Как стать драконом. Часть 1. Сезон Серого гремлина. Полностью

Сезон серого гремлина

Пролог

История моей семьи не знала другой профессии, кроме продавца яблок. Мой отец, мой дед, мой прадед — в общем, все мужчины в нашей семье были продавцами яблок. Поэтому, когда я родился 20 лет назад, моя ныне покойная бабушка с уверенностью предсказала, что я буду отличным продавцом яблок, на что моя мать заметила: 'Как мудры слова твои, матушка!' — а мужчины одобрительно закивали бородами.

По старинному обычаю нашего города, чтобы определить будущую судьбу ребенка, как только тот начинал ползать и мог уже более или менее отличить собаку от сковородки, его помещали одного перед целым арсеналом всевозможных предметов, таких как подкова, кусок неотделанной кожи, гусиное перо, кошелек с деньгами, или, если повезет, нож, флейта или лютня. Считалось, что первый предмет, до которого дотронется ребенок, определит его будущую профессию. Тот, кто пытался поднять подкову, становился кузнецом. Взявшийся за перо становился грамотным человеком и шел служить счетоводом или, как это нередко бывало, был несчастным поэтом и известным тавернским выпивохой. На ребенка, случайно порезавшего свой нежный пальчик о лезвие ножа, вся семья взирала угрюмо. Считалось, что он вырастет слабым или умрет по своей же глупости. Но, в большинстве случаев, ножи клались тупые, не способные порезать вообще ничего и, к тому же, были направлены рукояткой к ребенку. Поэтому, когда в семье жуликов, воров и убийц мальчик заворожено смотрел на нож, а затем даже пытался взять его в свои ручки за рукоятку, а не ртом за лезвие, семья устраивала грандиозную попойку с традиционной дракой на ножах и трагической смертью двух-трех человек.

Поговаривают, что в благородных домах перед ребенком могли поместить арфу, маленького пони или даже томик магии первого уровня любой школы. Но, к сожалению, это все касалось лишь благородных домов. Или хотя бы более или менее приличных. В моем доме передо мной не было ничего, кроме яблок. И для моей семьи главная интрига заключалась в том, за сколько мой отец сбагрит выбранное мной яблоко на рынке.

Наш Штормхолд был страной вечного снега, расположенной в горном ущелье. Домом для потерянных, спасением для замерзающих путников, холодной могилой для многих поколений его жителей. Зима здесь началась давно, еще до моего рождения. Как раз тогда, когда нынешний Верховный маг встал во главе гильдии. Поговаривают, до него здесь еще были теплые деньки. Народ в Штормхолде можно весьма условно поделить на тех, кто еще помнит весну, и тех, кто с рождения ни разу не видел ни одного одуванчика, растущего в округе. Сами жители любят вспоминать об этом после заката солнца в местной таверне. Раньше 'весенние' были гораздо многочисленнее 'зимних'. Порой 'зимним' было весьма небезопасно сидеть в таверне допоздна. Но с каждым годом 'весенних' становится все меньше и меньше. Что на руку мне. Хотя я бы не отказался увидеть растущие травы и одуванчики в наших горах. Раньше они всегда встречали путников, с радостью приезжавших в Штормхолд и с грустью уезжавших отсюда.

Гордость Штормхолда — это наша крепость, высоченная белая орлица, возвышающаяся среди скал, с множеством защитных башен, не раз выручавших нас во время Племенных войн. Второе место после крепости по значимости для жизни Штормхолда занимает таверна — место, где истории о великих магах прошлого разбавляют элем и вином. Домов, как и конюшен, в которых почему-то живут не кони, а бездомные, предостаточно. Еще имеются мэрия — каменное здание с огромными часами на центральной площади, куда мы все платили налоги, Форум — центр политической жизни, где собираются всем городом, спорят, голосуют и принимают важные решения, ледяной мост к крепости и другое. Башня магии с библиотекой всегда были настолько засекречены от простого народа, что любое упоминание знаний и магии у меня вызывало внутреннее отвращение. Фабрика големов производит механических созданий, едва восприимчивых к волшебству. Маги используют големов для того, чтобы отточить на них свое волшебное искусство. Каждый маг перед началом обучения должен купить за свои деньги голема и с ним уже ходить на занятия по магии. Простые ученики заказывали себе на фабрике каменного или железного голема, а ученики из благородных семей приходили с золотыми или даже алмазными големами — те служили гораздо дольше, чем их каменно-железные собратья. Дворцы титанов и наг — таинственные и сакральными местами, куда простой смертный не попадал никогда. Ходят слухи, что где-то рядом с городом есть павильон джиннов. Мираж, на секунду становящийся реальностью. Кто случайно попадал туда, навсегда прощался со Штормхолдом и жил в царстве своих исполнившихся желаний. Ну и, конечно, нельзя не сказать про место моего рождения и, возможно, даже зачатия. Я имею в виду рыночную площадь.

Рынок, где было продано мое первое яблоко с небольшой надбавкой, был для меня гораздо больше, чем просто рынок. Все, чему я в своей жизни научился, я научился на нем. Здесь я впервые заговорил, продал яблоко, научился ходить — именно так, сперва я заговорил, а потом научился ходить. Ведь для того чтобы выгодно продать яблоко, для начала нужно научиться говорить, а ходить, как мне казалось, и вовсе не обязательно: знатные люди никогда не слезали со своей лошади, а у особенно знатных всегда были паланкин и слуги. Так вот, рынок был для меня гораздо больше, чем просто рынок. Я знал о нем все, каждую мышиную нору, каждого продавца, его родословную до пятого колена. Все мои друзья работали на рынке. Все мои недруги были покупателями на нем.

Еще с детства мне нравилось считать деньги. Звенеть ими, держать их в руках, перекладывать из стопочки в стопочку. Каждый заработанный мной золотой я тщательно прятал от чьих-либо глаз, берег, запасал и иногда одаривал себя или своих родителей недешевыми для маленького мальчика подарками. Мне тяжело сказать, зачем я так сильно стремился к богатству. Видимо, моя любовь к блестящим предметам выразилась в стремлении заработать как можно больше, а потом мне просто нравилось одаривать себя или окружающих. И в этом мне помогали мои яблочки.

Глава 1. Яблоко судьбы

— Эй, Эльсинор! Ты опять с перепоя с яблоками разговариваешь? — То был голос белобрысого олуха и по совместительству моего друга Бренна. Мы торговали за соседними лавками: я — яблоками, он — тыквами.

— Нет, не разговариваю, я же не бедняга умалишенный.

— Ну не стоит себя обманывать: после вчерашнего все в Штормхолде думают, что ты самый первый сумасшедший в нашем городе.

— Ничего не помню. И помнить не хочу.

— Так я тебе расскажу!

— И не надо мне этого рассказывать.

— Ты что, не хочешь знать главную историю этой зимы в Штормхолде?

— Нет.

— Тогда, может быть, ты хочешь знать, почему Роксан заявила, что не будет общаться с тобой, пока ты не сдохнешь и не сгниешь в могиле, а единственные, кто будут присутствовать на твоих похоронах — это алкаши из трактира и безмозглые големы?

— Что, так и сказала?

— Да, так и сказала.

— Священный Грааль!

— Тише ты, не ругайся так.

— Может, все-таки расскажешь мне? — Попытался я, было, уговорить его.

— Смотри-ка, как ты заинтересовался! Нет, дорогой, теперь уж я тебе так просто не расскажу.

— Говори, каналья! — Набросился я на Бренна, схватил его за уши и начал тереть их что есть мочи. Бренн отбивался как мог, но несчастные уши Бренна сперва покраснели, потом побагровели, а потом мне и самому стало страшно, что еще немного и он их лишится.

— Хватит! Я все расскажу, только пусти меня! — Прошипел Бренн, и я разжал хватку.

— Хорошо. — Сказал я и отпустил его. — Так что же я вчера натворил?

— Помнишь, как ты приставал к Роксан, а она сказала, что не думает, что пьяным у тебя больше шансов?

— Да, помню, но это было последнее, что я помню про тот день.

— Не расстраивайся, я тебе расскажу остальное. После того, как она пятый раз за вечер сказала тебе нет, ты полностью сменил тактику действий. Для начала, голосом сдавленной ящерицы ты выжал из себя: 'Нет проблем, дорогая, но ты еще будешь писать мне любовные письма на неделю любви', — взял пинту эля, и, победоносно воздев левую рукой к небу, выпил ее залпом, бросил кружку на пол, вскочил на стол, долго пытался что-то танцевать, — замечу, что музыканты к тому времени уже давно покинули трактир — упал со стола, ударился челюстью об пол, вышел из трактира и громко хлопнул дверью.

— Так вот откуда эта дикая зубная боль. А ты что, мышиный хвост, взял да и бросил меня одного?

— К сожалению, я тебя не бросил. Но только когда я вышел из трактира, ты зачем-то уже несся на гору к академии магии. Издалека я увидел, как ты стучался в дверь, рассыпая бранные ругательства в честь нашего главного врага — замерзшего порта, в который уже 30 лет не может зайти ни одно порядочное торговое суденышко.

— Пока что не очень красиво получается.

— К моему большому удивлению, маги не стали тебя спускать с горы, а само занятие очень скоро тебе надоело, и ты разбежался, плюхнулся на живот и покатился с горы по ледяным склонам.

— Странно, как я еще жив остался?

— Все сейчас задаются тем же вопросом. Спустившись к рынку, ты подбежал к лавке отца Роксан.

— Священный Грааль!

— Совершенно верно. О, сколько прекрасных персиков и груш ты перетоптал! Можно было накормить целую армию титанов.

— Как же отреагировал отец Роксан?

— Он полчаса гонялся за тобой по всему рынку, пытаясь посадить тебя на фамильные вилы. Ты драпал от него быстрее, чем летучая стрекоза с поля боя.

— Конечно я бы хотел породниться с их семьей, но совершенно другим способом. Что же потом случилось с отцом Роксан, и почему я до сих пор жив?

— Бедняга, гоняясь за тобой, совсем разволновался, упал, и теперь лежит дома у какого-то коновала, считающего себя лекарем. Думаю, тебе стоит оплатить эти расходы.

— Да уж, пожалуй. А еще извиниться перед Роксан.

Внезапно Бренн обратил свой взор на пару захожих гремлинов, намеревавшихся пройти мимо наших лавок.

— О, смотри-ка! Чета гремлинов. Не хочешь поработать?

— Не, я пока не в духе.

Слова 'поработать' означали следующее. Выгода от торговли яблоками заключалась в трех основных действиях: как можно дешевле яблоки приобрести, как можно дороже их продать и как можно больше яблок подсунуть прохожему. Поскольку при покупке яблок всегда имеешь дело с такими же торгашами, как и ты сам, то рассчитывать задешево купить здесь не приходилось, и сэкономить на данном этапе можно было, лишь покупая яблоки сгнившие и червивые. Содрать с покупателя цену побольше было проще. У порядочных торговцев это умение воспитывается раньше, чем умение читать и писать. Но наиболее выгодным и самым любимым занятием для меня было подсунуть яблоко прохожему.

Оно составляло львиную долю моих доходов и требовало огромных навыков. В своих кругах я даже слыл мастером. Мог подсунуть в карман прохожего по три яблока за раз, потом наблюдатель 'со стороны' разоблачал 'вора' и затевал скандал с требованием оплатить украденный товар. Благородный человек пытался как можно скорее и тише отдать деньги, иногда даже приплачивал за молчание. Человек с более низкими моральными ценностями соглашался на это с трудом. Гремлины же были настолько подлыми и противными созданиями, что могли не только не расплатиться за украденные яблоки, но и прихватить с собой еще парочку сверху. Когда ты обвиняешь одного гремлина в воровстве, они возникают перед тобой огромной толпой, гремя цепями, выкрикивая: 'Справедливость! Есть же!' — толкаясь и перебивая друг друга. Выгода от обмана гремлина была минимальна, а вот хлопоты, которые они доставляли огромны. Поэтому на предложение Бренна я ответил отказом. К тому же гремлины до безумия любят яблоки, и мне не хотелось терять своих лучших клиентов.

С кем только я ни проворачивал эту махинацию: с ремесленниками и крестьянами, с героями и простолюдинами, с иногда заезжающими к нам паладинами и монахами, даже с теми, кому уж никак не нужны мои яблочки. Я был настолько хорош в этом деле, что вокруг говорили: "Дьявол, а не продавец яблок!" Но настоящим вызовом было подсунуть свое яблочко магу. Маги были для жителей Штормхолда всем: нашей главной военной силой, нашей интеллектуальной элитой, нашими духовными отцами — да и вообще они основали наш города для своих волшебных практик. А потом уже, к сожалению для них, появились такие, как мы: торговцы яблоками, поскольку одной маной сыт не будешь. Поэтому среди торговцев было так почетно облопатить мага. Говорят, за всю историю Штормхолда нам это удалось раза два. Если честно, мне кажется, что в Штормхолде не осталось существа, которое никогда, к своему удивлению, не обнаруживало в собственном кармане красивое яблочко, или маленькую тыковку, или несколько изящных, вкусных и безумно дорогих эльфийских хлебцев, завернутых в лист платанового дерева. Но что поделать: рынок в Штормхолде был один, а ртов очень много.

В этот самый момент я заметил, как к моей лавке решительным шагом приближалась женская фигура с явно недобрыми намерениями. Без сомнения, это была Роксан. А по тому, с какой скоростью она шла ко мне, я догадался, что она тоже знает о моих вчерашних подвигах. Роксан подошла, точнее, подбежала ко мне, занесла правую руку и отвесила мне хлесткую пощечину.

— Чтоб тебя пожрала тысяча церберов, негодяй! — Произнесла она вместо приветствия.

— Роксан...

— Ты, болотная ящерица, если ты не возместишь моему отцу все убытки, причиненные тобой, то мы с тобой никогда больше не увидимся.

— Но, Роксан! — робко промолвил я, думая, что бы сказать.

— Что?

— Ничего.

Я не нашел никаких слов, которые могли бы хоть как-то передать мое сожаление, непонимание и заодно могли бы улучшить мою участь. Роксан еще раз взглянула на меня. Мне показалось, что в последний момент на ее лице возникла какая-то улыбка. Резко отвернувшись, она не менее стремительно удалилась от меня.

Было не слишком приятно осознавать тот факт, что на меня свалился огромный долг, виной которому были моя глупость и неспособность держать себя в руках. Я тысячу раз проклял этот эль, этот трактир, всю эту гадость, что сопутствует веселой компании. Для начала я представил сумму денег, которую мне придется отдать Роксан. Затем я представил, на что еще я бы мог их потратить. Второе занятие было более приятным, чем первое. Мне предстояло как можно скорее заработать эти деньги, чтобы окончательно не испортить отношения с ней. Среди всех девушек, что я встречал в Штормхолде, Роксан казалась мне наиболее красивой. У нее были короткие белые волосы, темные глаза, гладкое правильное лицо и длинный нос. Мне особенно нравились ее сухие, слегка потрескавшиеся губы, которые мне несколько раз удалось поцеловать. Она была небольшого роста, но с первого взгляда на нее можно было понять, что эта девушка была настоящей королевой рынка, принцессой торгашей и мечтой всех нищих гуляк.

После визита Роксан я стал по-другому относиться к окружающим. Теперь, когда я глядел на кого-нибудь, я быстро просчитывал, как и за какое количество времени можно будет выудить из него максимальное количество золотых монет. Быстро окинув взглядом рыночную площадь, я понял, что сейчас на нем нет ни одного достойного существа, с которого можно было бы получить желанные монеты, а вблизи моей лавки картина была еще более удручающей: здесь сновал всякий сброд и последние негодяи, вроде меня и Бренна. С этого дня мне нужно было зарабатывать вдвое больше прежнего, и ничто не способствовало мне в этом деле. И лишь где-то вдалеке забрезжил лучик надежды.

Старец, по всей видимости, маг, терся у лавки зелий и ингредиентов к ним, очевидно выбирая травы для какого-то своего волшебного снадобья. С виду он практически не отличался от обычного, сгорбившегося старика и был одет в весьма ветхую зеленую шубу, бывшую раньше узорчатым одеянием мага. Он носил длинную бороду, был без головного убора, но густые волосы надежно укрывали его голову от холода. А главным атрибутом, выдававшим в нем мага, был его посох: ветхий, кривой, из гнилой древесины, разваливающийся буквально на глазах. Невозможно спутать посох мага ни с чем другим, как и невозможно не знать его силу. А по цвету посоха и по форме его верхней части, рога, можно было догадаться, какую школу магии преимущественно практикует тот или иной чародей.

Адепты школы воды — а таких в Штормхолде было большинство — использовали красивый посох синего цвета, чей рог напоминал структуру снежинки. Магический посох тех, кто занимался стихией огня, был алого, бордового или красного цвета, обладал множеством мелких рожков, направленных вверх, каждый из которых походил на пламя. Посох магии воздуха был с одним, двумя или тремя прямыми рогами, стоящими вверх, а посох магов земли был наиболее прост из всех. С виду обыкновенная палка любого дерева, кривая, но непременно с разветвленным концом, торчащим, как рога животного. Именно посох магии земли держал в руках маг с нашего рынка.

Молниеносно я схватил первое попавшееся яблоко и помчался к нему. Я хорошо помню то яблоко: большое, сочное, зеленое, немножко неправильной формы — без сомнения, это был мой самый дорогой товар, который можно было бы подарить кому-то на праздник. Я решил, что уж если и пытаться обмануть мага, то нужно это делать ради стоящей суммы.

Старик был сосредоточен на выборе зелья, а, значит, рассеян в остальных делах. Его кожаная сумка свисала слишком удобным образом, чтобы оттуда ничего не вытащить или чтобы туда ничего не подложить. Проходя мимо мага, я незаметно засунул руку в сумку, положил огромное яблоко на самое дно ее так, чтобы он не почувствовал резкого изменения веса в сумке, не менее быстро убрал руку и преспокойно пошел дальше. Когда я выполнял эти нехитрые действия, отточенные мною до мелочей, кровь буквально вскипела во мне, и, как будто делая это в первый раз, я едва сдерживал себя, чтобы не затрястись от волнения, хотя мои ноги все-таки подкосились на долю секунды.

Затем нужно было выжидать. Дать ему осмотреться и, самое лучшее, когда 'покупатель' будет приближаться к выходу с рынка, обвинить его в краже. Минуты ожидания казались вечностью и, когда маг засобирался уходить, Бренн подбежал к нему и произнес дежурную фразу:

— Милейший, собираетесь ли Вы заплатить за то яблоко, которое взяли из лавки этого почтенного человека?

По традиции, следом подходил я, недоумевая, в чем дело. Бренн объяснял, что собственными глазами видел, как наш новый собеседник умыкнул яблоко, а я подтверждал, что, действительно сегодня не досчитался одного, двух или даже трех яблок, но даже подумать не мог на этого 'глубокоуважаемого со всех сторон' господина. Затем мы вместе смотрели содержимое сумки или карманов 'вора' и 'неожиданно' находили там пропавшее яблоко. Однако на предложение Бренна маг произнес следующее:

— Вы, должно быть, ошибаетесь или путаете меня с кем-то.

— Тогда извольте предъявить содержимое Вашей сумки. — Не растерялся Бренн.

— То есть Вы утверждаете, что я — хранитель традиций академии, почетный архивариус магической библиотеки, профессор школы магии, друг и соратник бывшего Верхового мага, магистр стихии земли Сольнир, всю жизнь отдавший службе и защите Штормхолда — только что украл у вас яблоко?

'Ого, я капнул!' — испугался я, и спокойно сказал:

— Есть подозрения полагать, что у Вас в сумке находится яблоко, которое является моей собственностью, поэтому извольте предъявить содержимое Вашей сумки.

— Но ведь я даже не проходил мимо Вашей лавки.

'Тоже правда', — подумал я, но продолжал стоять на своем:

— Я настаиваю, чтобы Вы показали содержимое Вашей сумки.

— Вы настаиваете?

— Да, я настаиваю.

— Ну, хорошо.

Маг вытряхнул все содержимое сумки на землю: какая-то бесполезная книга, пара сухих корней, лепестки, кусок рога единорога величиной с наперсток — непременный атрибут каждого магического зелья — и все. К нашему с Бренном огромному удивлению, яблока в сумке не обнаружилось.

— Что ж, Вы довольны?

— Да... Прошу меня...

— Ничего, — перебил меня маг — слышал я, что продавцы в нашем славном городе порою нечестны на руку.

Произнеся эту фразу, волшебник резко повернулся к нам спиной и засобирался уходить, не только не подобрав свое имущество, но даже и не взглянув на него, дав нам с Бренном как следует изучить содержимое его сумки, а почтенной публике — возможность насладиться представлением. Пройдоха маг перехитрил меня. Только что он издевательски расправился с нами: стырил мое яблоко и преподал урок благородства, а сам, по всей видимости, получил от этого огромное удовольствие. Его силуэт медленно удалялся: ветхая, почти дырявая шуба, старый порох, длинная борода, почти до колен, щегольская зеленая шапка, сапоги из оленьего меха. Что? Зеленая шапка? Из какого же меха она сделана? Старик еще совсем недавно был без головного убора, и его седые волосы надежно защищали его голову от холода. Быстро смекнув, что к чему, я снова окрикнул мага:

— Милейший — я выдержал паузу — собираетесь ли вы заплатить за яблоко из моей лавки?

Толпа изумленно смотрела на меня и на остановившегося на полушаге мага. Это, определено, было для них что-то новенькое. Не раз на рынке случались сцены 'обнаружения вора' среди покупателей, но никто никогда не пытался дважды обвинить одного и того же. Маг, который до этого был полностью уверен в своей победе, остановился на миг и, улыбаясь, медленно повернулся ко мне. Но его улыбка означала то, что, несмотря на свое поражение, он будет стоять до последнего. Не выдержав напряжения, Бренн закрыл лицо рукой и поспешил как можно скорее затеряться в толпе. Толпа не двигалась с места, жадно впившись в нас взглядами, и ждала, что будет дальше. Меня в этот момент меня лишь одна мысль: волшебник, тем более такого ранга, никогда не признает своего поражения от торговца яблоками на рынке. Все ждали, что же будет дальше. И тогда я произнес:

— Милейший, собираетесь ли вы заплатить за яблоко из моей лавки или примете его от меня в знак почтения к Вашему благородству?

Одновременно с этим, я протянул из кармана всегда бывшее у меня на всякий случай, красивое, алое яблоко, что растут в садах фей недалеко от полей Юного единорога. Толпа выдохнула. Показалось, что маг тоже. Вдруг он произнес:

— Я, Сольнир, почетный профессор академии магии, маг в пятом поколении, с удовольствием принимаю от Вас это красивое яблоко в качестве извинения, но только если Вы лично принесете мне его домой. Также я заявляю почтенной публике, что перед вами — благородный человек, с которым, к сожалению, у нас возникло некоторое недопонимание.

От слов мага толпа на рынке почему-то радостно закричала, громко хлопая в ладоши, а кто-то, говорят даже, свалился в счастливом обмороке. То ли они были рады тому, что маг, почтенный маг, впервые на их памяти назвал рыночного торговца и простолюдина благородным человеком, то ли они просто были рады тому, что я остался в живых. Никогда я не видел ничего подобного на рынке Штормхолда. Маг отвернулся от меня во второй раз и медленно зашагал домой. Впервые у меня действительно украли яблоко. Впервые я уступил своему вору, но остался благодарен ему. Впервые я не стал разоблачать мага и отказался войти в историю Штормхолда. Слишком много нового за этот день.

Глава 2. Картины с Граалем

В ту ночь я долго не мог заснуть: двоякое чувство, оставшееся после происшедшего на рыночной площади, стало причиной моей ночной бессонницы. Да, маг прилюдно назвал меня благородным человеком, но за это я отдал ему свое лучшее яблоко, что, по большому счету, является позором для настоящего торговца. Будь на моем месте любой другой вроде бедняги Бренна, то до конца своих дней я бы припоминал то, как он отдал товар, не получив за это ни единого золотого.

Долгожданный сон пришел ближе к утру. А вместе с ним маленькие зеленые островки в море какого-то белого цвета, а потом уже небольшие озера, зеленое поле, высоченные деревья, стоявшие в ряд на берегу реки — фрагменты далеких теплых стран, рассказы о которых я только слышал от путников, посещавших наш Штормхолд. Просыпаться после такого сна в своей каморке, со всех сторон объятой холодом, не хотелось вовсе, но дневной свет мешал спать уже слишком сильно.

К тому времени уже давно проснулись все остальные жители Штормхолда. Гремлины, составлявшие не меньше трети населения города, вставали раньше всех, занимали места на площадях, рынке, в приемной мэра, других публичных местах и начинали заниматься своим любимым ремеслом: ворчать на прохожих и на все вокруг. Чаще всего им не нравилось то, как одеты, ходят, громко разговаривают, поздно встают, неправильно летают, дорого продают, не чтут традиции, ничего не делают все остальные жители Штормхолда. При этом говорили гремлины в очень смешной манере. Наш язык для них был неродной. Для них вообще любой язык казался иностранным, кроме тех, на которых хорошо получалось ворчать и жаловаться. Всего в одном другом занятии преуспели гремлины так же, как в ворчании, — в изготовлении часов. Вообще, часы почему-то сильно притягивали к себе гремлинов, а у часовой лавки на рынке, хозяином которой, естественно, был Магистр гремлин, собиралась целая толпа ворчащих, шебуршащих и разговаривающих на своем жующем языке маленьких, скупых, никогда и ничем не довольных монстров.

Высоко в горах, вдалеке от основной части города, находился дворец титанов, или гигантов — огромных созданий, полубогов-полулюдей, которые появились в результате того, что первые нарушили запрет, который сами же до этого и придумали. Местоположение дворца было выбрано исходя из тех соображений, что гигантам просто не хватало места. Они говорили на каком-то непонятном, заоблачном языке, каждое слово в котором было окружено тысячью эхо. Гиганты не считали, что в Штормхолде кто-то имеет право разговаривать с ними, и просто поселились в нашем городе, сказав, что будут нас защищать на случай войны, а мы будем их кормить. В те времена мы были рады такому соседству, поскольку тогда шли Племенные войны, а теперь мы сильно страдаем от тяжелых налогов, львиная доля которых уходит на оплату еды для этих высокомерных приживал.

Наги были так называемой кастой неприкасаемых, потомками королев, изгнанных с юга за свою непомерную жестокость. Хотя народ Штормхолда считал их не более чем капризными женщинами, утратившими силу и власть, но сохранившими королевские замашки. Мой отец всегда говорил, что им просто не хватает мужчин. Вообще они были весьма грациозны, их пластика, необычайно ровные черты лица, длинные волосы и слегка темноватая кожа завораживали. У них было лишь два недостатка, отпугивавших всех мужчин. У прекрасной наги была не одна пара рук, а вместо ног из туловища торчал змеиный хвост.

Помимо существ, перечисленных выше, в Штормхолде жили еще и другие создания, но сейчас мне уже тяжело о них вспомнить. В целом отношения между расами в Штормхолде были запутанные, сам Штормхолд походил на бестиарий, а заезжим гостям он казался весьма унылым северным тупиком.

Проснувшись от того, что солнце накрыло меня своим лучом, поначалу я даже не думал идти к магу: переться непонятно куда, чтобы непонятно кому отдать свое лучшее яблоко — еще чего! Но потом стали происходить весьма занятные вещи, заставившие меня пересмотреть свою точку зрения.

Еще когда я нежился в кровати, ко мне подошел мой здоровенный пес, сел на задние лапы рядом с постелью и начал изо всех сил пытаться что-то сказать. То были весьма странные звуки, похожие на какие-то человеческие слова, что слышал пес в своей собачьей жизни. И после каждого сказанного псом 'предложения', он вопросительно взирал на меня. Сперва я с интересом глядел на происходящее, но быстро смекнув, что псина просто мешает мне спать, я протянул к нему руку, слегка погладил его по здоровой мохнатой голове, а потом резко схватил за длинную пасть с носом, чтобы тот замолчал. А что такого? Почему люди, когда хотят сказать что-то важное, долго выискивают подходящее время для разговора, а эта псина решила, что ей будут рады в любую минуту только потому, что она собака, которая говорит по-человечьи? Сперва пес зарычал, потом начал скулить и наконец убежал из комнаты. Все-таки закон должен быть для всех одинаков. Это событие меня насторожило, но я все же решил идти к магу только в том случае, если вместо необходимости работы на рынке, на меня неожиданно свалится золото.

Придя на рынок, я вспомнил о весьма неприятном факте. Добраться до моей лавки можно было, лишь минуя лавку семьи Роксан, в которой стоял отец Роксан и как-то неодобрительно глядел на меня. Я тут же вспомнил о своем долге перед их семьей и думал, что огребу, еще не дойдя до своего торгового места. К счастью, обошлось. Он только проводил меня своим страшным взглядом и даже ничего не сказал.

Дойдя до своей лавки, я наткнулся на странную картину. На пустых полках почему-то сидели мамаша с мальчиком — сосунком лет девяти, но уже с необычайно страшным для ребенка лицом, вызывавшим ужас у каждого, кто осмелился бы в него посмотреть. Завидя меня, мамаша, не мешкая, произнесла:

— Я Вас видела раньше. Про Вас говорят, что Вы вчера сражались с магом, и тот, что заявил, что Вы настоящий дьявол в обличие человека.

Пожалуй, я недооценивал того, как быстро распространяются в нашем городе слухи и как сильно они отличаются от того, что было на самом деле.

— Слушаю тебя, самка человека. — Ответил я, согласно своему новому статусу.

— Ударьте моего сына посильней своей левой пяткой по лицу — он настоящее отродье преисподни, и только ее хозяин может исправить уродство, от которого страдает вся наша семья.

То был день необычный со всех сторон. Я взглянул на несчастного ребенка, мать которого с такой надеждой смотрела на меня. 'Очень странное предложение, — подумал я — но неужели я буду бить маленького мальчика по лицу бесплатно?'. Мы сошлись на двух золотых, и вопль несчастного ребенка на секунду озарил рыночную площадь.

— Спасибо Вам, добрый человек, спасибо. — Пропищала женщина, обняв своего плачущего малыша, и довольная ушла вместе с ним с рынка.

Наконец-то я понял, как можно зарабатывать деньги на одной лишь голой славе. В принципе, два золотых — это неплохой результат от торговли в непраздничный день. Сперва я решил, что эти деньги можно удвоить в трактире за игрой в кости и постараться поскорее расплатиться с Роксан. Но вдруг вспомнил об обещании, данном самому себе этим утром. Такое количество едва объяснимых событий, а также деньги, выданные словно по моему повеление — все будто подталкивало меня к тому, чтобы пойти к чародею. Я взял яблоко — естественно, не то красивое, что показывал ему вчера, а подешевле — и отправился на поиски вчерашнего мага.

Узнать, где в Штормхолде живет дедушка-волшебник, было несложно. Вообще в нашем городе есть лишь два места, где знают все обо всех — это таверна и рынок, а поскольку и там, и там, только в разное время заседает одна и та же публика, то идти в таверну было вовсе необязательно.

— Ну и где мое яблоко?

То были первые слова мага, которые он сказал мне, когда я стоял на пороге его двери. Я протянул яблоко магу, и он впустил меня в дом.

Маг жил на чердаке одного из старинных домов на окраине Штормхолда. Чердак был довольно неуютным местом, заваленный множеством картин, на каждой из которых почему-то был изображен Грааль. Картины с Граалем занимали практически все помещение, закрывали окна, лежали на полу одна на одной, использовались как столы, шторы и перегородки и даже висели на стенах. Пожалуй, Грааль, каким видят его художники, может быть очень разным: от классической шкатулки с драгоценностями до золотого пятиметрового диска, на котором написано 'Свещеный граль'. Оказывается некоторые художники были не слишком грамотны, но зато впечатлительны, и кто-то из них даже представлял себе Грааль в виде пяти красных танцующих гоблинов. Грааль мог быть разным по виду и сделан из разных материалов, но рядом с Граалем непременно находился путник, или группа путников, которая по сюжету наконец достигла Грааля и, остановившись, восхищенно взирала на свою находку. Наверное, это правило жанра. Потому что иначе было невозможно понять, что это картина с Граалем, а не с бабушкиными драгоценностями.

Никогда не встречал человека, питавшего такую страсть к одному предмету, хотя я когда-то слышал про то, как полмира помешалось на каком-то кольце и перебило друг друга. А еще рассказывали про некую книгу, из-за которой началась война. Пожалуй, одержимость одной вещью — явление весьма неблагоразумное. Вообще маг был весьма странным человеком и порой нес невесть что.

— Ты хочешь найти Грааль? — Спросил он у меня.

— Нет.

— Конечно, зачем тебе Грааль? Ты даже не подумаешь о нем, будь он у тебя под носом. Ты ведь не тратил сорок лет своей жизни на поиски карты Грааля, не путешествовал по далеким странам и не разгадывал тайну волшебных ключей. — Сказал маг с необычайной рассудительностью для помешавшегося и принялся зло жевать мое яблоко.

— А вчерашнее яблоко было гораздо вкуснее. — Заявил он с неудовольствием.

Я нисколько не ожидал услышать все это от Сольнира, мага в пятом поколении, почетного профессора академии магии, с трудом понимал его и не знал, что должен ему сказать. Его действия были такие же непонятные, как и речь. Вместо того чтобы предложить мне, по правилам гостеприимства, выпить отвара или чего-нибудь покрепче, маг ходил с места на места с моим яблоком и от нечего делать превращал различные бесполезные предметы на столе в его единственной комнате в еще более бесполезные и непонятные. Затем он уселся на кресло, устремил взгляд на картину с Граалем, на которой Грааль лежал под деревом в дремучем лесу, обнаруженный каким-то волшебником, немножко похожим на Сольнира, и группой эльфов, долго смотрел на нее, о чем-то глубоко задумался и заснул.

Подобный прием весьма разочаровал меня. Видимо, гостеприимство — это качество, которого первым лишаются все потомственные маги. Сперва я подумал проучить дедушку и унести одну из его бесполезных картин с Граалем, которыми он так дорожил, желательно ту, на которую он глядел, засыпая. Не знаю, что заставило меня передумать, но я решил немного подождать. Через пять минут Сольнир проснулся и произнес:

— Знаешь ли ты, как тяжело быть магом, о юноша?

— Нет, не знаю, но могу сказать, что торговать на рынке — дело тоже весьма нелегкое.

— Слышал ли ты о Тайше, о Вазахуне, о Дунтруне — великих магах древности? Манила ли тебя когда-нибудь их слава? Мечтал ли ты повторить их судьбу?

На рынке распространялись не только слухи, но и истории о магах, живших задолго до нас, поэтому о Вазахуне, Дунтруне, и особенно о Тайше знали абсолютно все.

— Да, я бы не отказался: все трое были необычайно мудры, а последние два еще и невероятно богаты. — Сказал я с усмешкой, поскольку Богатство Вазахуна и Дунтруна заключалось в том, что они сотрудничали с Цитаделью и составляли для них карты Штормхолда, объясняя это тем, что в будущем народ будет вспоминать лишь их мудрость, а не предательство.

— Ну что ж, к сожалению, маги — это всего лишь люди, знакомые с искусством волшебства, и, как и любому другому человеку, им не чужды пороки.

Сольнир вдруг заговорил весьма серьезно:

— Буду с тобой начистоту, Эльсинор.

— Простите, откуда Вы знаете мое имя? — Перебил его я.

— Не важно. Я благодарен тебе, что вчера на рынке ты не стал добиваться своего, а поступил мудро, уступив мне. В знак благодарности я могу показать тебе школу магии, провести тебя в ее аудитории и библиотеку и, возможно, познакомить тебя со своими прежними друзьями. — Сказал маг с очень важным видом. Было ясно, что он уже давно имеет смутное отношение к академии, если вообще когда-то имел.

— Спасибо, но я должен немалую сумму одной семье, и поэтому вынужден каждый день работать на рынке. — Сказал я с небольшой надеждой, что маг одарит меня золотым, а не будет отнимать мое время.

— Неужели тебе не интересно то, как устроена святая святых Штормхолда, где занимаются изучением магии в своем первозданном виде и куда не пускают простых людей?

— Я Вам так скажу. Каждый мой день устроен таким образом, чтобы я мог извлечь из него наибольшую выгоду и удовольствие. А то, каким образом это сделать, я за свои двадцать лет усвоил очень хорошо. Ваша школа магии интересна мне не более, чем и любое другое место, где меня не знают и знать никогда не будут. И что, по большому счету, ходить по школам магии и глазеть по сторонам — дело, может быть, и интересное, но вот малоприбыльное — это точно.

— А ты все-таки торгаш в последнем колене. — Сказал, почему-то, очень обидную фразу Сольнир.

— А Вы все-таки самодурный клоун, который не умеет даже предложить гостю куска хлеба.

Я был очень сильно задет предыдущими словами Сольнира, и поэтому столь несдержанно ответил ему.

— Благодарю тебя за это замечание. — Красиво признал он. — Последний гость был у меня лет пятнадцать назад, и я совсем забыл про то, как следует вести себя хозяину. Если ты не против, то я предлагаю начать наш разговор сначала и вести его несколько более дружелюбно.

Я согласился, и маг отправился на кухню. Затем он вернулся с уже весьма недурным отваром из вкусненьких ягод, предложил мне сесть на свой самый лучший и единственный стул, и тогда его общество показалось мне даже несколько интересным.

— Ничего ты не понимаешь в обычаях Штормхолда. Если тебе позволили войти в школу магии, это значит, что тебе позволили стать магом.

— Но как?! Как? Это правда? — Не веря Сольниру, переспросил я.

— А что тебя так смущает?

— Как можно стать магом, не имея абсолютно никаких способностей к этому? Вы, вероятно, забыли, что до встречи с Вами я, как и вся моя семья, торговал яблоками, а не томами заклинаний. Я даже никогда не пил магическую воду из волшебного колодца.

— Ты, малыш, совершенно зря думаешь, что способность к магии передается по наследству. Или что это дар избранных, как, например, способность к сочинительству музыки. Да, это дар, но этим даром обладаем все мы. Кто-то в большей степени, кто-то в меньшей. Способность к волшебству есть в каждом — не нужен никакой магический колодец. Но, как и любую другую способность, ее можно загубить или развить. Ты никогда не поймешь, умеешь ли ты колдовать, пока не попробуешь. А я вообще считаю, что каждый житель Штормхолда должен уметь колдовать. Или он не житель Штормхолда. Хотя у Верховного мага другая точка зрения. Он думает, магия — это удел избранных, то есть только дети магов, а еще лучше, магов в третьем поколении, могут заниматься ею. Каналья не понимает, что таким образом скоро магов не останется совсем.

— Но ведь у меня даже нет маны. Или как ваше племя это называет.

— Как наше племя называет, дорогой мой. А мана — это всего лишь потенциал, заложенный в каждом. Никто не можется сказать, сколько маны у него есть, пока не попробует поколдовать. Можно лишь приблизительно понять это.

— Знаете, я умею хорошо работать на рынке. Я отличный продавец яблок и могу рассказать о них совершенно все — и, кстати, я считаю, что их цена сильно недооценена. Мой отец всегда говорил: 'Делай то, что делаешь хорошо — ни к чему тебе лезть, куда не следует'. А Вы мне предлагаете то, что я не знаю, не умею и с трудом представляю.

— Я тебе еще ничего не предлагаю.

— Тем более.

— У твоего отца была своя позиция. Однако позволь и мне рассказать тебе кое-что. Знаешь ли ты, как речные карпы становятся водными драконами?

— Карпы становятся драконами? Я слышал, что драконами рождаются.

— Да, это общеизвестно. Но также драконом можно стать.

— Много странных вещей слышал я в нашей таверне, но такое — впервые.

— А теперь послушай меня, сынок. Далеко на Востоке, там, где небу поклоняются больше, чем волшебству, а самым главным животным является водный дракон, так вот там, среди множества гор, есть сокрытое от всех глаз небольшое ущелье. В скалу, что формирует это ущелье, давно попала молния, появилась трещина, которая затем превратилась в расщелину, и из нее начала литься вода. Так возник небольшой горный прудик, где вскоре завелись рыбки — речные карпы. Речные карпы жили беззаботно в течение многих лет, но однажды среди них завелась одна особо игривая рыбка, которая мечтала стать птицей. Она научилась прыгать высоко-высоко, махала в полете плавниками и только тем и занималась, что смущала остальных рыб, которые считали ее сумасшедшей. И как-то раз, когда в ущелье гулял свирепый ветер, рыбка на свой страх и риск снова подпрыгнула вверх, ветер подхватил ее, сильно ударил о скалу, а потом понес бездыханное тело ее еще выше и положил ее внутрь той расщелины, из которой образовалось озеро. Остальные рыбы решили, что безумцу пришел безумный конец. Однако на следующий день из ущелья вылез маленький водный дракончик, улыбнулся, взглянув на озеро под ним, и улетел далеко-далеко. Так стало понятно, что любая рыбка, допрыгнувшая до расщелины, становится драконом, и все начали пытаться повторить этот подвиг. Одни рыбки, попробовав достать до расщелины несколько раз, считали, что это невозможно и оставляли это занятие. Другие рыбки все продолжали пытаться изменить свою учесть, каждый день прыгая вверх до расщелины по сотне раз, но и у них это не выходило, поскольку высота была огромна. Чтобы достать до нее, необходимо, чтобы совпало множество случайностей. Но приблизительно раз в сто лет одной из нескольких тысяч рыбок, удается стать драконом, допрыгнув до расщелины в скале.

За последние двадцать лет своей жизни я провел слишком много времени в разговорах с людьми, чтобы меня могло хоть что-нибудь удивить. Однако история, рассказанная стариком, была красива и нова для меня. Мне даже на секунду показалось, что у меня есть шанс стать этим карпом, который один из тысячи своих братьев превращается в дракона. Несколько завороженный этой надеждой, я все же решил чуть приземлить наш разговор.

— А у вас есть дети?

— А почему ты спрашиваешь?

— Потому что Вы постоянно называете меня сынок.

— В течение сорока лет я искал правду, которая оказалась лишь хвостом ядовитой химеры, медленно убивавшей меня изнутри. Мне было не до детей.

— Так, может, Вам просто не хватает детей, а не учеников?

— Не отрицаю, сынок, возможно, я хочу помочь тебе, поскольку своих детей у меня, как золотых зубов во рту нищего гремлина. Хотя, может быть, где-то и бегает несносный ублюдок, похожий на меня. В любом случае, у тебя есть над чем поразмыслить. Иди-ка ты сегодня домой, а приходи ко мне завтра, если, конечно, захочешь.

— Хотел бы я найти то место, где становятся драконами. — Сказал я напоследок.

— А почему ты думаешь, что это не Штормхолд?

Домой я пришел в весьма бодром расположении духа. Второй день в моей жизни происходили странные и интересные вещи — может быть, пора уже к этому привыкнуть? Однако большие сомнения все же терзали меня. На что мне эта химерическая мечта? Я бы с удовольствием торговал яблоками всю жизнь, сидел в таверне с Бренном, поносил недобрым словом магов, женился бы — в лучшем случае на Роксан — завел 'ублюдков, похожих на меня', как выражается Сольнир, и был таков.

