящер" у Башни!
