| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
После этого случая Бренн на весь город простыл настоящим знатоком. И с такой легкостью называл, кто и в каком году что написал, что мог теперь заговорить зубы абсолютно любому. Потом уже было так: Бренн говорил, что считает эту картину весьма неплохой, и ее стоимость взмывала до небес. Кто-то из жителей Шторхолда приносил ему свои картины на оценку, или картины своих детей. Большинство из них он отсылал обратно, но некоторые скупал тут же, а потом перепродавал за немалые деньги. Один мальчик даже принес Бренну немалый доход. Одно время мой друг загорелся идеей открыть свою художественную мастерскую, в которой бы дети обучались живописи:
— Не знаю, почему люди так не ценят свой художественный талант. Возможно, это лучшее, что у них есть. Со взрослыми сложнее, их еще нужно убедить в том, что они умеют рисовать, детям же достаточно просто дать кисть и краски, и картины возникнут сами собой.
Однако поскольку сам Бренн рисовать не умел и никого этому соответственно обучить не мог, и никто в Штормхолде не откликнулся на его призыв, то художественной мастерской у нас не появилось. Но мой друг не расстроился:
— Писать картину — это искусство. Но также искусством является и умение эту картину продать. Я сосредоточусь на втором.
— Я рад, что ты не расстроился. Важно иметь мечту, а она у тебя есть. Хотя твои какие-то мелкие планы могут не осуществляться, в конечном счете ты движешься к большой цели.
Когда Бренн оценивал или продавал картины, он был похож на настоящего короля, только без короны и пурпурной мантии. Я был приятно поражен всем, что происходило тогда с ним. Мне казалось, что его личность открылась с какой-то новой стороны, и сказал ему об этом:
— Может быть, ты так же, как и я, нашел себя. Рассказывать о картинах у тебя получается гениально.
— Спасибо, но я это знаю. Я не могу родить картину и обучить этому другого. Но есть кто-нибудь, кто сможет это сделать. Я могу продать любую, и в этом городе нет никого, кто бы сравнился со мной в этом.
Это была правда. После того, как Бренн начал разбираться в картинах лучше всех остальных в городе, он стал носить странную одежду, нашел у Cольнира какой-то цветастый шарф, тут же напялил его на себя и даже с особенным эстетизмом ел привычную похлебку. Сперва тщательно размешав похлебку небольшой ложкой, он вытаскивал ее и стряхивал с нее оставшиеся комочки с едой, побивая ею о стенки миски, и только потом он начинал есть. Но что самое удивительно, он с особым трепетом относился к каждой из картин. Даже к 'Обнаружению священного Грааля усталым путником и его свитой', где была рама и пустое полотно в ней.
Когда какая-то часть картин была продана, мы принялись разгребать завалы, которые спокойно лежали в углах и были прислонены к стенкам. Я старался справиться с работой как можно быстрее и, перемещая картины, задевал ими другие предметы мебели, Бренн же держал каждую картину с особым трепетом, и кричал, чтобы я был поаккуратней с 'шедеврами'. А я все никак не мог понять даже того, чем они отличаются друг от друга, и попросил вкратце объяснить мне, что к чему:
— Нет, ну ты скажи мне, чем отличаются все эти картины?
— Что разного? Много что. Cмотри, одно время художники стали уделять слишком большое внимание портрету путника, ищущего Грааль, затем он перестал им быть интересен настолько, что они иногда забывали рисовать его вовсе, и обратили свои взоры к краскам, разрабатывая все более совершенные оттенки. Художников этого периода уже гораздо больше волновали проблемы передачи цвета, чем сюжетные элементы, при этом большинство из них были алхимиками. А вот посмотри, какой смелый художник! — Он взял одну картину, краска на которой лежала тончайшим слоем. — До него никто никогда не решался сперва рисовать путников, а потом Грааль.
— То есть была какая-то общая цель у всех этих работ, помимо того, что на каждой должен быть Грааль?