Знавал я одного тавернского мудреца, который твердил, что от нашего выбора зависит очень многое в жизни, и всегда нужно быть готовым принять новую реальность, о которой раньше и не догадывался. Этот человек неожиданно появился в Штормхолде, пошелестел кучей денег в собственных руках, познакомился со всеми жителями города, внимательно выслушал наши истории, а на следующий день бесследно исчез. Хотел бы я знать его судьбу. Надеюсь, она у него была интересной.

Почему рутинная жизнь нисколько не тревожит и так легко усыпляет под вечер, а все новое и непонятное начинается с расстройства нервов и разрушения режима сна? Счастливы люди, совершающие великие подвиги или предательства и спокойно засыпающие под вечер. Ненавижу ложиться под утро, но, видимо, порой у нас нет другого выбора. Все эти мысли уже второй день кряду не давали мне спать. Однако я был точно уверен, что приду к магу на следующий день.

Глава 3. Школа магии

Как только мы ни поносили доблестных магов на нашем рынке! Для настоящего торговца в Штормхолде упомянуть недобрым словом мага было все равно что испить холодной воды с утра или вдохнуть воздуха. Клоун, пройдоха, шарлотан, выскочка, болотная тварь, вонючая крыса, дрянь, кошкодрал, безмозглый голем и даже говно собачье — классические позывные магов в Штормхолде уже даже не вызывали у нас никаких эмоции и были так же незаметны, как и предлоги в нашем языке. Примерами ругательств похлеще были следующие выражения: глупая, мерзкая змея. Или, например: нелепый, кривозубый второсортный фокусник, висельник, шарлотан и голодранец — такие варианты были несколько за гранью понимания и появились лишь в результате каких-то субъективных причин.

Гремлины тоже не любили магов и с удовольствием присоединялись к нам, когда мы обсуждали кого-нибудь из 'фокусников'. Грязный куббель, паладин, а также лодырь, бездарь и оглоед считались истинно гремлинскими ругательствами. Особенно удивительно было слышать выражение лодырь от тех гремлинов, что с утра выходили на улицу, целый день чесали языком, отправлялись домой под вечер и повторяли это изо дня в день без выходных и праздников. 'Ольдерогге!' — сказал как-то про магов сумасшедший одноглазый эльф, что давно поселился в Штормхолде, за деньги показывал свои причиндалы знатным дамам и тем и кормился. После чего эльф захохотал и долго не мог остановиться. Многие отнеслись к этому неоднозначно, но еще где-то в течение двух лет после того называли эльфов 'ольдерроггами'. А один заезжий монах из Цитадели, изучавший наши нравы и обычаи, даже занес это слово в словарь диалектизмов штормхолдовского языка напротив слова эльф. Вообще любое ругательство, сказанное кем-либо на рынке и не адресованное никому конкретно, было в первую очередь направлено в сторону магов.

Мы нарочно распускали всевозможные слухи о магах, в которые потом сами же свято верили. Слухи обвиняли их во всех напастях, обрушившихся на Штормхолд за последние годы. Например, в год когда развелось огромное количество крыс, было решено, что маги питались супом из кошатины, а по ночам летали по Штормхолду, воруя кошачьи тушки. Частенько магов видели пасущимися за городом и собирающими различные растения. Мы придумали, что те целыми днями выискивают дурманящие грибы, растущие из-под снега рядом со Штормхолдом, подняли шум и на уровне мэрии заявили, что не будем отпускать ингредиенты для зелий магам по дешевке, поскольку боимся того, что маги будут готовить из них дурманящие зелья и подсовывать нашим детям. Одним словом, мы мстили магам за то, что они были лучше и богаче нас самыми разными способами.

Не знаю, почему их так не любили. Возможно, потому что считали, что если бы мы знали магию, то у нас могло бы быть все. А эти 'оглоеды' не только ничего сами не имеют, но и еще и ничем не делятся с остальными в Штормхолде. Все-таки зависть — это очень плохое чувство. Мне предстояло впервые попасть в школу магии, куда мальчишки с рынка просто мечтают проникнуть с детства, поэтому в тот день я надел свой лучший костюм, как будто собирался продать целую телегу яблок.

Я зашел к Сольниру, тот нисколько не удивился моему появлению. Он был в тех же лохмотьях, что ходил постоянно, сухо сказал: 'А, пришел!' — надел шубу, и мы отправились в школу.

Школа магии — башня округлой формы с белыми стенами — находилась на возвышении, и с нее было видно практически весь Штормхолд. Крыша школы была очень необычна: несколько пестрых куполов, как считалось, помогали концентрировать магическую энергию. Школу можно было четко разделить на четыре этажа, что означало четыре уровня заклинаний различных стихий. Библиотека, в которой хранилось много книг, была пристроена к академии, но вход в нее был только из школы, а поскольку в ворота школы пускали только магов и их гостей, то простолюдинам было невозможно что-либо почитать.

Стоит сказать несколько слов о воротах школы, на которых заканчивалось знакомство с ней для большинства жителей Штормхолда. Огромные, двустворчатые, деревянные ворота, способные выдержать, как кажется, целую осаду с применением тарана, катапульты и даже магических бомб, были разделены на 12 небольших квадратов. В каждом из них был описан эпизод из жизни Штормхолда: заложение крепости первыми магами, приход гигантов и наг, клятвенное обещание гремлинов не есть, пока им не дадут право голоса на форуме в Штормхолде и трагическая смерть большинства из них впоследствии — эти и другие события каждый житель города считал своей великой историей. На воротах сохранилось еще несколько пустых квадратов, но пока что еще не случилось такого количества столь значимых событий, чтобы ими можно было занять все пустующее пространство ворот.

У ворот школы магии стоял волшебник весьма высокого роста, в длинной синей шубе, окаймленной белым мехом, и шапке, с большой белой бородой, красным носом и огромным белым посохом чуть ли не больше самого мага. Это был Балтазар, каждый день стоявший перед воротами школы. Простые люди считали его одним из действительных членов академии, кем-то вроде часового или стража ворот, призванного не допустить попадания немагов внутрь. Балтазар уже очень давно как ушел из академии в силу каких-то личных причин и перестал заниматься магией. Теперь он стоял каждый день перед воротами школы и смотрел на всех, кто заходит и выходит из них. Балтазар обратился к Сольниру:

— Здравствуй, мой любезный друг. Нечасто у нас встретишь столь почтенного чародея, как ты. Какая нужда привела тебя к нам?

— Здравствуй и ты, Балтазар. Ты прав, я теперь очень редко захожу в академию, но сегодня я пришел к вам, чтобы впервые провести своего нового ученика.

— Да, я помню этого молодого человека, говорят, не так давно он уже предпринимал попытку проникнуть сюда, стучал кулаками в нашу несчастную дверь и полночи недобрыми словами рассказывал ей о том, что в замерзшем порту корабли. — Сказал Балтазар и громко захохотал.

— Ну, а ты жалуешься, будто тебя тут не знают!— Вспомнил Сольнир и начал смеяться вместе с Балтазаром. Мне было несколько неприятно, что среди магов обо мне уже ходила дурная слава.

— Видимо, в тот день ему страсть как хотелось заработать пожизненное презрение со стороны нашей гильдии. — Добавил Балтазар.

— То есть ровным счетом ничего бы не изменилось. — Огрызнулся я.

— А твой ученик — бойкий малый. — Продолжал он говорить.

— Да, он не из робкого десятка, потому и пришел сюда уже во второй раз.

— Интересно ты распоряжаешься своим правом раз в год привести сюда гостя. Раньше маги если и приводили сюда немагов, то это были молодые простолюдинки, которые готовы били отдаться только за мысль, что ее могут счесть волшебницей.

— Нынче уж не те времена пошли, наша молодежь гораздо больше предпочитает волшебные трактаты, чем хорошую компанию. Не удивлюсь, если половина из них до сих пор девственники. — Сокрушался Сольнир.

— Да уж, а представляешь, как сильно они тратятся на книги, свитки и все остальное. Ты, кстати, обратил внимание на мою новую шубу, что я себе купил? Правда, она хороша?

— Она великолепна, Балтазар — какой удивительный покрой и какое гармоничное сочетание тонов! Разреши нам с учеником попасть внутрь школы?

— Хорошо, проходите. — Коротко ответил он, довольный ответом Сольнира.

На самом деле, предыдущий диалог Сольнира и Балтазара не имел никакого значения. Балтазар в целом неплохой малый, но к школе магии он имел отношение еще более опосредованное, нежели Сольнир. Любитель красивой шубы никогда не служил привратником в академии, он просто стоял там целыми днями от нечего делать. Более того, в академии вообще никогда не было такой должности, как привратник, а двери открывались сами, если рядом с ними было произнесено слово-пароль, которое знали все маги. Все были в курсе этого, но все же с почтением относились к Балтазару и спрашивали у него разрешения пройти.

Войдя в школу, мы попали в огромный двухуровневый зал — место неформального общения адептов и профессоров, с огромными мраморными колоннами, пилястрами, портретами великих магов Штормхолда на стенах, лестниц с балюстрадами, образующими два уровня зала; справа от центральных ворот был проход в библиотеку, а с другой стороны располагались многочисленные входы в самые разные коридоры и зеркало перед ними. Оно появилось здесь относительно недавно: один из учеников сотворил это зеркало и предоставил в качестве курсовой работы по предмету 'возможности ремесленного использования магии', оно так понравилось большинству магов, что его решили установить на входе. Народ подходил к зеркалу и спрашивал у него, что оно видит, а оно очень забавными и отвлеченными фразами рассказывало смотрящемуся в него, что думает. Раньше слова зеркала, бывало, нередко отражали правду, но последнее время оно почему-то барахлило. Несколько месяцев назад оно вдруг сообщило некоторым магам, что глупого человека стыдно даже скормить своей собаке. А потом, когда мимо него прошел Верховный маг, оно почему-то сказало, что в огне преисподней плавятся даже мертвые кости.

Как только мы с Сольниром вошли в зал, маги, что стояли небольшими группами и беседовали, замолчали на секунду, будто бы сообщив друг другу: 'Здесь находится простолюдин', — и снова заговорили между собой. Большинство из них так и не посмотрело в нашу сторону, нарочно не обращая на меня никакого внимания и специально не показывая того, что я имею для них какое-то значение.

Второй раз зал замер, когда Сольнир привел меня к зеркалу и спросил у него, что оно видит. Оно ответило следующей фразой:

— Сегодня у меня хорошее настроение. На небосклоне Штормхолда, закрытом черными тучами, наконец начали появляться новые звезды.

— А почему бы Вам не подойти к зеркалу? — Сказал я Сольниру.

Маг подошел к зеркалу, поправил свою бороду и слегка улыбнулся, глядя в него.

— Обидно всю жизнь искать и не находить, но куда страшнее добиться того, что ищешь. — Сказало зеркало и попросило оставить его в покое.

Сперва Сольнир повел меня в библиотеку. Над входом в нее было написано: "Всякий, изучающий науки, входящий сюда, не хлопай дверью и не хлопай грубо ногами — это неприятно музам. Если ты найдешь кого здесь уже спящим, почтительно поклонись, молча, и не занимайся болтовней: здесь мудрейшие говорят с занимающимися".

Видно было, что маги очень ценили свою библиотеку. Она состояла из двух уровней, внизу располагался большой читальный зал, стеллажи с книгами и стремянки для более удобного взбирания на стеллажи, второй уровень, огороженный балюстрадой, предназначался скорее не для книг, а для всевозможных колбочек, пробирочек, сушеных и несушеных ингредиентов различных зелий и другой чепухе, сопутствующей магической практике. В библиотеке трудились несколько архивариусов, не считая главного, и группа адептов, ловко взбирающихся на высоченные стеллажи и достающих оттуда необходимую книгу. Раз в год каждый ученик школы проходил обязательную библиотечную практику. Говорят, что это было весьма полезно, и многие прежние адепты, за исключением отдельных индивидуумов, прочитывали основную массу книг во время библиотечных практик. Ныне же ситуации изменилась, и чтение является образом жизни для многих учеников. Кроме тех адептов, что проходили библиотечную практику, в зале находилось совсем немного учеников. Сольнир объяснял это тем, что шли первые дни учебного года, и еще даже не все предметы начались, и что ближе к экзаменам в библиотеке будет не продохнуть. Я спросил у Сольнира о смысле чтения магических книг.

— Понимаешь, сынок. Для совершенствования в искусстве магии необходимо читать трактаты о волшебстве, написанные другими магами.

— Но мне кажется, что многое можно постигнуть самому через практику.

— Ты прав, но когда ты достигнешь своего предела, тебе стоит почитать то, что писали великие маги древности. Наберешься знаний и сам не заметишь, как станешь мудрее, осведомленнее, и твои магические способности вырастут. Только не заигрывайся с книгой: она хороший слуга, но плохой господин. Неграмотные люди счастливы вдвойне, а умножающий познание умножает скорбь. И не злоупотребляй книгами, от них лишь развивается жадность, злоба и душащее желание знать, понимать и читать совершенно все. И все больше и больше.

Доступ практически ко всем книгам был очень свободный, и поэтому я решил пройтись мимо стеллажей и даже потрогать некоторые экземпляры. Думаю, Сольнир даже удивился тому, что я ничего не украл оттуда. Хотя сейчас мне кажется, что стоило бы. Проходя мимо стеллажей, я натолкнулся на рыжебородого профессора. Он, одетый в кожаную робу, читал книгу, аккуратно левитируя между стеллажами и не смотря по сторонам. Это был Диамантис, пожалуй, самый харизматичный преподаватель в академии, один из лучших знатоков магии воздуха в Штормхолде. Натолкнувшись на меня, он покачал головой и, не отрывая взора от книги, выдавил:

— Молодой человек, Вы вряд ли имеете какое-нибудь уважение к этому месту, если носите настолько грязную обувь.

Говорят, Диамантис, всегда произносил эту фразу вместо приветствия. Странные нравы у прежнего поколения магов. Их больше расстраивает не слишком красивый внешний вид молодых людей, нежели что-либо еще.

Одного только беглого взгляда хватало, чтобы понять, что стеллажи были полны драгоценнейших книг. Наконец-то я понял, почему наш мэр называет город не только красивым, но и дорогим. Над первым и вторым уровнем библиотеки возвышался сводчатый потолок, расписанный лучшими художниками нашего города. Росписи в целом повторяли истории, описанные на воротах школы с той лишь разницей, что маги на своде были изображены более похожими на титанов, с мускулистыми телами и невероятно красивыми лицами. Особо талантливые художники изображали магов, сидящими на ледяном троне с очень густой шевелюрой и длинной бородой, с посохом больше, чем многие изображенные недруги.

Еще одним важным помещением в библиотеке был скрипторий, где те из учеников, кто славился прекрасным почерком, занимались почетной обязанностью — переписыванием магических книг. Переписчики отбирались из наиболее аккуратных учеников и вскоре становились настоящими каллиграфами. Среди них был также один с хорошо поставленным голосом. Он зачитывал переписываемую книгу, четко соблюдая все паузы. Пятеро человек не спеша записывали то, что он диктует. Закончив главу, к работе приступали корректировщики, а после них, книга отдавалась иллюминаторам, которые иллюстрировали ее и отдавали мастерам для изготовления обложки. Таким сложным образом переписывались лишь самые ценные книги: ценнейшие магические, философские и духовные трактаты. Тома, связанные с волшебством, писались магическими красками, остальные — самыми обычными.

Из библиотеки мы вернулись в первый зал, откуда зашли в один из многочисленных коридоров. Длинные узкие коридоры школы переплетались друг с другом, шли то вверх, то вниз, соединялись и разъединялись при помощи проходов, лестниц. Их каменные стены были украшены портретами магов, непонятными картинами со странными сюжетами и многочисленными светильниками. Иногда казалось, что все эти коридоры меняли свое направление, шли над, сквозь и под относительно друг друга.

По коридорам перемещались с очень большой скоростью, и никому не рекомендовалось ходить по ним медленно, а стоять в коридоре было вообще весьма травматично: любой профессор академии мог сбить тебя без зазрения совести, а потом еще и сокрушаться, что молодежь не помнит и не хочет чтить традиций этого славного заведения, нарочно мешая пройти учителям. Даже перемещаясь по практически безлюдным коридорам, я испытывал некий трепет к этим каменным стенам, поскольку еще не считал себя частью школы. Это заметил Сольнир и успокоил меня.

— Это хорошо, что ты волнуешься. Это значит, что с этим местом связана твоя судьба.

Через анфиладу коридоров, залов и лестниц мы попали в жилой корпус. Точнее сказать, это были аудитории, переделанные под жилые помещения. Матраcы, поставленные в ряд на полу, на которых спали маги, пара тумбочек и все. В таких помещениях жили далеко не все маги, поскольку многие были из весьма состоятельных семей, но все же некоторые маги ночевали прямо тут.

— Здесь ошиваются либо те, кто кормится за счет школы, либо особо усердные.

— Зачем они это делают?

— Не знаю. Говорят, сейчас очень многие отрекаются от всего, продают фамильные дома, отдают деньги школе и пытаются жить идеалами магии и самосовершенствования. Черт знает, что у них на уме! Скоро из-за этих сволочей мэр объявит, что поскольку маги — аскеты и питаются манной небесной, то нам всем урежут пожизненное жалование. И тогда благородное слово маг станет синонимом нищего. Не дай пресвятой Грааль случиться подобной ерунде!

В результате долгого блуждания по коридорам мы очутились у двери с надписью 'Зал изучения теории природы магии'. Дверь была наполовину открыта, и из нее доносился приятный голос лектора:

— Маг является неким медиумом, который лишь научился воплощать волеизъявления высшей воли, способность к чему развивается посредством многочисленных практик. И если вы вдруг перестаете замечать этот порядок, а начинаете творить заклинания так, как вам захочется, не задумываясь ни о чем, то можно перестараться в этом деле и просто напросто сгореть.

— Хочешь послушать эту лекцию? — Спросил Сольнир.

Я лишь кивнул головой.

— Пойдем. — Сказал он.

— Но как это возможно?

— Никто в академии не станет порицать благородное стремление учеников заниматься магией, к тому же этот лектор мой старый друг.

В аудиторию мы вошли вместе с Сольниром. Его появление вызвало такой восторг у некоторых адептов, что те радостно завизжали. Оказывается, для нынешних учеников академии Сольнир был личностью полулегендарной. Профессор читал лекцию, но как только увидел нас с Сольниром, улыбнулся и замолчал.

— Разреши нам с моим учеником послушать твои мудрые речи, Стурикс.

— Вот так новость, у Сольнира на старость лет появился ученик. Последнее время случаются события, которые не иначе как плохим предзнаменованием трактовать нельзя. — Затем лектор обратился к классу:

— Ну что, позволим великому Сольниру и его ученику послушать вместе с нами лекцию?

Класс радостно завизжал, чему я был несказанно рад. Мы с Сольниром уселись на стулья, а Стурикс продолжил вести урок.

— Маг старается аккумулировать магическую энергию-ману и не растрачивать ее понапрасну. Поэтому так важно контролировать свои эмоции, не тратить силы по пустякам, уметь закрыть глаза на все и не поддаваться страстям.

Спустя пять минут Сольнир ушел, заявив, что у него есть дела и поважнее. А я остался дослушать лекцию до конца. Из той лекции я узнал, что магия так же естественна для человека, как и сон. Во сне нет ограничений, которыми мы связываем себя, и умение видеть жизнь как сон — один из ключей к волшебству. Слова Стурикса поразили меня своей простотой. Благодаря им магия казалась мне доступнее, чем когда-либо. Я хотел лишь только начать колдовать. И желательно, как можно скорее.

Из аудитории я вышел с чувством невероятного облегчения, с ощущением того, что я теперь свой. Только что я попал в дверь, которая всегда была закрыта для меня на тяжелый амбарный замок. Теперь моя жизнь полна неизвестности и мистики. После лекции я с трудом нашел выход из бесконечных коридоров школы магии. У больших ворот все так же стоял старина Балтазар.

— Ну что, малыш, твой первый день не станет последним?

— Надеюсь, что нет, Балтазар.

— Ты уже определился, магию какой школы ты будешь изучать?

— Что это значит?

— Это значит, что тебе предстоит выбрать одну из четырех стихий, в которой ты будешь совершенствоваться. Ты, конечно, можешь выбрать несколько, но такой выбор зачастую не приводит ни к чему хорошему, а маг, знающий несколько школ магии, но ни одну из них хорошо, представляет собой жалкое зрелище.

— Да, пожалуй, стоит сконцентрироваться на одной школе. Может, подскажешь какой мудрый совет, Балтазар?

— А знаешь ли ты, что такое мудрость, сынок?

— Никогда не задумывался, если честно.

— Позволь же мне рассказать тебе, что такое мудрость. Понятие мудрости свойственно не только тем, кто живет в Штормхолде, но и остальным городам от болотных низин до Некрополиса. И почти нигде мудрость не определяется как количество прочитанных книг. Давно-давно королевством Пустоши правил один легендарный король — Крзыс. В его правление почти не было недовольных, а те, что были, пропадали без вести или погибали от неизвестной болезни. Один воин-маг захотел усмирить короля, ни в грош не ставившего жизни своих братьев. И, придя к нему, напророчил, что тот будет проклят богами Пустоши, если не прекратит нещадно убивать своих братьев. Король внимательно выслушал мага и спросил у него, как же cложится судьба самого мага? Маг почти моментально заявил, что станет великим магом и будет повелевать Пустошью, а его правление войдет в историю, как одно из самых добродетельных и благодатных. Ничтоже сумняшеся, король вытащил свой боевой топор и отрубил магу голову. Все приближенные еще раз поклялись в верности королю, а сам он вошел в историю как Крзыс Мудрый.

— Да уж. Воистину мудрый король. Если ты позволишь, Балтазар, то я пойду.

— Конечно, иди, дома хорошо.

— А ты, Балтазар, будешь тут допоздна стоять?

— Нет, конечно. Пора бы и дома посидеть. Что я, дурак — здесь допоздна торчать?

— Очень мудрое решение, Балтазар.

— Мне нравится, что ты понял, что такое мудрость, малыш.

По пути домой со мной случилось одно не самое приятное событие. Возле моего дома меня поджидал отец Роксан с явно недобрым намерением. Я решил не дожидаться его первой фразы и сразу попытался улучшить свое незавидное положение в меру этикетной упреждающей фразой.

— Милейший, — замямлил я, забыв, как его зовут, — Возможно, вы считаете меня человеком неблагородным, но это не так.

— Послушай меня сюда, Эльсинор. Говорят, будто бы ты нацелил свое поганое копье в сторону моей драгоценной дочери. Я знаю тебя давно, ты славный малый, но ты не доказал, что достоин моей дочери. Она — королева, а ты всего лишь мелкий торговец. Так что без обид. Понял?

— Уважаемый, не беспокойтесь, я отдам Вам свой долг в ближайшее время. Будьте во мне уверены, ведь это в моих же интересах.

— Ты мне ничего не должен. Понял? От тебя лишь требуется смириться, что Роксан не для тебя. Она вообще не для таких, как ты. Ей нужен высокопоставленный человек.

— А кто это такой? — C любопытством спросил я.

— Это тот, у которого все есть и все будет.

Домой я пришел очень злой. Кто же такой я с точки зрения отца Роксан? Кусок говна по сравнению с высокопоставленным человеком? Не больше. Но ведь если я — кусок говна, а я ничем не хуже и не лучше отца Роксан, всю жизнь торговал на рынке, никогда не держал огромных денег в руках, никогда не был наделен властью, то получается, что и сам он — дерьмо. Хотел бы я знать, почему люди так не уважают, не ценят и не любят сами себя? Хотел бы я думать, что деньги — не главное в этой жизни. Что сказки, которые мне рассказывали в детстве про бескорыстных, смелых, богатых не деньгами, а духом людей, сбываются. Сегодня же умерла последняя моя надежда, растаяла последняя иллюзия о жизни. Встреча с такими ничтожными людьми, испытывающими трепет перед 'высокопоставленными людьми' была как пощечина мне в лицо, как длинная игла, проникающая прямо в сердце, как жирная оплеуха исподтишка. Как можно вообще жить с такой логикой, с желанием подороже продать себя, свою дочь, лишь бы стать чуть богаче, чем остальные? Я очень любил деньги и, как и всякий торговец, пытался вытянуть последний золотой из покупателя, оставить его в трусах, но с моим товаром, а желательно и без трусов и без товара. Но при этом я всегда помнил, что здоровье и счастье за деньги не купишь. Что деньги нужны, но лишь для того, чтобы проще было себя уважать. Я решил, что, во-первых, как можно скорее отдам ему долг, и, во-вторых, докажу ему, что он зря обошелся со мной так. Счастье не для высокопоставленных людей. Счастье для всех.

Интересно, о чем думают те, кто просыпается посреди ночи и не может потом заснуть? Когда у тебя столько бесполезного свободного времени, необходимость о чем-то думать просто обязательна. Той ночью я глядел на дверь своей комнаты. Она была слегка приоткрыта, и из нее шел тусклый свет. Я вспомнил о полуоткрытой двери в зал изучения природы магии и подумал, что, по меньшей мере, две двери для меня незакрыты. А за окном в холодном городе стояла метель, и было очень темно.

Глава 4. Магическая стрела

Как часто желаемое не совпадает с тем, что происходит на самом деле. Я был бы и рад отдать свой долг семье Роксан, который тяжелой ношей висел на мне, но это было невозможно. На следующий день я опять пошел в школу и слушал лекции о природе магии.

К счастью, маги — одни из самых ленивых созданий в Штормхолде. Как удобно считать себя лучше остальных и объяснять свою лень, свое безделие, неумение вовремя собираться, нежелание заниматься домашним трудом, например готовкой или уборкой, как нежелание тратить свое драгоценное время на вещи недостойные, неблагородные и даже низкие. Благодаря этому быт большинства чародеев порой был еще отвратительнее, чем у последнего выпивохи. Доподлинно известно, что некий маг по имени Сибвал был настолько ленив, что никогда не думал встать со стула, чтобы открыть дверь, если в нее стучали, не считал нужным выходить из комнаты, дабы справить нужду, и терпеть не мог Штормхолд, но никогда не покидал его пределов, потому что ему было не досуг.

Сольнир был настоящим магом, а значит, не утруждал себя ничем, кроме магии. А чаще всего он просто ничем себя не утруждал. Когда-то ему за особые заслуги предлагали высокий пост в академии и большое жалование, но единственная проблема заключалась в том, что приходить нужно было очень рано. Сольнир сказал, что скорее будет сидеть дома и рисовать картины со священными Граалями, чем работать на этих петухов, что встают ни свет ни заря. Видимо, его не очень привлекало обывательское благоденствие.

Однако такая жизнь магов очень подходила моей бессоннице. Занятия в школе начинались поздно, поэтому до их начала я мог себе позволить хорошенько выспаться и делать все, что хотел. А точнее, не делать ничего. Единственное преимущество от пробуждения днем в большом количестве снов, видимых утром.

'Это сумасшествие — то, в чем я оказался', — была моя первая мысль, когда я проснулся в очередной раз очень поздно, но, к счастью, события разворачивались настолько стремительно, что у меня не было времени хорошенько все обдумать. Мне лишь жадно хотелось знаний и тянуло в академию. Раньше, стоя на рынке, я делал все, не задумываясь ни на секунду, руководствуясь лишь привычкой и стремлением заработать как можно больше. Теперь же я словно заново учился ходить, все начинал сначала, мечтал об обучении, и мне это нравилось.

В тот день я снова пошел в школу вместе с Сольниром, хотя он сильно противился и кричал, что в его годы по школам уже не ходят, а подметают листья в храмах магии. Благодаря нему я узнал о других помещениях в академии. Помимо учебных аудиторий, здесь были: мастерская магических изобретений, комната промывания кистей, зал иллюзий, зал концентрации маны, где начинающим магам было легче колдовать, места сакрального уединения, где можно было поспать, оранжерея, бассейн с водными тварями, каминный зал для созерцания огня, винтовая лестница в высокую башню, где трудился Верховный маг, и многое другое. Говорили, что маги воды сначала учатся плавать. Те, кто изучает огонь, исследуют все виды огня и даже прислуживают алхимикам, стеклодувам и кузнецам, чтобы узнать различие в его типах. А маги земли не приступают к волшебству, пока не научатся выращивать растения. Поэтому наличие всех этих залов в бесконечных коридорах на первом этаже было оправдано. Выше находились другие помещения, куда мы не стали подниматься.

Первым делом Сольнир показал мне мастерскую магических изобретений, где было создано говорящее зеркало. В мастерской маги — и ученики, и учителя — пытались соединить магию и ремесло, изобретая всевозможные магические устройства. Как оказалось, волшебники в Штормхолде были большие выдумщики. На многочисленных постаментах здесь стояли непонятные штуковины, а рядом располагались еще более непонятные чертежи к ним. Большинство изобретений напоминало бесполезный хлам, но некоторые заслуживали внимания. Среди них стоит отметить магический колодец, в котором исчезали предметы, которые ты туда клал, и появлялись в другом месте, шарик, который собирал все, что плохо лежит и сам становился все больше и больше, двери, открывающиеся самостоятельно и сапоги, не проваливающиеся в снег. Меня особо привлекла кисть, которая писала сама по себе.

— И почему, интересно, никто не догадался до сих пор придумать кисть, что пишет слова, которые ей диктуешь ты? — Глядя на кисть, спросил я у Сольнира.

— Это магия, сынок. Если ты думаешь, что создать какое-нибудь изобретение настолько просто, то милости просим в мастерскую. Да и потом, куда ты денешь тогда пройдох из скриптория, которые ничего не умеют, а только целыми днями переписывают книги?

Но больше всего жители города были благодарны мастерской из-за того, что в ней делали волшебные потешные огни, которые выпускали по праздникам, и все горожане радовались фейерверку, собираясь на центральной площади или наблюдая за ним из окон своих домов.

Сольнир говорил, что я могу зайти в любую аудиторию, если ее дверь открыта. Это было одно из самых древних правил школы, которое ввел еще великий Алфон, ее основатель. Тогда идеалом академии была возможность реализации потенциала всех учеников, общее стремление к просвещению, к приручению магии, к поиску истины в нашей 'науке' и взаимопомощи. Это потом уже маги стали думать о себе, как о каком-то элитарном классе 'сверхлюдей', выше и благороднее простолюдинов, или немагов, как смешно называли они остальных, и даже среди самих магов появились те, кто считал себя лучше других братьев.

Поочередно мы заходили с Сольниром в помещения на первом этаже. В открытой оранжерее, где выращивали различные виды растений и заодно проводили занятия по основам магии земли, постоянно была высокая температура и в целом комфортные условия не только для растений, но и для людей. Солнце проникало сквозь стеклянный купол и освещало зал. Никогда, кроме как на картинках, я не видел столько деревьев, цветов, трав, да что там, незаснеженной земли, как в оранжерее. Тут распускались цветы, почки, ползали, прыгали и летали вездесущие насекомые, плодоносили, опыляли, цвели растения, грибы, мхи и все, что умеет цвести. Считалось, что овладеть магией земли можно только сперва выучив земледелие. По-другому магию земли иногда называли магией жизни, кажется, я начал понимать почему.

В каминном зале проходили занятия по приручению огня. Вообще магия огня была одной из наименее почитаемых в Штормхолде. Несмотря на то, что в заснеженном городе огонь был жизненно необходим, а очаг в доме считался священным, среди наших магов огонь не воспринимали как что-то благородное и ему обучались в основном так, заодно. Магия огня считалась суетливой, наименее интересной и наиболее глупой из всех.

Нельзя сказать, что учеников в школе было очень много, но и малым их число тоже назвать нельзя. При этом женщин было гораздо меньше, чем мужчин. Традиционно в Штормхолде считалось, что магия — это занятие, скорее, мужское, чем женское, хотя в некоторых королевствах, на сколько я знаю, было такое, что магией занимались только женщины. Те девушки, что учились в академии, были в большинстве случаев скорее инфантильны, чем женственны, да и адептов, как мне казалось, больше привлекали девушки-простолюдинки, которые привыкли работать руками и могли даже, в случае чего, защитить мага от побоев. Голубой мечтой каждого адепта была сказочная фея или охотница с луком. Сольнир пренебрежительно относился к женщинам, занимающимся магией. Он твердил следующее:

— Женщина — существо второсортное. А по интеллекту она не сравнится с мужчиной, будь она маг в десятом поколении и главный архивариус библиотеки магии одновременно. Я знаю одну собаку, которая умнее женщины, хотя бы потому что слушает и выполняет все в точности, как ей говорит хозяин. Они редко наделены чувством юмора, напрочь лишены божественной искры, гениальности и только и могут, что пытаться от тебя забеременеть и подмешать тебе свои менструальные выделения, чтоб захомутать. Любое заклинание у нее получается механически, без души, и лучше, что может в своей жизни сделать женщина — это суп!

В тот день мы снова зашли на урок к Стуриксу послушать лекцию о природе маги'. Как и в прошлый раз, появление Сольнира было воспринято овацией и непонятной радостью. Я завороженно слушал лекцию, а потом взглянул на Сольнира — он уже собирался уходить.

— Пойду промою кисточки, — заявил Сольнир и оставил меня одного.

Стурикс был благосклонен ко мне и по окончании лекции подарил мне книгу 'Первичная природа магии', написанную им самим же и иллюстрированную в скриптории школы. Она была выполнена самыми обычными чернилами, но с красочными иллюстрациями, наглядно показывающими происхождение первых заклинаний. При долгом и внимательном вглядывании в них иллюстрации оживали и сами рассказывали о том, как, например, поклонение животным и растениями привело к развитию магии земли, предметы, в которых вселялись души умерших, становились священными, назывались впоследствии артефактами и о многом другом. Книги или иллюстрации к книгам, посвященные заклинаниям, писались магическими чернилами и красками. Духовные и философские трактаты, как и литературу низшего сорта: записки, конспекты, черновики — вели самыми обыкновенными чернилами и наносили все это кистями или гусиными перьями.

Свою первую книгу я читал дома, стыдясь и закрыв голову капюшоном, боясь, что ко мне кто-нибудь может зайти и узнать, что я читаю книги. После двух лекций Стурикса и его трактата я был уже совсем уверен, что к магии способен каждый, а сама магия является чем-то средним между знанием, даром, творчеством и тренировками. Первое волшебство появилось с развитием интуиции. Способность читать сны стала основой предсказаний, а многочисленные духовные практики привели к расширению полноты чувств, и вот уже очень скоро появились первые полноценные заклинания — направленные потоки невидимой, для непосвященных, энергии. Первые заклинания заключались в копировании природных явлений и состояний. Потом, вслед за умением делать миражи и кальки с окружающей природы, развилось умение эту кальку изменять, появились и те, кто умел обращать себя или окружающих в магические объекты. Затем магия совершенствовалась, усложнялась, и самые высшие заклятия уже вмешиваются в естественный ход событий природы и касаются таких понятий, как жизнь и смерть, дают способность полета, вызывают элементалей — созданий, являющихся воплощением самой стихии — и приводят чуть ли не к уничтожению всего сущего. Считается, что маги, в принципе, способны несколько раз уничтожить все живое, включая себя, если захотят. Но пока что их сознательности хватает на недопущение этого.

Каждое заклинание было жанром, а школа магии — видом искусства с множеством стилей, будь то классический, агрессивный, защитный, полагающийся на удачу, комплексный и многие другие, в зависимости от разнообразия, силы, умения использовать заклинания, магические предметы и группы заклинаний, которыми ты владеешь. Ежели кто владел магией нескольких школ, то это уже был синтез видов искусств.

На следующий день, как и в дни после этого, я снова пошел в школу, но уже без Сольнира. Сперва я стеснялся ходить на другие занятие, кроме природы магии, но затем начал посещать лекции по введению в волшебство, основам различных школ магии и магические практики, на которых развивают предмагические способности и даже обучают заклинаниям. В скором времени я обнаглел настолько, что всегда садился как можно ближе к профессору, постоянно задавал вопросы и больше всех жаловался, когда кто-нибудь опаздывал на урок. Помню, моей первой лекцией, помимо классической природы магии, было введение в магию воды. Занятия проходили в зале с бассейном, напоминавшем огромный аквариум, в котором жили обитатели морей и рек. Магистр воды Новариус был очень странным человеком и вел уроки соответствующе. Он рассказывал, что кровь, вода, пот и сперма — вот четыре главные жидкость, благодаря которым живет большинство существ, и в этом четыреединстве воды — суть всего истинного. Затем он указал на рыбок, весело плавающих в аквариуме, и сказал:

— Первая ступень понимания магии воды — это созерцание рыбы в воде. Каким же вы находите смысл этого занятия?

— Учитель, обучаясь полету рыб в воде, можно увидеть суть заклинаний воды, которая есть единение с водной стихией. — Ответил Самес, лучший ученик школы и любимец всех учителей.

— Совершенно верно. Чтобы познать магию воды, нужно быть очень хорошей рыбой.

Нет-нет, я не ослышался, он сказал именно так: 'Нужно быть рыбой'.

— Но рыбам неизвестна магия, а лучшие знатоки воды жили в Штормхолде, были людьми и поедали рыб без зазрения совести. — Справедливо возразил я.

На секунду все замолчали. Оказывается, в отличие от рыбы, у меня был голос, и я воспользовался им неправильно.

— То, что ты предлагаешь заняться рыбоубийством — это нагло, аморально и отвратительно, но почему же ты думаешь, что рыбам неизвестна магия?

— Потому что они глупые создания, без грамма интеллекта и точно не умеют колдовать.

— Почему же ты утверждаешь, что ты не рыба?

Слова Новариуса рассердили меня не на шутку и развеселили класс.

— Потому что я не похож на нее, у меня нет ни чешуи, ни плавников, ни жабр, а глупая рыба даже не умеет разговаривать, не то что прочитать заклинание.

Зря я это сказал. Новариус тут же прошептал несколько слов, после которых на моей голове вместо вырос огромный плавник, кожа покрылась чешуей, я стал задыхаться, и ко всему прочему из бассейна выскочил большой сом, человеческим голосом заявил, что я несносный дурак, изо всех сил ударил меня по причинному месту плавником и нырнул обратно в бассейн.

— Что, ты все еще думаешь, что ты не рыба?

— Но ведь я не умею плавать!

— Как же ты можешь утверждать, что ты не рыба, если ты никогда не пробовал плавать?

Диалог с магистром воды был воистину занятием бессмысленным, к тому же я догадывался, к чему это может привести, поэтому вскоре мне пришлось признать, что я рыба.

Первые упражнения по развитию магических способностей мы тренировали на лекциях по введению в волшебство. Наибольшую сложность на них у меня вызывало пренебрежение к глупым действиям, которые совершал волшебник во время произнесения заклинания, к так называемому ритуалу. Важно было сконцентрироваться, желательно освободить мысли и затем суметь сосредоточиться на ритуале. Долгое время я сначала отвыкал относиться к этому, как к чему-то постыдному.

А затем у меня появились, так называемые, ранние полумагические навыки. И самой первой была, естественно, скорость. Моя природная ловкость и скорость мысли соединились в магической быстроте, которая выражалась в хорошей реакции, умении предвидеть действие противника на секунду вперед, в молниеносности действий. Я чувствовал, как будто открыл в себе второго я. Новую способность, новый потенциал, некую силу, которая таилась во мне раньше, но проявилась только теперь. Потом я сосредоточился на изучении того, что называют заклинанием.

Заклинание — что это? Только лишь ряд непонятных не то слов, не то звуков, помогающих сосредоточить энергию заклинателя ради нужного эффекта, или часть обряда, вербальный ключ к двери, за которой кроется божественная сила? К двери, которую я пытаюсь открыть. Скорее всего, это и то и другое. Как твердили все мои учителя, невозможно сразу же научиться заклинанию. Для начала необходимо развить то, чем обладает любой человек: понять природу человеческих чувств, уметь управлять ими, заставить сердце, интуицию быть твоим самым надежным другом, а не ненадежным советником, набраться мудрости, и тогда уже появятся первые домагические способности, из которых уже в дальнейшем получаются полноценные заклинания.

Само заклинание появилось благодаря ритуальной магии, поэтому до сих пор для заклинания важен ритуал. Сам ритуал позволяет направлять, концентрировать энергию на выполнение одного действия. Заклинание — это мост между миром магии и реальным миром, опорой которого служат твои внутренние способности, а внешне этот мост выражается ритуалом.

Первым заклинанием, которому обучались все маги, была магическая стрела. Достаточно редко путь в мир волшебства начинался с каких-либо других заклинаний, поэтому магическая стрела была одним из самых важных заклинаний в жизни мага. Если ученик был способен выпустить магическую стрелу, то это доказывало, что он способен колдовать. Она была общей у всех школ магии, и потом уже можно было выбирать какую-то одну школу как специализацию.

Долго я махал руками, совершал непонятные телодвижения и произносил загадочные слова, чтобы выучить самую простенькую стрелу. И хотя у меня ничего не получилось, я не расстроился: лишь только пара человек из нашего класса смогли тогда выстрелить магической стрелой из своих ладоней. Сперва я считал ритуальные действия перед заклинанием занятием глупым и смешным. Но увидев, что они еще и бесполезны, я проникся сильнейшей любовью к каждому телодвижению, совершаемому магом в ходе ритуала. Я решил, что пусть мои действия будут так же безрезультатны, как и у остальных, но зато они будут красивы, и даже пытался достичь некоего эстетического совершенства в этом.

Тот год был полон нового. Любовь к книгам у адептов стала настолько сильна, что появились случаи, когда ученики бросали все и на несколько месяцев уходили в заснеженную пустоту гор Штормхолда с одной лишь целью: срубить себе шалаш и почитать в нем как можно больше книжек. Старших магов это весьма печалило, поскольку ученики становились не в меру начитанными, но слабыми физически и совершенными олухами в отношениях с женщинами, забывшими о желаниях своего дряблого тела. Так в школе впервые со дня ее основания появились занятия по физической культуре и изучению жизни немагов. Все это было направлено на то, чтобы сделать из волшебника пригодного для продолжения рода мужчину, а не просто никому не понятного чудика. Иначе маги могли бы скоро вымереть как явление. Верховный маг заявил тогда следующее:

— Никто не сможет меня убедить в том, что маг испугается, если перед ним возникнет несколько кулаков.

Верховный маг изъяснялся так, что было непонятно ни полуграмотному тавернщику, ни самому начитанному магу, ни кому бы то ни было еще. Правда, Сольнир жаловался, что тот на самом деле не слишком умен и испытывает непонятную страсть к предметам из 'мастерской магических изобретений'. Каждая более или менее сносная новинка сперва попадала на апробацию к Верховному магу, а уж потом доходила до остальных членов академии, если он мог с нею расстаться.

