Денис Ватутин
Красное Зеркало. Легенда вулкана
Красное Зеркало — 2
"Красное Зеркало. Легенда вулкана: Фантастический роман": Альфа-книга; Москва; 2013
ISBN 978-5-9922-1533-5
Аннотация
Снова мы встречаемся со Странным, Охотниками и туристами.
Позади кровавая битва у Башни. Смерть и боль внутри. Путь к великому вулкану продолжается. Война разведок выходит на свет божий, хотя... вряд ли мы можем увидеть все потаенное. Чтобы понять правду, нужно раскрыть убийство, а сделать это очень трудно — можно просто не успеть... Все чаще привлекают внимание намеки на то, что таинственный объект "Зеркало-13" не только существует, но и очень притягивает к себе правительства Земли. Главный герой и его спутники чувствуют себя под прицелом безжалостной разрушительной силы власть имущих...
Первый крупный город, старые друзья и новые враги. Резкие виражи сюжета следуют один за другим, и уже непонятно — кто друг, а кто враг. Охотник Странный движим любовью, и ему кажется, что Ирина тоже. Но так ли это в действительности? Первый же секретный объект обдает леденящим ужасом и холодом недоверия к людям. Откуда в пустыне Марса подводная лодка? Чего на самом деле добиваются Военно-космические силы ООН? Надо идти вперед — развязка ждет на железной дороге...
Денис Ватутин
Красное Зеркало. Легенда вулкана
Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.
No Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес (www.litres.ru)
В пылу победы не чувствуешь всех ужасов войны. Только в леденящем душу ознобе поражения сознаешь их до конца.
Артур Конан Дойл
Женщину теряешь так же, как свой батальон: из-за ошибки в расчетах, приказа, который невыполним, и немыслимо тяжких условий. И еще из-за своего скотства...
Эрнест Хемингуэй
Те, кто видит сны наяву в ясный день, всегда идут гораздо дальше тех, кто видит сны, только засыпая по ночам.
Эдгар Аллан По
(ДАЛЕЕ ИЛЛЮСТРАЦИИ АВТОРА)
— Контакт! Вводите адреналин... Пульс нитевидный... Синтез — тридцать процентов... Готово... Газ... Дайте газ...
Я висел под потолком овальной белой комнаты... Что? Страшно? Да...
Лицо бородатого седовласого мужчины склонилось надо мной.
— Ты в порядке?!
— Сатана здесь? — словно сквозь ватную кашу спросил я.
— Тут... там... в коридоре... — Мужчина в простыне нервничал.
— Скажи: а инопланетяне есть?
— Сынок, какие инопланетяне? Что ты ерунду... ой... прости... Посейдон разбушевался... Я не успел... не успел... Прости... Посейдон пока спит... а Тифон работает... он работает на нас...
Я смотрел на седого могучего старца, который разговаривал с постелью и одновременно будто затылком говорил со мной, висящим под потолком...
— Тетя Марта тебе гостинцев передавала...
Запах формалина и хлора...
— ...Говорят, еще три недели...
— А мы с мамой купили тебе робота — как настоящий: ходит, глазами сверкает, и лазер у него светится...
— Да ну их, этих роботов, в реактор...
— Защищает от дурного глаза...
— Хочу космическую ракету! С пушками! И видеокамеру, как у того дяденьки...
— Вот когда выздоровеешь...
Я открыл глаза, и темнота ушла...
Медленно, сквозь мутно-серую пелену проступала картинка, как в старинной кювете с проявителем: тогда изображения делали вручную.
На бюро стояла коричневая дугообразная лампа, словно созданная из прессованной ржавчины, бросавшая луч на поверхность.
Эта поверхность из орехового шпона, эта столешница, напоминала рельеф местности, снятый с большой высоты, со спутника... Какие-то промоины, горизонтали высот, впадины и озера. Выцветшие структуры царапин. Глубина линзы из морилки и лака, местами прорезанная черными угольными бороздами ожогов от жала раскаленного паяльника.