— Совершенно верно, искусство отображения Грааля — это история течений, а не имен. Но в каждой эпохе были гении, чье творчество не укладывается в рамки ни одного течения, и даже преодолевает их.
На этих словах я достал картину Манолакки, которого Бренн считал 'подлинным гением', и которая выглядела как несколько расплывчатых пятен непонятных цветов.
— Когда видишь не картину, а три мазка краски ребенка, тяжело поверить, что это искусство. А оказывается, что это написано гением.
— Не понимаю, как ты не видишь здесь глубину пространства и сложность фигурного изображения.
— К сожалению, в этом я не вижу совсем ничего. Но может быть, ты мне расскажешь, что есть здесь? — Достал я свой последний козырь — пустую картину 'Обнаружение Грааля'.
— Ну, это совсем просто. Незаконченность работы — это художественный прием, известный еще со времен проторисования. Здесь же незаконченность представлена в зародышевом виде, что делает эту картину, наверное, самой оригинальной из всех. То, что ты видишь, — это совершенство художественного приема, а то, что это совершенство совпало с отсутствием содержания вовсе, при том, что мы в принципе знаем, что на ней должно находиться, делает это произведение наиболее знаковым из всех и даже скандальным.
Когда я пытался спорить с Бренном об искусстве, то чувствовал себя полным профаном, и вскоре совсем забросил это дело.
После того как мы разгребли все завалы и слегка прибрали квартиру, мы удивлением обнаружили, что Сольнир жил в исключительно эстетском месте с красивым видом из окна и хорошим интерьером. В просторной гостиной с пристроенной к ней кухней было окно с витражом, а проход в отдельную мастерскую осуществлялся через спрятанную дверь. Свет из разноцветного витражного окна заполнял весь зал, а кухня была огорожена от основной комнаты бумажными перегородками, с нее можно было выйти на балкон и увидеть наш замерзший залив. Мебели было немного, но достаточно, чтобы мы с Бренном могли комфортно уместиться на диване и кресле.
Иногда в дом Сольнира заходила Роксан и готовила нам еду, поскольку в свободное время я тренировал заклинания, а Бренн читал книги, и каждый считал это своим главным занятием в жизни. Картины для меня были не столько способом заработать денег, сколько интересным времяпрепровождением с моим другом. Я вспомнил, как раньше торговал яблоками на рынке. А то, что мое нынешнее занятие приносило мне еще какой-то доход, а для Бренна стало новым образом жизни, радовало меня еще больше. Вечерами я смотрел в окно с какой-то грустью, и до моего отъезда оставалось все меньше и меньше времени.
Когда на улице было как-то чересчур темно и холодно, Роксан ночевала у нас. Мне нравилось оставаться с друзьями ночью в доме Сольнира. Они стали для меня второй семьей и очень сильно поддерживали меня, сами не зная об этом. Когда за окном было темно, желтые огоньки города горели, мы были в доме, согретые, сытые, и даже не думали вылезать из него. Мы с Бренном спали в гостиной, а для Роксан стелили матрац в мастерской, где было чуть-чуть теплей, чем в зале. Если мы долго не могли заснуть, то слышали плач, который доносился оттуда. Оказывается, мужественная и даже брутальная Роксан иногда плакала по ночам. Я спрашивал у Бренна:
— Ты не знаешь, в чем дело? Может быть, у нее что-то не так в семье?
— Может быть, но это неважно.
— Почему?
— Любая женщина плачет ночью, и это ее нормальное состояние. Ты никогда не поймешь, почему так происходит, и нужно подойти к ней в этот момент и сказать ей что-нибудь ласковое.
Тогда я шел к ней, спрашивал, что случилось, она не отвечала, а говорила:
— Побудь со мной рядом.
— Тебе холодно?
— Нет, просто побудь со мной рядом.
Я обнимал ее, и мы засыпали вместе.