Мне, кстати, нравилось посещать занятия, развивающие физически. В них был какой-то новый, системный подход, а не обычное 'держи вора!', как у нас рынке. Я почувствовал, что действительно стал гораздо сильнее, чем прежде. Поначалу это был один из немногих предметов, по которому я, по крайней мере, не уступал остальным ученикам, а многих даже превосходил. На физкультуре я познакомился с Веззелом, первым и единственным моим другом в школе. Во время упражнения в беге я упал, а он мне подал руку, несмотря на то, что все знали, какого я происхождения. Веззел был гораздо эрудированнее меня, знал многое из истории Штормхолда, был магом в пятом поколении, но при этом оставался неплохим человеком. Он был немножко неуклюж, очень юн, белобрыс и в присутствие любой девушки становился настолько застенчив, что не мог согласовать и пары слов, краснел и выходил из помещения с дрожью в коленках. Помню, в один из первых дней мы обсуждали женщин в нашей школе. Веззел говорил:

— Была одна профессор-волшебница, которая носила очень короткую мантию с большим вырезом. Так вот, неожиданно у нее из мантии выпала грудь.

— И что? — Спросил я.

— Нет, ну ты что не понимаешь? У нее грудь выпала!

— Ну, и как грудь?

— О, это божественные холмы в королевских садах.

— Подожди, у нее, что ли, волосатая грудь?

— Нет, конечно. С чего ты взял?

— Ну, ты сам сказал — сады королей.

— Мужлан! Это образ.

— Так, и как грудь? Помещалась в твою ладонь или занимает половину?

— Не знаю, я не видел, но старшие говорят, что большая.

— Так ты даже не видел что ли?

— О, если б мне только довелось ее увидеть! Я бы прильнул своими членами к ее груди!

— Ты ужасный человек, Веззел. По-моему, вы, дети магов, совсем не умеете обращаться с женщинами.

— А ты откуда знаешь, как нужно обращаться с женщинами?

— Я, конечно, не первый соблазнитель Штормхолда, но знаю одно: чем хуже ты с ней обращаешься, тем легче ее заполучить.

— Что? Вздор! Ты точь-в-точь как твой учитель.

— Что ты имеешь в виду?

Тогда-то я и узнал, почему у учеников в школе каждый раз была такая реакция на Сольнира. Свою славу он заработал не успехами на магическом поприще, и даже не бесконечным поиском Грааля, чему он посвятил всю свою жизнь. Оказывается, он очень любил делать девушкам непристойные предложения и всегда прилюдно рассказывал, что будет с ней вытворять, 'колдуя заклинание страсти'. Расчет Сольнира был очень прост. Как правило, та, к которой он обращался при всех, отказывалась от услуг Сольнира в девяносто девяти случаях из ста. Когда же случался этот один единственный случай, Сольнир, не мешкая, тут же набрасывался на свою жертву и, даже не вспомнив того, что рассказывал буквально недавно, просто, без изысков, за пару минут делал свое дело и, не говоря ни слова, отправлялся восвояси. Но не в этом суть. Когда Сольнир, не стесняясь никого, красочно рассказывал о пылком танце любви, та, к которой он не обращался напрямую, но была неподалеку, внимательно выслушивала его невероятно страстную речь, устремляла свой взор на мага, желала его и, когда Сольнир уходил, сама затаскивала его в постель, незаметно для окружающих. Вообще в любовных играх, Сольнир не уважал никакого другого метода, кроме грубой силы.

Были у меня и недоброжелатели. К ним можно перечислить Эдварда и Самеса, которые единственные уже пускали магические стрелы, — оба знатного происхождения, оба стремились предстать в лучшем виде перед учителями, всегда отвечали первыми, когда лектор задавал вопрос в зал, и оба ненавидели простолюдинов, о чем давали понять на лекциях по изучению немагов.

На этих лекциях рассказывали, что немаги в общей массе существа алчные, подлые, прожорливые и не понимают ничего в высоких материях. Особый резонанс вызвали лекции, на которых рассказывали про простолюдинок — глупая попытка магов при помощи 'науки' понять женскую душу. Женщины были, с точки зрения магов, еще хуже, чем мужчины, а круг их интересов был как нельзя узок: количество золотых, появляющихся в кармане мужа, количество локтей, которыми измеряются жилые помещения в их доме, способы приготовления еды и выращивания потомства. Смею заметить, что рассказы о детях вызывали у магов ужас, хотя само потомство считалось необходимостью.

Примерно в это же время я впервые пришел на занятие по основам магии земли. Как я говорил ранее, их вели в оранжерее. Пантусар, магистр земли, долго рассказывал о способах выращивания растений в условиях Штормхолда, о пересадке корней деревьев, о методах определения зрелости плодов. А я лишь наблюдал за насекомыми, смотрел на высокие зеленые деревья, к которым никак не мог привыкнуть, дышал каким-то новым для меня воздухом и нисколько не обращал внимания на то, что он говорил. Оказалось вдруг, что Пантусар уже минуту как дожидался от меня ответа на вопрос: почему так важно уметь ухаживать за растением?

— Потому что только лишь знание того, как живет растение, может открыть начинающим магам суть жизни. И чтобы знать магию земли, нужно быть хорошим деревом. — Пытаясь угодить Пантусару, ответил я.

— То есть ты считаешь, что дерево умеет колдовать?!!

— Да. — Робко ответил я, вспоминая свой недавний инцидент с Новариусом и стараясь избежать его повторения.

— Ха-ха-ха! Ты настолько глуп, что не умнее женской головной подвязки! Ты думаешь, что ухаживать за растением все равно, что ухаживать за какой-то девицей! Ты нисколько не разбираешься в земледелии! — Буквально завопил Пантусар. Затем этот уважаемый старик с бородой вскочил на стол, и заорал:

— Вы на рынке, только и умеете, что ухаживать за девицами! Так вы это делаете? — Движениями рук и ног Пантусар очень неприличным образом показывал, как происходят брачные игры у людей — Так, да? Вот так вот? Я-то знаю, как вы с девушками обходитесь!

После этого он еще долго обзывал меня плохим крестьянином и предсказал, что я никогда не стану магистром магии земли. Не знаю, как можно угодить магам в нашей академии.

Мое обучение шло стремительно. Занимаясь магией, я терял счет времени. Забывал про чувство голода и мог не есть целыми днями. Сольнир твердил, что это очень типично для тех, кому от рождения достается меньше шансов, чем остальным, и связывал мое сильное увлечение с происхождением. Таких простолюдинов, обучавшихся заклинаниям первого уровня, как я, было несколько, но их способности были замечены рано, их быстренько прибрали к своим рукам маги, и они уже давно потеряли связь с остальным Штормхолдом. Парадоксально, но большинство из них являлись наиболее ярыми сторонниками Верховного мага в стремлении ограничить доступ к магии для простолюдинов и даже не разговаривали со мной.

На исходе первой недели вместе с остальными учениками меня повели в зал концентрации маны. Вот уж поистине удивительное место. Помещение идеальной, круглой формы, с непонятными синими облаками и магическими искорками, висевшими прям в воздухе, и как только кто-либо начинал произносить заклинание, то они собирались в пучок, умножали волшебную силу мага и оборачивались полноценным заклинанием, сила которого возрастала в несколько раз. Старичок Пантомил следил за порядком в зале.

Считалось, что сама магия, воплощенная в чистой энергии, помогает сотворить заклинание. Я подумал, что случится, если я попытаюсь выстрелить магическую стрелу здесь? Затем я провел серию своих излюбленных телодвижений, пытаясь исполнить их наиболее красиво, в конце вытянул обе руки вперед, сложив ладони одна на одну, молниеносно развел их в стороны, выкрикнул последнее слово заклинания и, клянусь cвященным Граалем, самая красивая и быстрая магическая стрела на свете полетела прямо в Пантомила. Он с грохотом упал на землю, выронил свой посох и лежал на полу, не двигаясь. Я боялся, как бы он не отправился к праотцам, и просто не знал, что бы случилось, если бы он и впрямь окочурился. К счастью, через полминуты он поднял голову, заявил, что ему, видимо, пора на покой и покинул зал.

Затем наступил момент блаженства. Сладкая тишина после моей первой магической стрелы, уважение и зависть со стороны всех соучеников и невероятная гордость собой. Я осознал, как минуту назад магическая энергия сконцентрировалась во мне, легкий заряд прошел по всему телу, собрался в руках и вышел наружу. Мне хотелось плясать, свистеть и кричать — я с трудом сдерживал это все в себе и внешне старался показать, что, мол, так и должно быть, и не стоило сомневаться во мне ни на йоту. Через минуту, когда магическая стрела вышла у Веззела, он не стал сдерживаться и радовался своему успеху, как сумасшедший, слегка присев и махая двумя руками в стороны. В тот день половина нашего класса впервые смогла исполнить самое простое заклинание — магическую стрелу.

Перед тем, как отправиться домой, я застрял у входа в помещение с надписью 'зал промывания кистей'. Мне было так интересно, что там происходит, что я просто не мог пройти мимо. К тому же эйфория все еще не отпускала меня, и мне казалось, что теперь мне дозволено абсолютно все. Поначалу я не решался туда войти, поскольку боялся напороться на кого-то из старших магов. Также я слышал, что где-то рядом бродит Верховный маг. Я даже, по завету Сольнира, пытался посмотреть в замочную скважину, но ничего понять не мог. Наконец я открыл дверь и обнаружил там узкое помещение, небольшой фонтанчик с водой, деревянный пол, дыру в деревянном полу, старика Сольнира, с важным видом делающего кучу в дыру в деревянном полу и лопаты для выгребания говна из этой дырки. Никогда не видел Сольнира таким серьезным, как в тот момент.

— Чего тебе здесь нужно? — Сильно поднатужившись, спросил меня он

Тот день вообще был полон хороших эмоций. Я впервые удачно произнес заклинание, застал старика Сольнира, справлявшего большую нужду, и чуть было не помер от смеха. Одна лишь встреча сильно огорчила меня. По пути домой я натолкнулся на Бренна. Было видно, что он очень растерян и с трудом узнает меня.

— Ты где пропадаешь? — Лавка простаивала уже несколько дней, поэтому его обеспокоенность была оправдана.

— Я не могу тебе сказать, Бренн. Подожди немного, и все встанет на свои места.

— Если тебе нужны деньги, можешь их просто попросить у меня. Не нужно заниматься черти чем.

— Бренн, ты не понимаешь, в моей жизни сейчас происходят невероятные изменения, мне сейчас тяжело об этом говорить.

— Да уж, я вижу. Только в ней совсем нет места для друзей. Мы все беспокоимся за тебя, Эльсинор.

— Я... Я знаю. Не беспокойся, все хорошо. Обещаю завтра прийти на рынок.

— Точно придешь?

— Точно, не беспокойся.

— Что-то мало верится. Может, сходим в таверне посидим — расскажешь, что у тебя на уме. Роксан, кстати, ждет тебя там.

— Я не могу, Бренн. Извини, не сегодня, мне надо идти.

— Ты какой-то странный. Даже не выпьешь в таверне со старым другом.

— Понимаешь, мне больше не стоит пить так же, как раньше. Я боюсь, что могу сделать глупость, а мне сейчас это меньше всего надо.

— Если ты из-за отца Роксан, так не беспокойся, все не так плохо, как ты думаешь.

— Да нет, дело вовсе не в этом.

— А в чем же?

— Дружище, мне столько нужно тебе рассказать, ты не поверишь! Еще недавно я видел такие дивные растения, таких морских тварей, о которых даже не мог подумать раньше. А они существуют, и прям у нас в Штормхолде! А я даже не догадывался об этом!

— Ты что, волшебных грибов переел? Говорят, ты якшаешься с каким-то старым магом. Это он подсадил тебя на свое зелье? Вот уж действительно, от волшебников ничего хорошего не жди.

— Да нет же Бренн, дело не в зелье, дело во мне. Ай, ладно. Мне сейчас трудно тебе объяснить. Давай я завтра на рынок приду и поговорим.

— Ты придешь завтра на рынок? Будешь, как и в старые добрые времена, стоять в своей лавочке?

— Конечно, Бренн, не сомневайся.

— Ну давай, только чтоб пришел!

— Конечно, до завтра, я приду обязательно.

Не знаю, зачем я ему соврал. Мне казалось, что тогда нам с ним не о чем было разговаривать. Мне вообще было не до лавки: в то время со мной происходили события гораздо важнее и интереснее. Если бы я начал описывать Бренну все, что творилось у меня на душе, то пришлось бы потратить уйму времени, а дома меня ждал трактат о природе волшебства. В любом случае, ни на следующий день, ни даже через день, ни даже через неделю я на рынке не появился. Я учился. Мое полноценное обучение магии началось. Мне казалось, что я находился у подножия горы. Причем не самой высокой. И еще много гор мне придется преодолеть, если бы я захотел пойти вперед. Таким был день, когда я впервые произнес свое первое заклинание.

Глава 5. Выбор сделан

Бессонница продолжала убивать меня по ночам. Она приходила ко мне воспоминаниями о моей жизни прежней и мыслями о жизни настоящей. Она беззвучно выгрызала меня изнутри. Было сложно ее терпеть и невозможно ей сопротивляться.

Из-за того что я перестал высыпаться, моя голова всегда была в тумане, и надо мной словно висел тяжелый груз, по утрам прибивавший меня к земле. Зачастую я не понимал, где нахожусь и что делаю, а во всем моем теле была такая слабость, что я мало чем отличался от несчастного больного. Воистину все проблемы от головы. Но чем ближе было утро. тем скорее я засыпал.

Когда солнце поднималось над Штормхолдом, я только лишь отходил ко сну. А просыпался я, когда дневного света оставалось уж очень мало. В сезон Серого гремлина солнце появлялось лишь ненадолго и быстро скрывалось, не желая задерживаться в нашем дивном городке. Под вечер загорались сотни факелов, и издалека город напоминал платье, сшитое из светленьких огоньков. После заката солнца красивое вечернее платье становилось наиболее ярким и сливалось в одно сплошное полотно, а потом медленно растворялось в темноте и практически полностью исчезало ночью.

Несмотря на то, что моя первая магическая стрела уже получилась, занятия в школе для меня кардинально не изменились. Вскоре я впервые попал на введение в магию огня. Лекцию вели в затемненном помещении, освещаемом лишь несколькими каминами. Хазартек — так звали учителя — рассадил всех у огня, приказал размеренно дышать и смотреть на огонь, а сам тихим и монотонным голосом рассказывал всем известные факты о том, как можно добыть огонь, о типах огня, как он важен, и многое другое в этом духе. Очень скоро я заснул и мне приснилась абсолютная чушь. Как будто я сижу на поляне с дикими травами и кустами, и ко мне медленно подходят невиданные животные с рогами и садятся рядом.

После занятия я вышел из аудитории и увидел заспанные лица моих товарищей. Оказалось, что на введении в магию огня спал не только я, но и Веззел, Петереус, Виб, Урсари — девочка из знатной семьи, занимавшаяся с нами, и по которой, как мне казалось, изо всех сил стенал Веззел — Самес, Эдвард — одним словом, спали все. И все рассказывали друг другу свои безумные сны, выйдя из зала. Виб говорил, что ради красивой девушки-демона убил двоих, Урсари долго и в подробностях рассказывала, что огромные синие создания врываются в школу магии, пролетая сквозь стены, и разрушают ее до основания. Все это время Веззел стоял рядом с ней и как-то очень довольно улыбался, а потом быстро куда-то исчез — даже не стоило спрашивать, кто приснился этому пройдохе. По сравнению с остальными, мой сон не представлял ничего интересного. Стоит, однако, почаще ходить на введение в магию огня: сон вообще очень полезен для здоровья.

Тех, у кого успешно получалось выпустить магическую стрелу, переводили в зал тренировок боевых заклинаний первого уровня, в котором обычно занимались человек по десять. Это считалось достаточно безопасным, поскольку еще никто никогда не умирал от случайного попадания магической стрелы адепта. К каждому подходил учитель и советовал что-нибудь для улучшения навыка. Чем выше был уровень заклинаний, тем меньше народу одновременно присутствовало в зале. Заклинания высших уровней тренировали уже индивидуально и не обязательно в школе магии. Учителя говорили, что, на самом деле, никто не знает, где и как лучше всего развивать магические способности. Были сторонники глубокого изучения теории. Были также и те, кто считал заклинание, выученное в стенах академии, пустым звуком, поскольку ты не можешь быть уверен, сработает ли оно в боевой ситуации и какой способ тренировок идеально подходит для того или иного заклинания.

В академии близился день, когда все ученики должны были выбрать ту стихию, с которой они собирались связать свою жизнь. Это был, пожалуй, самый важный выбор в жизни мага. От него зависело то, насколько ученик сможет реализоваться в волшебстве, каких успехов сможет он достичь и сможет ли он чего-то достичь вообще. Неправильный выбор мог начисто испортить всю будущую карьеру мага. Можно было через год, два или десять переквалифицироваться или выучить вдобавок к нелюбимой магии ту, которая действительно по душе. Но это было тяжело, а лишних проблем, душевных мук и траты огромного количества времени никто не желал. Чтобы не ошибиться, необходимо было понять себя, свой характер, свои интересы и соотнести со своими способностям.

Неправильный выбор мог и вовсе привести к плачевным результатам. Чаще всего адепту не удавалось сдать самый первый экзамен на магический чин, он отчаивался и бросал магию вовсе. Таких случаев было немало, и судьба, загубленная неправильным выбором — явление весьма обычное в жизни. Корни этой неудачи крылись в непонимании и отрицании себя самого. Нередко определиться ученикам помогали учителя, которые уже с первого взгляда знали, склонностями к какой школе обладает каждый адепт. Мне же не помогал никто. А день выбора близился, что достаточно сильно беспокоило меня.

В моем обучении появилась первая проблема. И проблема эта была денежная. Чтобы заниматься магией, как, собственно, и любой другой профессией, необходимо иметь определенный инвентарь. Подобно тому, как хороший инструмент помогает кузнецу ковать лучшее железо, а нитки позволяют портному шить, магический посох и голем помогают волшебнику отрабатывать заклинания. Принцип работы посоха был такой же, как у огоньков в зале концентрации магии: он делал заклинания сильнее. При этом то, насколько оно становилось сильнее, зависело от каких-то невидимых глазу малопонятных свойств посоха. Материала, из которого его изготавливали, того, где он побывал, через что прошел, кто его держал до этого, и прочее. Голем же служил более прикладной цели. Безмозглое полуволшебное создание, которое считало своей матерью нашу фабрику големов, а отцом — своего владельца, служило мишенью для заклинаний, тренируемых магами. Голем был ростом чуть ниже человека и двигался слегка резковато, чтобы по нему было сложнее попасть. Големы изготавливались из разных материалов: камень, железо, золото и алмаз: чем лучше был материал, тем выше было сопротивление магии у голема и тем дольше он мог служить. По треску голема маги определяли, насколько сильно было заклинание, сработанное на нем. В целом голем был необходим каждому магу; необходим настолько, что на некоторые занятия ученика без голема могли просто не пустить.

Денег ни на посох, ни на голема у меня, естественно, не было. Но если посох служил лишь подмогой и требовался уже после сдачи экзамена на первый магический чин, то без голема обучение магии заканчивалось. Зал тренировки заклинаний первого уровня был как раз тем местом, куда без голема просто-напросто не пускали. Нужно было что-нибудь придумать. И я придумал. Я собрал из деревянных брусьев чучело с руками, но без ног, высотой с полчеловека, обмотал тряпками и понес на занятие.

Сколько красивых, новеньких, немножко сутулых каменных и статных железных големов стояли рядом со своими хозяевами, ожидая приказания. Големы большинства учеников были каменные, и только Самес с Эдвардом приперли скрипучих железяк и блестели своей счастливой ухмылкой ярче, чем их безмозглая собственность. Я же принес в зал свое деревянное чучело с тряпками. Понимая, что ученики начинают смеяться и скоро весь зал зальется диким смехом, я нарочно поставил свое чучело на самое видное место и надменно встал рядом с ним, показывая всем, что меня ничто не смущает. Наш тренер Панаплио — о, как я его ненавижу! — заявил тогда:

— Ну что ж, дорогой друг. Порадуешь ли нас ты своей волшебной стрелой?

Я отошел на положенное расстояние, окинул взглядом зал, увидел, как все, включая Веззела, улыбаются, ожидая, что я сделаю, прикусил губу, резко развел руки в стороны, произнося заклинание, и выстрелил прямо в чучело. От моей молнии чучело разлетелось в разные стороны, а его ошметки, упав на пол, продолжали гореть.

— Ну что ж, неплохо, а теперь покажи нам еще одну волшебную стрелу, дорогой друг.

Стрелять больше было некуда. На этом мое обучение в тот день закончилось. Я собрал с пола все, что осталось от чучела и ушел. Помню, что кто-то смотрел на меня сочувствующе, а Эдвард заявил на весь зал:

— Торгашка, ты что, не знаешь, что голем обладает сопротивлением к магии, и чем качественней голем, тем большим сопротивлением он обладает и тем дольше он служит?

В ту ночь я опять долго не мог заснуть, в конце концов я решил, что мне больше не за чем ходить в школу, и собирался на следующий день пойти на рынок.

По привычке, я проснулся очень поздно, приподнялся, свесив ноги со своей твердой кровати, и сидел так довольно долго. Я хотел идти в школу, но это было унизительно и бесполезно: в тот день снова нужен был голем. Я даже думал собрать еще одно чучело, но оставил эту затею. Мне было тяжело даже просто поднять руки, не то что соорудить второе чучело; я проклинал все и всех на свете, включая Штормхолд, Сольнира, даже своих бедных родителей. А потом смирился с мыслью, что, видимо, мне просто не судьба стать магом, и никто в этом не виноват. По крайней мере, у меня был шанс, и я сделал практически все возможное. Расстроенный, я долго сидел на кровати и в конце концов пошел на рынок торговать яблоками.

— Рад, что ты снова с нами. — Бренн расплылся в улыбке, увидев меня.

— Спасибо, Бренн. — Я лишь грустно улыбнулся ему в ответ.

Больше мы не разговаривали. Торговля шла не очень, а о моем фирменном трюке с подбрасыванием яблок речь даже не шла. Я был не в форме: чтобы торговать, нужно иметь хотя бы подходящий настрой. Единственным запоминающимся событием было то, что среди покупателей я заметил Новариуса, который покупал себе рыбку с конкретной целью — пожрать повкуснее сегодня вечером. Тогда я подумал, что, возможно, скоро встречу Пантусара, покупающего дрова для своего дома. Кое-как я провел целый день на рынке, продал несколько не самых дорогих яблок и отправился домой.

Этим вечером ко мне в дом пожаловал Веззел, чем сильно удивил мою мать и пса. Кстати, я ничего не говорил про свою семью. Несколько лет назад мой отец напился и замерз, после чего мы остались с матерью вдвоем. Я продолжил его ремесло уже в одиночестве, довольно неплохо справлялся, а мама, которая всегда поддерживала меня во всем, сказала, что никогда не сомневалась во мне. Конечно она знала, что я не появляюсь на рынке, но ничего мне не говорила по этому поводу. Перечить сыну было вообще не в ее характере. Она молчаливо поддерживала любое мое начинание, радовалась моим успехам и сопереживала неудачам наравне со мной. Веззел зашел ко мне в комнату и сказал следующее:

— Так вот, где ты живешь! Неплохо, если честно. Мои родители думают, что торговцы с рынка пришли в Штормхолд, прогнали крыс из нор, отогнали от помоев бродячих собак и так и живут теперь в норах вместо крыс и питаются помоями вместо бродячих собак.

— Ничего страшного, мои родители всегда думали, что маги живут в волшебной палочке и выползают из нее по ночам пожрать кошек и закусить волшебными грибами. Как там школа, Веззел?

— Да пока ничего, все думают, какую школу магии выбрать.

— А ты уже определился, что будешь учить?

— Да, давно еще — воду.

— А почему?

— Я сам ничего не выбирал. Моя мать говорит, что я должен быть магом воды, как все мужчины в нашей семье.

— Как я тебя понимаю, а сам ты что хочешь учить?

— Я не знаю, мне все равно, я бы хотел учиться вместе с Урсари — не знаешь, что она выберет? Счастлив тот, кто окажется в одном классе вместе с ней.

— Она тебе так нравится?

— Я теряюсь без нее. Но как царица может нравится грешнику?

— Это значит, что она тебе нравится?

— Еще как!

— Ну так дерни ее!

— Что? Дернуть ее? Как? Как это возможно?

— Познай ее, овладей ей, сколдуй с ней заклинание любви — короче, переспи с ней.

— Видимо, прав был Пантусар, когда рассказывал про рынок.

— Слушай, вы в школе ничего не знаете про нормальную жизнь. И вместо того, чтобы пускать слезы, глядя на прекрасных дев, я предлагаю тебе реальное задание — поимей ее.

— А как же любовь?

— Любовь-нелюбовь, а спать с ней тебе все равно придется.

— Да я бы и рад, если честно.

— Конечно, она, мне кажется, тоже не против.

— Думаешь? А почему? — Веззел смотрел на меня как-то восторженно-вопрошающе, состроив невероятно романтичную физиономию.

— Потому что она женщина, Веззел, а ты отличный парень, я тебя знаю.

— А что я должен делать?

— Все просто, сперва убираешь свою романтичную физиономию, подходишь к ней и говоришь: 'Эй, красотка, знаешь, кто такой паладин твоей души?'

— Серьезно?

— Да нет, конечно, Веззел, не будь таким наивным. Для начала узнай, что ей нравится, а желательно, кто, потом притрись к ней и уже дальше подбирайся к вулкану любви.

— Не очень понимаю, о чем ты говоришь.

— Я говорю: 'Действуй, друг'. Все в твоих руках. Только не забудь сменить физиономию, девушкам не нравятся романтичные юнцы.

— Думаешь, у меня с ней получится?

— Конечно, если б я был на ее месте, я бы сам уже давно тебя дернул.

— Ты что — этот?

— Да нет, я шучу. Как там школа?

— В школе думают, что ты сильно переживаешь по поводу вчерашнего, что даже не пришел сегодня.

— В школе все очень догадливые, ну просто академики...

— Так что, ты больше не будешь ходить с нами на занятия?

— Наверное, нет.

— А почему?

— Ты посмотри на меня, кто я? Торговец яблоками, а не маг. Это моя жизнь и моя судьба. А теперь еще у меня большие проблемы с деньгами, поскольку всю прошлую неделю я не торговал, а учился.

— Знаешь, я даже не думал об этом.

— Конечно, Веззел, тебе не за чем думать о таких пустяках, ты счастливый человек.

— Кстати, Верховный маг, он хочет поговорить с тобой.

— Что? Верховный маг? Со мной? — Переспрашивал я, не веря Веззелу.

— Да, представляешь, он сам вызвал меня к себе в высокую башню, спросил, являюсь ли я твоим другом, я сказал что скорее да, чем нет, и приказал мне передать, что хочет с тобой побеседовать.

— Ну и ну! Ты не знаешь, зачем?

— Может быть, он хочет предложить тебе голема?

— Это вряд ли, он не жалует учеников из числа простолюдинов... Ладно, надо бы сходить к нему.

Перед тем, как зайти к Верховному магу, я решил сходить на лекцию по введению в магию воздуха. Ее вел мой старый знакомый — Диамантис, тот самый, что встретился мне в библиотеке в мой первый день в академии. Он мне понравился еще тогда, когда жаловался на мой неподобающий внешний вид: я считал, что он больше актер, чем учитель, и даже если кого-то в чем-то обвинял, то казалось, что ему важнее то, как он при этом выглядит, достаточно ли красиво говорит, и смотрят ли на него его ученики с восхищением, а не что-либо другое. То, что на занятии он решил мне не доказывать, что я рыба, и не стал обвинять меня в недостаточном знании земледелия расположило меня к нему еще больше. Он даже с неким уважением отнесся к моему прежнему ремеслу. 'Не может быть заклинателем воздуха тот, для кого ветер лишь свист в пустых карманах', — это была, пожалуй, моя любимая из его шуток.

Диамантис научил нас одному нехитрому, но весьма полезному трюку: сперва мы долго дышали и пытались управлять своей мыслью, чтобы легче было сконцентрироваться на чем-то одном. Те же самые мысли, бывшие в моей голове до занятия, воспринимались теперь совершенно по-другому, не глубже, но с разных точек зрения. Это было весьма занятно, и я попытался по-новому представить свое теперешнее положение. То, как занимаюсь в классе по введению в магию воздуха, как со мной занимаются другие ученики и как рыжебородый профессор, улыбаясь, что-то рассказывает ученикам. И вдруг я увидел это все на самом деле: несколько сверху, за мной. Это было как-то ново, спонтанно, необычно, и мне даже стало лучше. Я посмотрел на себя со стороны — а я был не так уж и плох — на Веззела, не смог не взглянуть на Урсари, а потом добрался до Диамантиса. Я все сидел на месте, глядя в одну точку, а мой взгляд скользил по всем им. Диамантис рассказывал серьезные вещи, и при этом ехидно улыбался всем в лицо — я не мог понять причину этого, пока не посмотрел при помощи волшебного зрения на него сзади: обеими руками он злостно чесал свою задницу, что было незаметно спереди. Тут уж и я сперва заулыбался, затем слегка засмеялся, а потом и вовсе не мог скрыть смеха, потерял волшебное зрение и, прикрыв лицо руками, лежал на полу. Диамантис, очевидно, догадался в чем дело и попросил меня снисходительно относится к естественным потребностям человека, особенно когда очень сильно зудит. Так у меня появилась еще одна моя полумагическая способность — умение увидеть окружающее пространство со стороны.

После лекции меня ожидала встреча с Верховным магом. Практически все время он пребывал в высоченной башне, из которой было видно весь Штормхолд. Я долго поднимался туда по винтовой лестнице, вошел в комнату, где он сидел за столом, прокричал приветственное 'Закон и порядок', что было древним кличем всех магов в Штормхолде и встал у двери. Верховный маг выглядел жутко и вместе с тем властно, черные волосы, черная борода, недобрый взгляд и очень странные манеры. В каждом его слове ощущалась власть, умение подчинять своей воле других.

— Великолепно, великолепно, что ты не счел обременительным зайти ко мне в келью. — Произнес он. — Пусть тысяча снегов будет под тобой, а не над — дорогой друг. — Достаточно наигранно и непонятно приветствовал он меня. — Как тебе в нашей школе?

По правде говоря, мне настолько нравилось заниматься в школе, что я мог очень долго отвечать на этот вопрос. Я боялся ответить неправильно, долго думал и выдавил что-то вроде:

— В школе я нашел себя практически полностью и думаю, что практикуя заклинания, нахожусь на правильном пути.

— Я очень рад, что ты так думаешь. И не сомневайся, зря ничего не делается — это только лишь заблуждение тысячи олухов. Нет сомнения. Им не дано понять ни магии, ничего. Хочешь я расскажу тебе свое мнение кое о чем?

— Говорите, конечно.

— Признаться, сейчас мага в тебе не менее много, чем гремлина от рождения, но, говорят, что при этом не хуже, чем остальная братия, умеешь ты увидеть суть волшебства, что есть красивый ритуал.

Я не понимал, о чем он говорит, но был не согласен с ним кое-в-чем, поэтому просто сказал: — Спасибо.

— Знаю я также, что есть у тебя большие проблемы и что ходить в школу для тебя весьма накладно.

— Да, так и есть, Ваше...

— Можешь звать меня Властелин снегов. А что? Хорошее прозвище! Надо будет предложить мэру ввести официальный титул. — Смеясь, говорил он.

Я подумал, что весь рынок будет рад, узнав об этом, и уже даже сам приготовил пару смешных синонимов.

— Слушай меня, Эльфинар! — Ему, видимо, было все равно как меня зовут. — Я знаю, что тебе нужны деньги на учебу, и деньги немалые, взять которые тебе не откуда, а торгуя на рынке ты накопишь их спустя пару-тройку лет, но к тому времени тебе уж точно будет не до магии.

— Да, так и есть, Властелин снегов. — Что за глупое все-таки у него самоназвание.

— Так вот, эти деньги я могу тебе дать.

Он достал мешок с деньгами, и золотая россыпь собралась в кучу на столе. Увидя стопку монет, предложенную верховным магом, я вспомнил о своей детской страсти к перекладыванию денег и на секунду даже открыл рот в восхищении.

— Достаточно. — Сказал он.

— Для чего?

— Для покупки голема — не притворяйся, что не думаешь сейчас только об этом.

— Извините меня, я просто не знал, как реагировать.

— Здесь даже хватит на неплохой посох, если ты, конечно, не вздумаешь пропить все в таверне.

— Этого точно не случится.

— Бери ее, ученик. Эта куча денег твоя.

— Что, я просто могу взять эти деньги?

— Конечно, ты просто берешь эти деньги, покупаешь на них голема и посох и продолжаешь заниматься в нашей школе. Но с одним небольшим условием.

— Я весь во внимании.

— Ты будешь следить за своим другом — сумасшедшим стариком Сольниром, будешь мне рассказывать и записывать все, что он делает, а иногда еще и выполнять кое-какие мои деликатные поручения в отношении него. Есть подозрения, что он не такой сумасшедший, как кажется, и давно скрывает от нас что-то очень важное.

— Хм... То есть вы предлагаете мне предать того, кого я считаю своим другом и учителем, и кто подарил мне надежду и возможность заниматься в нашей школе?

— В моей школе, сынок, не забывай. Зря ты так бросаешься словами, хотя, на самом деле, не важно, как ты это назовешь, главное, что этим ты очень сильно поможешь Штормхолду и самому себе.

— Все-таки как-то это нехорошо.

— Что? Тяжело думается?

— Да уж, непросто. А можно подумать до завтра?

— Нет, мое предложение единично и уникально, нужно ответить сейчас, а чтобы тебе проще было думать, знай вот что. Если ты возьмешь деньги, то тебя ожидает как минимум хорошая карьера с покровительством самого Верховного мага, а если ты откажешься, то вряд ли сможешь продолжить обучение здесь. Если же ты возьмешь деньги и не будешь делать того, что я говорю, то ты рискуешь гораздо большим: я очень властительный человек в Штормхолде и не прощаю тех, кто нечестен со мной.

— Да, это всем известно.

— Бери деньги — не будь дураком, и все, о чем ты сейчас мечтаешь, сбудется.

Затем последовала минута молчания. В течение которой на невидимых весах по разные стороны оказался таинственный и манящий мир волшебства с неожиданными встречами, невиданными странами и, возможно, интересными приключениями, а с другой стороны — лавка с яблоками, Бренн, Роксан и холодный город. Выбор был сделан, мне было тяжело его озвучить, поэтому я молча начал сгребать золото со стола.

— Вот и договорились. Великолепно, что ты не стал пренебрегать моим предложением! А в подтверждение твоей готовности, я бы хотел, чтобы ты сегодня же отправился к Сольниру, и доложил, чем он занимается, составил план той дыры, где он обитает, и сообщил, где что лежит — понятно?

— Понятно. — Ответил я, понимая всю дальнейшую тяжесть сделанного мной выбора.

На выходе из школы магии я встретил Балтазара. Первое время, когда я еще не мог запомнить эту непонятную для меня комбинацию слов, открывающую ворота в школу магии, он любезно помогал мне открыть дверь, правда, после пятого раза он начал издеваться надо мной, упрекая в том, что я никак не могу выучить одно единственное слово. Он заметил, что мне не по себе, и сказал:

— Вижу, что тебя что-то очень сильно беспокоит, дружок. Не забывай, что самое простое решение зачастую является самым верным.

Я не стал ему рассказывать обо всем, что происходило у меня на душе, а произнес следующее:

— Ты как всегда мудр, Балтазар. Может быть, ты знаешь, к какой школе магии мне стоит обратиться?

— Да, это поистине тяжелый вопрос, но, к сожалению, я не могу ничем тебе помочь. Суть его в том, что каждый должен делать то, что у него получается лучше всего и вызывает восхищение окружающих, и должен максимально сконцентрироваться на этом деле. Возможно, это и называется найти себя.

— А сам ты какую школу практиковал?

— О, Эльсинор, это было очень давно. Я уже почти не помню, но, кажется, это был огонь.

— Я слышал, что все, кто предпочитал огонь, слегка сумасшедшие. Один маг, изучавший магию огня, пытался выучить заклинание армаггедон — но так увлекся, что не заметил, как уничтожил целый город и себя вместе с ним.

— Это не страшно. В Штормхолде каждый второй сумасшедший, и виной тому магия. Будь осторожен с любой магией, Эльси.

— Удачи тебе, Балтазар.

— Удачи.

Мне было плохо и тошно, нужно было врать каждую минуту, я собрал последние силы и пришел к Сольниру.

— Здравствуй, мой мальчик, давненько ты не приходил ко мне. Какое несчастье привело тебя на этот раз?

— Да нет, Сольнир, все вроде бы хорошо, я просто пришел сказать спасибо тому, кому стольким обязан. — Начал я с неумелого вранья.

— Близится важный день в твоей жизни — определился ли ты со стихией?

— Да, можно сказать, что я уже выбрал школу.

— Что же это за школа? Позволь угадаю. Наверняка, это огонь, я знаю, тебе понравилось бы пускать красивые огненные шары. Хотя постой. Ледяное дыхание Штормхолда идеально для совершенствования магии воды, чьей формой являются лед и снег. Многие здесь пошли по этому пути, что есть весьма разумно. Могу тебе больше сказать, только в Штормхолде ты сможешь обучиться самым великим заклинаниям магии воды. С другой стороны, ты можешь выбрать несколько школ. Или сосредоточиться на одной.

— Ни то и ни другое, Сольнир, и, пожалуй, я выберу одну школу, ту, что наиболее подходит мне по характеру.

— Что ж, мудрый выбор. И какая же школа наиболее подходит тебе, мой друг?

— Это школа магии воздуха, мой учитель.

— С чего же ты так уверен в правильности своего выбора? Многие в Штормхолде выбирают воду и остаются довольны. У нас старая школа воды, и ты точно станешь превосходным магом, если выберешь воду.

— Я не могу этого объяснить, но даже когда я дышу ледяным воздухом Штормхолда, я чувствую, как в меня проникает волшебная сила, энергия ветра словно подхватывает меня и несет вверх.

— Что ж, мальчик мой, я очень рад, что ты так быстро понял себя, пусть твое обучение магии воздуха приведет к появлению нового волшебника.

— Спасибо, но на все — воля судьбы.

— Ты прав, но очень важно сделать правильный выбор. Сегодня ты его совершил.

Я почему-то безумно обрадовался именно этим словам мага. Сегодня в моей жизни состоялось целых два важных выбора — что было на два больше, чем за всю прежнюю. Раньше я никогда ничего не выбирал. И то, что Сольнир сказал, что хотя бы один выбор был сделан правильно, очень сильно обрадовало меня.

— Тебе также необходимо приобрести голема и посох.

— Да, знаю, Сольнир, но...

— Это очень накладно, но не беспокойся, позволь мне помочь тебе кое-чем.

Сольнир начал разгребать картины с Граалями, стоявшие у стены, и после того, как он отодвинул последнюю, за ней оказалась потайная дверь. Сольнир достал ключ от нее, открыл дверь, мы вошли внутрь и попали в большое пустое помещение, в котором ничего не было, кроме стола для записей и сверкающей синей фигуры ростом чуть меньше человека.

— Встань, приветствуй своего нового хозяина и служи ему, как служил мне все это время. — Громогласно воскликнул Сольнир.

Фигура повернулась ко мне и склонилась в почтительном приветствии. Тут до меня дошло, что это создание ничто иное, как голем. Причем, голем алмазный.

— Этого голема давным-давно мне подарил прежний король Пустоши — Жвига Первый — за кое-какие заслуги. Пользуйся им, пока он приносит тебе пользу. Ты также можешь жить у меня в мастерской и тренировать заклинания. Ты явно плохо спишь по ночам, и коротать ночи здесь тебе будет гораздо полезней, чем дома. — С этими словами Сольнир протянул мне ключ от тайной комнаты.

Я внимательно осмотрел голема с ног до головы, забываясь от блеска алмазов в его броне. На големе была бирка с указанием цены и именем мастера. Цена была огромна, а мастером, изготовившим голема, был мастер Марф, и, насколько я помнил, он жил и работал в Штормхолде, что было весьма странно, поскольку Сольнир божился, что голема ему подарил прежний король Пустоши. Я не стал обращать на это внимание, мне просто было тяжело что-то сказать тогда, я вообще мало что понимал и не верил, что все это происходило со мной. Сольнир продолжал:

— Прими от меня еще один небольшой подарок. Мне он достался очень давно, но он больше подойдет магу школы воздуха, чем мне. Используй его с умом и не забывай про силу, которая таится внутри него.

С этими словами он откуда-то достал бумажный сверток, развернул его и вытащил гладкий, красивый, белый посох с двумя слегка изогнутыми рогами. О таком посохе мечтал любой начинающий маг, он излучал мощную магическую энергию и наверняка многое пережил.

Домой я пришел в совершенном смятении. Сольнир был очень добр ко мне, а я собирался предать его. Я не знал, что мне делать с этой кучей денег. Я корил себя за то, что совершил безумно глупую вещь: предал своего друга и учителя, предал себя в обмен на то, что оказалось совсем не нужно, не обязательно, и теперь сильно мучило меня.

С другой стороны в одночасье я получил все, к чему когда-то стремился. Куча золота, полученная от Верховного мага, не только перекрывала долг перед отцом Роксан с лихвой, но и позволяла безбедно существовать несколько лет. Можно было даже купить какую-нибудь лавку вместе с торговцем и жить на эти деньги. Мой голем вообще стоил целое состояние, волшебный посох излучал огромную силу, а покровительство Верховного мага помогло бы мне достичь высокого положения, и мои дети сказали бы мне большое спасибо. При всем этом, предложение Сольнира делало выполнение моего обязательства еще проще. Неужели я и вправду способен на такое? Неужели я должен считать, что мне повезло? Неужели я должен сказать судьбе за это спасибо?

Глава 6. Обучение

Это был один из немногих дней в сезоне Серого гремлина, когда в Штормхолде было холодно. Потом снова наступило тепло, снег продолжил таяние, и огромная серая жижа всегда плавала под ногами. Потому это время был самым нелюбимым из всех в Штормхолде, и потому мы назвали его сезоном Серого гремлина. В Штормхолде всегда была одна большая зима. Поэтому сезоны отличались только названиями и погодными явлениями, связанными со снегом. Вообще в Штормхолде привыкли к снегу и считали, что когда он таял, то это было не к добру. Для меня все это означало лишь приближениe дня выбора школы магии.

Детей в Штормхолде пугали тем, что по ночам город наводняют огромные полчища обезьян и кусают всех, кто не спит. Если бы это было правдой, то я бы каждый день приходил на занятия покусанный. Бессонница шла по пятам за моими успехами и неудачами, не отставая ни на шаг ни от тех, ни от других. И вот она уже стала настолько сильна, что иногда я не засыпал вовсе. За моим окном скрипел флюгер, поворачиваясь на ветру. Давным-давно его поставил сюда мой отец, а теперь я смотрел на него по ночам.