Казалось, будто я смотрел сквозь ржавое осеннее марево на дно змеящегося резвого ручейка. Плыл и дрожал воздух.
Звуки и запахи мягкими ростками врезались в меня.
Я услышал шум... и запах: мазутно-земельный, пропитавшийся дымом...
Шел дождь... пахло сырой осенью.
Воздух был свербяще-свежим: в ноздри резко и бесцеремонно врезался озон и гниль.
Все в одночасье стало сырым и холодным. Сквозь туман пепельных облаков изредка проступали вспышки ионных зарниц.
Телескоп покоился в футляре, окно было закрыто, и только форточка дышала этим темным и забродившим воздухом.
В комнате царил какой-то нежилой хирургический порядок: все вещи вклинивались друг в друга, словно зубья шестеренок, будто детали электронной платы.
Казалось бы, все это естественно: обычное дело... Священная круговерть...
С кухни донесся зловещий вой на четыре тона — это закипел старинный дедушкин чайник. Раньше меня этот звук заставлял вздрогнуть, а теперь — ничего, привык. Даже нравится.
Я привычным жестом вытащил из пачки сигарету, взяв разогретый паяльник и прикурив от его жала, — красно-оранжевыми трещинами разошелся кончик сигареты.
Стало теплее... Запахло незнакомым ватным дымом.
И вдруг раздался переливистый звонок в дверь, выбивший меня из равновесия. Я встряхнул головой, увеличивая приток крови к мозгу, поскольку был еще во сне.
Не зная, куда бежать прежде — на кухню или к двери, — я решил, что к двери предпочтительнее: незваный гость, услышав первобытный вой, поймет, что потревожил...
И под вой чайника я открыл дверь...
На пороге стоял мужчина в черной шляпе, с которой капала вода, и в мокром черном плаще. Он блестел под скудными лампами лестничной клетки, отражая все сорок ватт призрачной ионизации.
— Ты меня пустишь? — Он вскинул черные густые брови.
— Заходи. — Я неожиданно для себя улыбнулся. — А где папа?
— У него сейчас трудности... Ты же знаешь. А я ему помогаю с эгидой. — Он раскрыл зонтик, поставив его в углу, и повесил шляпу на крючок в прихожей — с нее скатились жемчужины маленьких капель. — Я уберу, — сказал он торопливо.
— Нет, я. — Продолжая улыбаться, я открыл дверь туалета и вытащил ногой тряпку.
Он прошел на кухню в одних носках, оставляя за собой мокрые следы, и вой чайника утих.
— Ты до сих пор не пользуешься пьезо? — раздался голос с кухни.
— Да, — я возил тряпкой по полу, — привычка, понимаешь.
Через пару минут мы сидели в креслах и курили.
— Не ждал меня, наверное? — Сиреневые губы надломились в усмешке.
— Да вас кто разберет... — начал было я.
— Ой! — Он комично схватился за сердце, вернувшись в коридор. — На себя посмотри, родственник...
— Зачем ты пришел? — спросил я, наливая себе портвейна.
— А как ты думаешь? — Он сделал губами мертвую сизую дугу.
— Хватит! — Я впервые повысил голос. — Вы, мои милые, психа из меня сделали...
— Твоими же руками! — Он ударил по коленям.
— Все! — крикнул я, закашлявшись дымом. — Слышать ничего не хочу! Ты тут на кой?!
Он выпустил дымное облако гаванской сигары и медленно ответил:
— Ты, кажется, хотел... ну ладно, просил. — Он взял бутылку пива и небрежно сковырнул пробку пальцем. — В общем, у тебя было дело?
Я потупился.
— Ну да, — ответил я нехотя, — от тебя не...
— Не... — улыбаясь, ответил он.
— Ну... ты мне объясни... — Я затянулся и хлебнул портвейна. — Вся эта хрень — это прикол?
— Фи, мон дью! — Он поморщился. — Что за выражения! Прикол! Кого-то пытались приколоть?