Так прошел целый месяц. Моя бессонница начала постепенно отступать, хотя до полного избавления от нее было еще очень долго. Благодаря Бренну, денег от продажи картин получилось гораздо больше, чем я когда-то предполагал. Правда, за этот месяц я, наверное, совсем перестал думать о важности денег. Я больше не гнался за ними: мне это пользы не приносило. С каждым днем я понимал, что деньги интересуют меня все меньше и меньше, и мне гораздо больше нравится просто быть с друзьями. Этот месяц был, наверное, самым счастливым временем в моей жизни. И в жизни Бренна, пожалуй, тоже. К концу его я скопил всю сумму, что был должен отцу Роксан, приготовил мешок с деньгами и хранил его на чердаке, чтобы вручить ей в подходящий момент.
Вскоре Бренн стал так блестяще разбираться в живописи, что с каждым днем удивлял меня все больше и больше. Он был хорош. Настоящий профессионал. Всегда говорил с каким-то увлечением, и в его речи неизменно присутствовало не одно имя известных художников. Например, он знал как, где, чем, зачем и почему писалиcь такие картины, как 'Покорение Грааля Жаринеком', 'Рождение Грааля' и классический 'Грааль' Марлиеса. Он даже имел свои приоритеты и сделал, как говорил, целое открытие. Во всех картинах Грааля Бренн увидел какую-то тоску по прошедшему поколению:
— Понимаешь, художник всегда мечтает жить в том времени, которое было до него, считая его 'золотой эпохой' или 'прекрасным веком', что-то красивое придумают и про наше время, будь уверен. Но мы с тобой, дорогой друг, должны быть горды, что являемся проводниками в искусство.
Он был лучшим знатоком изобразительного искусства в Штормхолде, легко сравнивал творчество художников друг с другом и рассказывал об этом длинными красивыми фразами. И хотя мало кто понимал, о чем он говорит, все знали: этот парень — настоящий профессионал. Я даже иногда завидовал его успеху и пытался его задеть:
— Много ли прока от умения перечислить сто имен художников?
— Проку-то может быть и не много, но когда продаешь картины, каждое имя, которое ты называешь, как лишний золотой к ее стоимости. Ты знаешь, мне даже кажется, что торговля картинами — это то, к чему я шел всю жизнь. Не нужно придумывать себе невесть что и пытаться найти себя там, где у тебя мало что получается. А продавать живопись у меня получается просто и легко.
— Я до сих пор иногда не могу поверить в то, что ты стал продавцом искусства.
— Знаешь, иногда я до сих пор не могу поверить в то, что ты стал магом.
К концу месяца задача была практически выполнена, чердак был почти пуст, а большинство картин распродано. В доме еще оставались картины, но только самые дорогие, которые жалко было продавать за бесценок. После картин мы принялись избавляться от многочисленных вещей, оставшихся от Сольнира, включая какой-то странный розовый костюм с ушами. Все, что мы не смогли продать, мы просто выкинули, и через несколько дней я заметил, как нищие расхаживают в старых вещах волшебника, даже в ушастом розовом костюме.
Я сделал все, что планировал, и даже больше. За месяц Бренн превратился из торговца на рынке и завсегдатая таверны в настоящего ценителя искусств. В конце концов, благодаря нашим c ним усилиям, иметь у себя в доме картину Грааля стало в Штормхолде вещью весьма обыденной и даже указывало на отсутствие вкуса у обитателей данного дома.
В последний вечер перед началом охоты, мы решили собраться на чердаке все вместе: я, Бренн и Роксан. Роксан выглядела невероятно красиво. На ней было простое, но вместе с тем изящное желтое платье, повязанное на талии черным поясом, оголявшее ее узкие плечи. Короткие огненно-желтые волосы лишь подчеркивали ее красивое лицо с аккуратными бровями, и из-за этого ее взгляд казался невероятно глубоким.
Впервые за много лет в Штормхолде была гроза. Вообще увидеть грозу зимой — событие достаточно редкое. Мне так много хотелось рассказать друзьям в ту ночь, особенно Роксан, что мое сердце стучало очень быстро. Для начала я подготовил мешок с золотом, которое должен был ее отцу, и протянул его ей со словами:
— Держи, это мой долг твоему отцу.