Чтобы было проще коротать ночи, я взял в библиотеке несколько книг о старых ритуалах, на основе которых практиковалась древнейшая ритуальная магия. Многие из них были еще бесполезней, чем занятия о земледелии в заснеженном Штормхолде с Пантусаром, и скорее могли навредить заклинателю, чем помочь. Однако все движения, совершаемые первыми исполнителями заклинаний, были невероятно помпезны и завораживали своей грациозностью. Ритуальная магия казалась мне ключом к древности, к первой, чистой, наивной магии, такой, как она выглядела тысячу лет назад. Я старался запомнить как можно больше всевозможных трюков, чтобы сделать свои заклинания если не эффективней, то хотя бы веселее. Во втором я преуспел гораздо больше, чем в первом.

Время моего маленького триумфа пришлось на день следующий, когда мы отрабатывали магическую стрелу на своих големах. Я специально пришел на занятие с некоторым опозданием, и один, закутавшись в плащ, зашел в аудиторию. Увидев меня на занятии, все в классе встали как вкопанные: кто-то перешептывался, кто-то удивленно смотрел на меня. Как и вчера, я прошел в середину зала, чтобы меня могли видеть все. Панаплио — единственный, кто улыбался в классе — произнеc:

— Я помню тебя, ты заходил недавно к нам на урок, показал, что умеешь пускать магическую стрелу и отправился домой.

— Совершенно верно, это был я.

— Что же привело тебя к нам снова?

— Я пришел заниматься, учитель.

— Ну тогда, дорогой друг, тебе придется заниматься наравне с остальными.

— Я знаю, учитель.

— Порадуешь ли ты нас волшебной стрелой?

Эдвард и Самес, не находившие себе места до этого, счастливо ухмылялись, ожидая мой очередной провал. Я скинул плащ на пол, и другие адепты заметили у меня в руках посох белого цвета, что загадочным взглядом отразилось у них на лицах. Эдвард все еще не терял надежды, что я опять останусь с носом, поэтому продолжал улыбаться. Но когда в класс по моему приказанию зашел сверкающий алмазный голем и встал рядом со мной, Эдвард закипел от ярости, его физиономия стала краснее, чем сам огонь; Паноплио продолжал улыбаться, Веззел стоял, раскрыв рот, а что касается остальных, то у них просто повылезали глаза на лоб.

— Это несправедливо! Одно из правил школы магии гласит, что адептам запрещается иметь голема лучше, чем у остальных! — Завопил Эдвард от негодования.

— Кто бы говорил, Эдвард! — Поставила его на место Урсари, — Не ты ли первый нарушил это правило, притащив на урок груду железного мусора?

Паноплио приказал всем стать на позиции, и занятие по пусканию магических стрел продолжилось. Я снова начал ходить на все лекции, не пропуская ни одной.

А потом наступил день выбора школы магии. Занятия продолжались и шли точно так же, как и в любой другой день. Единственное отличие было в том, что в центральном холле поместили стол, куда каждый ученик должен был подойти в течение дня и поставить свое имя под знаком той стихии, которую собирался изучать.

Весь наш класс был невероятно возбужден в тот день. Внешне я старался сохранить спокойствие, но внутри, как и все остальные, я глубоко переживал: вдруг выбор, который я сделаю, будет для меня губительным. Слишком многое поставлено на карту: впереди меня ждал лишь туман, а назад и вовсе не хотелось оглядываться. Многие написали свое имя еще с раннего утра, кто-то потому что боялся, что желающих изучать их школу магии будет так много, что мест на всех не хватит, а кто-то просто чтобы поскорее избавиться от этой тяжкой ноши. Весь день Веззел был сам не свой, после каждого урока подходил к столу и тщательно изучал все листы, опаздывал на лекции и снова шел в главный холл после них. Несколько раз я спрашивал его про сделанный выбор, он мычал что-то невнятное в ответ и замолкал. Я не спешил с выбором, не знаю почему, просто так, чтоб оттянуть момент.

Как раз тогда случился один эпизод на уроке магии Земли, который вел Пантусар. И хотя он был уже немолод, его можно было отнести к новому течению магов: он был настоящий ревнитель книг и живо интересовался тем, у кого сколько книг хранится дома. Когда очередь дошла до меня, я сказал следующее:

— В моем доме есть несколько хозяйственных книг, пара томов, покрытых пылью, которые никто никогда не открывал, а если вы спрашиваете про трактаты о магии, то их у меня никогда не бывает больше двух.

Пантусар внимательно выслушал меня, выдержал паузу, затем состроил трагическую физиономию, закрыв глаза руками, и, сделав вид, что он плачет, произнес следующее:

— О, небеса! Расплата наступила! Страшная расплата! За что... За что мне это? Как я могу читать лекцию тому, у кого нету хотя бы двадцати двух магических томишек?!

Я услышал, как Веззел, успугавшись, проглотил слюну, а кто-то из учеников даже попытался пустить слезу, сочувствуя трагический судьбе Пантусара, черт его подери.

— Но ведь можно же поделиться книжкой с товарищем, одолжить ее у него или вовсе взять на время в библиотеке. — Продолжал я держаться на своем.

— Поделиться книжкой!? Что за вздор!? Это все, что ты можешь сказать по этому поводу? Все-таки ты мало чем отличаешься от женской головной повязки! Уходи! Оставь меня одного, пожалуйста!

Признаться честно, мне было не очень приятно выслушивать подобное в свой адрес. Это было первое занятие, когда я мечтал, чтобы оно поскорее закончилось. Я решил, что больше никогда не пойду к нему на занятия. К счастью, через какое-то время он забыл про меня и продолжил читать лекцию. А затем я отправился в холл выбирать школу магии.

Из любопытства я изучил все списки. Как и предполагалось, большинство из моих соучеников выбрали стихию воды, что весьма разумно. Однако были и неожиданности. Урсари, видимо из-за своего пылкого нрава, выбрала школу огня и написала свое красивое имя под значком пламени — таким же, как на посохах у магов огня. Но самое неожиданное, было то, что имя Веззел стояло не под значком воды, где ей надлежало быть, а сразу под именем Урсари. Затем я поставил свое имя в колонку с магией воздуха и со спокойной душой вышел из школы, представляя, как пройдоха Веззел оправдывается перед родителями.

Со следующего дня мое полноценное обучении магии воздуха началось. Занятий по воздуху стало гораздо больше, исчезли многие базовые курсы вроде введения в волшебство и лекции о природе магии, но остались занятия по введению в различные школы магии, поскольку колдовать простейшие заклинания разных школ должен был каждый маг. Сперва мы целую неделю учились дышать, чтобы лучше понимать воздух.

— Надеюсь, что вы хорошо себе представляете значение воздуха, если предпочли его всем другим стихиям. — Рассказывал Диамантис. — Дыхание и душа — слова, однокоренные в нашем языке, и все это даруется нам воздухом. Какие еще похожие слова знаете вы?

— Дуть, дышать. — Начали перечислять ученики.

— Дышло.

— Отдышка! — Завопил кто-то сзади.

— Вдуть. — добавил я, чем сильно рассмешил зал.

— Тоже важно делать правильно, — согласился Диамантис, на тот момент уже ставший моим любимым преподавателем.

Диамантис повел всех своих учеников в комнату ветродуя, где был узенький коридор, в котором гулял сильный ветер, непонятно откуда возникший. Нужно было пробежать сквозь коридор как можно быстрее, что было очень непросто, поскольку ветер бил прям в лицо и мешал продвижению. И чем сильнее ты бежал, тем сильнее было сопротивление ветра. Сперва я не понимал, в чем был смысл данного задания, но когда настала моя очередь бежать сквозь эту воздушную трубу, я почувствовал, как мельчайшие частички воздуха соприкасаются с моим телом, и, меняя силу потоков воздуха, пытаются мне что-то сказать. Я отбивался и уворачивался от ветра, как мог, и в итоге с большим трудом прошел коридор. Все в нашей группе прошли этот коридор таким же образом.

Мое обучение воздуху продолжалось и вне школы. Глядя на флюгер за моим окном, изменяющий свое направление на ветру, я понял, что с ветром нельзя бороться, диктуя ему свою волю, а нужно лишь уметь подстраиваться под него, и тогда он станет твоим другом, а не врагом. Глядя на ветряную мельницу, я узнал, что можно использовать ветер во благо. Глядя на тяжелые облака, движимые силой ветра, я понял его силу. Слыша, как воздух, проходя через тысячу перегородок и препятствий, меняя направление и интенсивность, преобразуется в голос, я узнал различные формы воздуха. Чувствуя, как в процессе дыхания, воздух дарит нам жизнь, я понял смысл магии воздуха. А по ночам я слушал тишину и пытался уловить ее шепот в тончайших колебаниях ветра.

Когда Диамантис приказал нам бежать через воздушную трубу в следующий раз, я больше не старался увернуться от ветра или силой преодолеть его, не думал о том, что ветер как-то может мне навредить, и теперь он уже не мешал мне, а даже как-то обволакивал меня и тянул вперед. Я понял, что чем больше ты сопротивляешься потоку, тем сильнее тебя тянет обратно, поэтому самым быстрым способом пройти трубу было пройти ее медленно, не спеша — в этом закон магии воздуха, а может, и всей жизни. Таким образом, с невероятной легкостью, быстрее всех остальных, я преодолел воздушную трубу.

Как-то раз Веззел обратился ко мне:

— Ты думаешь, я зря выбрал школу огня? Мне ведь всю жизнь предрекали заниматься водой.

— Кто знает, может быть, она действительно та девушка, с которой тебе предстоит связать свою жизнь.

— О чем ты говоришь? Объясни, я тебя не понимаю. — Наигранно вопрошал Веззел.

— Не притворяйся, что не знаешь, о чем я говорю. Мне прекрасно известно, что ты пошел туда ради Урсари.

— Да? А почему ты так решил? Думаешь, она тоже знает?

— Нет, не беспокойся. Откуда ей знать это, только если ты сам ей об этом говорил.

— А, думаешь, стоит? Она оценит это?

— Нет, конечно, не будь болваном. Вообще постарайся не думать о ней, а получай удовольствие от учебы: чем меньше ты думаешь об Урсари, тем легче тебе удастся ее заполучить.

— О, если б это было так просто.

Шли дни один за одним, и некоторые ночи между ними я проводил в мастерской Сольнира. Я все думал сдать свой первый отчет Верховному магу, даже нарисовал примерный план дома Сольнира и собрался на следующий день подняться в башню к главному, но как представил, как сдаю ему своего друга, то стало невыносимо тошно. Не уставая корить себя за то, что согласился быть рабом Верховного мага, я решил, что должен быть честен в первую очередь с Сольниром, и той же ночью, что рисовал план, рассказал ему все, как было, и поклялся отдать Верховному магу все деньги.

— Хм, значит подлый маг хочет за мной шпионить... С чего бы это вдруг? — Задумчиво выговорил Сольнир.

— Я не знаю, Сольнир, стал бы я и вправду шпионить за тобой, но отказаться от возможности учиться в школе я не мог. — Оправдываясь, произнес я.

Сольнир молчал, прищурив глаз, и задумчиво глядел вдаль.

— А как быть со мной? — Произнес я.

— С тобой? Ах, да — с тобой. Мне не за чем упрекать тебя, Эльсинор. Ты, конечно, поступил, как кусок гремлинской какашки, но я бы сделал на твоем месте то же самое. Молодец, что рассказал мне об этом. Поэтому я прощу тебя, но с одним условием.

— С каким же? — Нетерпеливо спросил я.

— Я прощу тебя, только если ты дойдешь от моего дома до школы магии голым.

— Что? Голым? Это и есть твое условие?

— Совершенно верно.

— Но я же могу себе все отморозить!

— Ничего страшного, грехи нужно замаливать.

В следующий день я еще немного преумножил свою славу в Штормхолде. Проклятый старик решил как следует поиздеваться надо мной — что ж, видимо я того заслуживал. Да и на самом деле мне уже давно нечего было терять. По договору с Сольниром, я дошел от его дома до школы магии совершенно голым.

После окончания занятий я поднялся в башню к Верховному магу вместе со своим големом: так было безопасней.

— Хм, а я думал, что алмазный голем стоит несколько больше, чем я тебе дал. — Воскликнул Верховный маг, увидев меня с новым другом.

— Этого голема мне одолжил мой учитель Сольнир, и я пришел сюда отказаться от Вашего предложения и Ваших денег.

— К сожалению для тебя, Эльзифар, ты уже успел принять его. Отказываться от предложения самого властелина снегов не в твоей компетенции!

— При всем моем уважении, я бы хотел все-таки обойтись в этой жизни без помощи властелина снегов. — Повторил я и положил к нему на стол мешок с золотыми монетами.

— Без моей помощи ты, может быть, и обойдешься, но вот если я буду к тебе неблагосклонен — а я буду к тебе очень неблагосклонен — то тебе явно несдобровать: обучение твое станет сильно затруднено и ты вряд ли сдашь экзамен на первый магический чин, как ни старайся! Не забывай, что я очень влиятельный человек в Штормхолде, если не самый влиятельный. Не зря я называю себя властелином снегов. Я есьм само величие, а ты лишь червь! Тварь бренная! Повинуйся мне! — Свирепствовал Верховный маг, явно собираясь меня напугать.

— Вы властелин говна, а не снегов. А теперь извините, я прошу Вас, и заберите Ваши деньги. Они не сделали меня счастливым, как и не сделают Вас. — Сказал я и вышел из комнаты вместе со своим алмазным телохранителем.

Однако назло Верховному магу я очень скоро стал показывать неплохие результаты в учебе и овладел многими заклинаниями школы воздуха первого уровня, такими, как скорость, телекинез, мог создавать небольшие потоки ветра, прыгать на большее расстояние, чем раньше, и даже левитировать, но очень недолго. Меня вообще сильно тянуло ко всему волшебному, а думать о магии постоянно стало для меня нормой.

Другой раз мы продолжали тренировать магическую стрелу. Заклинание объективно было не сложным и не требовало затрат огромных сил. Панаплио оказался неплохим учителем, он говорил, что именно последние два повторения делают великих магов, поэтому заставлял нас произносить даже самую простенькую магическую стрелу по множеству раз. Повторять заклинания было моим самым любимым занятием, я не считал время до окончания урока, как делали многие, а наслаждался каждой минутой и боялся, что он закончится. Вне аудитории меня ждала обыденная жизнь, к которой я уже привык и в которой не было ничего нового, поэтому я расстраивался каждый раз, когда возвращался в привычный мир.

Я был готов повторять заклинания бесконечно. Я быстро научился пускать стрелу достаточно точно, после чего уже делал это с закрытыми глазами, в прыжке, в прыжке с закрытыми глазами, задом к голему, задом в прыжке с закрытыми глазами, наконец подкидывая посох и выпуская магическую стрелу в тот момент, когда он был на огромной высоте, что немало забавляло других учеников. Естественно, вскоре я научился делать последний трюк еще и задом в прыжке с закрытыми глазами.

Правда, некоторые все же не любили меня за эти фокусы. Когда стрела, выпущенная из моего посоха, случайно отразилась от голема и слегка задела Самеса — сына главного архивариуса нашей школы, что было невероятно почетно среди всех нас — Самес взвыл от боли, — не очень-то достойно мужчины — рассвирепел и с криком: 'Что ты, низкое отродье, вытворяешь?' — побежал на меня с очевидной целью попасть несколько раз по моей яблочной морде. 'Еще хочешь?' — спокойно сказал я, направив на него свой посох. Я не собирался использовать магию, так только, думал припугнуть бедняжку. Мой план сработал, и Самес остановился в двух шагах от меня, что-то крича и потрясая посохом. Я стоял, нагло ухмыляясь, и радовался своей маленькой победе. В этот момент последовал удар сбоку. Эдвард, сын магов в десятом поколении, просто подошел ко мне со словами: 'Что, торгашка? Решил, что ровня потомственным магам?' — и ударил меня изо всех сил кулаком по челюсти. От сильного и неожиданного удара я упал на землю. В этот момент подбежали другие адепты, схватили Эдварда за руки и оттащили его от меня. Магия магией, а физическая сила не теряет позиций в любом месте.

Этот небольшой эпизод никак не повлиял на мое стремление обучаться магии, зато я научился хрустеть носом самыми разными способами. 'Теперь твое прозвище — нос!' — как-то раз заявил мне Сольнир. Однако я всегда был настороже, особенно когда занимался в библиотеке. Один раз, изучая комментарий великого Тайши к боевым заклинаниям магии воздуха первого и второго уровней, я настолько увлекся чтением, что совершенно забыл обо всем остальном. Тайша был непревзойденным магом воздуха и при этом писал красивым и ясным, как день, языком. Я по нескольку раз прочитывал каждое предложение в тексте, конспектировал целые главы, а другие даже пытался запомнить наизусть. Больше всего мне нравилось то, как Тайша описывал различные типы молний и выделял главное, на что следует обратить внимание при их вызове. Я также заметил, что его книги писались особым стилем. Текст был написал ровными линиями, с ослабленным нажимом кисти в начале каждой буквы и с усилением к концу, при этом каждая буква гармонично вписывалась в квадрат.

Мне казалось, что это была единственная достойная книжка в нашей библиотеке. Он с таким азартом рассказывал о способах пускания молнии, что мне захотелось попробовать сделать это самому. Каждой букве заклинания он придавал сакральный смысл, каждое телодвижение он объяснял очень подробно и вместе с тем весьма просто. А то, что книга была написана понятным для всех языком, показывало, что Тайша — один из немногих магов, овладевший практически всем и при этом оставшийся здравомыслящим человеком.

В этот момент чьи-то руки крепко схватили мою шею и принялись душить. Я испугался и изо всех сил начал отбиваться. Меня передернуло, на секунду мне показалось, что мой убийца пытается задушить меня, дико смеясь и тряся головой. Так и есть. Это был улыбающийся Веззел, который все ослаблял хватку, и в конце концов совсем убрал руки с моей шеи. Я выдохнул, медленно встал и дал Веззелу такого пинка, чтоб он смог задохнуться через зад.

— Веззел, чтоб тебя птица рух заклевала!

— Ты чего? Рехнулся что ли?

— Извини Веззел, мне тяжело воспринимать твои шутки — у меня давно не было женщины. — Попытался перевести разговор я.

— А как это связано?

— Ну понимаешь, если у мужика плохое настроение, и он почти не спит, то обычно во всем виновата юбка.

— Ну так надень юбку, можешь ее одолжить у кого-нибудь.

— Да нет, Веззел. Ты не понимаешь, юбка означает женщина, это так говорят.

— Аа, а мужчину как называют — штаны?

— Да нет же. Ладно, забудь.

Я относился к магии, как к искусству. С магией я забывал обе всем на свете. Любая проблема отходила на второй план, когда я колдовал, когда я творил и видел результат моих магических действий. Школа подарила мне это чувство. Как учил Сольнир, в любую из аудиторий школы можно было войти, если дверь была открыта, или подслушать, если был слышен какой-нибудь звук. Или подсмотреть в замочную скважину, если уже очень интересно, но ничего не слышно, не видно .

Очень скоро я стал лучшим в своем классе: я выучил все заклинания первого уровня еще тогда, когда половина нашей группы не умела ничего, кроме магической стрелы. Не знаю, в чем было дело. Возможно, я по-другому относился к магии, а может быть, стихия воздуха была правильным выбором не для всех. Верховный маг, обеспокоенный моими успехами, даже пришел к нам на занятие лично воздействовать на Диамантиса.

— Магия и порядок! — Приветствовали его все ученики, за исключением меня.

Он заткнул нас поднятием левой ладони и обратился к Диамантису.

— Говорят, один из Ваших учеников показывает удивительные результаты, при этом остальная часть класса сильно отстает от него. — Речь, очевидно, шла обо мне.

— Да, Эльсинор проявляет себя наилучшим образом. — Спокойно отвечал Диамантис. Наверное, я должен был покраснеть.

— В том-то и дело, что это проявление себя является наихудшим из всех возможных.

— Что Вы имеете в виду?

— Представьте, сколько потомственных магов учится в нашей академии? Среди них есть сыновья, внуки, правнуки и праправнуки легендарных волшебников. Их семьи с детства прививали им пиетет и трепет по отношению к магическому чину. А что этот ученик? Какой-то выскочка, без чести, без принципов, вор, который ненавидит всех магов, показывает результаты... Показывает результаты, которые пугают все магическое сообщество!

— Блестящие результаты, позвольте заметить.

— Куда все наши традиции? Вам не понятно, к чему это может привести? А если он станет более или менее могущественным, он захочет уничтожить всех магов и сделает это, не задумываясь ни на секунду, особенно если ему предложат за это достойную компенсацию. Человек, который всю жизнь стремился к деньгам, не сможет устоять перед их соблазном.

— Я думаю, Вы слегка преувеличиваете.

— Я думаю, что Вы, дорогой друг, не представляете всей полноты ответственности за действия вашего подопечного. И рекомендую Вам отстранить его от занятий.

— Возможно, Вы забыли, но по древнему закону этой школы, написанному самим Алфоном, я могу обучать любого, кого посчитаю достойным, и если он преуспеет на экзамене на первый магический чин, то он имеет полное право считаться магом и получать все соотвествующие привелегии.

— Тогда я сам с этим разберусь, будьте уверены.

Вообще, как мне казалось, этот визит был осуществлен ради одной одной цели — как можно сильнее испугать меня. Глупо пугать того, которому нечего терять.

Веззел не переставал удивлять меня. Однажды он показал мне карман на своей мантии, который пришил сам, и сказал:

— Смотри, сколько кисточек туда помещается.

— Да, немало. — Карман был широкий и туда действительно могло влезть немало кистей. — Надеюсь, ты не показывал это Урсари.

— Нет, но как раз собирался, думаешь, она оценит?

— Не вздумай, слышишь, не вздумай это делать!

— Но почему?

— Просто поверь мне.

Я все чаще стал оставаться ночевать в мастерской у Сольнира, читая магические трактаты и тренируясь на големе. Бессонница отходила на второй план, и незаметно подступал рассвет. К тому времени я прочитал все, что писал Тайша о молниях. Тайша был настолько велик, что мог пускать цепную молнию одновременно с шаровой в разных направлениях. Я же не мог запустить ни одной.

Я знал значение каждой буквы в заклинании молния, легко представлял в голове каждый жест, единственное, чего я не решался попробовать, так это исполнить все вместе. 'Что мне мешает?' — подумал я, взял посох и встал на позицию. Я стоял боком к блестящему голему, выждал какое-то время, и, решив попытать удачу, закричал изо всех сил, резко взмахнул посохом сперва в сторону от голема, а потом направил прямо на него. Неожиданно для самого меня, из посоха вылетела молния. Это был второй и последний раз, когда я чувствовал эйфорию за время моего обучения в школе. Это чувство отрывало меня от земли. Мой голем стоял неподвижно, а я был заворожен. Вылетев в голема, молния чиркнула его алмазный доспех, странным образом отразилась от него и полетела обратно. Я не успел увернуться, а лишь опустил руки и отскочил от мощного разряда.

Очнулся я уже утром, лежа на полу. Все мое тело ныло от боли, и я даже не пробовал пошевелиться. Я лежал совершенно счастливый, забыв обо всем. Я подошел к зеркалу. Все лицо было черным, глаза больше не казались голубыми, а сливались с лицом и отличались от него лишь тем, что были чуть чернее его и отделены широкими черными бровями. Всегда лохматые и еще недавно темные волосы местами поседели и встали дыбом. С тех пор они постоянно стояли дыбом, и ничто не могло мне помочь зачесать их вниз. Моя сильно поношенная и давно пожелтевшая рубашка обгорела, а некогда бордовые штаны после попадания в меня молнии потеряли последнюю краску и стали грязно-коричневыми. После этого я еще долго с какой-то нежностью вспоминал свою первую молнию, хотя она обошлась со мной не слишком любезно. Но вскоре мое обучение закончилось. Виной тому послужили следующие события.

Глава 7. Форум

На следующий день произошло одно грустное и одно чрезвычайно интересное событие. По настоянию Владыки титана, Верховного мага и при учредительстве мэра Штормхолда, весь город собрался на Форуме.

С самого утра на улицах ощущалось приближение чего-то большого. Сперва по городу прошла процессия: люди били в барабаны, гремели тарелками, колокольчиками, танцевали и пели песню, в которой была только пара слов, которые повторялись бесконечно. Все они направлялись на местный Форум, где сегодня должно было состояться обсуждение важного вопроса. Процессия была задумана не столько для того, чтобы привлечь внимание к Форуму, а скорее затем, чтобы этот день хоть как-то запомнился.

Форум в Штормхолде периодически собирался для вынесения важных постановлений, от которых зачастую зависела судьба чуть ли не каждого жителя, поэтому новость о его созыве была многими воспринята с большим неудовлетворением. Кто-то пил чуть ли не целый месяц до его начала и грозился пить еще столько же после, некоторые забивали ставни на своих окнах — так, на всякий случай — а кто-то традиционно уезжал из Штормхолда на время Форума, обещая больше никогда не появляться в этом небесами проклятом месте. В любом случае, уже за неделю до его созыва в городе только и шли разговоры, что о Форуме.

Форум был событием примечательным, случался нечасто, и поэтому на него ходили практически все жители города, исключая последних выпивох. К Форуму в городе относились с особым уважением, и день, на который он выпадал, объявлялся выходным. Были отменены занятия в школе магии, чего не случалось ни в какое другое время, не вышел на работу ни один ремесленник или торговец на рынке, закрылась таверна, мэрия и даже гремлин-часовщик, и тот отдыхал от работы , хотя любил деньги, пожалуй, больше, чем все остальные вместе взятые. Благодаря этому Форум считался праздником, и был очень любим всеми детьми.

Выйти в город в выходной день было для меня настоящей радостью. Я забыл, когда последний раз был не занят и мог ничем не заниматься целый день, наверное, это было на прошлом Форуме. Как говорят, с утра в городе был сильный снегопад, но к тому моменту, как я вышел на улицу, на землю лишь изредка падали, незаметно порхая в воздухе, одинокие маленькие снежинки. Время от времени они опускались на землю рядом со мной и исчезали, соприкоснувшись с ней. По улицам сновали вечно суетливые гремлины: видимо, обязать себя какой-нибудь заботой было делом чести для любого маленького носатого создания. Стояла замечательная погода: было светло и воздух был на редкость прозрачный и свежий. Я был в очень хорошем расположении духа, а какая-то девушка даже улыбнулась мне, проходя мимо. Я решил, что сегодня будет прекрасный день, и пошел послушать, о чем говорили на Форуме.

Сам Форум собирался на центральной площади, недальновидно отделанной мрамором, из-за чего она всегда была холодной и скользкой. Прямо в середине форума располагалась трибуна, на которую взбирался говорящий, а рядом с ней стояла красная колонная — она возвышалась над большинством домов. Народ собирался вокруг трибуны и делал вид, что внимательно слушает речь. Хотя, на самом деле, многие приходили поглазеть на известных в городе людей и очередной откровенный наряд королевы наг. Те, кто приходил позже, оставались стоять вдалеке; оттуда тяжело было разглядеть говорящего , поэтому особо отчаявшиеся говорили, что все равно ничего не изменишь, даже если слышишь, о чем речь.

На Форуме присутствовал весь цвет Штормхолда: мэр города, Верховный маг, Владыка титан, Магистр гремлин — они все стояли рядом с трибуной, каждый для пущей важности со своей свитой. В свите Верховного мага как-то оказался Эдвард. А в толпе были те, кто им подчинялся: простой народ, маги, гремлины; гиганты держались обособленно, но тоже рядом. Кто-то из магов до кучи приплел своих големов, научив их по команде поднимать руки вверх для будущего голосования. К участию в Форуме с недавних пор начали допускаться все без исключения жители города. Под словами 'все без исключения' я прежде всего имею в виду гремлинов. Как я говорил раньше, давным-давно они были лишены права голоса и так настойчиво его добивались, что прибегали ко всевозможным мерам: петициям и голодовкам, собиранию подписей, стоянию на центральной площади и хлопанью в ладоши, никогда они не гнушались вандализмом и не стеснялись добиваться своего угрозами и подкупом высокопоставленных лиц. Из всего арсенала гремлинских средств наиболее эффективным оказалось именно последнее, и вот теперь на Форуме присутствовали все гремлины, что жили в нашем городе. Они считали, что, возможно, обсуждение будет касаться денег, и поэтому ни один из них не остался дома.

Маги были одеты в длинные красные мантии, на которых красовался узор из геометрически правильных фигур, и каждый держал в руке посох своей стихии. Носить такую мантию мог лишь тот, кто успешно сдавал экзамен на магический чин. Ученики одевались попроще, но тоже в мантии, в основном не имели посохов и стояли неподалеку. Среди них я заметил Веззела, Урсари и вообще всех, с кем вместе учился. Они стояли, заглядывая чуть ли не в рот старшим магам, и готовы были поддержать любое их решение. Насколько я понял, положение торговца на рынке было гораздо свободнее, чем у учеников-магов. На Форуме я был самим собой, и никто не мог меня заставить проголосовать против моей воли и осудить меня за сделанный выбор.

Я заметил Бренна и Роксан: они стояли вместе и, встретившись взглядами, мы даже не поздоровались. Я очень хотел что-нибудь сказать им, но постеснялся заговорить первым. Роксан быстро отвела взгляд в сторону, а Бренн как-то испуганно посмотрел на меня и затем тоже отвернулся.

Форум начался, когда глашатай протрубил в рог, созывая жителей к приветственному слову мэра.

— Да будет Форум открыт. Да будут жители Штормхолда всегда сыты и довольны решением, принятым сегодня на нем. Да будет речь каждого говорящего искренна и чиста, а город мечты стоит еще тысячу лет с нынешнего момента. — Всякий раз, открывая форум, любой мэр города произносил приветственную речь, смыслом которой было то, что Штормхолд — это место, где сбываются мечты.

— На трибуну приглашается тот, кто созвал нынешний Форум — его cовершенство, Владыка титан.

Его cовершенство, полубог-получеловек, выглядел очень испуганно, и, выйдя на трибуну, заговорил каким-то заоблачным, непонятным голосом, с тысячью эхо, звучавшей после каждого слова. Смысл его речи был так же неразборчив, но отдельные слова, вроде 'еда' и 'Штормхолд', я все-таки услышал. Титан несколько раз произнес что-то крайне невнятное про то, что необходимо защищать наш город от возможной агрессии, поэтому нужно нанести упредительную атаку. Слушая его слова, верховный маг кивал головой, что, видимо, означало его согласие с этим. Мне почему-то казалось, что я нахожусь в театре марионеток.

Одно событие произшло во время его выступления. Большая группа гигантов долгое время неодобрительно улюлюкала на протяжение всей непонятной речи Владыки титана, а потом, рассердившись, они покинули Форум, сотрясая воздух и оставив на площади лишь несколько своих сородичей. Видимо, самих титанов мало волновали итоги голосования по вопросу, поднятого их повелителем. После их ухода громовые голоса титанов еще долго раздавались далеко в горах.

Но потом выступил Верховный маг, и все встало на свои места. На Верховного мага была надета красивая пурпуная мантия, отделанная мехом, а сверху его голову венчала корона с огромным алмазом — это не являлось традицией Штормхолда, а было продиктовано лишь его эстетическим чувством. Верховный маг не был лишен тщеславия, и поэтому сперва долго взывал к толпе с поднятыми руками, требуя приветствовать его радостными криками и хлопанием.

— Приветствуйте меня, вашего властелина снегов. Рукоплескайте мне! Вы слева — приветствуйте властелина снегов громче! Где мои аплодисменты? А теперь вы, по центру, понятно? — Поочередно обращался он к разным частям площади. — Все, достаточно — властелин снегов доволен! — Произнес он в конце концов и начал свою речь. Ему, видимо, так нравилось называть себя властелином снегов, что он сделал это три раза буквально за одну минуту.

— Хотелось бы мне объяснить почтенной публике смысл сего действия, ради которого мы и собрались. Как только что поведал всем его cовершенство Владыка титан, для Штормхолда настали тяжелые времена, и наступление их связано с одной единственной заботой, а именно, нехваткой продовольствия. Знаю я, что в нашем славном городе много проблем не менее важных, чем вышеозвученная, например: плохое качество воды, замерзший порт, из-за которого прекратилось основное сообщение с остальными землями, перепопуляция наших уважаемых друзей гремлинов и затрудненность пребывания на дорогах города в связи с этим. Но, пребывая в постоянных мыслях о будущем города, мучимый этими переживаниями, я решил, что вопрос, поднятый Владыкой титаном, требует гораздо более тщательного рассмотрения, чем может показаться на первый взгляд.

— Ты давай языком не мели, а говори, как есть! — Закричали из толпы.

— Учитывая тот факт, что в наш порт уже много лет не заходил ни один корабль, запасы продовольствия давно перестали пополняться и сейчас близки к истощению. Главная наша опора в любых конфликтах, самая мощная сила нашей армии — гиганты — могут в скором времени лишиться еды, которой им требуется немало. А остаться без такой поддержки, как гиганты, в нашем суровом мире означает лишь скорую гибель. Будьте уверены, что королевство Пустоши или Цитадель воспользуются нашей слабостью, и грозные бегемоты и зловещие ангелы разнесут наш город в клочья, разграбят наши дома и изнасилуют наших женщин. Ни одна магия не способна остановить таких вероломных существ, как ангелы, которые давно не испытывают никакого трепета к жизни.

— Мам, а ангелы меня не убьют? — Заплакала маленькая девочка на руках у мамы.

— Ничего, малышка, не бойся их нет рядом с нами.

— Ненавижу ангелов!

Верховный маг продолжал:

— Да, еды, которая хранится на наших складах хватит еще как минимум на один год, и наша армия будет боеспособна это время, но что случится потом? И смысл этого Форума в том, что мы не должны жить за счет детей, используя наши запасы по максимуму. Ведь если мы израсходуем все запасы, то случись чего, будущие поколения не ждет ничего, кроме голодного существования и смерти.

— Несчастные дети! — Начало доносится из толпы.

— Ну и что, самим бы пожрать, куда тут думать о будущем? — Послышался голос рядом, и на площади чуть было не завязалась драка. Тем временем Верховный маг продолжал:

— Мы думали, что уже ничто не улучшит нашего плачевного положения, но один способный ученик — тут он показал на Эдварда, который был его свите — проявил талант и предложил легкое и изящное решение этой проблемы. Решение это невероятно простое и не потребует от жителей города практически ничего, кроме вашего согласия.

— Говори давай, что у тебя на уме!

— Выходи, мой мальчик, поведай нам, что ты придумал. — Верховный маг обратился к Эдварду. Он выступил вперед и заговорил:

— Нам нужно объявить охоту на горгон — коров, которые обитают в Низине. К участию в этой охоте приглашаются все маги и гремлины Штормхолда. Титаны слишком велики и могут спугнуть горгон, поэтому небольшие по численности, стремительные и молниеносные отряды магов и гремлинов будут подходить для этой цели гораздо лучше и действовать наиболее эффективно.

— Спасибо, Эдвард. — Слово снова взял Верховный маг. — Вот видите, какими мудрыми бывают дети и как важно, чтобы будущее Штормхолда было обеспечено! А со своей стороны мы предлагаем следующее. Все, кто примет участие в охоте, будут обеспечены едой и кровом на время похода, а также будут получать жалование из нашей казны — по пятнадцать золотых в день, что послужит солидной прибавкой при абсолютном отсутствии каких-либо затрат. — На этих словах маги и гремлины зашептались друг с другом.

— Поэтому мы призываем к вашему разуму и просим вас поддержать наше стремление отправиться на охоту на горгон.

Слово снова взял мэр города и объявил, что трибуна предоставляется Магистру гремлину. Все гремлины, которые были на площади, одобрительно забурчали. Магистр гремлин был несколько горбат, обладал каким-то особенно длинным носом и был одет в синюю атласную мантию, что, очевидно, весьма почетно для любого гремлина. Он заявил следующее:

— Многопочтенная толпа, почитаемая нами много раз! Послушайте меня, несчастного Магистра гремлинов, имеющего честь выступить в столь благостный день. — В этой фразе Магистр гремлин обнажил все запасы своей куртуазности и уважения к Форуму, отчего даже покраснел.

— Говоря на чистоту перед всеми собравшимися, гремлины плохо относятся к любой инициативе. Но при условии, что наши пустые карманы с каждым днем будут становится тяжелее на пятнадцать золотых, то мы согласимся. — Гремлины одобрительно закивали, загремели цепями, и магистр сошел с трибуны.

На самом деле при условии, что гремлинам будут платить по три золотых в день, они готовы были охотиться хоть на самих себя. Все знали, что гремлины считали каждый золотой и в уме уже купались в деньгах. Они были готовы умереть сами за одну монету и убить кого-нибудь другого за две. Зная все это, можно было сказать, что Магистр гремлин был едва ли не самым благородным среди всех гремлинов, поскольку держал себя в руках, несмотря на упоминание денег в его речи. Это была последняя запланированная речь в тот день. После ее окончания, в соответствии с протоколом, трибуна предоставлялась любому, кто имел желание высказаться и был готов к этому.

— Желает ли кто-то из почтенных граждан Штормхолда что-либо сказать? — Спрашивал мэр по этикету, который совершенствовался годами проведения Форума.

— Еще как желаю! — Завопил один мужчина лет сорока.

Затем он поднялся на сцену и гордо заявил:

— Мне нечего сказать, поэтому я покажу вам свою жопу. — Затем он повернулся к толпе спиной, снял штаны и действительно показал свою голую задницу, надменно сложив руки на груди. Молчание было коротким.

— Ты на Форуме, а не в мэрии, чтобы показывать свою голую жопу!

— У тебя мерзкая жопа, убирайся вон! — Донеслось из толпы, поэтому странный дядя вскоре ушел, оставив трибуну пустой.

— Кто-то еще хочет выказаться? — Продолжал мэр. — Желательно, это делать на тему объявления охоты на горгон.

Неожиданно для всех, на трибуну вышел Сольнир и заявил следующее:

— Я бы хотел высказаться. — Запыхавшись, говорил он. — Послушайте сюда, меня, сейчас я буду говорить... Горгоны — это не просто коровы, а смертоносные создания, способные своим дыханием погубить любого. Но это не страшно, если Штормхолд лишится пары-тройки жителей. Проблема в том, что горгоны — такие же войны Низины, как и маги для Штормхолда, и состоят на постоянной воинской службе. Нет ничего плохого в том, что глупый мальчик проявил инициативу — счастливая улыбка сползла с лица Эдварда — но если вы считаете, что объявление войны Низине сможет обеспечить поддержку нашей обороноспособности, а не разрушить Штормхолд, то вы глубоко заблуждаетесь. Мы все останемся в дураках, если послушаем этого глупого болвана — Верховного мага. Штормхолд не ждет ничего хорошего. А титаны пусть уходят, все равно они нам нужны не больше, чем шелковые трусы единорогу.

Маги, явно недовольные словами Сольнира, загудели и начали тыкать в него пальцем.

— Стоило бы спросить самих титанов, как они относятся к коровьему мясу, не думаю, что они поддерживают это решение. Я, Сольнир, заявляю, что Верховный маг хочет одурачить весь город и играет со всеми нами в какую-то непонятную игру, цели которой не может знать никто из вас. Одумайтесь, охота на горгон означает войну с целым цартсвом! Когда это объявление войны означало укрепление обороноспособности?! — Это была последняя более или менее приличная фраза Сольнира, а маги тем временем, уже не стесняясь, требовали, чтобы Сольнир ушел с трибуны, стучали посохами по мрамору и пытались перекричать его.

Увидев, что маги вздумали ему перечить, Сольнир решил нанести удар ниже пояса и принялся их передразнивать. Встав в неприличную позу и слегка поджав колени, старик зашатался взад-вперед, приговаривая, что он 'есть властелин снегов Верховный маг и хочет повелевать Штормхолдом и сзади, и спереди'. Маги, считающие себя единственными умными и образованными людьми в этом городе, возмущались, и вопрошающе воздевали руки к небу. Толпа наконец-то начала пристально следить за происходящим, а кто-то даже стал прислушиваться к тому, что причитал уже развалившийся на трибуне Сольнир. Оно и понятно, все простолюдины в Штормхолде очень любили, когда почтенные маги, обитающие в пространстве высоких материй, опускаются до их уровня и начинают поносить друг друга, не гнушаясь самыми последними средствами. Обстановка накалялась, и Верховный маг вновь вышел на трибуну.

— Позволю себе ответить почтенному старцу, дабы развеять ваши малейшие сомнения. — Стало понятно, что сам Верховный маг явно испытывает к этому какой-то корыстный интерес. При этом всякий раз он как бы между делом вкладывал в наши головы мысль о том, что это просто необходимо — отправиться на охоту:

— Почтенные жители Штормхолда, Вы все глубоко заблуждаетесь, если думаете, что отшельник, одиночка, который уже давно имеет мало что общего с городом, имеет право о нем вообще что-то говорить. Одумайтесь, сумасшедший маг хочет погубить нас. Титаны — это опора нашей армии, а без нее мы не сильнее обычных деревушек. Боеспособность нашей армии напрямую зависит от того, способны ли мы прокормить гигантов, стоящих на страже Штормхолда. Поддерживать безопасность в городе — священный долг и обязанность каждого жителя. Я бы рекомендовал отдать Сольнира под стражу, чтобы сумасшедший не смог никого смутить своими речами. И каждый житель Штормхолда должен не просто проголосовать за начало охоты, но и убедить своего друга в том, что только так мы сможем защитить наших жителей и спасти наш город.

Из толпы начал доносится неодобрительный гул. Жители города были во многом традиционалисты, очень не любили слово должен, как и все новое, и ненавидели, когда их пытаются убедить что-то сделать.

На форуме было уже очень жарко, и в этот момент в толпе показалась она вместе со своей свитой. Как только она поднялась на трибуну, я вспыхнул огнем и чуть было не сгорел сразу. Ее звали королева наг, женщина-змея в золотом доспехе, с короной на убранных наверх волосах. Каждая нага в ее свите была красавицей, а королева наг не спроста носила свой титул: она была бы самой красивой женщиной из всех существующих, не будь у нее хвоста и такого количества рук.

— Вон, пошла гремучая змея! — Выкрикнул кто-то сбоку — Иди своему мужу хвост отруби!

Мужчины наг не любили. Точнее любили и, наверное, даже мечтали остаться наедине с ее женской составляющей, но очень сильно боялись. Никто никогда не видел наг-самцов, и считалось, что наги просто убивают их, один раз использовав для размножения.

Она говорила, нисколько не уделив времени какому-то приветствию. Все знали, что этикет у наг был какой-то свой, не имеющий ничего общего с нашим. Ее змеиная пластика, грация, то как она передвигалась по площади до трибуны, просто завораживали. А вибрация ее голоса, одновременно низкого и высокого, как будто в ней говорили два существа, отдавалась во всем моем теле. Не знаю, была ли это только моя реакция. Королева наг говорила мало, но все мужчины, что были в тот момент на площади, стояли раскрыв рот.