— Да! — выкрикнул я. — Меня! Тебе мало?! ТЫ!!
— Спокойно... спокойно. — Он вынул из кармана деньги.
Они были мокрыми... разбухшие бумажные банкноты...
Нелепой раскисшей тряпкой он выбросил их в форточку.
— Прости... — я сконфузился, — я просто хотел узнать...
— Ну? — Он вопросительно сощурился.
— Скажи... Каким образом можно вынести это священное сумасшествие, напоминающее танцы и кривляния юродивого?..
Я допил свой портвейн, и пустая бутылка отлетела к куче себе подобных, звонко стукнувшись донышком...
— Прости, мой мальчик, — он, призадумавшись, улыбался, — видишь ли... А как тебе вообще все это кажется?
Он внезапно расцвел: таким я еще его не видел... Он покрылся парчовым черным халатом, рядом с его ногой показалась породистая борзая.
— Ты, собственно, чем недоволен? — спросил он повелительным тоном. — Учился, веселился, женился и работал? Ругался с женой! Пил и мечтал! Даже в кино снимался! Что не так? Приключений захотелось? От земных проблем захотел сбежать?
— Я просто хотел чего-то другого...
— Все вы, люди, всегда хотите чего-то другого, вовсе не того, что у вас есть под носом! — Он сердито нахмурился. — Но не все этого заслуживают, и не всем это надо на самом деле. Вы живете иллюзиями, мальчик мой, и ради иллюзий совершаете глупые и страшные вещи! Что ты сегодня хотел от меня услышать?
— Осень — это своеобразный итог, какая-то черта, когда вспоминается множество событий, происшедших за год, и не только.
Я пытался все ему объяснить...
Я начал забывать все самое страшное, и вместе с ним стало как-то уходить все самое лучшее. Оставалось все самое серое... Странно...
Мы прогуливались по осеннему скверу, и меня охватывало чувство потери чего-то очень важного, не лета... не солнца... какого-то смысла... Я еще злился на себя за то, что чувство это казалось мне банальной обидой: она не хотела идти со мной под руку... от меня сильно пахнет перегаром и табаком...
Иногда наступает момент, когда попадаешь в некий лимбус, чистилище, нулевой меридиан, где можно сохранить игру и подумать над развитием сюжета. Распутье...
А если изменить все? Если научиться чувствовать иначе? По-другому?
— А что именно по-другому? — Он внимательно прищурился.
— А ради чего я тут умираю? — Я хлопнул себя ладонью в грудь. — Ради любопытства? Ради того, чтобы не поддаться безделью и скуке? А может быть, чтобы стать умнее? Я и тупым побуду с удовольствием...
Я не могу понять себя? А разве я понимаю остальных?
— Мне все ясно, — сказал он медленно.
Он вынул из пальцев черную прокопченную трубку и задумчиво поглядел на конский череп, висевший на стене напротив бюро.
— Люди должны отрешиться от иллюзий и перемещаться отсюда — туда. Они — каждый — есть ступень... Ты-то должен знать... И Земля, и Марс, да и что угодно — это некий такой инкубатор. Яйцо страуса эму и утконосого динозавра — почти одинаковы. Если повышать температуру яйца — вылупятся самцы, понижать — вылупятся самки. Если воздействовать на яйцо пучком жесткого электромагнитного излучения...
— Так это всего лишь опыты? — не выдержал я, чувствуя острый приступ изжоги.
— Ты же, как всегда, не дослушал. — Он поморщился.
— Извини. — Я вновь опустил глаза на коричневый потертый паркет.
— Это новый виток развития, — продолжил он, — формируются новые нейроны, дополнительные нервные узлы, меняется состав медиаторов и скорость передачи импульса... Даже твоя родная планета претерпела массу изменений за последнее время...
— И?.. — спросил я.
— И, — повторил он с улыбкой, — тот, кому интересно, становится тем, кем интересно. Сам решает свою судьбу. И все, ничего особенного — просто процессы...