— Ты что, Эльси, какой долг? — Странно, но она даже не обрадовалась деньгам.
— Ну, тогда, когда я пьяный разгромил твою лавку.
— Ты никогда не громил ничью лавку — Вторил ей Бренн, и было непохоже, чтобы кто-то из них шутил.
— Постой, вы же мне оба говорили, что я перетоптал все груши и персики, которыми торговал твой отец.
— Ничего ты не перетоптал. — Подтвердила Роксан. — Ты просто напился, приставал ко мне и бегал по городу.
— Почему же Вы тогда мне ничего не сказали?
— Мы знали, что ты несколько раз беседовал с моим отцом. Вряд ли он требовал с тебя деньги.
— Да, но я все равно думал, что должен тебе. — Продолжал я.
— О чем же ты тогда разговаривал с моим отцом?
— То есть, все это неправда? — Я сделал вид, что не заметил ее вопрос.
— Нет, почему? Мы лишь только приукрасили часть с отцом Роксан и его лавкой. — Ответил Бренн, и я вспомнил его слова о том, что лучший способ соврать — это сказать немного правды.
— То есть все это неправда? — Повторил я.
— Да нет же, нет, не все. Ты действительно пытался попасть в школу магии и носился по рынку, как безумный. Но если ты имел в виду долг Роксан, то да — это вранье. Ты очень плохо себя вел в тот вечер, и мы лишь хотели тебя розыграть.
Я посмотрел на Роксан: она как-то виновато трясла головой.
— Значит, все это вранье... А почему вы не сказали мне об этом раньше? — По-прежнему не верил я.
— Мы думали, что ты все уже давно понял, и уже забыли про этот долг. Но если хочешь, я могу взять эти деньги. — Любезно предложила Рокcан.
— Это невероятно. Вы даже не понимаете, несколько вы мне помогли. Вы настоящие друзья. — сказал я, глядя на картину, что висела за их спинами.
— В чем дело? — Встрепенулся Бренн.
— Понимаете, если бы я не думал, что должен твоей семье, Роксан, целую гору денег, я бы не желал заработать их любой ценой. А если бы я не желал заработать их любой ценой, то я бы не решился подкинуть яблоко тому магу, который даже не проходил в тот день мимо моего лотка.
— То есть ты хочешь сказать, что стал магом только благодаря тому, что мы тебя розыграли? — Произнес Бренн с огромными, как у совы, глазами.
— Именно.
— Значит, всем, что у тебя сейчас есть, ты обязан мне. — По-женски заметила Роксан.
— Можно сказать и так. — Лукаво ответил я.
— Нет, я считаю, что ты все-таки должен отдать мне эти деньги. — Добавила она.
— Вот уж нет. Я лучше маме отдам.
В тот вечер мы сидели допоздна, и друзья все отказывались верить в то, что их розыгрыш помог мне полностью изменить свою жизнь. Часть денег, что я накопил за это время, я передал через Бренна моей матери, наставив его заботиться о ней. Он грустно сказал:
— Жалко, что надо мной никто так не подшутил.
— А что, тебе не нравится твое нынешнее положение?
— Помнишь ты мне обещал кое-что, если я займусь с тобой картинами?
— Помню, а ты уверен, что хочешь этого?
— Даже не сомневайся.
— Ну хорошо.
Я знал, что Сольнир где-то хранил скляночку с грибами, и выдал Бренну небольшую горсть. Вскоре Бренн заорал, что ничего не чувствует, и попросил еще. В конце концов Бренн съел полбанки грибов, все продолжая убеждать нас в том, что они не оказывают на него никакого эффекта. Затем он с той же убежденностью доказывал нам, что он кот, шипел на меня и обвинял в том, что я собираюсь его съесть. C криком 'отстань от меня, котоед!' он забился в угол и пытался мурлыкать, а потом он сделал то, чем занимаются коты большую часть времени — улегся спать. Пока Бренн спал в углу зала и периодически лизал себе лапу, я увел Роксан в мастерскую.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