— Что ж, если гиганты соскучились по войне, то пусть они сами и идут воевать. Нам в этом участвовать не за чем. — Были главные слова ее очень короткой речи.

После этого она спустилась с трибуны и направилась с площади прямо через толпу. Все расступались перед ней, а кто-то даже неловко кланялся: все-таки она была настоящей королевой. Проходя мимо меня, она вдруг остановилась и взглянула в мою сторону своими глубокими, как море, голубыми глазами. Ее лицо было прекрасно, а я, как загипнотизированный, глядел на ее сочные улыбающиеся губы ярко-красного цвета. Мне казалось, в этой улыбке было сокрыто что-то демоническое. Меня безумно тянуло к ней. Королева наг произнесла своим властительным голосом, слегка шепелявя.

— Я вижу что ты, прекрасный юноша, стыдишься того, что хотел бы назначить мне свидание.

— Вовсе нет, я просто восхищаюсь Вами издалека.

Королеве явно понравился мой ответ.

— Ты должен прийти сегодня во дворец наг не позже часа змеи, чтобы узнать кое-что о себе.

— Это было бы невероятной честью для меня.

Она задержала ненадолго свой взгляд на мне, изящно, по-королевски улыбнулась и уплыла так же грациозно, как и появилась на форуме. Я заметил, что остальной народ глядел на меня с каким-то восхищением и завистью. Ко мне тут же подбежал Бренн.

— Какая гигантская гремучая стрекоза тебя укусила? Что вообще с тобой происходит? Ты знаешь, что наги используют своих самцов исключительно для размножения, а затем убивают их?

— Я рад, что мы наконец поприветствовали друг друга. Но знаешь, Бренн, это только лишь слухи.

— Эльси, что у тебя на уме? Она убьет тебя. Ты видел хотя бы одного самца наг? Нет! Это потому что они все мертвы.

Затем наступил момент голосования. Свой голос за или против можно было отдать простым поднятием руки. Мы уже давно перестали верить в честность форума, даже когда голосовали открыто, и подсчет голосов происходил прямо у нас на глазах. Никто вообще не думал, что результаты голосования могут описывать истинную картину. Мы уже настолько свыклись с мыслью, что нас всегда пытаются обмануть, что за фразой 'честный Форум' всегда следовала какая-то грустная улыбка. В этот раз благодаря любви гремлинов к деньгам и безоговорочной поддержке со стороны магов с небольшим перевесом голосов было принято решение о начале охоты на горгон. Сегодняшние события на форуме точно будут не раз пересказываться в таверне ближайшие несколько месяцев. Вот шуму-то будет! По традиции, Форум завершался речью мэра:

— Так решено! Через две недели начинается охота, и в городе останется лишь группа магов, которая будет следить за порядком. Остальные отправляются на охоту. Охота займет несколько месяцев, но обеспечит титанов необходимым питанием на ближайшие несколько лет. На этом Форум объявляется закрытым.

Когда стало понятно, что маги Штормхолда отправляются в поход, площадь неожиданно огласил резкий и протяжный плач маленьких детей. Первыми покинули площадь матери, пытаясь успокоить своих чад, затем ушли маги, простолюдины и гремлины. Площадь совсем опустела, когда последний гремлин покинул Форум. У меня было недоброе предчувствие, но в то же время это был шанс для многих, поэтому я даже немного обрадовался сегодняшнему решению. Я знаю, что многие жены наших магов расстроились.

После Форума я зашел к Сольниру узнать, в чем был смысл его перепалки с Верховным магом. Он выглядел как то очень плохо, не то испуганно, не то болезненно — я не мог разобрать.

— Здорово, нос! — произнес Сольнир, завидя меня. После этого я сделал то, за чем пришел к нему — спросил, почему он так негативно отнесся к решению о начале охоты.

— Засранец хочет погубить нас всех! — Сольнир был явно не в себе. — Все преданы! Все куплены! Остались только мы с тобой, Эльсинор, но и над нами нависла угроза!

— Какая еще угроза, Сольнир? Меня и так пытаются всеми силами выпереть из школы, что бояться чего-либо было бы глупо в моем положении.

— Вот уж, действительно, снег на снег собирается. — Так говорили в Штормхолде, когда одна беда следовала за одной.

— Мне совершенно нечего терять, кроме своей жизни, но она не так ценна для меня, как для многих.

— Я рад, что ты так думаешь. Тот, кому нечего терять, не знает страха, и поэтому находится в более выгодном положении по сравнению с остальными. Ты лучше скажи мне вот что. Говорят, что ты приглянулся самой королеве наг, и будто бы она пригласила тебя к себе во дворец. Так ли это, Эльсинор?

— Да, я приглашен сегодня во дворец наг. Не представляю, что меня там ждет. Думаешь, мне стоит сходить туда?

— Конечно, Эльсинор, я считаю, что ты просто обязан сходить туда, а потом рассказать мне, каково это — переспать с королевой змей.

— Все, кроме тебя, говорят, что мне не следует туда ходить, поскольку обратно я не вернусь.

— Все спят со змеями, и нет ничего страшного, если ты переспишь с самой главной из них.

— Но это несколько другое.

— А что, ты думаешь, она с тобой сделает? Использует тебя, а потом отрежет тебе яйца и твой длинный нос, как они всегда поступают с самцами наг?

— Это правда? — Мне стало не по себе.

— Нет, конечно, шучу! — Сольнир залился деревянным смехом, и я не знал, верить ему или нет.

— Я бы сходил к ней во вcяком случае. Каждый из нас может умереть в любой момент, и глупо бояться, что не получится это отложить.

— Не знаю, Сольнир, я не представляю, что может меня там ожидать.

— Знаешь, что, дружок. Иди-ка ты во дворец наг и вдунь ей. — Это мне чем-то напомнило мой недавний диалог с Веззелом — все-таки яблоко от яблони не далеко падает. — Кто знает, как у тебя все сложится в дальнейшем. А так, возможно, у тебя в жизни случится что-то очень выдающееся. И ты всегда будешь помнить об этом.

— Но Сольнир, а вдруг я умру?

— Ты же недавно заявлял, что не боишься смерти! Я бы на твоем месте пошел к ней и, не раздумывая, присунул при первой же возможности.

— То есть ты считаешь, что это того стоит?

— Делай, что хочешь, а я пойду спать — как-то я устал сегодня. — Сольнир тяжелой поступью направился в сторону кровати и, уже подходя к ней, крикнул — Вдунь ей!

Сольнир был очень мудр и имел свои приоритеты в жизни. Конечно, он во многом лукавил. Моя жизнь уже была гораздо интереснее, чем у большинства торговцев, да и не факт, что, будь он так же молод, как и я, рискнул бы отправиться во дворец наг. Однако его слова убеждающе воздействовали на меня, и я отправился во дворец наг до наступления часа змеи.

Наги обитали в каком-то неказистом дворце цвета выцветшего золота. Снаружи он казался невысоким шатром с куполом. Крышу, над которой возвышался купол, поддерживали колонны внутри дворца снаружи здания. Внутри он был устроен так же небогато, но совершенно удивительно для нашего города. Среди помещений, которые я успел заметить во дворце, был зал сразу за главным входом, — в нем стояли наги-стражницы — несколько залов с бассейнами, где любили нежится наги и пахло миррой, банные комнаты, а также приемный зал королевы.

Продвигаясь к приемному залу королевы, я заметил нескольких наг. Волосы у всех у них были убраны наверх, они смеялись и втирали масло друг другу в спины и хвосты. Все они были женского пола. Вообще говорят, что мужчины им нужны для одной цели — потом они их убивают. Как только я представил себя на их месте, то сперва обрадовался, а потом почувствовал приближение огромной беды.

Приемный зал королевы представлял собой неф c колоннами, бассейном посередине и помостом за ним, на котором ровно, держа свою величественную осанку, сидела, свесив свой хвост в воду, и курила какую-то трубку королева-нага. Над бассейном стоял пар, и было невероятно тепло, даже жарко. Пар был повсюду. Капельки пота пробежали по моему лицу.

Королева наг была одета в золотые допехи, с двумя выделяющимися огромными покрышками, закрывавшими ее грудь. Ее плечи были голые, и на них спадали черные густые волосы, в которые были вплетены разноцветные ленточки. Я все представлял, как могла бы выглядеть ее грудь без доспеха. Мне казалось, что она просто огромна и должна бы вываливаться из моих рук.

Мне везло просто невероятно. Когда я пришел в зал, служанки-наги как раз принялись снимать с нее доспех, обнажив ее смуглую кожу, и выдающуюся грудь. Ее длинные, черные, слегка вьющиеся, заплетенные какими-то ленточками волосы упали не нее, прикрывая часть, но не полностью. Я уже не разочаровался в том, что пришел во дворец и мысленно представил, как беру ее грудь в ладонь, Вообще, честно признаться, мысли во дворце наг были направлены на одно. Я пытался бороться с желанием, но оно победило меня окончательно.

Королева наг была хороша. Она была не просто хороша, она была прекрасна. Особенно ее тело. На какое-то время я даже забыл, что у нее четыре руки и огромный хвост. Может быть, это не так важно? Огромные голубые глаза напоминали небо. Она смотрела на меня, не отводя глаз, будто повелевая мной. Я же не мог выдержать этого взгляда и время от времени отводил взгляд в сторону.

— Как тебя зовут, юноша? — Одно ее слово казалось тысячью, произнесенных одновременно.

— Меня зовут Эльсинор, королева.

— Что ж, у тебя благородное имя. Мне кажется, я его где-то слышала. С этим именем связана не одна судьба. Не ты ли это, прекрасный юноша, сказал Верховному магу, что он — властелин говна?

— Откуда Вы знаете?

— Слухи быстро распространяются. Знаешь ли ты, какие последствия тебя могут ожидать?

— Теперь меня скорее всего завалят на первом же экзамене, но я к этому уже готов.

— Ничего, ты смел, и у тебя есть талант к магии. — Никто никогда не говорил мне про талант. — Если ты и дальше будешь совершенствоваться в магии, как сейчас, то очень скоро ты станешь великим чародеем.

Я не знал, что ответить, а все думал, как бы спросить у нее про самцов наг, изредка перебиваясь мыслями о ее красоте.

— Что ты думаешь о голосовании, юноша?

— Я думаю, что партия магов и гремлинов наиболее многочисленны среди нас. Именно они решили начать войну и только они проголосовали за это, однако страдать от их желания придется всему Штормхолду — такое несовершенство есть в характере управления нашего города.

— А сам ты не причисляешь себя к партии магов?

— Нет пока, я ведь даже еще не сдал самый первый экзамен на магический чин.

— Ничего, не бойся, ты сдашь его — я чувствую в тебе огромный потенциал.

Во дворце наг курили какую-то смесь. Королева наг, сперва облизывала ртом кончик трубочки, потом слегка затягивалась, убирала трубочку ото рта и выдыхала, проделав так два раза, она махнула рукой в мою сторону и служанки наги подползли ко мне. Сначала мне поднесли чашу с вином, но я отказался, потом мне предложили трубку для курения, которая до этого была во рту у королевы — здесь я уже отказываться не стал и затянулся. Королева вновь обратилась ко мне:

— Существует ли для тебя та, к которой обращены все твои мысли? Любил ли ты когда-нибудь? Возможно, это главный вопрос, на который ты мне ответишь сегодня.

— Думаю, что да. Есть у нас на рынке одна очень красивая девушка, которая смеется, как огонь.

— Думаешь ли ты о ней каждую ночь, перед тем как заснуть?

— Я стараюсь ни о чем не думать по ночам, а лишь борюсь с бессонницей.

— Ты никогда не сможешь ее побороть, пока не найдешь ее причину. Но я могу тебе сказать. Хочешь ли ты узнать, в чем причина твоей бессонницы?

— Я очень хочу.

— Причина того, что ты не можешь заснуть и просыпаешься по ночам, в том, что в тебе происходят небывалые изменения. Скажи мне еще раз, любишь ли ты эту девушку с рынка?

— Я не могу сказать, люблю я ее или нет, поскольку не знаю, что такое любовь.

— Ты заблуждаешься. Очень скоро ты узнаешь ее, поймешь, что не можешь без любви, и забудешь обо всем остальном.

— Мне тяжело понять, о чем Вы говорите. Объясните лучше, куда подевались все ваши мужчины?

— Мужчины-наги не знают любви, и поэтому не достойны жизни.

— А я тоже умру? — Испугался я.

— Это есть в твоей судьбе. Ты никогда не избежишь судьбы, будь она самая прекрасная или ужасная на свете.

Она что-то прошептала служанке, нежно поцеловала ее в губы, — мне определенно нравился их этикет — вдруг она резко сползла со своего подиума, нырнула в бассейн и через мгновение оказалась полностью под водой. Сквозь прозрачную воду бассейна, я видел, как ее голое тело, за которым тянулся длинный хвост, быстро приближалось ко мне. Затем королева наг вынырнула из бассейна и легко взобралась на пол рядом. Она поднялась надо мной, капли воды стекали с ее мокрого тела и падали прямо на меня. Вода как будто обнимала меня, а аромат свежести, исходящий от королевы, затягивал. Она запрокинула голову, и в этот момент служанки-наги, как по команде, покинули зал.

— Знаешь, почему я сказала тебе прийти сюда не позже часа змеи?

— Не могу знать.

— Потому что в час змеи наги теряют контроль над собой, и ничто не может утолить их жажды.

Она обвила меня своим хвостом, склонилась ко мне и поцеловала в губы. Мне понравились влажные сочные губы королевы, после каждого поцелуя которой еще долго оставался привкус. Они как будто бы затягивали меня всего в нее. Я потерял сознание, и мне не стыдно говорить, что от удовольствия, и, при всем моем желании, я не смогу теперь вспомнить, что было дальше.

Очнулся я уже утром в пустом дворце лежа на полу. Выйдя на улицу, я почувствовал свежесть ледяного воздуха и тепло ясного солнца Штормхолда. За ночь выпало много снега. Он лежал тонким слоем на земле и на крышах домов. Безумно уставший, я шел домой, солнце слепило мне глаза, и, сколько бы я ни старался, никак не мог вспомнить, что случилось во дворце наг. А вернувшись домой, я узнал о смерти Сольнира. Моя мать подошла ко мне и сказала:

— Этот маг, к которому ты ходил — говорят, он умер.

Глава 8. Экзамен

Новость о смерти Сольнира быстро разнеслась по Штормхолду. Он был убит в час змеи, и, умерев еще только вечером, наутро стал самой обсуждаемой фигурой в городе. В его гибели было столько непонятного, что хватило бы не на одно расследование, если б за это дело кто-нибудь взялся. Одни говорили, что он случайно выпал с балкона своего чердака и разбился. Другие утверждали, что Верховный маг, якобы, заходил к нему в гости, они повздорили, кто-то применил смертоносное заклинание, от которого Сольнир скончался, а его труп уже затем выбросили из окна. Правда эта версия была не слишком состоятельна, поскольку в итоге выяснилось, что Сольнира вроде как сперва пытались задушить. Те же, чью душу никак не оставляла несправедливость, которая творилась на Форуме, считали, что своей смертью Сольнир выражал протест против 'прогнившей' системы голосования. К какой бы из этих трех версий ни склонялся любой житель города, все считали, что его смерть была связана со вчерашними событиями на Форуме.

Я отправился к нему сразу же, как узнал, что его не стало. В комнате, где он по большей части обитал, сохранился привычный бардак, но были видны следы обыска: картины лежали разбросанные, где попало, стулья перевернуты, книги — все было перемещено и находилось не на своем месте. Единственное, что исчезло из его комнаты, это бумаги, на которые он время от времени что-то чирикал. Не думаю, что они представляли хоть какую-то ценность. Тайная комната, в которой хранился голем вместе с многочисленными записями, посвященными Граалю, была закрыта, и ничто в ней не было тронуто — очевидно, туда так и не смогли проникнуть.

При помощи ключа, подаренного мне Сольниром, я попал внутрь. Среди бумаг я не нашел ничего, кроме дневника, хранившего записи о поиске Грааля. Огромные мемуары, состоявшие в основном из карт и путевых заметок, были посвящены только ему, и в них не было сказано ни слова о Верховном маге, охоте на горгон и его душевных переживаниях в связи с этим. Сольнир даже пробовал себя на художественном поприще и пытался самостоятельно рисовать Грааль на страницах дневника, но, откровенно говоря, Грааль у Сольнира получался очень дрянной, больше похожий не на шкатулку с драгоценностями, жемчугами, монетами с россыпью бриллиантов, а на кастрюлю с супом и дохлыми мухами, лежащими мертвыми рядом с ней . В любом случае мне досталось помещение на чердаке с множеством нарисованных Граалей и мастерской для тренировок заклинаний.

Но я все-таки склоняюсь к мысли, что Сольнир умер без чьей-либо помощи со стороны, поскольку решение о начале охоты уже было принято большинством голосов на Форуме, и ничто не могло его изменить. У меня даже мелькнула мысль, что он помер нарочно, чтобы навести подозрения на Верховного мага. И поэтому Сольнир, который, очевидно, догадывался, что ему осталось недолго, выбрал наиболее подходящий момент, чтобы отправится на пирушку с праотцами. Умерев именно сейчас, он породил слухи об участии Верховного мага в своей гибели, и заставил говорить о своей смерти едва ли не весь город.

Мне казалось, что с Сольниром я потерял не только друга и учителя, но и удачу, которая сопутствовала мне последнее время. В школе все шло как-то не так, и в преддверие экзамена это очень сильно расстраивало меня. У меня часто опускались руки, когда я что-либо делал, и я как-то сильно тосковал в те дни. Я скучал по рыночной суете, мне очень не хватало фокусов Сольнира, Бренн с Роксан отказывались со мной здороваться. Я вообще испытывал нехватку в друзьях, и того, кому бы мне хотелось что-то сказать, никогда не было рядом. Поэтому я решил поближе познакомится с Веззелом, и начал его расспрашивать о жизни:

— Веззел, как проходят твои дни?

— Я проснусь, но мне тяжело вставать, и поэтому чтобы лучше проснуться, я пошучу себе в уме. Почитаю 'Философию небоевой магии' Алфона, потом подумаю об Урсари, схожу на занятия, затем приду домой, законспектирую книгу 'Место магии в контексте ремесла' Бонна. Снова подумаю об Урсари, а тут уже и до сна недалеко.

— Как же ты, Веззел, однако, неинтересно живешь.

— Ничего подобного. Очень интересно. Это, пожалуй, лучшая работа старика Бонна.

— Веззел, а ты не представлял себе жизнь как-то по-другому? Может, ты что-то хотел бы в ней изменить?

— Ну кое-что мне, конечно, не нравится. Книги я выбираю не сам, а моя мать. Она говорит мне, что я должен прочитать в соответствие с ее планом воспитания будущего мага, но иногда я позволяю себе дух бунтарства и читаю то, что хотелось бы почитать самому.

— Это все, что тебя не устраивает?

— Ну, я бы хотел читать книги вместе с Урсари и быть с ней тоже.

Я так хотел помочь ему чем-нибудь, поэтому сказал:

— Веззел, я тебя уважаю, люблю и ценю, и поэтому возьмусь за это дело.

Занятий в школе для меня становилось все меньше и меньше. Помимо того, что я уже давно перестал ходить на лекции по изучению магии земли, я прекратил посещать почти все занятия за исключением магии воздуха. Один раз, возвращаясь с занятия, я шел по коридору, и наткнулся на Пантусара и Верховного мага, которые о чем-то мило беседовали. Узнав меня, Пантусар обратился к Верховному магу.

— Не тот ли это адепт, в доме которого наличествует преступно мало книг?

— Да, он самый. — Гордо заявил я, еще пытаясь сохранить дружелюбное отношение к Пантусару.

— Нет-нет, я не с Вами говорю, молодой человек, я обращаюсь к властелину снегов.

— Да, мой дорогой Пантусар, боюсь, что это как раз и есть тот адепт, у которого дома столь мало книг.

— Спасибо за Ваш столь любезный ответ. — Пантусар сиял фальшивой улыбкой и презрительно озирался в мою сторону. — Не знаю, как бы я справился без Вашей помощи, Ваше владычество. Вы только представьте, что есть такие, кто не считает истинным наслаждением читать и постоянно конспектировать прочитанное.

— Совершенно с Вами согласен, мой дорогой Пантусар. Читать и перечитывать книгу — это ли не радость? — Улыбка Верховного мага была еще более фальшивая, чем у Пантусара.

— Смею заметить многопочтенному властелину снегов, что этот пренебрегает не только книгою, но и занятиями магией земли в целом.

— То есть выходит, что данный ученик пропускает занятия магии земли?

— Совершенно верно, этот практически не ходит ко мне. Боюсь, что он не способен произнести ни одного заклинания магии земли.

— Что Вы говорите!? Неужели этот юноша не знает ни одного заклинания школы земли? Как же такие ученики планируют становиться магами?

— Да-да! Совершенно с вами согласен, почтенный властелин снегов. Таким ученикам не место в нашей школе!

— Не беспокойтесь, мой дорогой Пантусар. Экзамен все расставит по своим местам.

После того случая я перестал ходить на занятия вообще, что немало бы огорчило Сольнира. И причиной этого был вовсе не услышанный мною диалог Верховного мага и Пантусара, и даже не смерть старика, который обещал жить и 'портить всем воздух', как он выражался, до ста лет. Я ходил в академию только когда знал, что сегодня мы будем изучать новые заклинания магии воздуха. К счастью, Диамантис не слишком стремился загрузить своих учеников большим количеством заклинаний на ранних уровнях, дабы не отбить у них любовь к магии вообще. Строго говоря, посещение школы было занятием добровольным и бесплатным, поэтому никого никогда не выгоняли за посещаемость: лишь бы адепт сдавал все необходимое. Но зато ему могли сильно подпортить положение на экзаменах, усложняя задачу и всячески мешая 'неугодному' ученику сконцентрироваться, например, пустив его последним, чтобы ученик переживал, как весь класс наблюдает за его возможной неудачей.

Дни тянулись один за одним, и очень скоро я перестал отличать их друг от друга. Все время я проводил в мастерской Сольнира и старался не вылезать оттуда без лишней необходимости. Я жил там, находя утешение лишь в одном — в запуске молний. Слова заклинаний звучали во мне сами собой. Я считал, что не нужно держать их в себе, а стоит лишь вовремя открыть рот и произнести заклинание. И несмотря на то, что без друзей мне было очень тоскливо, я был тогда почти счастлив, поскольку с утра до ночи занимался любимым делом и на следующий день уже видел, как мои заклинания становятся сильнее. Мне казалось, что я повелевал этими молниями, и ждал, что они могу возникнуть ото всюду. Магия словно поднимала меня вверх по небесной лестнице прямо в центр грозовых облаков. Может быть, в доме Сольнира с ума сходит каждый, кто сюда попадает? Время от времени я перечитывал его записки о поиске Грааля и даже решил ознакомиться с ними получше, когда будет время. А между тем моя идиллия закончилась.

Стоит отдать должное Верховному маг: его коварство было безграничным. Похороны Сольнира назначили на тот же день, что и экзамен на первый магический чин, который традиционно проводился в конце сезона Cерого гремлина, когда начинало холодать. Cерая слякоть, лежавшая на земле, твердела, а с гор сперва поднимался и затем спускался на город белый туман, обволакивая весь город, и затруднял видимость настолько, что вдаль было видно от силы на двести локтей. Только самые смелые из птиц оставались тогда в Штормхолде: все, кто мог, улетал на юг. То, что экзамен назначали на день, когда начиналось самое суровое и холодное время в Штормхолде, как-то пугало. Даже время начала экзамена точно совпало с похоронами Сольнира: и то и другое начиналось в час титана, а поскольку я не мог не отдать Сольниру последний долг, то рисковал не попасть на экзамен совсем.

Утром во время похорон с неба огромными хлопьями падал белый снег. Падающий снег был для жителей Штормхолда явлением самым обычным. Мы различали до двадцати типов снега и имели столько же названий для него. Сегодняшний снег был красив. В Штормхолде верят, что в день, когда большой белый снег ровно ложится на землю, нельзя лгать. Иначе все пойдет не так, как ты задумал. Снег так громко хрустел под моими ногами, что стая ворон поднялась с давно замерзшего дерева и отправилась прочь из города.

Всех жителей города хоронили следующим образом. Сразу после смерти умершего кремировали в крепости, и от него оставался только прах, который держали в поминальном сосуде до похорон, во время которых мы поднимались на высокую скалу, с которой был виден весь город, и развеивали прах умершего над городом. Так поступали с каждым, не зависимо от того, кем он был до смерти, магом или простолюдином. Разница была лишь в том, как относились к смерти в разных кругах.

На похоронах магов принято радоваться: считалось, что волшебник отправляется в мир чистой магии, и смерть для него — настоящий подарок, завершением его жизни, венцом его карьеры. В небольшую процессию, которая поднималась на скалу, входили обязательно присутствующие на похоронах магов поминатели — из числа членов академии — несколько старых магов, Верховный маг и я — ближе у Сольнира, видимо, не было никого. Были даже какие-то женщины-простолюдинки, некоторые из которых так горевали, что чуть ли не плакали от горя, а другие были так счастливы, что тоже чуть ли не плакали, но уже от радости. К моему удивлению, кто-то из них даже пришел с малолетними детьми. Поминатели танцевали, размахивали разноцветными флагами, пели песни и звенели колокольчиками, которые были у каждого жителя Штормхолда. Когда мы отправлялись в путь по заснеженным горам, то обязательно брали их с собой, чтобы тебя могли услышать. Не нужно было кричать и вызывать лавины: звонкий голос колокольчика доносился до любого места. На похоронах звенели колокольчики, били барабаны и гремели тарелки, несмотря на то, что Сольнир очень не любил любой шум, кроме того, что создавал сам.

Мы поднялись на скалу, и перед тем, как рассыпать пепел над городом, Верховный маг произнес небольшую речь, посвященную легендарному магу:

— Послушайте меня, мои подданные, ибо сейчас я вам расскажу, каким знаменательным человеком был ваш Сольнир. Вы можете говорить и думать все, что хотите, но правду могу знать только я, ваше величество суверенный владыка снегов — Верховный маг, оказывается, успел приставить к своему вымышленному титулу еще одну нелепую приставку. — Сольнир, как это ни прискорбно заявлять, был очень тщеславен, давно завязал с магией и совсем выжил из ума на почве Грааля. Не секрет, что в его комнате были одни лишь картины Грааля.

Поначалу я еще надеялся, что Верховный маг быстро закончит, но, поняв, что он, пользуясь возможностью, будет поносить покойного бесконечно, я заткнул себе уши руками, и убрал их ближе к концу речи.

-... но мы, проявив невиданное благородство, все равно хороним его, этого ничтожного старика, как жителя города. Поэтому я вытряхаю сий кубок с одной лишь надеждой: Сольнир, да принесет тебе магия вечный покой твоей ничтожной душонке!

В тот самый момент, когда Верховный маг перевернул сосуд с останками Сольнира, ветер изменил свое направление, и прах попал Верховному магу прямо в глаза и в рот, от чего он потерял равновесие, закашлял и чуть было не упал со скалы, чего, к несчастью, не случилось. Все это время я стоял неподалеку и старался ни о чем не думать. Ветер обдувал меня со всех сторон и что-то шептал мне. Я даже несколько завидовал Сольниру: он ушел на покой — хотя можно было бы похоронить легенду Штормхолда с несколько большими почестями — а мне еще только предстояло первое испытание в жизни. После того, как прах Сольнира все-таки развеяли по ветру, поминатели затянули очень веселую песню и принялись танцевать под нее. Я ушел, когда похороны превратились в какую-то свистопляску, не дождавшись их конца. А белый снег все падал и ложился хлопьями на землю.

По пути на экзамен я очень обрадовался, увидев Балтазара у ворот школы. После встреч с ним всегда случалось что-то хорошее, я даже считал его своим талисманом и ждал, что он скажет мне на этот раз.

— Здравствуй, малыш. Сегодня тебе, как никогда, потребуется удача. Пусть она тебе сопутствует.

— Спасибо, Балтазар. Думаешь, у меня может получиться? Я никогда не предполагал, что окажусь в таком положении: даже не знаю, что и делать.

— Ты не станешь магом так просто. Тебе никто не даст заниматься этим, и ты не сдашь экзамен даже на первый магический уровень. Поэтому ничего не бойся, а просто делай то, что, как ты чувствуешь, тебе нужно сделать. Даже если это будет самым сумасшедшим из всего, что ты можешь себе представить.

В связи с похоронами Сольнира, я пришел на экзамен с опозданием и шел сдавать его последним. Сам экзамен проводили на полигоне, который располагался на открытом воздухе. На него допускался лишь экзаменуемый, экзаменатор и наблюдатели из числа академиков. Собравшиеся на экзамене что-то шептали друг другу каждый раз, когда над полигоном звучало заклинание, и педантично хлопали, сохраняя каменный взгляд, когда заклинание приносило эффект.

Те, кто еще не сдавал экзамен, ждали своей очереди, сидя в небольшой комнате, и не знали, что происходит на нем. Те же, кто экзамен уже сдал, оставались посмотреть, как с ним справятся остальные. Я томился в ожидании, сидя в комнате с другими учениками, не ведая, что происходит. Сперва я нарочно никому не показывал, что хоть каплю волнуюсь, хотя на самом деле очень сильно переживал. Затем я настолько привык к этому, что уже перестал переживать вовсе. Будь что будет.

Я знаю, что Эдвард блестяще сдал экзамен первым — ну еще бы любимчик Верховного мага не прошел. Веззел и Урсари отвечали после него, но результатов их экзамена я не знал. Во время моей сдачи экзамена на полигоне присутствовали едва ли не все профессора академии, все сдавшие и не сдавшие экзамен ученики, и даже сам Верховный маг подтянулся к этому моменту с похорон. Как только я вышел на позицию, экзаменатор произнес:

— Как твое имя экзаменуемый, и магию какой школы ты изучаешь?

— Эльсинор. Адепт магии воздуха.

— Поскольку маг — существо обыкновенно слабое, а запас маны ограничен, то длина жизни мага часто заключается в способности убежать с поля боя. А еще нужно помочь убежать остальным, задержав своего врага. Несмотря на доблесть магов Штормхолда, наши воиска потерпели сокрушительное порожение и теперь победоносно отступают. Отряд безмозглых варваров беспорядочно нападает и угрожает нам гибелью. Ты должен остановить свирепого дикаря и дать нашему отряду благополучно скрыться с поля боя

Задание было весьма приближено к бою и состояло в следующем: каждый маг при помощи трех заклинаний должен был не позволить каменному голему, который передвигался по заснеженному полю в сторону его края, преодолеть расстояние длиной сто локтей за одну минуту, что символизировало время, за которое наш отряд успевает покинуть поле боя. Способов решения данной задачи было множество. Кто-то пытался остановить его магическими стрелами, но тут же проваливался на экзамене, другой юный маг быстро вызвал три силовых поля, поставив несчастного в тупик, и был даже особенно отмечен экзаменатором за оригинальный подход; кто-то любым способом замедлял передвижение голема, а кто-то мастерил ловушки, умело используя несовершенство полигона. Наиболее популярным вариантом была связка замедления, зыбучего песка и одного силового поля. Не прогадали те, кто усиленно тренировал все это время школу магии земли, как Петереус и Виб. Они смогли преодолеть себя и выслушали весь курс земледелия от Пантусара, поэтому их замедление было настолько сильно, что хватило бы и одного, чтобы голем не успел никуда добраться за одну минуту. Адепты земли поискусней опутывали голема корнями, и тот переставал двигаться вовсе.

В принципе, задача была не слишком сложной, но землю я знал весьма посредственно, а точнее, не знал совсем. А чтобы сдать экзамен, нужно было уметь произнести хотя бы замедление с силовым полем. Я так полагаю, что Верховный маг, зная о том, что я не в ладах с Пантусаром, и мало изучал землю, намеренно поставил в качестве экзамена именно эту задачу. Я смотрел на голема, стоявшего в середине поля и перебирал в уме, какими способами я могу это сделать. В этот момент к экзаменатору подошел Верховный маг, что-то шепнул ему на ухо, и тот произнес:

— В связи с опозданием на экзамен, у следующего адепта, Эльсинора, расстояние, которое требуется преодолеть голему сокращается до пятидесяти локтей. Кроме того поскольку он не ходил на большую часть занятий, то в качестве наказания, адепт будет экзаменоваться на големе железном.

Отныне моя задача была значительно усложнена в силу ряда причин. Во-первых, задания, которые другие ученики проходили на уроках, были несколько похожи на те, что давали на экзамене, а я эти занятия не посещал и подобных заданий не выполнял. Во-вторых, я не знал ни одного заклинания магии земли, хотя стоило бы. Я вообще очень пожалел тогда, что не ходил ни на какие занятия, кроме магии воздуха. В-третьих, железный голем обладал гораздо большим сопротивлением магии, чем голем каменный, поэтому служил магу дольше и эффект от заклинаний, срабатываемых на нем, был слабее. Кроме того, заклинания, произносимые на открытой местности, обычно были слабее, чем те, что звучали в помещении, но это было общее для всех. И в-четвертых, за тем, как я сдавал экзамен, наблюдала чуть ли не вся школа. Преподаватели, которые в силу рода деятельности просыпались поздно, подтягивались уже ближе к концу экзамена, если вообще приходили на него. Все другие ученики с моего потока, пройдя через испытание сами, из любопытства оставались посмотреть за тем, как с ним справятся другие. Поэтому к концу экзамена на трибунах полигона собиралось больше всего народу, что сильно смущало тех, кому его еще только предстояло сдать, и кто был не слишком уверен в себе. К счастью, железного голема в аудитории не оказалось, и экзаменатор уже было приготовился дать сигнал к началу экзамена. Но в тот момент Эдвард любезно предложил привести своего железного голема, который случайно оказался совсем неподалеку.

Я было хотел возмутиться, но передумал. Учитывая все эти факторы, стоит, наверное, признать, что лишенный чьего-либо протектората, я оказался совершенно безоружен перед Верховным магом и экзаменатором в его лице. Судьба привела меня сюда и поставила передо мной невероятно сложную задачу, хотя, если честно, мне кажется, что жизнь редко посылает нам то, с чем мы не можем справиться никак. Экзаменатор произнес: 'За край поля, быстро!' — и экзамен начался.

Голем резко задвигался и побежал не так неуклюже, как двигались големы каменные, а мощно, ровно, явно намереваясь пробежать пятьдесят локтей гораздо быстрее, чем за минуту. Сольнир всегда твердил следующее: 'Любой экзамен, даже самый важный в твоей жизни, не стоит и десятой части твоих мыслей о нем'. Я еще не решил, что делать с големом, который преодолел уже половину расстояния, и мысленно уже распрощался с магическим чином. Эдвард счастливо усмехнулся, думаю, что дело уже почти сделано, времени не оставалось совсем, поэтому я просто запустил в него молнию, ни о чем не думая.

Искры разлетелись в разные стороны от голема, сам голем немножко потрескался, но тут же продолжил идти достаточно бодро. Моя молния стала настоящим сюрпризом для присутствующих. Нечасто увидишь ученика, который знает заклинания второго уровня, но все же такое иногда случалось. Но то, чтобы кто-то из учеников пытался убить молнией железного голема, было в первый раз. Был бы голем каменный, я бы, наверное, уже с легкостью решил поставленную задачу. Моя молния не вселила ни малейшей неуверенности в душу Верховного мага: голем продолжал идти так же бодро, несмотря на то, что его железо местами почернело.

Отступать было некуда, но ничего. Даже если я найду другой способ, то не смогу это сделать двумя другими заклинаниями. Я уже выбрал неправильный путь и не знал, что делать дальше. Затем я снова подумал о Сольнире, засмеялся, вспомнив последние его слова, сказанные мне при жизни, решил, что мне уже нечего беспокоиться, и, даже не надеясь на удачу, запустил в голема вторую молнию, точно такую же, как и прежде. Пусть моя молния будет сильнее во второй раз.

Вторая моя молния была действительно сильнее предыдущей, голем даже на несколько секунд остановился. Я отчетливо помню, как улыбка сошла с лица Эдварда, а кто-то крикнул:

— Что он делает, ненормальный!

— Остановите экзамен! — Приказал верховный маг, но голем продолжал двигаться, и у меня в запасе оставалась лишь пара секунд и последняя попытка. Назад пути не было, а силы моей молнии явно не хватало. Голем продолжал идти, оставалось пять-десять локтей до края поля. Не знаю, что мне подсказало сделать то, что я сделал потом, но это произошло как-то само собой. Я вытянулся, как струна, и после привычных движений руками в стороны, которыми я вызывал все свои молнии, я неожиданно поднял руки к небу и с невероятной скоростью опустил их вместе со своим корпусом на землю. Я помню какие-то крики, громовой отзвук, звон металла. Я смотрел только себе под ноги, боясь взглянуть на поле вымышленного боя. Кто-то пробежал рядом со мной. По подолу мантии я узнал, что это был не маг, а ученик. Тогда я решился поднять глаза.

Почтенные маги переговаривались друг с другом и что-то активно обсуждали на трибуне. Ученики, сдавшие экзамен, сидели на скамьях, не двигались и испуганно смотрели на меня. Тем, кто пробежал мимо несколько секунд назад, был Эдвард. Он сидел на корточках, что-то завывая, и водил руками по земле в месте, где еще недавно был его голем. А cам голем разлетелся на части, оставив после себя лишь кучу пружин, шестеренок и груду обгоревшего металла. Это был молот молнии — мощнейшее заклинание третьего уровня магии воздуха, которое действовало только на открытой местности. Я знал его досконально, но никогда не пробовал, поскольку его невозможно произнести в закрытом помещении.

Две мои первые молнии были слабы. Их явно не хватало, чтобы уничтожить голема. И моя третья молния ударила прямо с небес, от чего он просто разлетелся на части. Я и сам не ожидал такого эффекта на железном големе. Эдвард подбежал ко мне, видимо решив, что я должен возместить ему расходы за него. Я увидел, что он был совсем рядом, но, не уделяя ему никакого внимания, набрал полную грудь воздуха и медленно выдохнул. Для меня все это означало лишь одно: мои заклинания стали настолько сильными, что ими можно было убить. Они подарили мне ощущение власти. Власть — это глубокий вдох полной грудью. Власть — это знание, что ты в любой момент можешь стереть в порошок кого-угодно.

Последовавшая за этим минута молчания закончилась тем, что Диамантис встал, захлопал в ладоши и произнес:

— Дамы и господа, поприветствуем рождение нового магического таланта в стенах нашей академии.

Кто-то из магов захлопал вслед за Диамантисом, а некоторые ученики даже радостно завизжали. После недолгого молчания со своего места поднялся Верховный маг и заявил:

— Экзамен не может быть засчитан в связи с тем, что голем оказался некачественным. Властелин снегов требует заменить его на золотого, а еще лучше на алмазного голема! — Уже в истерике кричал он.

Но этого не случилось. Глупо не считать магом того, кто может произнести заклинание третьего уровня. Как и прежде, за меня заступился Диамантис:

— Да, может быть, это решение является не самым лучшим за историю школы, но самым смелым оно является бесспорно. И нет сомнений в том, что то, что мы сейчас увидели, есть решение поставленной задачи.

Конечно, какое-то время еще стояла шумиха вокруг того, засчитывать ли мне сдачу экзамена, или нет. Кто-то даже апеллировал тем фактом, что одна из шестеренок голема вылетела за край поля, и доказывал, что таким образом голем все-таки добрался до нашего отряда. Мне очень помог Диамантис, который в конце концов сказал:

— Главное условие, а именно, не дать голему покинуть поле боя — этот адепт выполнил. А то, что при этом голем развалился на части — это уже второе.

После долгих размышлений, рот наконец раскрыл сам экзаменатор:

— Экзамен объявляется засчитанным. Решение принято и пересмотру не подлежит.

Я сдал экзамен самым необычным образом чуть ли не за всю историю академии. Мне хотелось с кем-нибудь поделиться радостью, и я подбежал к Веззелу.

— Веззел, ты сдал?

— Да, я сдал... Как и Урсари.

— Ты видел? Нет, ну ты видел, что я сделал?

— Да, я видел, это было очень здорово, прям как новая мантия Урсари.

— Как ты можешь думать о ней сейчас?! Скажи что-нибудь про экзамен. Я так хотел показать тебе свою молнию. Я всю неделю думал только о ней.

— Я тоже всю неделю думал только о ней, друг мой.

На следующий день мне домой принесли бумагу с печатью академии магии и запись о том, что отныне я являюсь магом, принятым на магическую службу Штормхолда. Я повторюсь: отныне я являлся частью того, что называется гильдия магов. В истории моей семьи, в которой до этого были лишь продавцы яблок, появился первый маг. Потому что историю пишем мы, а не кто-то другой. Думаю, старик Сольнир бы мною гордился.

Глава 9. Новое увлечение Бренна

Сразу за сезоном Серого гремлина в Штормхолде наступало время Больших холодов. Это было самое суровый период в году, и пережить его означало, что самое тяжелое время пройдено и можно больше не бояться замерзнуть. На улице творилось черт-те что. Едва кто-нибудь выходил туда, и руки сразу же немели от холода. Половина слюны, выпущенная изо рта, замерзала, еще не долетев до земли. Тех редких птиц, которым не хватало сил покинуть город, было сложно не то чтобы спугнуть, но даже пинком сдвинуть с места: от мороза они сидели, нахлобучившись, большую часть времени, и вяло реагировали даже если кто-нибудь подсовывал им под нос еду. И только если ты показывал птицам, что всерьез собираешься на них наступить, то они лениво отодвигались, и как будто бы недовольно бурчали себе что-то под нос. Жители города старались как можно реже покидать свои дома, пытаясь согреться от камина или печи, и никогда не снимали верхнюю одежду в помещении. Казалось, что даже огню было холодно гореть. По ночам суровый ветер завывал в нашем ущелье, и казалось, что камень белой крепости Штормхолда трескается от холода.

Благодаря тому, что я сдал экзамен на первый магический чин, уже со следующего дня я узнал всю прелесть пребывания на магической службе. Я получал жалование, не делал ничего, а единственное, что я отдавал взамен, — это готовность в любой момент выступить на защиту города. Стоило, конечно, иногда появляться в академии и показывать остальным магам, что ты еще не разучился колдовать, но на это все приличные маги закрывали глаза. К магии относились как к умению ездить на лошади. Сдав экзамен, ты раз и навсегда доказывал, что владеешь ею, и до конца своих дней тебе приносили жалование. Даже Сольнир и Балтазар, который, как мне кажется, не знал ни одного заклинания, кроме открывания ворот школы магии, получали его.

До дня начала большой охоты оставался примерно месяц. Я решил хорошенько отдохнуть после всего, что со мной случилось за сезон Серого гремлина, и постоянно пребывал в доме Сольнира, развалившись на его диване, укрытый его зеленой шубой, и не собирался не делать ничего. Первый день я долежал почти полностью, все время глядя на дверь и напевая знакомые песенки. Но под конец дня дверь перестала меня вдохновлять, песни закончились, и через какое-то время у меня зачесались руки. Мне казалось, что за день в шубе Сольнира родилось, выросло, а теперь вступило в социальную жизнь целое поколение блох. Когда я поймал себя на мысли, что завидую блохам, отрицать уже было бесполезно: меня мучила жажда деятельности. Я попытался победить эту болезнь и как можно скорее заснул с целью проснуться через месяц.