Отрывок из записи на карманном планшете
Вот так этот путь и продолжился...
А начался он с моего прилета на Марс и моей дурацкой тяги ко всему новому и невыносимой жажды одиночества. Я здесь был уже пятый год (по марсианским меркам — чуть меньше трех), хотя ощущение было, что уже лет десять.
Последнее время у меня возникло предчувствие, что этот год на Марсе может стать для меня последним... Сам не знаю, что меня потянуло с этими двумя типами из одного полушария в другое. Йорген и Сибилла — опытные Охотники и хорошие напарники... а вот туристы, свалившиеся нам как снег на голову с частного шаттла... И чего конечно же я не мог предвидеть в этой экскурсии на вулкан Олимп — это моей встречи с ней... с Ириной... Мои спонтанные чувства к ней, которые только усложнили всю ситуацию, и без того непростую: все, что связано с этой миниатюрной хрупкой девушкой, пропитано тайной и смертью... да... Странно, что эта история прокручивается у меня в голове, — может, начать вести дневник? Тогда вся эта сумятица выстроится в некий порядок и перестанет давить на мой череп изнутри? Нет, не мой это стиль — вести дневник... А потом, для этого требуется система, а я не знаю, где буду завтра... Даже что случится через пару часов...
Вот так часто бывает: одна случайность тянет за собой другую — и длинная цепь взаимодействий, как падающие друг на друга фишки домино, рождающие абсолютно неожиданный узор событий... Кто я? Одна из этих фишек? А может, деталь узора? Но уж точно не тот, кто заварил эту кашу... Зачем мне все это нужно?..
Вокруг продолжал дуть небольшой ветер, крутя в призрачном танце мелкие песчинки и пыль. Стенки кратера тихо гудели от потока воздуха.
Мы стояли уже далеко за Башней Титанов, и я вновь злился — от собственного бессилия...
Мы гнали своих вялых дромадеров, как бешеных крыс, и, только оказавшись километрах в пятнадцати от стрельбы, от смерти и от всей этой чертовщины, остановились под прикрытием небольшого безымянного кратера, наполовину занесенного песком.
Казалось, с окончания боя у Башни прошла тысяча лет... Встреча с Сенькой, встреча с безумными золотоискателями, "Ящер" и его гибель, смертоносный лязг боевых машин, силуэты всадников-паладинов с лазерными винтовками, напоминающими копья, крики боли и ужаса, взрывы, свист пуль, душманы, перекошенное злобой лицо Комода, выражение удивления и страха в глазах Криса, застрелившего командира, кровь на лице Ирины, внезапно появившийся глюк, от которого исходили жужжащие волны...
Все это стучало повторяющимся ритмом зацикленного видео, отдаваясь в висках далеким эхом...
Я медленно объезжал неровный строй туристов и смотрел всем в глаза. Чемба мерно раскачивался, а ногу лихорадило жгучей раной...
Я вспоминал о том, как все поднимались с песка, как открывали глаза, как я скомандовал "по коням", как Ирина меня перевязывала, хоть необходимости в этом не было, как все боязливо косились на труп командира с застывшим на мертвом лице выражением безграничного удивления, как искал свои очки Паттерсон, который стал для меня героем этой феерии, но... Я уже принял решение и не собирался его менять... Я чувствовал усталость и опустошенность...
Я изо всех сил не хотел того, что чуть не произошло...
Я смотрел в эти лица одновременно с жалостью и равнодушием, с любовью и недоверием... с полным ощущением какой-то утраты и безнадежности в сложившихся обстоятельствах... Я чувствовал, что сил у меня на донышке, — меня сковывала усталость.
Йорген с Сибиллой стояли чуть поодаль, негромко переговариваясь. В голове у меня продолжался малиновый звон, и уши были набиты ватой. Перед глазами плыли очертания предметов — я не мог подолгу сосредотачивать свой взгляд на чем-нибудь.