Та ночь была одной из самых холодных и долгих, но вместе с тем, одной из самых красивых в году. В небе загорелись практически все звезды, что были над нами, и даже более того, полночи светила изумрудно-зеленая спираль ночного сияния, которая расползалась улиткой от центра небосвода до его краев. В Штормхолде верят, что когда ночью над городом мерцают спирали небесного сияния, то все сны, что приходят этой ночью, становятся вещими. А снилось мне вот что. Будто бы я живу в доме на дереве, иногда вылезаю из него, сажусь на ветку дерева и играю на флейте, а внутри дома прекрасная эльфийка в длинном платье готовит мне суп и рисует картины. Не знаю, как следует понимать этот сон, но мне не хотелось, чтобы он заканчивался.

Проснувшись утром в той же позе, что засыпал вчера, я с разочарованием обнаружил, что за ночь в доме ничего не поменялось. Я посмотрел на дверь, почесал затылок, увидел картины, полежал на спине, почесал волосатый живот, перевернулся на бок, полежал на боку, встал, приготовил поесть, посмотрел на картины, поел, налил молоко горгоны в колбу, потер туда немножко рога единорога, выпил что получилось, сплюнул эту гадость, снова уселся на диван и уставился на картины. Веселее мне от всего этого не стало, и я заметил, как что-то одно определенно отвлекало меня от счастливого ничего не делания. В конце концов мне это надоело, и я решил попытаться зажить по-другому. Для начала убрать бардак в комнате и разобраться с картинами.

Как я уже говорил ранее, картины, которые Сольнир собирал на протяжение всей своей жизни, висели, лежали и стояли в доме повсеместно и загораживали проход. Я попытался изучить их содержимое и нашел много картин Граалей, которые никогда не видел раньше — целый пласт картин, о существовании которых раньше даже и не догадывался. На многих из них отмечались даты их написания. И чем новее была картина, тем, почему-то, хуже был нарисован Грааль, да и вообще бросалась в глаза явная деградация. Какие-то из картин, в основном, те, что подревнее, все-таки стремились к красоте и гармонии. Картины поновее было тяжело понять. Некоторые из них, по-видимому, самые последние, представляли собой несколько капель краски непонятного цвета, случайно разлитых художником на холст. Была даже картина в раме, которая называлась 'Обнаружение священного Грааля усталым путником и его свитой' с подписью художника, датой создания, но внутри рамы не было ничего, кроме белого холста. В целом, несмотря на то что сюжетом каждой из картин был момент обнаружения путником священного Грааля, на старые картины почему-то можно было глядеть довольно долго, а новым хватало и одного взгляда, чтобы понять о них практически все.

Сперва я подумал, что можно просто выкинуть все эти картины, в которых не видел никакого прока. Но представив, что Сольнир считал их своей единственной радостью в жизни, я не смог избавиться от них просто так и решил, что если я попытаюсь их продать, то мне стало бы гораздо легче, к тому же надо мной все еще висел долг перед отцом Роксан, который мешал мне подойти к ней. Я посчитал, что если я в течение месяца буду продавать хотя бы одну картину с Граалем в день, то этих денег как раз должно хватить чтобы отдать мой долг. Занятия в школе для меня закончились, ничто меня не отвлекало, времени было предостаточно, поэтому я всерьез решил заняться продажей произведений искусства. Но картин было много, и одному мне было никак не справиться, поэтому нужно было просить помощи друзей. Я пришел на рынок, открыл давно заброшенную лавку, уселся на стул, как делал каждый раз, когда приходил на рынок, и спокойным голосом обратился к своему соседу:

— Привет, Бренн. Как нынче торговля?

— Священный Грааль! Кто это к нам пожаловал? Неужто его святейшество сам маг Штормхолда пришел поиздеваться над нами? — Его кудрявые волосы торчали из-под шапки, огромные глаза разбегались в разные стороны, а взгляд был какой-то испуганный.

— Вовсе нет, я пришел сюда торговать. — Спокойно отвечал я.

— Что-то мне тяжело себе представить мага, торгующего яблоками. — На рынке все-таки очень четко отделяли своих от чужих, и я уже успел стать чужим.

— А мне тяжело себе представить торговца, который обучается в академии магии, но, говорят, такое иногда происходит. Послушай, я понимаю, почему...

— Почему я злюсь на тебя? Так я тебе лишний раз напомню, ты послушай. Мало того, что ты просто забыл про меня с Роксан и ни разу не зашел ко мне домой за весь сезон Серого гремлина, так ты еще и отказался посидеть со мной в таверне, соврал мне, что вернешься на рынок, не поздоровался с нами на Форуме, и сейчас продолжаешь вести себя совершенно по-свински.

— У меня были причины, поверь мне.

— Единственная причина, которая у тебя была, заключается в том, что ты последний говнюк, и я не желаю тебя знать.

— Правда, Бренн, мне очень жаль, но поверь мне, мне стыдно, и я прошу у тебя прощения.

— Из-за того, что я являюсь твоим другом, я теперь должен всю свою жизнь прощать тебе все твои выходки? Скажи мне, Эльсинор, зачем мне это делать ради такого говнюка, как ты?

— Не злись, пожалуйста, Бренн, а лучше послушай меня. У меня есть к тебе предложение.

— Браво! То есть ты пришел сюда только ради этого? Ну, давай, говори, я тебя слушаю.

— Есть одно прибыльное дело, для которого мне нужен ты и твое умение зарабатывать деньги.

— Пррр! Попридержи коней. Ты, наверное, забыл, что если дело касается каких-то вложений, то я в этом не участвую.

— Постой Бренн, все несколько не так, как ты думаешь.

— Что-то мне не нравится, как ты заговорил. То есть ты пришел сюда мириться со мной только из-за того, что хочешь заработать с меня денег? Какой же ты все-таки страшный человек, Эльсинор!

— Как будто ты ходишь рынок ради какой-то другой цели? Просто думай так: помимо своей дружбы я тебе предлагаю возможность подзаработать деньги. При этом твои деньги мне не нужны вовсе. Мне нужно лишь твое желание помочь.

— Хм. Звучит интересно. — Заговорила в нем сущность торговца.

— Позволь же мне рассказать тебе кое-что.

— Внимательно слушаю тебя, только не занимай мое время надолго.

— Ты наверняка слышал про Сольнира, с которым судьба свела меня в последний месяц, и который погиб совсем недавно при необъяснимых обстоятельствах.

— Ты имеешь в виду того сумасшедшего мага, который отказался платить за яблоко?

— Да, его самого. Так вот, после его смерти мне досталось помещение, в котором он проживал, и целая галерея картин, которые он собирал всю свою жизнь. И пока это помещение никто не обнаружил, а картины лежат бесхозно, не желаешь ли ты вместе со мной заняться их продажей?

— Заняться продажей картин? — Бренн сперва опешил, но потом стало заметно, что он всерьез задумался над моим предложением. — Не могу тебе сказать. Не знаю. Не пробовал.

— Знаешь, я тоже не пробовал становиться магом до этого, но вроде бы получилось. Я предлагаю тебе сходить со мной до дома Сольнира и посмотреть, что я тебе предлагаю.

— Да уж.

— Что да уж?

— Да ничего, просто никогда не был у мага в доме.

— Это значит, что ты идешь или нет?

— А можно спросить тебя кое-что?

— Да, конечно.

— А правда, что маги каждый день жуют дикие грибы? — Наивно спросил Бренн.

Мне было обидно, но я ответил ему следующее:

— Да, жуют, но тебе я не дам ни одного.

— Я пойду с тобой, только если ты обещаешь меня ими угостить.

— Ты точно этого хочешь? Эффект от их употребления непредсказуем, бывает, что на следующий день после употребления диких грибов у человека случаются похороны. — Нагонял я любопытства, хотя сам никогда не пробовал ни одного гриба.

— Да, хочу. Ты же ешь их постоянно. И пойду с тобой, только если ты обещаешь меня угостить ими.

— Хорошо, заканчивай торговлю.

Мы пришли на чердак, где жил старый маг, который пребывала в жутком бардаке, что дико шокировало Бренна.

— Заходи, Бренн, не бойся, владелец этого помещения умер не так давно, и теперь я живу здесь один.

— И маги живут в таких отходным ямах? Я слышал, что они наоборот считают, будто мы живем в условиях, максимально напоминающие собачьи.

— Да, они тоже не самого верного мнения о нас. Просто знай, что в этой квартире жил великий маг.

— Если этот маг был самым великим из всех, то в каких же условиях живут остальные? Я даже рад, если честно, что не родился магом. Наверное, я бы не смог жить, как они. Ну ладно, показывай товар.

— Товар — это все то, что ты видишь перед собой. Можешь потрогать, посмотреть поближе.

Бренну не повезло. Так получилось, что картина, которую он случайно взял, чтобы узнать, что это такое, была, пожалуй, самой отвратительной из всех, хранилась там, куда Сольнир годами аккуратно сбрасывал остатки еды, и называлась 'Грааль' Уринуса . Художник, видимо, был худшим, кто работал в этом жанре, и Грааль у него получился наидряннейший, какой-то расплывчатый, мутно-коричневый, плывущий в луже грязи. Уринус даже не удосужился дорисовать путника со свитой. Бренн недолго глядел на картину и в конце концов спросил:

— И что? Ты думаешь, что это кто-то купит?

— Конечно, ведь это же искусство.

— Как может называться искусством то, что выглядит, как какашка, от чего попахивает какашкой и даже называется говном.

— Может, оно этим и привлекает внимание? А человек обязательно посмотрит на какашку — это у него в крови.

— Да, это сложное дело — торговля искусством. Я пока что не понимаю в этом вообще ничего. Ты не мог бы взять для меня в своей библиотеке что-нибудь почитать про картины? Мне кажется, это может нам помочь.

— Хорошо, возьму тебе книгу. Но я не думаю, что продать картину сложнее, чем продать дыню. Навык у тебя есть, товар тоже — осталось лишь получить за него деньги. — Сказал я и уставился на Бренна.

— Ты ждешь от меня чего-то?

— Я жду от тебя ответа, буду ли я заниматься этим вместе с тобой или самостоятельно.

— Знаешь, я бы хотел тебе доказать, что продавать картины не сложнее, чем торговать дынями. Поэтому скажу тебе да. В конце концов они могут иметь даже какую-то ценность.

После этой фразы наше совместное с Бренном предприятие заработало. Сперва мы начали выносить с чердака и складывать в телегу те картины, что мешали передвижению, и первыми в ход пошли те из них, через которые нужно было переступать, чтобы благополучно перемещаться по дому. Позже мы принялись за те, что мешали передвигаться по дому лишь косвенно, либо бесхозно лежали в углах. Мы подготовили целую повозку для того, чтобы перевезти все, что вынесли, на рынок, но чтобы избавить от произведений искусства весь чердак полностью, требовалась не одна такая повозка.

Добравшись до рынка, мы выставили на продажу несколько картин с Граалем из тех, что наиболее нам понравились, и стали ждать. Задача была непростой. Нужно было за месяц продать все, что Сольнир собирал на протяжении всей своей жизни. И как это делать, не знал ни я, ни Бренн. Однако, к моему большому удивлению, наш новый товар вызвал небывалый ажиотаж. Картины разбирали достаточно быстро, в основном в качестве подарка родственникам, и вскоре на прилавке оказалось почти все содержимое телеги. При этом Бренн попутно еще продолжал торговать дынями.

Многие даже расспрашивали нас про эти картины, историю их создания, живо интересовались личностью художника. Но, к сожалению, мы ничего не могли сказать покупателям даже о том, почему эта картина стоит десять золотых, а не два. Не знаю, если честно, почему их покупали. Возможно, все давно соскучились по чему-то неожиданному. Вообще на рынке Штормхолда уже давно не появлялось ничего нового. Возможно, картины утоляли жажду прекрасного у наших жителей. Как бы то ни было, дневная выручка от продажи картин в несколько раз превысила недельный доход от продажи дынь. Под вечер Бренн уговорил меня зайти с ним в таверну обмыть наше c ним новое предприятие.

Таверна — это место, где жители города наслаждались общением друг с другом, выпивали, закусывали и весело проводили время. Едва мы зашли туда, я сразу же увидел Роксан, находившуюся там со своими друзьями, и на нас посмотрели чуть ли не все, кто сидел в таверне: нечасто увидишь в таком месте настоящего мага. Я думал, что народ сейчас же примется обсуждать нового гостя.

— Видали и помагистее! — Прозвучал чей-то голос, от нас тут же все отвернулись, и мы сели за столик.

Я даже несколько расстроился от услышанных слов. Помню то время, когда старался произвести наибольшее впечатление на публику в таверне, и делал что угодно, лишь бы меня запомнили. Теперь же мне казалось, я должен был произвести настоящий фурор, появившись в своем новом обличие, после запоминающегося последнего посещения. Однако, выяснилось, что народ в таверне уже давно увидел и услышал все, что могло произойти на свете, поэтому до меня им дела было гораздо меньше дела, чем до собственной выпивки.

В таверне располагалось несколько длинных столов, за которыми сидели большими компаниями, несколько столов покороче и стойка. Тавернщик щедро наливал эль, вино и брагу каждому, кто к нему обращался, стуча кулаком по стойке и подбрасывая на нее золотой. В таверне можно было и поесть, и тогда двое гремлинов проносились мимо с небольшими деревянными носилками, на которых в посудинах плескалась похлебка из куры или рыбы. Иногда в таверну заходили музыканты и даже поэты, демонстрируя за несколько золотых свой. Мы сели за длинный стол, где была Роксан с другими торговцами с рынка, Бренн отправился за элем, а я наконец решил поговорить с ней.

— Привет, Роксан, давно не виделись. Все ли у тебя хорошо? — Так непривычно было разговаривать с ней после долгого перерыва, и я не знал, что сказать.

— Ну, и как тебе она? — Отвечала она вопросом на вопрос.

— Кто она?

— Не притворяйся, что не знаешь.

— Я не понимаю тебя.

— Если что, я тебя спрашиваю о королеве наг, хотя я думаю, что ты прекрасно знаешь, кого я имею в виду.

— Ты меня ревнуешь, что ли — я никак не пойму?

— Знаешь, Эльсинор, ты можешь быть хоть Верховным магом, но ты полный болван, если думаешь, что я буду тебя ревновать. Нет, конечно — с чего ты взял? Мне просто интересно, все ли теперь у тебя там на месте? — Сказала она, кивнув головой в сторону моей промежности. Она, видимо, давно ждала подходящего времени, чтобы произнести эту фразу.

— Там все на месте, поверь мне.

— Что ж, рада за тебя... То есть ты теперь маг, да?

— Да, я сдал экзамен на первый магический чин, но ты даже не представляешь, чем я сейчас занимаюсь.

— Ты так думаешь?

Выяснилось, что о нашей с Бренном торговле картин знал чуть ли не весь город, а Роксан даже могла перечислить названия и стоимость некоторых картин из тех, что мы продали.

— Если хочешь, я могу тебе подарить любую понравившуюся картину.

— Лучше повесь ее себе на член и докажи, что он у тебя до сих пор остался после визита к королеве наг!

К этому времени уже подошел Бренн и по привычке принес три пинты эля на нас всех.

— Слушайте Вы, прекратите ссориться, и давайте вместе выпьем. Я считаю, что нам следует обмыть наше новое дело. За удачу! — Сказал он и поднял свою кружку.

— Бренн, я же не пью больше.

— Совсем забыл. То есть мне теперь надо пить в два раза больше, чем раньше?

— Выходит, что так.

— Хорошо, мне это не так сложно, как тебе. Только знай. Если произойдет какая-нибудь дрянь, то виноват будешь только ты.

После этого диалог стал более дружелюбный, я рассказывал друзьям о том, какие испытания выпали на мою долю, об экзамене, Сольнире и Верховном маге, о том, как за меня несколько раз заступался Диамантис и о Веззеле, который мечтает об Урсари, — в общем, все, что было у меня на душе. Бренн периодически поднимал свою пинту, говоря что-то про успех, потом проворачивал то же самое с моей, но на самом деле, в отличие от Роксан, даже не слушал меня. Роксан, напротив, интересовалась всем очень живо и была взволнована тем, что происходило со мной. Она сказала, что Сольнир, видимо, очень классный мужик и знает, как добиться женщины, а Веззелу нужно наконец зайти к нам в таверну, и он сразу станет мужчиной.

— Послушай, Роксан, неужели девушки готовы отдаться за то, чтобы попасть внутрь школы магии? — Спросил я ее.

— Ну я бы не стала, а ты хочешь познакомиться с тем, кто стал бы?

Мы беседовали с ней весь вечер практически только вдвоем, я уделял ей большое внимание, а ей было безумно интересно все, что творилось у меня на душе. Бренн же сидел рядом и медленно напивался, почувствовав, что сейчас лучше оставить нас наедине. В конце концов дрянь, о которой предупреждал Бренн вначале, все-таки произошла. Примерно через час сидения рядом с нами он вдруг встал, вышел неровным шагом справить нужду за таверну, вернулся назад, задевая всех, кто был на его пути и даже едва не подрался с парой головорезов, которые, как ему казалось, намеренно выставили свои длинные бороды, мешая ему пройти. Затем, видимо, обидевшись на что-то, он свирепо взглянул на мой нос и заявил:

— Может, все-таки выпьешь со старым другом?

— Пить не буду, а вот табачок покурю с удовольствием.

— А в чем дело, что магам мана не позволяет пить? У меня-то маны нет! — Он посчитал эту шутку очень удачной, засмеялся сам и даже огляделся вокруг: вдруг его поддержал кто-нибудь рядом.

— Маги не пьют — выпивка плохо сказывается на магических способностях.

— Еще как пьют! Я сам видел, как огнедышащий маг перед тем, как изрыгнуть драконье пламя, выпил залпом чуть ли не пинту эля.

— Ну, это не настоящий маг, а дешевый фокусник, что пьет за чужой счет.

— Может, докажешь нам, что ты не дешевый фокусник? А? Или кишка тонка?

— Будь уверен, Бренн — колдовать я умею.

— Нет, я от тебя так просто не отстану. Ну-ка смагуй нам что-нибудь! — Бренн все никак не унимался.

— Тише, Бренн, это может плохо закончиться.

Его не удовлетворил мой ответ, он был уже порядочно пьян, и, учитывая эти два фактора, Бренн, который и без того был гигантского роста, счел уместным залезть на стол, едва не пробив потолок, и заявить:

— Послушайте все! Мой друг стал магом, но и теперь, как и прежде, проводит время c друзьями.

— Спасибо, Бренн, можешь сесть на место. — Сказал я, пытаясь остановить его на этом.

— Если б я знал магию, то был бы самым великим. Я бы творил заклинания, создавал миры. — Не унимался Бренн.

— И много миров ты создал? — Прозвучало рядом.

— Не суть! Слышишь, не суть, я тебе говорю! Главное, что я повелевал бы числами! Ну так вот, сейчас мой друг покажет нам самую настоящую магию. А ну-ка смагуй нам что-нибудь, Эльсинор, ты же умеешь! — Бренн был так плох, что с трудом держал кружку эля в руках, а его ноги тряслись.

Я попытался снять его со стола, за что немедленно получил от него по яйцам и бросил это дело.

— Внимание! Сейчас мой друг покажет вам магию! — На слове магия он сделал загадочное лицо. — А не какие-нибудь дешевые фокусы.

— Садись на место, алкаш! — Крикнул кто-то с другого стола.

— Слушай ты, дай мне сказать! — Ответил ему Бренн.

За соседним длинным столом сидела группа больших бородатых мужчин лет за сорок. Этих ребят больше заботило то, что мы с Бренном были 'зимними', нежели то, что кто-то из нас был способен метать огненные шары. Один из них все время глядел на меня исподлобья и в конце концов сказал:

— Слушай, маг! Ты лучше скажи, малыш, когда ты родился?

Обычно после этих слов затевалась драка. К счастью, к тому времени, как она началась, я уже успел слинять из таверны и даже утащил с собой Бренна. Правда, он все еще настойчиво собирался замерзнуть в эту ночь, бросаясь в сугробы, отбиваясь от меня и отказываясь идти домой, но кое-как, ценой нескольких синяков, я дотащил его до чердака Сольнира. Никогда не оставлять пьяного в одиночестве — правило, которому подчинялись все жители города, и благодаря нему зачастую и выживали.

На следующий день мы никуда не пошли и провели все время в доме Сольнира, поскольку Бренну было нехорошо. Утром Бренн не знал никаких слов, кроме 'оаубэ', что, вероятнее всего, означало просьбу налить ему хотя бы каплю воды. Спустя пару часов пару раз он поднял голову с дивана и обратился ко мне с вопросом:

— Скажи, Эльсинор, я очень плохо вел себя вчера?

— Да, вчера ты вел себя очень плохо.

— Мне так стыдно.

— Да ничего, я тебя прощаю.

— А почему?

— Да просто так, поскольку ты мой друг. Но ты не думай, что каждый раз можешь позволять себе делать то же самое.

Весь день Бренн провел дома, кряхтя и постанывая от жуткой головной боли, а я по большей части тренировал заклинания, ухаживал за другом, принося ему ведра воды и даже сходил специально для него в библиотеку и взял двухтомник 'Истории шедевральных полотнищ с иллюстрациями'. Едва я протянул его ему в руки, как он тут же взялся читать.

Бренн так увлекся книгой, что читал ее весь этот день и день следующий, отвлекаясь только на покупателей. Вдруг он вскричал:

— Это она! Это она!

— Кто она, Бренн?

— Ты не понимаешь, она находится у нас на чердаке! Мы скоро будем сказочно богаты! — Слезы наворачивались на щеках Бренна, и он просто убежал с рынка, оставив меня наедине с картинами.

Через некоторое время он вернулся обратно, сильно расстроенный, и объяснил мне, в чем дело. Оказалось, что Бренн увидел в книге что-то очень похожее на последнюю работу Раванпуци, которую он писал, уже будучи слепым стариком. Память не подвела его. Оказалось, что у Сольнира хранилась копия той работы, а не оригинал, пускай и очень качественно сделанная.

— Но я тебе обещаю — на этой картине мы заработаем состояние!

Чем дольше Бренн читал эту книгу, тем страннее становилось его поведение. К следующему дню Бренн совсем забросил торговлю дынями и стал заниматься исключительно картинами.

— Какие дыни, друг мой, когда тут лучшие работы Манолакки! — Cказал Бренн, выкинул все дыни и даже несколько перестроил свою лавку под новый товар.

Дочитав книгу до конца, он попросил меня принести ему еще что-нибудь, а после этого еще. Каждый день я брал Бренну все новые книги. Он возвращал их мне под утро с просьбой, а иногда даже с требованием захватить мне что-нибудь еще:

— Возьми мне на завтра почитать, например, про искусство восточных мастеров. — Говорил он что-то в этом духе.

— Хорошо. — Отвечал я и благодаря ему стал чуть ли не главным посетителем нашей библиотеки.

Вскоре Бренн стал сильно переживать по поводу того, что 'шедевры' были разбросаны по дому, находились в неподобающих условиях, лежали черт-те как, и трясся над каждой из картин. Также он беспокоился, что картины в лавке стоят на морозе и даже предложил убрать их все. Но потом, согласившись с тем, что тогда никто ничего не купит, решил выставить в лавку самые дешевые из них, а те, что подороже, пробовать продавать отдельно. Некоторые, по выражению Бренна, 'особо изумительные' картины было жалко продавать за бесценок на рынке, как мы делали с большинством работ. Чтобы о наших картинах прознали все жители, и у них появилось желание приобрести такие же, мы отнесли несколько картин в мэрию, где каждый день толпилось огромное количество народу. После этого Бренн приступил к активным действиям и решил продать подороже ту копию работы Раванпуци, от которой на время помутнилось его сознание. И первым выбор пал на Магистра гремлина, известного своей любовью ко всему, что может представлять хоть какую-то ценность.

Когда Бренн уже держал эту работу в руках, оказалось, что это была та самая картина, на которую Сольнир смотрел, засыпая, во время моего первого визита к волшебнику. Я предложил Бренну свою помощь, на что тот заявил:

— Да не надо, я один скажу. Этим делом должны заниматься профессионалы. — А потом, подумав еще немного, добавил. — Если я сегодня на заработаю нам 100 золотых, то больше я не торгую картинами!

Я знал, что Магистр гремлин — противник посерьезней, чем думал Бренн. Когда он приходил на рынок, то легко мог уболтать любого торговца. Я все ждал, когда Бренн вернется и скажет мне что-нибудь. Через час Бренн пришел домой ни с чем, повторяя:

— Этот крохобор! Этот мешочник! Он отказался заплатить за шедевр и 20 золотых! — И очень долго переживал по поводу этого.

Он еще долго был весьма отрицательно настроен по отношению к Магистру гремлину и считал, что без лопаты, или хотя бы без черенка от лопаты с ним разговаривать не о чем.

— Ты бы знал, в каком доме он живет — это просто замок. Скажу тебе по секрету, я еле ноги унес и чуть было не прикупил картину у него самого.

Великолепие и роскошь дома Магистра гремлина целую ночь не давали покоя Бренну. А я почему-то не хотел продавать эту картину, и был даже рад, что у Бренна не получилось это сделать. В моих воспоминаниях она была связана с Cольниром. Мне даже казалось, что этот маг на картине очень похож на него. Но я сильно расстроился за друга, как будто бы не смог продать картину сам, и, чтобы его хоть как-то утешить, произнес:

— Может быть, эта картина не хочет, чтобы ты ее продавал?

— Как так? Она всего лишь безмозглая картина, хотя и в несколько раз талантливее нас с тобой.

— Ну, может быть, в ней кроется что-то особенное.

— Как единственный искусствовед из нас двоих я заявляю: даже и не думай о такой ерунде.

Эта неудача только раззадорила Бренна. Он начал изучать теорию картин серьезней, просил меня брать по две книги за раз и даже начал конспектировать некоторые из них. Затем в нашей с Бренном совместной карьере случился первый крупный успех. Он сумел продать ту же картину самому мэру чуть ли не за сотню золотых.

— Как у тебя это удалось? — Спросил я, недоумевая над кучей золота, лежащей на столе.

— Друг мой, ты никогда не узнаешь, что это шедевр, пока тебе не скажут об этом. Но и тут не факт, что ты поверишь, поскольку у каждого есть свои представления об эстетизме. А вот если тебе это скажет такой, как я, то тогда ты купишь любую работу, даже если на ней всего три капли краски. Человек не станет задумываться, нужна ему эта картина или нет — мне стоит ему об этом просто сказать.

— Но ведь это же всего лишь копия!

— Ну никто не отменял правило, что лучший способ прибавить к цене товара лишний золотой — это соврать. А лучший способ соврать — это сказать немного правды и много лишнего.

После этого случая Бренн на весь город простыл настоящим знатоком. И с такой легкостью называл, кто и в каком году что написал, что мог теперь заговорить зубы абсолютно любому. Потом уже было так: Бренн говорил, что считает эту картину весьма неплохой, и ее стоимость взмывала до небес. Кто-то из жителей Шторхолда приносил ему свои картины на оценку, или картины своих детей. Большинство из них он отсылал обратно, но некоторые скупал тут же, а потом перепродавал за немалые деньги. Один мальчик даже принес Бренну немалый доход. Одно время мой друг загорелся идеей открыть свою художественную мастерскую, в которой бы дети обучались живописи:

— Не знаю, почему люди так не ценят свой художественный талант. Возможно, это лучшее, что у них есть. Со взрослыми сложнее, их еще нужно убедить в том, что они умеют рисовать, детям же достаточно просто дать кисть и краски, и картины возникнут сами собой.

Однако поскольку сам Бренн рисовать не умел и никого этому соответственно обучить не мог, и никто в Штормхолде не откликнулся на его призыв, то художественной мастерской у нас не появилось. Но мой друг не расстроился:

— Писать картину — это искусство. Но также искусством является и умение эту картину продать. Я сосредоточусь на втором.

— Я рад, что ты не расстроился. Важно иметь мечту, а она у тебя есть. Хотя твои какие-то мелкие планы могут не осуществляться, в конечном счете ты движешься к большой цели.

Когда Бренн оценивал или продавал картины, он был похож на настоящего короля, только без короны и пурпурной мантии. Я был приятно поражен всем, что происходило тогда с ним. Мне казалось, что его личность открылась с какой-то новой стороны, и сказал ему об этом:

— Может быть, ты так же, как и я, нашел себя. Рассказывать о картинах у тебя получается гениально.

— Спасибо, но я это знаю. Я не могу родить картину и обучить этому другого. Но есть кто-нибудь, кто сможет это сделать. Я могу продать любую, и в этом городе нет никого, кто бы сравнился со мной в этом.

Это была правда. После того, как Бренн начал разбираться в картинах лучше всех остальных в городе, он стал носить странную одежду, нашел у Cольнира какой-то цветастый шарф, тут же напялил его на себя и даже с особенным эстетизмом ел привычную похлебку. Сперва тщательно размешав похлебку небольшой ложкой, он вытаскивал ее и стряхивал с нее оставшиеся комочки с едой, побивая ею о стенки миски, и только потом он начинал есть. Но что самое удивительно, он с особым трепетом относился к каждой из картин. Даже к 'Обнаружению священного Грааля усталым путником и его свитой', где была рама и пустое полотно в ней.

Когда какая-то часть картин была продана, мы принялись разгребать завалы, которые спокойно лежали в углах и были прислонены к стенкам. Я старался справиться с работой как можно быстрее и, перемещая картины, задевал ими другие предметы мебели, Бренн же держал каждую картину с особым трепетом, и кричал, чтобы я был поаккуратней с 'шедеврами'. А я все никак не мог понять даже того, чем они отличаются друг от друга, и попросил вкратце объяснить мне, что к чему:

— Нет, ну ты скажи мне, чем отличаются все эти картины?

— Что разного? Много что. Cмотри, одно время художники стали уделять слишком большое внимание портрету путника, ищущего Грааль, затем он перестал им быть интересен настолько, что они иногда забывали рисовать его вовсе, и обратили свои взоры к краскам, разрабатывая все более совершенные оттенки. Художников этого периода уже гораздо больше волновали проблемы передачи цвета, чем сюжетные элементы, при этом большинство из них были алхимиками. А вот посмотри, какой смелый художник! — Он взял одну картину, краска на которой лежала тончайшим слоем. — До него никто никогда не решался сперва рисовать путников, а потом Грааль.

— То есть была какая-то общая цель у всех этих работ, помимо того, что на каждой должен быть Грааль?

— Совершенно верно, искусство отображения Грааля — это история течений, а не имен. Но в каждой эпохе были гении, чье творчество не укладывается в рамки ни одного течения, и даже преодолевает их.

На этих словах я достал картину Манолакки, которого Бренн считал 'подлинным гением', и которая выглядела как несколько расплывчатых пятен непонятных цветов.

— Когда видишь не картину, а три мазка краски ребенка, тяжело поверить, что это искусство. А оказывается, что это написано гением.

— Не понимаю, как ты не видишь здесь глубину пространства и сложность фигурного изображения.

— К сожалению, в этом я не вижу совсем ничего. Но может быть, ты мне расскажешь, что есть здесь? — Достал я свой последний козырь — пустую картину 'Обнаружение Грааля'.

— Ну, это совсем просто. Незаконченность работы — это художественный прием, известный еще со времен проторисования. Здесь же незаконченность представлена в зародышевом виде, что делает эту картину, наверное, самой оригинальной из всех. То, что ты видишь, — это совершенство художественного приема, а то, что это совершенство совпало с отсутствием содержания вовсе, при том, что мы в принципе знаем, что на ней должно находиться, делает это произведение наиболее знаковым из всех и даже скандальным.

Когда я пытался спорить с Бренном об искусстве, то чувствовал себя полным профаном, и вскоре совсем забросил это дело.

После того как мы разгребли все завалы и слегка прибрали квартиру, мы удивлением обнаружили, что Сольнир жил в исключительно эстетском месте с красивым видом из окна и хорошим интерьером. В просторной гостиной с пристроенной к ней кухней было окно с витражом, а проход в отдельную мастерскую осуществлялся через спрятанную дверь. Свет из разноцветного витражного окна заполнял весь зал, а кухня была огорожена от основной комнаты бумажными перегородками, с нее можно было выйти на балкон и увидеть наш замерзший залив. Мебели было немного, но достаточно, чтобы мы с Бренном могли комфортно уместиться на диване и кресле.

Иногда в дом Сольнира заходила Роксан и готовила нам еду, поскольку в свободное время я тренировал заклинания, а Бренн читал книги, и каждый считал это своим главным занятием в жизни. Картины для меня были не столько способом заработать денег, сколько интересным времяпрепровождением с моим другом. Я вспомнил, как раньше торговал яблоками на рынке. А то, что мое нынешнее занятие приносило мне еще какой-то доход, а для Бренна стало новым образом жизни, радовало меня еще больше. Вечерами я смотрел в окно с какой-то грустью, и до моего отъезда оставалось все меньше и меньше времени.

Когда на улице было как-то чересчур темно и холодно, Роксан ночевала у нас. Мне нравилось оставаться с друзьями ночью в доме Сольнира. Они стали для меня второй семьей и очень сильно поддерживали меня, сами не зная об этом. Когда за окном было темно, желтые огоньки города горели, мы были в доме, согретые, сытые, и даже не думали вылезать из него. Мы с Бренном спали в гостиной, а для Роксан стелили матрац в мастерской, где было чуть-чуть теплей, чем в зале. Если мы долго не могли заснуть, то слышали плач, который доносился оттуда. Оказывается, мужественная и даже брутальная Роксан иногда плакала по ночам. Я спрашивал у Бренна:

— Ты не знаешь, в чем дело? Может быть, у нее что-то не так в семье?

— Может быть, но это неважно.

— Почему?

— Любая женщина плачет ночью, и это ее нормальное состояние. Ты никогда не поймешь, почему так происходит, и нужно подойти к ней в этот момент и сказать ей что-нибудь ласковое.

Тогда я шел к ней, спрашивал, что случилось, она не отвечала, а говорила:

— Побудь со мной рядом.

— Тебе холодно?

— Нет, просто побудь со мной рядом.

Я обнимал ее, и мы засыпали вместе.

Так прошел целый месяц. Моя бессонница начала постепенно отступать, хотя до полного избавления от нее было еще очень долго. Благодаря Бренну, денег от продажи картин получилось гораздо больше, чем я когда-то предполагал. Правда, за этот месяц я, наверное, совсем перестал думать о важности денег. Я больше не гнался за ними: мне это пользы не приносило. С каждым днем я понимал, что деньги интересуют меня все меньше и меньше, и мне гораздо больше нравится просто быть с друзьями. Этот месяц был, наверное, самым счастливым временем в моей жизни. И в жизни Бренна, пожалуй, тоже. К концу его я скопил всю сумму, что был должен отцу Роксан, приготовил мешок с деньгами и хранил его на чердаке, чтобы вручить ей в подходящий момент.

Вскоре Бренн стал так блестяще разбираться в живописи, что с каждым днем удивлял меня все больше и больше. Он был хорош. Настоящий профессионал. Всегда говорил с каким-то увлечением, и в его речи неизменно присутствовало не одно имя известных художников. Например, он знал как, где, чем, зачем и почему писалиcь такие картины, как 'Покорение Грааля Жаринеком', 'Рождение Грааля' и классический 'Грааль' Марлиеса. Он даже имел свои приоритеты и сделал, как говорил, целое открытие. Во всех картинах Грааля Бренн увидел какую-то тоску по прошедшему поколению:

— Понимаешь, художник всегда мечтает жить в том времени, которое было до него, считая его 'золотой эпохой' или 'прекрасным веком', что-то красивое придумают и про наше время, будь уверен. Но мы с тобой, дорогой друг, должны быть горды, что являемся проводниками в искусство.

Он был лучшим знатоком изобразительного искусства в Штормхолде, легко сравнивал творчество художников друг с другом и рассказывал об этом длинными красивыми фразами. И хотя мало кто понимал, о чем он говорит, все знали: этот парень — настоящий профессионал. Я даже иногда завидовал его успеху и пытался его задеть:

— Много ли прока от умения перечислить сто имен художников?

— Проку-то может быть и не много, но когда продаешь картины, каждое имя, которое ты называешь, как лишний золотой к ее стоимости. Ты знаешь, мне даже кажется, что торговля картинами — это то, к чему я шел всю жизнь. Не нужно придумывать себе невесть что и пытаться найти себя там, где у тебя мало что получается. А продавать живопись у меня получается просто и легко.

— Я до сих пор иногда не могу поверить в то, что ты стал продавцом искусства.

— Знаешь, иногда я до сих пор не могу поверить в то, что ты стал магом.

К концу месяца задача была практически выполнена, чердак был почти пуст, а большинство картин распродано. В доме еще оставались картины, но только самые дорогие, которые жалко было продавать за бесценок. После картин мы принялись избавляться от многочисленных вещей, оставшихся от Сольнира, включая какой-то странный розовый костюм с ушами. Все, что мы не смогли продать, мы просто выкинули, и через несколько дней я заметил, как нищие расхаживают в старых вещах волшебника, даже в ушастом розовом костюме.

Я сделал все, что планировал, и даже больше. За месяц Бренн превратился из торговца на рынке и завсегдатая таверны в настоящего ценителя искусств. В конце концов, благодаря нашим c ним усилиям, иметь у себя в доме картину Грааля стало в Штормхолде вещью весьма обыденной и даже указывало на отсутствие вкуса у обитателей данного дома.

В последний вечер перед началом охоты, мы решили собраться на чердаке все вместе: я, Бренн и Роксан. Роксан выглядела невероятно красиво. На ней было простое, но вместе с тем изящное желтое платье, повязанное на талии черным поясом, оголявшее ее узкие плечи. Короткие огненно-желтые волосы лишь подчеркивали ее красивое лицо с аккуратными бровями, и из-за этого ее взгляд казался невероятно глубоким.

Впервые за много лет в Штормхолде была гроза. Вообще увидеть грозу зимой — событие достаточно редкое. Мне так много хотелось рассказать друзьям в ту ночь, особенно Роксан, что мое сердце стучало очень быстро. Для начала я подготовил мешок с золотом, которое должен был ее отцу, и протянул его ей со словами:

— Держи, это мой долг твоему отцу.

— Ты что, Эльси, какой долг? — Странно, но она даже не обрадовалась деньгам.

— Ну, тогда, когда я пьяный разгромил твою лавку.

— Ты никогда не громил ничью лавку — Вторил ей Бренн, и было непохоже, чтобы кто-то из них шутил.

— Постой, вы же мне оба говорили, что я перетоптал все груши и персики, которыми торговал твой отец.

— Ничего ты не перетоптал. — Подтвердила Роксан. — Ты просто напился, приставал ко мне и бегал по городу.

— Почему же Вы тогда мне ничего не сказали?

— Мы знали, что ты несколько раз беседовал с моим отцом. Вряд ли он требовал с тебя деньги.

— Да, но я все равно думал, что должен тебе. — Продолжал я.

— О чем же ты тогда разговаривал с моим отцом?

— То есть, все это неправда? — Я сделал вид, что не заметил ее вопрос.

— Нет, почему? Мы лишь только приукрасили часть с отцом Роксан и его лавкой. — Ответил Бренн, и я вспомнил его слова о том, что лучший способ соврать — это сказать немного правды.

— То есть все это неправда? — Повторил я.

— Да нет же, нет, не все. Ты действительно пытался попасть в школу магии и носился по рынку, как безумный. Но если ты имел в виду долг Роксан, то да — это вранье. Ты очень плохо себя вел в тот вечер, и мы лишь хотели тебя розыграть.

Я посмотрел на Роксан: она как-то виновато трясла головой.

— Значит, все это вранье... А почему вы не сказали мне об этом раньше? — По-прежнему не верил я.

— Мы думали, что ты все уже давно понял, и уже забыли про этот долг. Но если хочешь, я могу взять эти деньги. — Любезно предложила Рокcан.

— Это невероятно. Вы даже не понимаете, несколько вы мне помогли. Вы настоящие друзья. — сказал я, глядя на картину, что висела за их спинами.

— В чем дело? — Встрепенулся Бренн.

— Понимаете, если бы я не думал, что должен твоей семье, Роксан, целую гору денег, я бы не желал заработать их любой ценой. А если бы я не желал заработать их любой ценой, то я бы не решился подкинуть яблоко тому магу, который даже не проходил в тот день мимо моего лотка.

— То есть ты хочешь сказать, что стал магом только благодаря тому, что мы тебя розыграли? — Произнес Бренн с огромными, как у совы, глазами.

— Именно.

— Значит, всем, что у тебя сейчас есть, ты обязан мне. — По-женски заметила Роксан.

— Можно сказать и так. — Лукаво ответил я.

— Нет, я считаю, что ты все-таки должен отдать мне эти деньги. — Добавила она.

— Вот уж нет. Я лучше маме отдам.

В тот вечер мы сидели допоздна, и друзья все отказывались верить в то, что их розыгрыш помог мне полностью изменить свою жизнь. Часть денег, что я накопил за это время, я передал через Бренна моей матери, наставив его заботиться о ней. Он грустно сказал:

— Жалко, что надо мной никто так не подшутил.

— А что, тебе не нравится твое нынешнее положение?

— Помнишь ты мне обещал кое-что, если я займусь с тобой картинами?

— Помню, а ты уверен, что хочешь этого?

— Даже не сомневайся.

— Ну хорошо.

Я знал, что Сольнир где-то хранил скляночку с грибами, и выдал Бренну небольшую горсть. Вскоре Бренн заорал, что ничего не чувствует, и попросил еще. В конце концов Бренн съел полбанки грибов, все продолжая убеждать нас в том, что они не оказывают на него никакого эффекта. Затем он с той же убежденностью доказывал нам, что он кот, шипел на меня и обвинял в том, что я собираюсь его съесть. C криком 'отстань от меня, котоед!' он забился в угол и пытался мурлыкать, а потом он сделал то, чем занимаются коты большую часть времени — улегся спать. Пока Бренн спал в углу зала и периодически лизал себе лапу, я увел Роксан в мастерскую.

— А как же Бренн? Я беспокоюсь за него.

— Оставь его. Что может сделать существо, которое считает, что он кот, и у которого лучшее время в жизни — это сон?

— Не знаю... Ну ладно, завтра увидим.

Едва мы зашли в мастерскую, как она спросила:

— Так это правда, что маги едят подснежные грибы?

— Маги их используют для снадобий, а ест их Бренн. Роксан, я так не хочу уезжать отсюда. Штормхолд — это единственное место, где я чувствую себя в безопасности.

— Ты не знаешь других мест. Тебе нечего тут делать. Ты должен ехать, хотя я очень сильно хочу, чтобы ты остался.

— Я не понимаю, почему я не могу, как все люди. Чтобы меня каждый день дома ждала дорогая жена.

— Ты должен ехать. Тебе это надо.

— А как же ты?

— Мой отец хочет найти для меня высокопоставленного человека, как он говорит.

— Зачем еще?

— Он хочет, чтобы его внуки принадлежали сословию выше, чем он сам. И сказал мне, что сделает все для этого.

— Как же он заботится о своем потомстве!

— Да, и за это я его ненавижу.

— Кстати, я уже не торговец, а маг.

— Я знаю, Эльси, но дело не в этом.

— А в чем?

— Все уже решено.

— Что это значит?

— Это значит возвращайся поскорее, я люблю тебя больше всего на свете.

— Я хочу заколдовать тебя, чтобы ты всегда была моей.

— А знаешь ли ты магию любви?

— Я знаю все заклинания этой школы.

— Тогда сними с меня платье.

— Каким же заклинанием мне его снять? — Задумался я и

— Тебе для этого не нужна магия, сделай это своими руками.

Я снял с нее платье и заодно раздел ее полностью. Мне показалось, что голем с любопытством смотрел на нас двоих, хотя, скорее всего, мне это показалось. Могу сказать лишь одно. При всей своей внешней мужественности, в ту ночь она хотела, чтобы я чувствовал себя мужчиной и распоряжался ею, как желал.

Наутро я проснулся, чувствуя внутри какую-то пустоту. В моей груди зияла огромная дыра. Я с тоской глядел на Роксан, которая сладко спала рядом, понимая, что увижу ее еще очень нескоро, и долго отказывался подниматься. Я cобирался в темном доме, взял приготовленный с вечера рюкзак, зашел на балкон и неожиданно наступил в огромную кучу дерьма, которую, очевидно, за ночь сотворил наш новоиспеченный кот. Cтоит заметить, что это был самый здоровый кусок дерьма на свете, оставленный вовсе не котенком. Все-таки будучи котом и знатоком искусства, Бренн оставался свиньей. Негодуя, я разбудил его ударом подушки по лицу и сказал:

— Шут с тобой, Бренн. Несчастный Сольнир еще только месяц назад выбросился с этого балкона, а ты уже воздвиг поминальную кучу говна в его честь.

Бренн лишь ошарашенно посмотрел на меня и произнес:

— Дилемма!

И только когда я уже выходил за порог, он сказал:

— Давай там, заходи еще.

Глава 10. Начало охоты

Сменялась утром очередная безлунная ночь. Едва я вышел из дома, как сразу же почувствовал морозное дыхание города. До рассвета, в самое холодное время дня, оно пробивало насквозь, и я был безумно рад тому, что уезжаю из Штормхолда в самое холодное время года, в сезон Больших холодов. Я помню туманное утро, твердый, сплошной слой белого снега лежал на земле и хрустел под моими ногами. На еще темной улице не было никого, и почти сразу же вышло солнце и осветило мой путь до места городского сбора, коим традиционно была центральная площадь.

Полутра я думал об охоте, полутра я думал о Роксан. И иногда посмеивался, вспоминая о нашем коте Бренне. Когда я подходил к площади, солнце светило мне в лицо, и казалось, что оно радуется мне. Облака рассеялись по всему небу, их не было видно, но благодаря им небо окрасилось в белый цвет. Как и в день форума, воздух был невероятно свеж, в моей голове стало легко и пусто, и в ней не осталось совсем никаких мыслей.

На площади полным ходом шло походное построение. Я увидел Веззела, Урсари и Виба с Эдвардом, и встал вместе с ними в одну колонну под флаг, объединявший всех, кто недавно сдал экзамен на магический чин. По завету Сольнира, я взял с собой только самую красивую одежду и никаких книг. Семья Веззела заботливо одарила его тяжеленными тюками, и у него было столько поклажи, что ее с трудом можно было снести. Большую часть ее составляли книги. Бережные родители обложили беднягу Веззела тяжеленными томам, и даже составили ему план чтения книг.

Магов было около ста человек: гораздо меньше, чем покупателей на рынке в праздничный день, но для врагов Штормхолда мы представляли страшную силу. Все маги были в теплых разноцветных мантиях на меху, а я, чтобы было не холодно, надел старую зеленую шубу Сольнира, в которую укрывался, когда спал. Рядом в таких же колоннах с флагами стояли гремлины. Самым почетным магам давали добротных коней, тем, чей статус был пониже, выдавали коней похуже, а кому-то и вовсе достались полудохлые коняги, на которых было страшно садиться. Нам, волшебникам без высокого чина, повезло еще меньше, чем гремлинам: их кучей сажали в повозки, а нас заставляли идти пешком.

Многих провожали жены, гремлинов-охотников провожали все остальные гремлины, живущие в городе. Из-за них на площади стоял такую шум, что не было слышно самого себя. Руководителем похода, как ни странно, являлся не Верховный маг, а некий Хазартек. До этого дня о нем никто ничего не знал, и, по всей видимости, он был правой рукой Верховного мага, который тоже присутствовал во время сбора:

— Вы сейчас на дело святое собираетесь! Я обеими руками и ногами буду поддерживать вас из Штормхолда! — Произнес он и скрылся с площади, не дожидаясь нашего отправления.

— По двое! Понеслась! — Скомандовал руководитель похода.

— Магия и порядок! — Отозвались маги на площади и, выстроившись по двое, отправились по направлению из города.

Прозвучала команда, протрубил походный рог, и наш отряд двинулся в путь. Я помню бой барабанов в тот момент, когда мы тронулись. Сперва первый барабан заиграл где-то вдалеке мотив. Затем второй барабанщик с большим барабаном подошел к нам, достал из кожаного чехла свой инструмент, подстроился под ритм первого и начал отстукивать основную партию. Лошади, ступавшие подковами по замерзшей земле, отбивая еще один ритм, покидали площадь и уносили на себе самых почетных магов. Флаги выстроились в линию, и одна большая разноцветная колонна уносилась с площади и уходила прочь из города.

Мы покидали страну долгих закатов и ночного сияния, как иногда поэтично говорили о нашем городе. Некоторые же иногда шутливо называли Штормхолд страной больших возможностей, поскольку редко кому из жителей города удавалось хоть как-то изменить свою судьбу. Тот, кто рождался магом, умирал магом, а тот, кто рождался торговцем, соответственно, умирал торговцем, ремесленник никогда не становился богатым, и любого гремлина неизменно ждали шумные гремлинские похороны.

Выехав из Штормхолда, мы взобрались на небольшой холм, с которого открывался вид на лежащие впереди долины, и снег на них, при взгляде с возвышенностей Штормхолда, казался синим. Как только мы вступили на первую из тысячи равнин, которые нам предстояло преодолеть, сзади от нас, с одной из крыш города повалил дым. Дым поднимался высоко в небо и затем уплывал в сторону ветра. Это начинала производить големов наша фабрика, и я попытался представить, что дым из трубы вылетает под музыку. Впервые в жизни я уезжал из своего родного заснеженного города, его дома уменьшались, выстраивались за мной в прямую линию, затем в точку и в конце концов исчезли вовсе. Можно было сказать: 'Наконец-то я впервые покидаю родные края'. А можно было сказать: 'Неужели я впервые покидаю родные края?'

Целыми днями мы шли по снегу, оставляя за собой многочисленные следы, высокие и низкие холмы, замерзшие реки и озера. Только чуть светлело небо, и мы трогались в путь. Все маги жаловалось, что вставать приходится очень рано. За день солнце венчало над нами круг, а вечером я очень любил смотреть на закат морозного солнца. Большой огненный шар каждый раз окрашивал ясное небо и его туманный воздух. Как будто раскаленный металл испускал пар, погружаясь в ведро с водой. Закат был моим любимым временем дня, после которого наступал последний ночной привал.

Целыми днями мы шли один за одним, скрепя снегом под ногами. Привал объявлялся три раза в cутки или во время метели: говорят, целая коллегия магов всю неделю до начала похода совещалась, спорила и в конце концов приняла решения сократить количество дневных привалов до трех. На привалах горели костры, которые разжигали для всех маги огня, и мы грелись от них, пока не звучала команда в путь. Я быстро собирался и долго ждал остальных. Дольше всех собирался Веззел, который пытался прочитать как можно больше из тех книг, что взял. Несмотря на то, что он был очень стройным, на время чтения он обрастал огромным горбом.

Под вечер идти становилось совсем невмоготу, и к тому моменту, как объявлялся большой ночной привал, у меня уже заплетались ноги. Каждую ночь становилось так темно и холодно, что было невозможно продвигаться далее, и мы ставили шалаши из заранее подготовленной древесины прямо на дороге, оставляя около лагеря часовых, которые каждые два часа сменяли друг друга. Первый раз за свою жизнь Веззел ночевал вне дома. Я ждал странностей в его поведении, но чуда не свершилось, и он даже поначалу не захотел курить табачок, как делали некоторые маги и большинство гремлинов. Они выходили на улицу из шалашей, беседовали и курили почти каждую ночь.

Одно время поднялась большая метель, мы стояли несколько дней лагерем и никуда не двигались. Затем, когда метель чуть ослабла, мы продолжили перемещение в стону Низины. Но лишь по несколько часов в день. Eще много времени мы потеряли из-за того, что руководитель похода оказался не лучшим следопытом и частенько заводил нас в ледяные тупики. Хазартек говорил, что если попытаться добраться до Низины по Туманной реке, то это выйдет гораздо быстрее, хотя старожили твердили, что это вранье и брехня, и выбор такого маршрута может лишь затянуть поход еще как минимум на неделю. Так и получилось, вместо положенной недели мы шли целых две, но то, что охота затягивалась, нам было только на руку: за каждый день обещали заплатить по пятнадцать золотых.

Весь путь до Туманной реки занял две недели. Две недели мы шли в одну сторону.Две недели я провел, любуясь морозной природой, глядя вперед и по сторонам, и изредка оборачивался назад, вспоминая Штормхолд. Странно, но я очень редко думал о нем и совсем не скучал по нему. Мы шли на юг, и чем южнее мы продвигались, тем любопытней мне казались растения и деревья, и тогда я увидел, пожалуй, самые красивые виды в своей жизни.

Cуровые пейзажи Штормхолда, который все узнавали по снегу, голой растительности, редким животным и узким, но красивым рекам, покрытыми толстой коркой льда, сменялись на зеленые луга, казавшиеся золотыми на рассвете, неподвижную воду и скалы. Поначалу, когда мы еще несильно отъехали от города, снежная равнина с редкими холмами была абсолютно пуста. Затем сквозь нее начали пробиваться островки навечно замерзших деревьев и трав, но вскоре они исчезли и снова сменились белой равниной, на которой не было ничего, кроме холодного и тяжелого снега. Чем дальше было от Штормхолда, тем меньше его лежало на земле. Корка льда на реках становилась все тоньше и тоньше, а вскоре и исчезла вовсе. Тогда я узнал, какого цвета может быть вода в реках. Чаще всего прозрачно-голубая, по вечерам темно-синяя, светло-зеленая у берегов, бирюзовая чуть ближе к середине реки, и ярко-ярко желтая, даже оранжевая и красная, как небо утром и поздним вечером. Затем уже не бледно-желтые, а зеленые травы вдруг появились на заснеженной поляне. Зеленые островки в белом море снега превращались в белые сугробы в море зеленого, и вскоре мы пересекали огромные зеленые равнины.

Каждый день я ощущал прикосновение ласкового солнца, освещавшего нашу дорогу, чувствовал запах полей и дышал новым, теплым воздухом. То начиналось Приозерье, страна заболоченных рек и озер, которую гораздо легче было преодолеть, сплавляясь по Туманной реке, чем перемещаясь по суше. Так мы и сделали, оставив лошадей, наскоро соорудив плоты, мы принялись сплавляться вниз, в сторону Низины, до которой было уже совсем недалеко. Целыми днями мы плыли по реке, делая большой привал только на ночь. Все время на плоту я ни с кем особо не разговаривал, ни о чем не думал, никуда не торопился и даже, как мне казалось, не хотел, чтобы мы дошли до цели. Казалось, что весь путь на плотах я просто смотрел по сторонам.

Сменилась погода, сменились пейзажи и животный мир вместе с ними. Берега окружали реку рядом стройных деревьев, равных по высоте, и если в окрестностях Штормхолда нас не приветствовал никто, кроме редких чаек и мышей, то здесь встречались дикие кабаны, и лисы, и множество птиц, рыб и мышей. Мы щадили несчастных созданий и глядели на них с любопытством, чего нельзя сказать о гремлинах. У них вообще были удивительные отношения с окружающим миром. У гремлинов, как у детей, была какая-то власть над животными. Они нянчились с ними, даже игрались, а потом безжалостно забивали любого хряка: все-таки им можно было полакомиться на ужин.

Во время одной из вечерних стоянок Веззел наконец решился покурить табачок в первый раз, и ради этого покинул тесный шалаш.

— Ну давай, Веззел, успехов. — Сказал я ему.

— Все в наших руках. — Ответил он, и я стал ждать его возвращения.

Веззелу, очевидно, не очень понравилось курить, и он вскоре вернулся со словами:

— Мне не понравилось.

— И это все? Это все, что ты можешь сказать?

— Если честно, я никогда больше не возьму в рот эту гадость: после нее плохо пахнет изо рта!

Лишь одно непредвиденное событие произошло за это время в Приозерье. Когда мы сплавлялись вниз по Туманной реке и любовались видами, которые иногда походили на те, что были на картинах с Граалями, невысоко над нами с огромной скоростью пролетел феникс, а за ним и еще один. Они гнались друг за другом, оставляя после себя красный свет в небе и резкий шум в наших ушах. Старейшие из магов говорили, что это — плохой знак, и что-то в нашем походе не так, а мне нравилось, что происходило непонятное и несколько пугающее.

В последний вечер переправы по Туманной реке наша вереница плотов и лодок медленно продвигалась к пункту, в котором был обозначен привал. Стало понятно, что мы где-то совсем близко с местом начала охоты, когда впереди в ночи появилось несколько огоньков. Это были желтые огоньки фонарей небольшого озерного поселения, состоявшего из дюжины домов, постоялого двора, харчевни и конюшни. Это поселение стало нашим основным лагерем, где всех охотников разделяли на отряды по семь магов — примерно поровну старших магов и молодых, чтобы никаких конфликтов не возникало — или двадцать пять гремлинов и отправляли на день или на несколько охотиться на горгон. Хазартек сказал:

— Я предлагаю разделить магов на отряды и устроить между ними состязание, так что группы будут соревноваться друг с другом, и те, чей отряд забьет наибольшее количество коров, получат двойное жалование за каждый день похода. Поэтому предлагаю членам всех групп скорее поздороваться потеснее и приступить к охоте.

Отряды назначались руководителем похода, размещались в основном лагере и отправлялись из него на охоту чаще всего на один день или два. Одна горгона в день считалась хорошей добычей, и усилий всего отряда в день как раз хватало для того, чтобы взять ее в плен и привести в лагерь. Реже отряды магов отправлялись на три дня или на несколько. Гремлины же наоборот целыми неделями только и делали, что охотились, и бывали в лагере, только когда приводили туда очередную корову, и очень редко оставались даже на ночь. Благодаря этому в озерном поселении почти всегда было очень спокойно и тихо.

Меня вместе с Веззелом засунули в отряд, куда, помимо нас, входили еще Эдвард, Урсари и три мага постарше и чином повыше. Жавизер — очень толстый маг, который переводил все разговоры на еду и питье и извинялся за неуместные, пошлые шутки, что говорил постоянно. Зуумар — внешне красивый, добродушный и несколько женственный маг воды, который легко соглашался со всем. Также c нами был профессор Эфтимис. На охоту он пошел только потому, что из дома его прогнала жена-простолюдинка: он без памяти влюбился в нее, еще будучи молодым, и теперь расплачивался за это. Ей надоело содержать дармоеда, которому нет дела до денег, и она отправила его со словами:

— Если ты вернешься нищим, то лучше не возвращайся вообще.

В обычное время раз в неделю он преподавал в школе какой-то философский предмет для магов высших уровней и даже пытался написать свой трактат, но, в отличие от многих академиков, Эфтимис при этом еще ничуть не забыл свою любимую школу магии земли. На первом собрании нашей группы он заявил:

— Хоть я и не ментор ваш, но слушать вы будете меня. Поскольку сам я стар и кроме своей жены и ее любимой сковородки никого слушать не умею и не буду.

После этого мы начали знакомиться, и, когда речь дошла до меня, я произнес следующее:

— Я Эльсинор. Маг из торговцев.

Маги в чине взглянули на меня с удивлением, а Эфтимис спросил:

— Не ты ли этот маг, что положил железного голема тремя молниями?

— Совершенно верно. — С гордостью сказал я.

— Я слышал историю о том, как ты носился ночью по городу от отца одной девушки, к которой приставал в таверне.

— На самом деле все было немножко не так — отца девушки там не было.

— Так от кого же ты гонялся, от алкогольных демонов?

— Ну, можно сказать и так. А что? Уже все маги в курсе?

— Маги в курсе всего, что происходит в Штормхолде. Но речь сейчас не об этом. Поговаривают, что ты умеешь бегать с огромной скоростью. То есть, по меньшей мере, ты знаешь, что скорость очень важна для магов.

— Я знаю, что скорость часто спасала магам жизнь.

— Это нам очень пригодится.

Перед началом охоты мы образовали достаточно веселую группу, и очень скоро все ее члены, за исключением, пожалуй, одного Эдварда, быстро сдружились между собой. Многие отряды продолжали ночевать в самодельных шалашах и в озерном поселении. Но поскольку у нас были Урсари и Эдвард — наверное, самые богатые и самые знатные среди магов — которым было бы плохо в не слишком комфортных условиях, а также Жавизер, который с трудом помещался в шалаш, и Эфтимис, которому, наверное, тяжело было бы жить в шалаше из-за возраста, на первом собрании всем предложили остановиться на постоялом дворе, хотя за него и приходилось платить из своего кошелька. Зуумар, как обычно, согласился с тем, что ему предлагают, и даже Веззел пожелал жить в комнатах, а не в палатках:

— Там гораздо удобнее читать книги и безопаснее их хранить!

Все, конечно, ждали, что я начну протестовать, поскольку считали, что я беднее не только всех остальных магов, но и, скорее всего, большинства гремлинов, и буду ночевать в шалаше. Но, отчасти оттого что я стремился показать, что деньги в Штормхолде есть не только у магов, а также оттого, что после продажи картин, не чувствовал себя нищим, я поселился в комнату вместе в Веззелом, и вся наша группа остановилась на постоялом дворе, а не в самодельных шалашах, как многие другие отряды. Мне даже нравился этот комфорт в болотной глуши. По крайней мере, меня меньше кусали болотные мухи, и с утра не сильно воняло от трясины. Насколько я знаю, нас тогда прозвали 'отрядом богатеев' и очень удивлялись, когда слышали, что я в него вхожу.

Вместе со старым магом мы зашли в трактир договариваться о нашем жилье: тавернщик был по совместительству хозяином постоялого двора. На минуту все смолкли, уставившись на нас. Такие, как мы с дедушкой-магом во главе, были для местной публике в новинку. Вот та реакция, о которой я мечтал, когда недавно заходил в таверну Штормхолда. К сожалению, здесь она была мне не нужна.

— Убирайтесь отсюда подобру-поздорову, пока не выкинули очередную магическую дрянь, и вас за это здесь не убили. — Произнес тавернщик.

— Сейчас я познакомлю их со своим топором! — Произнес какой-то головорез за столиком в углу.

— Тише-тише, друзья! Нас семь человек, и каждый готов платить по два золотых за ночь в этом гадюшнике. — Сказал Эфтимис.

— Мм... М... Магия и порядок! — Тотчас же воскликнул тавернщик. — Сколько комнат изволите?

— Три хороших комнаты для магов и одну для волшебницы.

— Сию минуточку, а пока я привожу комнаты в порядок, не желаете ли заодно отведать нашего вкуснейшего эля?

— Да я вообще такую шебуху не люблю. — Ответил Эфтимис.

— А я не откажусь. — Сказал Жавизер, и заказал две пинты: себе и Веззелу. — Ну что, дружок, не хочешь первый раз в жизни отхлебнуть? — Ему уж очень хотелось сделать из Веззела человека.

— Нет, спасибо, это плохо влияет на магию и на способность запоминать.

— Ну ты даешь, малой. Ты пей, а водичка сама себе дорожку найдет.

Мы сели за стол и стали ждать, пока тавернщик вернется.

Какой-то отпетый головорез с одним глазом и топором пшикнул рядом, явно обращаясь ко мне:

— Так, значит, вы маги? Из Штормхолда, значит?

— Так и есть.

— Видал я ваших магов — не способны ни на что. Вы там совсем все себе отморозили — чего к нам приперлись?

— Мы приехали ради коровьего мяса, нашим гигантам нечем питаться, поэтому приходится браться за ваших коров.

— Хм. Знавал я одного прохиндея из Штормхолда. Как же его звали? Зз...Ззол, а, нет... Сольнир! Точно Сольнир. Как он? Не убили его еще?

— А вы точно уверены, что его звали Сольнир? — Не веря своим ушам, переспросил я.

— Еще как уверен. Таких фокусников, как он, не сыщешь по всему свету — каждый раз пытался надуть нас в карты. Так как он? Жив?

— Да вот, как раз с недавних пор уже не жив.

— Ха! Так я и думал!

Мы провели первую ночь в таверне, и cо следующего дня 'отряд богатеев' принялся исполнять приказание руководителя похода и приступил к охоте. Горгоны — это смертоносные создания, и в бою один на один они были способны убить любого своим ядовитым дыханием, поэтому мы, как честные охотники, нападали на одну горгону целой толпой, и, как правило, кто-то один отвлекал ее, а остальные заводили в заранее поставленную ловушку и связывали. Так поступали гремлины. Многим магам было лень строить ловушки, поэтому мы, отвлекая ее, сковывали сзади магическими оковами и не позволяли ей сдвинуться с места, а чтобы она ненароком никого не задела своим смертельным смрадом из носа, засовывали ей туда затычку. Титанов не взяли на охоту, поскольку считали, что любая бесстрашная корова бросится в бегство, завидев их издалека, а на наг в нашем городе никто даже не рассчитывал.

Хотя на самом деле горгоны были настолько равнодушны к окружающему, что вряд ли бы повели ухом, пройди перед ними огромный титан. Мне даже показалось, что титанов не послали на охоту только потому, что было жалко потерять таких ценных войнов: своим смертоносным дыханием горгона способна убить любого. А вот потерять гремлина или мага было так, пустячком по сравнению со смертью гиганта. Перед началом охоты Эфтимис сказал следующее:

— Итак, самое главное в охоте на горгон — это выполнение четырех основных правил: осторожно подобраться к горгоне и привлечь ее внимание, напугать ее и попытаться скрыться с места, успеть заковать ее в магические кандалы и последнее — суметь обезопасить отряд, во время вдев затычку в коровий нос. Сокращенно эти правила называются ОНУС.

Так мы узнали, что главное в охоте на горгон — это онус. Затем он обратился к каждому по отдельности, отдавая необходимые распоряжения.

— Веззел и Зуумар атакуют горгону стрелой, чтобы привлечь ее внимание, потом рядом с ней появляется Эльсинор и пытается при помощи волшебной скорости прожить как можно дольше.

— Извините, что это значит? — Робко переспросил я.

— Твоя задача, сынок, пробежать мимо горгоны, отвлечь ее от нас, и тут мы уже сможем сковать ее и обездвижить магическими оковами.

Моя задача казалась мне простой и понятной, и я ответил:

— Нет проблем.

— Можно было бы приманивать горгон Жавизером издалека, но боюсь, что горгона скорее испугается и убежит, увидев такой огромной пивной шар, источающий магию, чем захочет с ним связываться.

— Да, друзья, тут нужен огурчик помоложе! — Отозвался Жавизер и добавил — Прошу прощения.

— И пока Эльсинор отвлекает коровье внимание, я одену на горгону магические оковы. Задачей Урасари будет подойти после этого и вдеть корове затычку в нос, чтобы она не cмогла никого ненароком убить своим смертельным дыханием.

Урсари восприняла эту новость без энтузиазма.

— А ты, Эдвард, будешь ей в этом помогать.

— Я не буду прикасаться к мерзкой горгоне! — Прокричал он в ответ.

— Ну, дружок, ничем не могу тебе помочь — это мероприятие называется охота на горгон.

— А почему я должен затыкать ей нос? — Видимо, даже на охоте на горгон Эдвард успел для себя поделить занятия на престижные и не очень.

— Ну, если не хочешь помогать хрупкой девушке, то можешь бегать от коров вместе с Эльсинором, хотя я не уверен, что у тебя получиться.

— А что, других дел ты для меня не можешь придумать? Может, я лучше буду в горгону магическую стрелу пускать? Я же не какой-нибудь торговец с рынка, бегающий за покупателями. — Он все еще пытался меня задеть.

— Да нет, мне кажется, что тебе очень хочется пробздеться по болоту. У тебя, по всей видимости, в одном месте свербило так сильно, что ты даже эту охоту придумал — ведь это твоя инициатива, не так ли?

— Моя. Одобренная Верховным магом. — Уверенно сказал он.

— Вот и затыкай нос корове, раз Верховный маг одобряет. Это задание как раз для таких светлых умов, как твой. А наш добрый друг Жавизер будет вести обезвреженную корову до конюшни. — Хазартек повернулся к нему. — Естественно, мы будем тебе в этом помогать.

— Отлично, я поведу телку по лесу! — Радостно воскликнул Жавизер, представляя себе черт-те что. — Вы, кстати, не в курсе, как размножаются горгоны?

— Нет, но ты можешь просветить нас, дорогой друг. — Ответил Эфтимис.

— Я слышал, что самка в период течки спаривается с как можно большим числом самцов. Вот бы и у нас так было — тогда бы и мне что-нибудь перепало!

Каждый день мы выходили с утра из лагеря, шли несколько часов по болоту в тишине пока не натыкались на первую горгону. Мы занимали позиции, Веззел стрелял по горгоне магической стрелой, затем где-то в тридцати локтях от горгоны появлялся я и принимался удирать от нее на всех порах. Мне было проще, чем всем остальным: я делал то, что хорошо умел с детства. Мне даже показалось, что для этого не обязательно было ходить в школу магии. Я и до знакомства с волшебством очень быстро перемещался по рынку. Остальные, за исключением Эдварда и Урсари, тоже хорошо справлялись со своими обязанностями. Эти двое часто спорили по поводу того, кто будет затыкать горгоне нос, и один раз из-за них чуть было не погиб Жавизер, который, думая, что горгона уже неопасна, решил повести ее в сторону лагеря, не проверив, стоит ли у нее в носу затычка или нет. К счастью, он успел увернуться от смертоносного облака, и трагедии удалось избежать. Однако Эфтимис был так разгневан после этого, что пытался прогнать из отряда и Эдварда, и Урсари, и пришел к Хазартеку со словами:

— Эти висельники не могут справиться даже с самым простым заданием! Я отстраняю их от участия в охоте.

Хазартек, понимая, что если двое знатных детишек будут обделены, то может подняться большой шум, попросил дать ребятам еще один шанс. Я слышал, что Урсари извинилась перед Жавизером и стала более активно участвовать в охоте. А Эдвард, наоборот, совсем отошел от общих дел, перестал выходить с нами из лагеря, весь день пролеживал дома и, по выражению Эфтимиса, болтался по озерному лагерю, как говно в проруби.

— Что же это такое: мы — охотиться, он — домой? Он, что, лучший охотник Штормхолда и считает, что ему не за чем с нами якшаться? — Эфтимис высказывал свое недовольство по поводу Эдварда все чаще.

— Ну это лучше, чем если бы он охотился с нами. — Отвечал ему Жавизер.

— Но ведь этот засранец только и делает, что жрет и спит! Каждые пять минут спустится в трактир, сожрет что-нибудь, потом поднимется обратно, поспит, а потом снова пожрет.

— Как я его понимаю! — Воскликнул Жавизер.

Эдварда мы видели только ранним утром и по вечерам. Отправляясь на охоту, Эфтимис прощался с ним со словами: 'Cпасибо, что тебя с нами не будет!' А когда мы один раз возвращались, то между ними произошел следующий диалог:

-О! Эдвард! Не ожидал тебя увидеть здесь. Когда ж ты умрешь-то наконец?

— Я буду жить долго, а тебе, как мне кажется, уже недолго осталось.

— Cкажи, друг. А почему ты не ходишь с нами на охоту, ведь этот гениальный план охоты придумал ты, не так ли?

— Не твое собачье дело, старый пень.

— То есть, все-таки тебе его кто-то подсказал?

— Ну ты и идиот, хотя и старый. Стал бы я по своей воле вылезать из своего шикарного дома в это болото!

— Я в тебе не сомневался, мальчик мой.

Оказалось, что Эдвард не только кретин и свинья, но еще и дебил. И даже этот безумный план охоты на горгон придумал не он, а, скорее всего, Верховный маг, который предложил Эдварду выдать эту идею за свою, на что глупый мальчик сразу же согласился, и теперь, видимо, об этом глубоко сожалеет.

Охота затягивалась все дольше и дольше. Почти все время на болоте мы проводили молча, чтобы не спугнуть горгону своей речью, а по вечерам, когда было темно и кто-то в ночи играл на флейте, мы собирались в трактире и беседовали друг с другом. Жавизер был большим весельчаком и рассказывал байки про то время, когда учился в школе. Благодаря ему мы узнали много нового о прежней истории академии. О том, что еще совсем недавно ученикам было разрешено пить, и что раньше в стенах академии выпивка называлась книгами, поэтому когда говорили, что маги очень любят читать, то подразумевалось, что маги очень любят выпить, и если маг шел в библиотеку, то это значило, что он собирался принести выпивки на друзей или отправиться в питейное место. Со временем получилось так, что любовь к настоящим книгам у магов стала гораздо сильнее, чем к выпивке, и в большинстве случаев даже заместила ее полностью.

Один раз, когда сдавали целый корпус комнат для тех, кто собирался жить в академии, ученики, решив отметить это дело, напились до беспамятства, за ночь раскурочили все комнаты до неузнаваемости и устроили пожар в школе магии. Жавизер тогда прибежал к Верховному магу со словами:

— У нас две новости: одна хорошая, а другая плохая. Плохая новость — это то, что мы устроили пожар, в результате которого сгорело большинство новых комнат.

— А хорошая?

— То, что мы его потушили.

После этого всем магам запретили пить алкоголь, а ученикам еще долго не могли простить огромное бревно, торчащее из потолка одной из комнат, и очень строго принимали экзамен на магический чин.

А тем временем вокруг Урсари образовался целый кружок мужчин, которым очень нравилось проводить время в ее компании, разговаривать с ней и шутить. Она была, наверное, единственной красивой волшебницей во всей школе и, кстати, очень разговорчива. У нее были впалые щеки, большие глаза, красивая фигура, длинные светло-русые волосы и она очень любила носить не неудобную мантию, как делали почти все волшебницы, а короткие юбки и кожаную куртку, хорошо подчеркивающие ее фигуру. Частенько к этому кружку пытался примкнуть Веззел, но она не обращала на него никакого внимания, и он так же частенько из него выходил, не выдерживая конкуренции. В кружке были такие весельчаки, что могли заставить рассмеяться даже скалу, и влюбленный Веззел на их фоне выглядел несколько глупо. Дико ревнуя, он возвращался в комнату и, расстроенный, произносил какую-нибудь умную фразу из тех, что недавно вычитал в книге, наподобие:

— Ну что ж, всякая плоть — трава, и вся красота ее как цвет полевой. — И утыкался в очередную книгу из своего знаменитого списка.

Но вскоре он продолжал стенать по ней изо всех сил, и тогда мне приходилось на него кричать:

— Веззел. Иди к ней! Сидя здесь, ты никогда ее не добьешься!

— Да, конечно, надо сходить. — каждый раз говорил он, но никуда не шел, а открывал книгу и находил для себя утешение в ней.

Охота затягивалась, но магов это даже радовало, и все считали золотые монеты, которые получат, вернувшись в Штормхолд. Мне очень нравилось, когда мы в свободное время собирались в харчевне, вкусно ели и беседовали друг с другом. Но больше всего по вечерам я любил ловить рыбу на свою самодельную удочку и не думать ни о чем. Бессонница заставляла меня смотреть на то, как луна медленно ложилась на озеро, где я рыбачил, и, утопая в нем, бежала своей последней дорожкой ко мне, а потом исчезала вовсе.

В одну из таких ночей случилось сразу несколько неожиданных события. Бессонница, ночное привидение, душащее меня каждую ночь, не оставила меня и тогда, поэтому я вышел из трактира и пошел к озеру. Тогда неожиданно пошел дождь. Впервые я узнал, что дождь может быть теплым. Редкие капли теплого дождя падали мне на лицо, я слушал дождь и засыпал под его шум. Но вскоре дождь прекратился, и я увидел рядом с собой тонкую, бледную руку, торчащую из пруда. Это был чей-то слегка разложившийся труп, от которого попахивало смрадом. Я слышал, что в болотных низинах можно найти все, что угодно, даже шкатулку с Граалем или древние драконьи артефакты, поэтому, наткнувшись на труп, долго переживать я не стал, хотя его возникновение и немного испугало меня. Больше всего меня удивило то, что, по всей видимости, это был труп молодого эльфа, лицо которого изуродовано до неузнаваемости. Несмотря на то, что труп хорошо сохранился, было невозможно сказать, когда погиб этот эльф, поскольку в болотных условиях хорошо сохраняется любой труп.

Вдруг рядом с ним что-то зашевелилось и булькнулось в воду. Я успел заметить лишь кончик толстого, синего змеиного хвоста, медленно погружающегося в воду. Я пошел в сторону, где только что был хвост, и тогда услышал неподалеку чей-то плач. Это был Веззел. Очевидно, ему было так жалко себя, что он пришел на это озеро поплакать, и не стеснялся быть услышанным.

— Слушай Веззел, ну это совсем никуда не годится. Не стоит порядочному человеку плакать из-за женщины.

— Отстань от меня, обманщик! Не хочу с тобой разговаривать!

— А я тут причем?

— Ты обещал, что поможешь мне! Помнишь, ты говорил, что возьмешься за это?

— Веззел, я лишь хотел тебя поддержать, и очень сожалею, что мне пришлось соврать ради этого.

— Да какая разница! Она даже не смотрит на меня. За ночь мне снится по пять снов с ней, и знаешь как обидно начинать день с осознания того, девушка твоей мечты о тебе даже не вcпоминает?

— Мне очень жаль, что это происходит с тобой.

— Когда я ухожу из-за стола, она со мной даже не прощается. Ей гораздо интересней в это время общаться с этим жирным Жавизером, чем со мной!

— Что ты пристал к несчастному толстяку? Кроме того, что он жирный, он потрясающий шутник — любой бы ему позавидовал. Ты бы лучше не ныл, а любовался природой, например. Все-таки хорошо, что горгоны обитают на болоте — по ночам здесь очень красиво.

— Мне это не важно. Мне так тяжело каждый вечер, что становится невыносимо трудно дышать. Это часы безумия наедине со своими мыслями.

— Веззел, пойдем домой, все будет хорошо.

После этого я утащил его в трактир, и, как мне показалось, спас его от чего-то необдуманного.

Глава 11. Веззел и Урсари

На следующий день что-то долго не было видно Эдварда. Мы уже давно привыкли к тому, что он не приходил провожать нас в путь. Но то, что он не пришел встретить нас после охоты и узнать о ее результатах, насторожило даже Эфтимиса. Меня послали за ним, но в комнате его не оказалось. Мы обыскали весь лагерь, но и тогда мы его не нашли. Затем мы спустились к озеру, но обнаружили не его, а его окаменевшую статую. Оказалось, что вчерашний змеиный хвост был ничем иным, как хвостом василиска.

Вероятно, вчера мне просто повезло: нас с Веззелом было двое, и василиск не стал на нас нападать. Или повезло Веззелу, которого высматривал Василиск, а я пришел к нему на помощь. Сегодня Эдвард вышел к озеру один, и василиск дождался-таки своей жертвы, напал на Эдварда и превратил его в камень. Эдвард, очевидно, заснул на берегу: его статуя чинно лежала на земле, и у нее были закрыты глаза. Мы думали, что делать с Эдвардом, и решили, что довезем его до Штормхолда и там попытаемся его расколдовать, и засобирались обратно.

— Как же мы оставим его тут? — Остановила наc Урсари.

— Ну, мы можем спросить у него, хочет ли он пойти с нами. Слышь, памятник, ты пойдешь с нами или нет? -Нашелся Эфтимис.

— Эфтимис, это некрасиво. — Упрекнула она его.

— А ну да, у него глаза закрыты, тяжело наверное ходить с закрытыми глазами. Сейчас возьму нож и попытаюсь вырезать ему глаза. — Сказал Эфтимис и пошел к Эдварду с ножом.

— Стой, Эфтимис, не надо. Он все-таки человек, хотя и самый последний. Я отнесу его обратно. — Сказал Веззел, взял лежащую каменную статую за ноги и потащил в лагерь.

Охота все затягивалась и длилась уже около полутора месяцев. А мы все считали, сколько золотых получим по возвращении. Жавизер частенько пытался задеть Веззела:

— Веззел, что ты будешь делать с деньгами?

— Накуплю книжек, естественно.

— И что? Ты потратишь на книги все свои деньги? Все деньги, что заработаешь за время охоты?

— Ну, да. Ведь надо будет взять книжек не только мне, но и моим родителям. Я подумываю, если у меня после этого останется немножко, то сделаю небольшой подарок в виде мини-библиотеки для своей любимой. Я уже сейчас представляю, как выбираю ей книжки, сортирую их по разным полочкам. Полочка для магии cтихии, полочка для философии магии, и положу в одну из книг записку с признанием к ней в любви.

— Лучше отдай эти деньги мне, я их пропью, а тебе куплю девку.

Если не считать отдельных инцидентов, то можно было сказать, что охотиться на беззащитных горгон очень просто. От меня всего только и требовалось, что показаться рядом с горгоной и убежать от нее как можно скорее, используя магическую скорость или без нее. Остальные тоже достаточно ловко справлялись со своей задачей и раз в день или раз в два дня мы получали корову и были предельно этому рады. Пару горгон мы застали за 'коровьей свадьбой'. Мы пожалели бедняжек и схватили их после того, как они закончили. Хотя, думаю, будь на нашем месте гремлины, то они не стали бы дожидаться окончания церемонии.

Другие отряды магов выполняли задачу примерно с такой же результативностью, что и мы. Чего не скажешь о гремлинах. Они так сильно увлеклись соревнованием, что не успокаивались, если приводили и двух коров в день. Одна горгона была практически бессильна против толпы вооруженных до зубов гремлинов, и безжалостные создания всей оравой налетали на корову с криками и побивали ее по морде до потери сознания. Как-то они приволокли целую семью горгон, состоявшую из горгоны-мамы, горгоны-дочки и свирепого горгоны-отца. Говорят, что в умении охотиться на горгон большинство из гремлинов достигло небывалых высот, и некоторым из них даже удавалось в одиночку при помощи уговоров довести доверчивую корову до конюшни, где ее безжалостно забивали. Стоит, наверное, поподробнее рассказать об этом действии.

Мне, как младшему среди магов, и моему другу Веззелу заодно, поручили исполнить одно важное дело, без которого нельзя было представить ни эту охоту. Я имею в виду усмирение горгон перед транспортировкой в Штормхолд. Происходило это уж совсем немагическое действие весьма интересным образом. Загнанных на конюшню горгон уводили по одной и сильно били гигантским молотом между их коровьих глаз, чтобы горгона не умирала сразу, а только лишь теряла сознание, поскольку таким образом мясо сохраняется гораздо дольше. А затем уже, довезя полуживую горгону до вечных снегов Штормхолда, можно было хранить ее тушу бесконечно.

Первая горгона оказалась маленькой и податливой: она слегла сразу же после моего удара, о котором я почему-то беспокоился не сильно, поскольку был в себе уверен. Не раз я помогал мяснику на рынке и, как мне казалось, бывало забивал поросей вдвое больше, чем эта горгона. Вторую должен был завалить мой напарник, но бедняге попалась горгона необычайных размеров с абсолютно безразличным взглядом. Это был самый огромный и равнодушный бык на свете. И хотя горгоне засовывали в нос затычки, чтобы она не могла никого отравить, она все еще оставалась очень опасным врагом.

Веззел был настолько напуган, что попросил меня забить эту горгону вместо него. 'Ничего страшного', — сказал я, пытаясь его успокоить, взял молот и занес его над коровьей мордой, на которой не отразилось ни тени смущения. Но как только я изо всех сил ударил молотом между ее коровьих глаз, горгона взвыла от дикой боли и удивления, запрыгала на месте, рассердилась и поперла на меня. Мой компаньон стоял сзади нее, совершенно не понимая, что происходит, а я вскочил на полки для кнутов и подков, которые были рядом. Горгона дважды ударила о стенку рогами и чуть было не разнесла всю конюшню. Затем она вырвалась из оков и побежала по лагерю, растаптывая стоящие повсюду самодельные шалаши. В конце концов усилиями всего лагеря ее остановили и забили, предварительно загипнотизировав.

Главным развлечением по-прежнему оставалось собираться вместе в трактире и рассказывать друг другу разные истории, когда вечер ложился на наш озерный лагерь. После того, как интересные истории закончились, мы принялись обсуждать любовные отношения между знаменитыми жителями Штормхолда. Веззел не любил это дело и уходил из кружка со словами:

— Обсуждать человеческие отношения означает рассказывать, как кто-то кому-то показал свою волшебную палочку. Это занятие для низкого человека.

Таким образом Веззел задевал всех нас, с интересом узнающих все новые и новые подробности о жизни в нашем городе. Не раз я беседовал по этому поводу с Веззелом:

— Да мне уже плевать, если честно что говорить. Урсари не обращает на меня никакого внимания — что мне теперь, заткнуться навечно, что ли? Даже этот старый Эфтимис, который портит воздух каждый раз, когда открывает рот — и с тем она шутит и смеется. Жизнь все-таки несправедливая штука.

— Да отстань ты от Эфтимиса, ему уже давно нет дел до всего мирского.

— И тем не менее, с ним она разговаривает и шутит гораздо чаще, чем со мной.

— Это потому что он очень забавный дед.

— Ну и что! Я все сделал для нее, всегда старался быть с ней. Даже магию огня выбрал только ради нее, и единственный человек, с которым она не то чтобы не шутит, а даже не разговаривает — это я и есть! Все, c этого дня я просто прекращаю думать о ней.

Я знал, что если девушка любезна и мила со всеми, кроме одного, то он-то как раз и является тем, кому отдано ее сердце. Я не стал этого говорить, поскольку Веззел бы мне не поверил, а если он просто перестанет думать о ней, то шансов добиться ее у него будет, как это ни странно, гораздо больше.

Время за охотой на горгон проходило незаметно, в основном, в банальных разговорах с другими магами в таверне. Одна ночь была особенной: полная луна сияла на небосводе, и при свете луны можно было увидеть облака, а у Урсари был день рожденья.

Мы сидели в трактире, выпивали и провозглашали какие-то хвалебные слова в честь Урсари, например:

— Желаю тебе, чтобы твои дети были здоровые, счастливые, красивые и богатые.

Или например:

— Да будет в твоем доме всегда тепло!

Но какой бы тост мы ни говорили, главное для нее было, чтобы перед последней фразой в нем звучало: 'Уважаемая госпожа'.

Лишь один Веззел ничего не говорил весь вечер. Хотя он и показывал, что разговоры за столом его мало интересуют, но мне было понятно, что ему как-то не по себе. Он, вероятно, представлял день рождения любимой несколько иначе и наверняка хотел бы побыть с ней наедине или хотя бы держать ее за руку. А Урсари продолжала высокомерить и уже не принимала никакой, даже самый красивый тост, если в нем не было слов 'дамы и господа'. Я вообще никогда не видел никого, кто бы сравнился в этом качестве с Урсари.

После всего выпитого нам снова захотелось есть, и Урсари предложила в честь ее дня рождения оплатить нам ужин. Как я уже говорил, она была очень богата и при этом надменна и заказала себе запеченное мясо летучей белочки — пожалуй, cамое дорогое и бесвкусное блюдо на свете. Жавизеру взяла отбивную, Эфтимису и Зуумару — рыбье филе, купила каждому по пинте эля. Наверное, оттого что мы с Веззелом были не такие знатные, как остальные члены отряда, Урсари обратилась к нам в последнюю очередь и спросила:

— А вы, друзья, что будете... жрать? Наверное, хлеб, да?

— Все, что угодно за ваши деньги. — Сказал я, думая, что Урсари шутит.

— Ну хорошо, тогда я возьму вам с Веззелом хлеб.

Веззел, который до этого внимательно слушал все, что говорят за столом, и никак не реагировал на происходящее, вдруг состроил такое выражение лица, которое означало следующее: 'Как это ты, любимая женщина, вообще считаешь нормальным произносить такое вслух?' Я еще долго после этого вспоминал это легендарное выражение крайнего удивления, граничащее с негодующим несогласием, возникшее тогда на физиономии Веззела, и пытался его повторить.

— Урсари, ты что? — Не верил я своим ушам.

— Ах да, извините. Трактирщик! Добавь на хлеб соли и подай вместе с водой моим двум друзьям!

После того, как Урсари оплатила нам 'ужин', Веззел, молчавший весь вечер и не произнесший до этого ни одного тоста, подвинул свое ухмыляющееся лицо почти вплотную к ней и спросил:

— Дорогая Урсари, а что бы ты хотела получить от нас в подарок по случаю твоего, так сказать, дня рождения?

— Я бы не отказалась, если бы мне подарили цветы. Я забыла, когда получала их в последний раз. — Ответила она.

— Сию минуточку! — Веззел тут же смекнул, что нужно сделать, и утащил меня с собой.

Мы вышли из трактира, пошли к болоту и тут Веззел взвыл:

— Скажи, Эльсинор, что это было?

— То, что сказала Урсари?

— Нет, ты не понял, друг мой, что это было? Как мне вообще могла понравиться эта высокомерная дрянь?

— Да, она прекрасна, слов нет.

— Неужели, вода и хлеб — это лучшее, что она может предложить нам ПОЖРАТЬ по случаю своего дня рождения?!

— Да, меня это тоже несколько смутило.

— О святая школа магии воды! Как я ее ненавижу! Какая же она тварь! Не могу поверить, чтобы я был влюблен в эту дрянь! Не представляю, как можно с ней разговаривать, не ударяя лопатой ей по лицу!

— То есть ты больше ее не любишь?

— Как я мог возводить эту женщину на пьедестал? Слышишь, Эльсинор. Никогда не возводи никого не пьедестал! Не видать ей никогда библиотеки с книгами от меня! Ух, сейчас я ей букетик на насобираю за все хорошее! Вот это будут настоящие цветы!

Веззел собирал цветы для нее с невиданным усердием, даже с какой-то любовью, и с огромной радостью спустя полчаса показал мне результат.

Это был самый отвратительный букет цветов на свете. Обыкновенная трава разного размера и состояния, и какие-то непонятные фиолетовые цветы, половина из которых была просто завядшими. Везел нарочно накинул на цветочки немножко смрадной тины, а на одном из них сидела маленькая, но очень противная лягушка, к которой было страшно прикоснуться. Я думаю, окажись поблизости труп эльфа, он бы и его добавил в цветочки для 'любимой' Урсари. В целом, все это больше походило скорее на старый вонючий веник, которым расчистили конюшню, выкинули в болото и давно позабыли, чем на букет цветов.

Когда мы вернулись, все еще сидели за столом и принялись разглядывать наш букетик издалека. Его тошнотворный запах быстро распространился на весь трактир, и Урсари, сразу заподозрив неладное, поспешила сложить руки у себя на груди, тем самым показывая Веззелу, что никогда не притронется к этой гадости, хуже которой в жизни не видела. Но поскольку Веззел был настроен решительно, а Урсари все сидела, сложив руки, то он то он просто впихнул этот букет ей за руки со словами:

— На! Заслужила!

Оказавшись в руках Урсари, лягушка мерзко квакнула и сделал вид, что погибла, а Веззел повернулся к ней спиной и, довольный, медленно пошел в сторону своей комнаты.

Тогда Урсари впервые за все время первая обратилась к Веззелу:

— Ты куда?

— Я? Покурить! — Сказал Веззел, уже стоя в дверях.

— Да ладно тебе, кури здесь, что ты?

— Да не, я плакать пошел!

— Что случилось?

— Да ничего, все нормально.

— Что случилось, ответь мне сейчас же!

— Я тебе не раб, отстань от меня.

— Не смей со мной так разговаривать! Скажи мне, что случилось. Почему ты не можешь мне просто сказать, в чем дело?

— Тебе будет неинтересно. Развлекайся, с днем рожденья! — Cказал Веззел и быстро скрылся.

Для Урсари, которая привыкла к тому, что все вокруг обходительны, такое поведение было в новинку, и она явно была не готова к такому повороту событий. В тот день Веззел удивил нас всех, плюнув, так сказать, в лицо своей возлюбленной. А на следующий день удивились все мы, когда увидели их прогуливающимися у озера. Они просто разговаривали несколько часов непонятно о чем, активно махали руками и громко смеялись каждую минуту. Беседуя друг с другом и прогуливаясь вдоль озера, со стороны они казались счастливее всех на свете, и я даже по-хорошему завидовал, когда видел их вместе.

Это был переломный момент в их отношениях, после которого уже Урсари вела себя странно, если Веззела не было рядом. Оказалось, что она давно хотела поговорить с ним, но все стеснялась, мотивируя это тем, что 'ну, он такой скромник'. Один раз она нашла меня на озере и дала мне записку с просьбой передать Веззелу. Я тут же отыскал своего друга в комнате и передал ее ему. Веззел развернул записку, прочитал, положил в карман и снова уткнулся в книгу.

— Представляешь, Урсари послала меня к тебе с запиской! — Сказал ему я.

— Да, я вижу.

— Что она пишет? Что-то грустное?

— Она пишет, что давно так хорошо себя не чувствовала, как вчера.

— Это же очень здорово! Поздравляю тебя!

— Спасибо. — Cухо ответил он.

— И это все? Ты не хочешь ей что-нибудь ответить?

— Нет, не хочу.

— Почему? Она же ждет твоего ответа! Ты должен рассказать ей, что тебе тоже вчера было очень хорошо, и спросить ее мнение по поводу того, чем это связано.

— А я не буду.

— Но почему?

— Ну ты смотри. Хорошо было нам обоим, и этот факт не обязательно даже говорить вслух. На самом деле, этой запиской она хочет мне сказать, что хочет повторить свидание со мной и рассчитывает по меньшей мере на те же эмоции, что у нее были вчера. — Меня поражала его новая рассудительность в этом вопросе. — Так вот, представь себе, что будет, если я ей не отвечу. Она будет думать так: 'Вот он сволочь! Не отвечает мне, хотя я такая красивая и умная!' И будет думать обо мне постоянно то с ненавистью, то с любовью, и через день она в меня влюбится или возненавидит, что есть одно и то же. А если я ей отвечу, то буду об этом жалеть: вот написал я ей очередную ерунду, и ничего этим не добьюсь. Короче, сейчас я не буду ничего отвечать. А знаешь, почему?

— Почему?

— Как это ни парадоксально, но я не буду ей ничего отвечать, потому что я хочу быть с ней!

— И что, ты думаешь, это поможет?

— Хах. Можешь не сомневаться. Я сделаю так, и она в меня влюбится! — Я удивлялся тому, насколько Веззел успел по-хорошему обнаглеть буквально за пару дней.

Мы продолжали охотиться. Потом было несколько спокойных дней и ночей, когда ничего не случалось. Один раз наш отряд пробирался сквозь темный лес с низкорослой травой и вышел к широкому озеру. Мы долго брели вдоль него и дружно остановились, услышав недалеко от нас какой-то шум. Насторожившись, мы достали посохи, и принялись ждать, что будет дальше. Через минуту из камышовых зарослей, шатаясь, вышел эльф. Вид у него был очень потрепанный: он был голый, весь бледный, даже прозрачный и еле держался на ногах. Первым слово взял Эфтимис:

— Это еще что за болотная тварь? -Опасаясь увидеть какую-нибудь грозную гидру, или недавнего василиска, мы обрадовались, когда к нам вышел полудохлый эльф.

— А принцип размножения у них такой же, как у нас — через пипиську. — Пошутил Жавизер и добавил после этого свое традиционное — Извините!

Всем стало так весело, что мы уже стояли и вовсю хохотали над бедолагой. Несчастный эльф, который, казалось, вот-вот помрет, трясся, пока все маги глупо смеялись над ним. Маги не любили эльфов, хотя, если честно, мне трудно назвать хоть кого-нибудь, кого маги любили, кроме себя. Эльф сделал два шага в нашу сторону и рухнул на землю. Мне стало жалко его, я подскочил к нему и приподнял на руки.

— Ты смотри, потом хорошенько руки промой. Я слышал, у них у всех вши и лишай. — Прокричал Эфтимис за мной.

— Туда, там наш отряд, освободи нас! — Из последних сил сказал мне эльф и показал рукой направление. — Спаси ее, наш король этого не забудет! — После этого он замолчал и уронил голову на землю.

Мы постояли немного в раздумьях. Эфтимис прильнул ухом к его груди и произнес:

— Помер, бедняжка.

Было непонятно, сколько этому эльфу лет. Никто вообще точно не скажет, сколько обычно живут эльфы. Но явно дольше, чем мы. Пьяный 'ольдерогге' из таверны как-то заявил, что он бессмертный, а потом на следующий же день помер при неясных обстоятельствах, хотя мы уже начали считать его возраст и принялись отсчитывать с нуля. А члены нашего отряда все стояли у озера, раздумывая над тем, что делать с эльфом. Тут я сказал:

— Мы должны спасти их. Очевидно, на отряд эльфов кто-то напал, и теперь они ждут помощи. Недавно я видел труп одного эльфа в озере, теперь вот это. Думаю, что два события связаны напрямую, и нам следует пойти их спасти.

— Я бы не стал им помогать. Вы вообще в курсе, что до низинной крепости всего неделя пути, и с ними могло произойти все, что угодно? — Авторитетно заявил Эфтимис. Другие члены нашей группы, видимо, были с ним согласны и не говорили ничего.

Тогда я сказал:

— Не подумайте, что я думаю неправильно, но мне все равно что-то подсказывает идти туда, даже если со мной не пойдет никто из вас.

— Я не буду рисковать cобой ради этих ушастых. — Сказала Урсари.

— Я пойду с тобой! — Прозвучал невдалеке голос Веззела.

— Что с тобой такое, Веззел? Это опасно, и ты можешь погибнуть без шуток. — Произнес Эфтимис.

— Я считаю, что нужно им помочь.

— Но зачем?

— Я просто хочу помочь тем, кто попал в беду.

— Что с тобой случилось, друг мой? — Снова cпросил у него Эфтимис.

— Раньше я был дураком. Думал, что книги — это спасение от нашего жестокого мира. Благодаря книгам я забывал все свои неудачи и беседовал с великими людьми. Но теперь я понимаю, что все эти великие советы нужно в первую очередь воплотить в жизнь, а не пытаться найти в книге следующий бесполезный совет, большинство из которых, по сути, записаны великими болтунами. — Помню, что Урсари в этот момент смотрела на него с восхищением.

— Священный Грааль, Веззел, еще немного, и я отправлюсь вместе с вами. — Произнес Жавизер, который стоял рядом, открыв рот.

— Спасибо, Жавизер, но боюсь, что без тебя мы отыщем их гораздо быстрее. Ну, Эльсинор, теперь нас двое, помчались!

— У вас есть неделя на то, чтобы найти их и вернуться. — Сказал Эфтимис — Если через неделю вас не будет в лагере, то мы расскажем, что вы дезертировали, и знать вас не знаем. — Закончил он, и мы с Веззелом пошли в ту сторону, куда указал мертвый эльф.

— Постой, Веззел, тебе не за чем туда ходить — это не твое дело. — Остановила нас Урсари.

— Это не мое дело, но мы должны им помочь.

— Но у вас двоих ничего не получится.

— Получится. — Ответил ей он. — До встречи через неделю.

— Веззел, останься, вас там убьют!

— Я сказал, до свиданья.

— Если ты пойдешь, то я больше не желаю тебя знать. — Стало понятно, что Урсари по уши влюблена в Веззела и пыталась задержать его любой ценой. Веззел немножко подумал и сказал:

— Тогда прощай!

После этого наш отряд разделился: мы с Веззелом отправились искать 'ее', а остальные продолжили охоту. Остаток дня мы шли в ту сторону, куда показал мертвый эльф. Так и не увидев ничего необычного до поздней ночи, мы развалились спать под деревом и, очень уставшие, заснули. На второй день я почувствовал сильный голод и желание отказаться от продолжения пути. Веззелу тоже, по всей видимости, не нравилось бездумно идти непонятно куда и, со свойственной ему последнее время рассудительностью, он сказал:

— Может ли слепой водить слепого? Не оба ли упадут в яму?

— Хорошо, если за сегодня мы ничего не найдем, то пойдем обратно. — Уговорил я его.

Весь день мы шли, не останавливаясь, наступил вечер, и темные-темные деревья в лесу словно давили на нас со своей огромной высоты. Мы уже думали, что проще будет найти голубого единорога, чем отряд эльфов, как вдруг увидели, что сзади к нам приближаются какие-то светленькие огоньки. Мы спрятались за деревья и стали ждать. Это были двое наемников, которые шли по узенькой тропинке, держа в руках по фонарю. Они были одеты в лохмотья, а лица у них были закрыты тканью.

Сперва мимо нас прошел один наемник, за которым брел второй, от усталости он опустил голову и глядел себе под ноги. Пользоваться магией было опасно, поэтому я выскочил из-за дерева и, вспомнив, как недавно забивал здоровенных горгон, со всего размаха ударил наконечником моего тяжелого посоха ему по лицу. Последовал глухой звук, наемник слегка подлетел вверх и упал на землю, а его напарник обернулся на звук. Второй наемник резко попытался убежать, но тут же наткнулся на силовое поле, которое ему поставил Веззел. Он обернулся в нашу сторону, вытащил свой длинный кинжал, но благодаря телекинезу я вырвал оружие из его рук и отбросил в сторону. А когда наемник удумал кричать, то сразу же получил моим большим посохом по голове так же, как недавно сделал его друг.

Мы оттащили тела за деревья, связали их и заодно забрали их одежду и фонари себе. Замаскироваться под наемников было нетрудно. Они всегда ходили, обмотав свою голову тряпками, и никто из них не знал друг друга в лицо. То, что эти двое наемников шли куда-то с фонарями, означало, что где-то недалеко располагается их отряд. И мы пошли в сторону, куда они направлялись. Так и оказалось. Через полчаса мы дошли до лагеря наемников.

Лагерь наемников представлял собой несколько небольших шатров, поставленных прямо в лесу, и большой костер между шатрами. На деревья, к которым крепились раскинутые шатры, были повешены собачьи черепа — отличительная черта лагерей любых продажных воиск. Отряд наемников состоял из кочевников — странствующих охотников за головами — и вечно голодных троллей. Один наемник сидел у костра, остальные находились в шатрах или рядом с лагерем.

Как только мы пришли в лагерь, тут же из шатра к нам вышел огромный наемник в кожаной маске, кожаных штанах и жилетке, под которой были видны его здоровенные мускулы:

— Ну как? — Спросил он у нас.

— Все чисто — никого нет. — Первым сообразил я.

— Что значит никого нету? Я вас послал за сбежавшим эльфом, идиоты! А вы чем занимались? — Наемник ударил меня дубиной по голове, от чего мне стало очень больно, но я стерпел и не стал кричать.

— Мы искали сбежавшего эльфа! — Второй раз я уже думал дольше, прежде чем ответить.

— И где он теперь?

— Мы его не нашли. — Снова не задумываясь, ответил я.

— Что?! Вы слонялись два дня по лесу и теперь хотите мне сказать, что не смогли отыскать полудохлого эльфа? Вы можете себе представить, что случится, если этого эльфа найдут? Вы двое — самые тупорылые идиоты на свете! Я лучше убью вас и скормлю троллям, все равно от вас никакой пользы. Готовьтесь к смерти, идиоты! — Видимо, мой ответ был неправильным и во второй раз, глава наемников очень расстроился и собирался нас убить.

— Постой! На самом деле мой тупой друг хотел сказать, что мы убили эльфа, но не принесли его с собой! — Вовремя остановил его Веззел, и дал мне сильнейшего пинка под зад. Теперь у меня болела и голова, и задница.

— Уже лучше! — Сказал наемник, а Веззел посмотрел на меня поучительно, но я быстро сообразил, что к чему, воспользовался его же оружием и состроил ему в ответ его легендарное выражение лица. — Но если вы не найдете мне его труп, то вам обоим не жить. Идите и сейчас же принесите мне его тело! Это понятно, идиоты?

— Позволь нам приступить к поискам его тела завтра. Мы очень устали и просто валимся с ног. — Спросил Веззел.

— Завтра? Ну хорошо! Арарао — заботливый вождь, расскажите это всем. Пойдете в свой поход завтра с утра. И если я вас здесь увижу без эльфа, то ваши поганые черепа будут висеть на деревьях рядом с собачьими. — Произнес вождь Арарао, и отпустил нас.

Я принялся обследовать лагерь и содержимое его шатров, а Веззел сел у костра и стал ждал меня там. В маленьких шатрах жили другие наемники: тролли, люди, и вождь Арарао. Я зашел в большой шатер и увидел там эльфов, мужчин и женщин, которые сидели, связанные цепями, и жалобно смотрели на меня. Эльфы были почти голые, тонкие, даже прозрачные, на некоторых из них было рваное зеленое одеяние, женщины носили светлые полупрозрачные платья. У всех эльфов были длинные, изящные тела, их волосы, словно сосульки, свисали вниз. Кожа у них была бледная, глаза голубые или темные впадины. На стуле у входа сидел стражник, точил свой огромный топор и свирепо глядел на меня.

— Чего тебе? — Спросил он.

— Ничего, погреться зашел.

— Проваливай отсюда, слышишь.

По совету наемника, я вышел из шатра и стал искать Веззела, чтобы рассказать ему о своей находке. Я все думал, как бы безопаснее высвободить пленников, и уже решил дождаться ночи, и тогда попытаться что-нибудь предпринять. C удивлением для себя я обнаружил, что Веззел уже вовсю общается с одним из наемников, важно рассевшись у костра.

— Я слышал, что в стране эльфов лучшие бордели! — Говорил наемник.

— Да знаю я эти бордели, там никакой любви. — Отвечал ему Веззел.

— А ты что их посещал?

— Да нет, откуда у меня деньги? Только слышал. — Услышав, что они разговаривают о женщинах, я немного успокоился.

— Ах ты ж жук! Ты мне определенно нравишься. Пойдем позабавимся с той длинной кралей из этих, что мы схватили. Все равно ее скорее всего сожрут, а пока она жива, можно с ней хорошенько развлечься.

— Да, можно и наказать суку. Только завяжи ей перед этим рот — сучки больно кусаются. — Говорил Веззел, и я не мог поверить своим ушам. Еще недавно он лил слезы поводу того, что Урсари к нему несправедлива, а теперь считал, что нет ничего зазорного в том, чтобы наказать суку, завязав ей рот.

— Самым простым способом овладеть этой бабенкой, — продолжал с академической интонацией рассказывать Веззел — будет подмешать ей снотворного, заковать в кандалы и насиловать до усрачки.

— Ээ, парень, ты мне определенно нравишься! У тебя, наверное, столько женщин было, что не хватит и моих двадцати зубов, чтобы подсчитать их число!

— Да не, немного. Но я понял для себя главное. Главное — это найти для себя самку, пригодную для размножения, а нравится она тебе или нет — это уже дело третье. Так даже у Ертенруффа написано в 'Описании простолюдинок для адептов Штормхолда'. — Сказал Веззел и замолк.

Очевидно, даже он понял, что в этой фразе что-то не так. Веззел, решив блеснуть своей эрудицией, сказал невероятную глупость, и до его собеседника начало доходить, что мы не те, за кого пытаемся себя выдавать. За короткой паузой последовала фраза:

— Готовься к смерти, молокосос!

А я, крикнул:

— Веззел, чтоб тебя гигантская рыба пожрала. — И принял бой.

Я быстро скинул с себя одеяние и направил посох на врагов. Я запустил молнию в первого — того, что беседовал с Веззелом. Он застыл навсегда со страшным лицом и упал на землю, затем я резко повернулся и выстрелил еще одной молнией во второго наемника. Он слег, слегка отлетев от столкновения. На шум прибежали еще двое и один тролль вместе с ними. Я ударил молотом молнии по троллю, но он остался живой. В этот момент спохватился Веззел и метнул огромный огненный шар в этих трех. Веззел слегка промахнулся, и шар с грохотом врезался в землю перед ними. На мое удивление, сила взрыва была огромна, и всех троих откинуло назад на десяток локтей. Кто-то пронзительно крикнул сбоку, и в этот момент рядом с моей головой просвистела стрела и вонзилась прямо в дерево в полулокте от меня. Вдруг я почувствовал, как будто комар с огромным острым носом впился мне в плечо, за этим последовала жуткая боль по всему телу, и я потерял сознание.

Я очнулся и увидел перед собой гору трупов и Веззела рядом с ними. Он расхаживал по лагерю наемников взад-вперед, глядел сумасшедшим взглядом по сторонам и что-то говорил самому себе. Моя правая рука была каменная. Я не чувствовал ее совсем.

— Веззел, что случилось?

— Мы победили! Эльсинор, мы победили! — Говорил он, продолжая разговаривать с самим собой — Я убил их всех! — Уже кричал он, безумно глядя на меня.

— Веззел, ты какой-то странный!

— Конечно, я странный — я убил целый отряд наемников! Я чудовище! Эльсинор, ты разговариваешь с убийцей! Мне стыдно за себя!

— Веззел, что случилось со мной? Почему я не чувствую руки?

— В нее попала стрела, я ее уже вытащил.

— Я не чувствую руку. Неужели, я больше никогда не смогу почувствовать свою руку?

— Не знаю, друг мой, не знаю.

Мне показалось, что я очнулся только ради того, чтобы увидеть сумасшедший взгляд Веззела. Я снова закрыл глаза и уснул.

Глава 12. Климентина

Я проснулся оттого, что невдалеке кто-то громко разговаривал. Открыв глаза, я понял, что лежу в шатре, и рядом со мной находятся какие-то странные существа. Кто-то из них лежал, как и я, кто-то беседовал друг с другом, и лишь я один не понимал ни одного слова из тех, что звучали. В ушах бил непонятный звон, а мои глаза были способны видеть только на несколько локтей вперед. Я попытался встать, чтобы посмотреть, кто это был, но почувствовал, что не могу пошевелить не только рукой, которая лежала плетью, но и всем телом. Я попробовал перекатиться, но не смог и этого. Мне было жутко оттого, что мое тело меня не слушалось. Я подумал, что остаток жизни проведу в таком состоянии, и для меня это было бы хуже смерти. Я очень сильно испугался и захотел умереть. Вместо этого я заснул.

Когда я проснулся во второй раз, все мое тело ныло от боли. Я уже мог шевелить и головой, и ногами, как хотел, и даже моя рука, которая лежала плетью, вдруг зашевелилась и налилась кровью. Кровь с огромной скоростью побежала в мертвую руку, от чего мне стало невыносимо больно. От резкой боли я громко взвыл, и ко мне подошла она, держа в руках деревянную миску с горячей водой. Она что-то добавила в нее, размешала и сказала:

— Тише-тише, храбрый маг, сейчас я тебя вылечу. Скоро ты будешь совершенно здоров.

— Что случилось? Что это такое? — Спросил я непонятное тонкое создание с впалыми глазами.

— Ты спас меня и наш отряд. Конечно, мы не такие сильные, как маги Штормхолда, которые вдвоем способны перебить целый отряд наемников, но кое-что мы умеем. Скоро я вылечу тебя, и ты поправишься.

— Мы вовсе не такие храбрые, как ты говоришь.

— Твой друг Веззел мне все рассказал. Ведь это ты сказал, что вы должны идти нас спасать.

— Веззел? Он тоже здесь?

— Да, он скоро сюда подойдет. Он сейчас занят.

— Но чем?

— Потом. Скоро ты все узнаешь. Сперва прими лекарство. Пей.

Своими тонкими руками она поднесла миску к моим губам, я выпил все, что было в ней, и заснул.

Я помню, что в следующий раз я проснулся посреди ночи и увидел, как рядом спала она — та, что недавно лечила меня — и вся дрожала от холода. Мое тело уже слушалось меня гораздо лучше, не ныло от боли, но безумная слабость и усталость все еще не покидали меня. Правда, у меня по-прежнему жутко болело плечо, меня пробивал озноб, каждую минуту было невыносимо тошно, и все еще хотелось поскорее умереть. Девушка была одной из тех эльфов, что недавно были пленные в шатре. Она лежала недалеко от меня на холодной земле, прижавшись к стулу, и дрожала. Ее короткое платье было разодрано, а все тело в синяках. Казалось, что ее тонкая шея с трудом держит голову, а ноги, несмотря на многочисленные синяки, были очень красивы. Она дрожала от холода, а меня бил озноб. Затем все происходило, как в тумане. Плохо соображая, я собрал последние силы, поднялся на руках, дополз до нее, осторожно опустился на землю и обнял ее. Она повернулась ко мне лицом, испуганно взглянула на меня, но не стала меня прогонять, а прижалась ко мне посильнее. Ее тело было холодное. Гораздо холоднее, чем мое и чем воздух в шатре. Мне это понравилось. Касаясь ее, я остывал, и жар, которым было охвачено мое тело, спадал. Через минуту я заснул, и она, по-моему, тоже.

В следующий раз я проснулся, когда на улице был светлый день. Я встал — мне это далось не так легко, как хотелось, но все же я встал — вышел из шатра и обнаружил, что в лагере наемников теперь вовсю главенствуют эльфы. Они что-то стирали, готовили, а та девушка, что была со мной ночью, с важным видом стояла у котла и что-то варила в нем. Мне сразу понравился ее длинный нос, очаровательная улыбка, длинная-длинная шея, тонкая талия, большая грудь — казалось, в ее внешности не было недостатков. Помню, на дешевых картинках, что у меня были в детстве, эльфийки изображались похожими на нее. Она же была еще и весела и, увидев меня стоящим у шатра, улыбнулась. На этот раз ее темные волосы были убраны наверх так, что ее большие острые и слегка наглые уши торчали в разные стороны. Это смотрелось очень мило и даже смешно.

Несколько эльфов, обмотанных зелеными повязками, пытались починить сломанные луки, рядом с ними стоял Веззел и что-то увлеченно расспрашивал. Увидев, что я вышел из шатра, он улыбнулся мне и сказал:

— Ты счастлив, Эльсинор?

— Что стряслось, Веззел? Стоило мне чуть-чуть полежать при смерти, а ты уже о счастье заговорил.

— Да не, дело не в тебе. Просто у эльфов так принято — вместо приветствия они говорят друг другу: 'Ты счастлив?' А вместо прощания они говорят: 'Будь счастлив!'

— Что здесь вообще происходит — может, объяснишь мне?

— Представляешь, я очень долго не мог поверить в то, что убил всех этих людей и троллей. Я до сих пор не могу в это поверить, но они сказали мне, что все в порядке, и успокоили меня.

— Конечно, все в порядке, ты спас жизнь всем нам.

— Не знаю, пошел бы я с тобой, если бы знал, что убью столько народу. Но теперь мне уже лучше, она смешала каких-то трав и дала мне выпить. Она сказала, что это искушение — сожалеть о прошлом, и травы помогут мне перестать думать об этом.

— Кто она?

— Та девушка, что ухаживала за тобой все это время. Как, кстати, твоя рука?

— Нормально, уже лучше. Ты мне объяснишь, в чем дело?

— Сегодня вечером посланцы короля эльфов приглашают нас в свой шатер. Там тебе все расскажут.

— Что за посланцы короля эльфов и что это за шатер?

— Посланцы короля эльфов — это те ребята, которых мы с тобой спасли, а их шатер — один из этих трех, в которых обитали наемники.

— То есть они уже решили, что эти шатры принадлежат им?! — Недовольно подметил я.

— Успокойся, скоро ты все узнаешь. — Сказал Веззел, и мне показалось, что где-то я уже слышал эти слова.

Через час мы сидели с ним в шатре у посланцев эльфов, и они даже наскоро успели изобразить какое-то подобие официального приема. По центру шатра, где до этого жил вождь Арарао, в длинных зеленых костюмах на двух стульях сидело трое эльфов с огромными деревянным ожерельями. Вероятно, они хотели, чтобы остальные думали, что они восседают на тронах. С ними были другие эльфы — рангом помладше — в том числе и та девушка, что была со мной ночью. Она никак не показывала, что мы знакомы, а тем более, что между нами что-то было.

Сперва нас с Веззелом накормили похлебкой из ягод и трав, сдобренной листиком дерева, в которой не было ни унции мяса, а потом один из трех эльфов, сидящих на стульях, произнес:

— Посланeц короля эльфов благодарит тебя за оказание помощи нашему отряду. И в знак благодарности посланец короля эльфов вылечил твою руку и накормил тебя.

Я сидел молча и ничего не отвечал.

— Ты можешь поблагодарить посланца короля эльфов в ответ.

Я сидел молча и думал: неужели все, кто добивается хоть какой-нибудь мало-мальской власти, начинают вести себя хуже свиней?

— Ну что ж, если тебе нечего сказать, то церемония объявления взаимной благодарности закончена. Если же вы собираетесь покинуть наш лагерь сейчас, то милости просим. Если вы захотите остаться, то мы это великодушно стерпим.

Все это мало было похоже на то, что ожидает услышать тот, кто рисковал своей жизнью ради чьего-то спасения от того, кого он недавно спас, и я справедливо заметил эльфам:

— Вы бы могли и попочтительнее относится к вашим спасителям, не так ли?

— Совершенно неверно. Мы оценили ваши заслуги не меньше, чем они того заслуживают. И одарили тебя чудесным излечением руки.

— Но ведь если бы мы не пошли вас спасать, у меня бы не было никаких проблем с рукой!

— А тебе что? Все равно, если твоя рука будет болтаться, как плеть? Так давай мы вылечим ее обратно и дадим тебе тридцать золотых.

— Хорошо, но тогда и я спасу вас обратно, и пусть вас тогда изнасилуют наемники и сожрут тролли.

— Юноша, ты забываешься — помни, что ты разговариваешь с посланцем короля эльфов.

— Ну хорошо, если вы считаете, что расплатились со мной сполна, то как же вы тогда отблагодарили Веззела?

— Веззел очень скорбил по поводу того, что с ним произошло в последнее время, и нашел утешение своей скорби в изучении быта и нравов эльфов, а мы позволили ему обучаться нашему языку и не чиним ему никаких препятствий к этому.

— Что? И это и есть та награда, которой вы нас великодушно одарили?

— Посланец короля считает, что своими прекрасными дарами одарил вас сполна, и теперь мы можем считать дело оконченным.

— Знаете, что. Властью данной мне, отныне я нарекаю вас еще и посланцем заснеженного королевства Штормхолда. Идите и засуньте ваш сломанный лук и вашу великую гордость в вашу высокомерную задницу! Да будет так!

— Какой же властию ты наделен, чтобы наречь нас посланником Штормхолда?

— Я правая рука магистра магии воздуха всей школы Штормхолда Диамантиса Эльсинор и ученик великого Сольнира! — Cказал я, специально стараясь запутать эльфов.

— Сольнир?! Не тот ли это Сольнир, который известен тем, что... — Начал посланец, и я уже сильно пожалел, что сказал это имя — ...дружил с нашим королем?

Я не переставал удивляться многогранности личности Сольнира и его богатому жизненному опыту.

— Если ты являешься учеником Сольнира, легендарного мага, друга нашего короля, то тогда мы отнесемся к тебе дружелюбно, несмотря на все твои проступки. — Продолжал он.

Сольнир помогал мне постоянно, и даже после своей смерти он не перестал это делать.

— Я тоже считаю, что совершил большой проступок, что спас Вас. Знаете, кого Вы мне напоминаете? Кого-то очень высокомерного, хамоватого, и вообще я уже пожалел, что пришел на Ваш отвратительный прием. Мне с Вами не о чем разговаривать. — Сказал я и вышел из шатра.

Снаружи меня настиг Веззел и спросил:

— Что произошло, Эльсинор? Ты очень странно на них реагируешь.

— Честно тебе признаюсь, но первый официальный прием от лесного королевства меня не впечатлил.

— Ну ты пойми, что они даже домов не умеют толком строить, а все живут на деревьях с жуками, червяками, комарами и мухами!

— Как будто бы мы живем без жуков, червяков и мух?

— Я не к тому. Они живут в лесу, и им чужд любой этикет.

— Ой, Веззел, только надо оправдывать высокомерие!

— Да, у них есть один недостаток, но при этом многие из них классные ребята — возможно, они тебе даже понравятся.

— Что значит понравятся? Нам нужно идти, я не желаю тратить ни минуты своего времени на этих гадов.

— Постой, может все-таки останемся еще на денек? Тебе нужно вылечиться, а я изучу их удивительный мир еще лучше.

— Не понимаю, что ты нашел в этих высокомерных ольдероггах. Они — последние говнюки, которым тяжело признаться в том, что своими погаными жизнями они обязаны нам.

— Не знаю, мне они не кажутся плохими ребятами.

— Веззел, нас ждут в лагере Эфтимис, Урсари. Ты хотя бы помнишь об Урсари?

— Ничего страшного, подождут — у нас есть еще пять дней!

— Постой, может быть, тебе потому так нравится Урсари, что она такая же высокомерная, как и эти эльфы?

— Да нет, наверное... Просто я не вижу ничего плохого в том, что кто-то считает себя лучше остальных. По правде говоря, я сам считаю себя гораздо лучше остальных. Ну что, ты остаешься?

— А ты хочешь остаться здесь?

— Очень хочу, друг мой.

— Ну хорошо, но только один день и только ради тебя! И не забудь потом рассказать остальным, что я великодушный человек. И что Арарао — заботливый вождь. Хмм...

Затем из шатра вышло две эльфийки, они взяли нас за руки и повели в лес. Меня вела девушка со светлыми волосами, а Веззела — та, что была со мной ночью. Она снова не показывала, что мы знакомы, хотя иногда посматривала на меня. Едва мы чуть отошли, как та, что держала меня за руку, произнесла:

— Я Оайре, а это моя сестра Климентина. Мы очень благодарны вам за спасение. Знайте, что не все эльфы такие, как посланец короля, хотя благородство у нас в крови.

— Спасибо, очень приятно слышать. — Ответил я.

— А ты правда правая рука магистра магии воздуха всей школы Штормхолда Диамантиса Эльсинор? — Спрашивала Оайре.

— Совершенно верно. И это только часть моих заслуг. — Отвечал я.

Веззел посмотрел на меня, состроив свою знаменитую физиономию, но ничего не сказал.

— Мы с сестрой всегда были наслышаны о магах Штормхолда, но только теперь впервые увидели вас, и вы не обманули наши ожидания. — Продолжала Оайре.

— Я очень рад.

— А какой магией, Диамантиса Эльсинор, ты владеешь?

— Можешь звать меня просто Эльсинор, я так, слегка практикую магию воздуха.

— Ничего себе, слегка практикую! Наверное, ты лучший маг вашего королевства. Ты не мог бы показать какое-нибудь заклинание, известное в Штормхолде?

— Да, покажи, пожалуйста, свое знаменитое заклинание! — Вторил ей Веззел.

Задача была не из легких. Нужно было показать какое-нибудь непростое и эффектное заклинание, которое бы удивило эльфиек и доказало, что я являюсь тем, кем говорю. Я быстро оглянулся, представляя, что я могу сделать, увидел высокое дерево перед нами, Веззела, стоявшего к нему ближе всего, и сказал:

— Смотрите на то дерево, сейчас из него вылетит птица рух!

Все повернулись на дерево, а сам я при помощи телекинеза начал медленно стягивать с Веззела штаны. Когда из-под штанов показалась его волосатая задница, девушки заулыбались и начали переглядываться друг с другом.

— И сейчас, внимание, птица рух!

Но прежде, чем мы увидели птицу рух, Веззел сообразил в чем дело, быстро нацепил штаны и ударил меня ногой.

Остаток времени я шел молча, а Веззел беседовал с девушками о нравах и обычаях эльфов, которые, с его точки зрения, не такие варварские, как наши. Мы прогуливались с ними, держась за руки, и мне было невероятно хорошо. Мне нравилось молчать и поглядывать на Климентину. Эльфийки иногда улыбались, видимо, вспоминая задницу Веззела. Дойдя до лагеря, я пошел спать, а Веззел отправился допрашивать тех эльфов, с кем он до сих пор это еще не проделал.

Этой ночью все спали в большом шатре. Я смотрел на Климентину, а она иногда подглядывала на меня. Я мечтал заснуть, снова обнявшись с ней, но мечте моей не суждено было сбыться. Как и прошлой ночью, я попытался полезть в ее сторону — поворотом головы она показала, что не надо, поэтому я спал в одиночестве. Мне приснился очень странный сон. Будто бы я сражаюсь с магом, пускаю в него молнии и магические стрелы, ловко уворачиваюсь от его заклинаний — в общем, делаю все, что умею, но это не приносит никакого толка, поскольку маг, с которым я сражаюсь, повторяет все те же действия, что и я. Наши молнии сталкиваются друг с другом, он так же ловко уворачивается от моих стрел, как и я от его, но при этом он постоянно ставит мне магические ловушки, как будто зная, что я буду делать дальше. Моя нога попадает в магический капкан, я не могу двигаться и открываю глаза. Я просыпаюсь, понимая, что мои ноги занемели от долгого лежания и что на улице уже светлый день.

Я вышел из шатра и снова увидел ее. Она была еще красивей, чем вчера. Страшные синяки на ногах постепенно проходили, и я любовался ее бесконечно длинными и тонкими ногами. К ней возвращался здоровый, золотой цвет кожи. Так же, как и вчера, увидев меня, она обрадовалась, подошла ко мне и сказала:

— Ты так долго спал! Ты спал целую вечность. Не надо больше так спать! Ты всех пугаешь! — Даже на нашем грубом северном языке она говорила с каким-то ласковым южным акцентом и, видимо с непривычки, предпочитала короткие фразы длинным.

К несчастью, ко мне тут же подбежал Веззел и поспешил поделиться со мной очередным своим наблюдением:

— Представляешь, в языке эльфов есть две совершенно непонятные категории: к одной категории относятся мужчины, луна, арбалет со стрелами, а к другой категории относятся женщины, солнце и полынь. Правда, здорово?

— Боюсь, Веззел, что очень скоро эльфов будет пугать твоя настойчивость, и они не захотят с тобой иметь дел.

— Не понимаю, о чем ты. Эльфы — неплохие ребята. Я все время думал о той бойне — знаешь, как сильно они мне помогли? На самом деле я до сих пор еще сильно переживаю по поводу того, что убил этих людей. Я, наверное, теперь стал плохим человеком.

— Чтобы кого-то убить, не нужно быть плохим человеком — нужен сильный аргумент. И этот аргумент заключается в том, что наемники гораздо хуже, чем ты.

Мы снова вчетвером пошли гулять по лесу, и теперь меня за руку держала Климентина. Мне нравилось касаться ее руки и случайно дотрагиваться до ее тела. На этот раз уже Веззел шел молча, я рассказывал Климентине о Штормхолде, а она мне о стране эльфов. Ее длинные густые волосы были растрепаны. Один раз я даже попытался играючи ее обнять, но она так же играючи ускользнула от меня. Мы дошли до поля и остановились. Это означало, что дальше идти опасно. Веззел что-то говорил, а я смотрел то в поле, то в глаза Климентины. Она тоже иногда смотрела на меня, а иногда, видимо, смущаясь, отводила взгляд в поле. Мы просто стояли и смотрели друг на друга, иногда улыбаясь. Тогда я полюбил ее темные глаза, немножко подкрашенные синим. Пламенный взгляд и темное-темное море в ее глазах. Я смотрел в них не в силах ничего сказать. Мое сердце увеличилось вдвое, когда наши взгляды наконец застыли друг на друге. Тогда я решился спросить у нее:

— Почему ты меня не прогнала в ту ночь?

— Я не знаю. Ты был такой теплый, а мне было очень холодно. В нашей стране постоянно тепло, а вы из Штормхолда и, наверное, не знаете холода?

— Наверное, да. И снег для нас уже давно стал другом, а не врагом.

— Cнег — а что такое снег? — Спросила тогда она.

Долгое время до этого я отказывался верить в то, что существуют страны, где совершенно не знают снега. А теперь наконец я познакомился жительницей этой страны.

На обратном пути Оайре пыталась заговорить со мной:

— Как твоя рука, Эльсинор?

Климентина тут же ответила за меня:

— Я вылечила ее, дала ему отвар, и скоро все пройдет.

— И как ты себя чувствуешь? — Продолжала Оайре, но и тут Климентина не дала мне ответить:

— Ему уже гораздо лучше.

Климентина просто не давала Оайре заговорить со мной. Я не знал, что эльфы умеют ревновать. Я раньше думал, что они живут на деревьях и радуются цветочкам, травкам и солнышку, а теперь оказалось, что им не чужды никакие человеческие чувства.

Остаток дня я лежал в шатре, думая только о ней. Вечер спустился на наш лагерь, и было совсем темно. Вдруг она зашла в мой шатер. Ее волосы были убраны назад — мне вообще казалось, что они всегда разные. Она позвала меня посидеть с остальными эльфами, которые днем зализывали свои раны, а вечером любили собраться у костра и смотреть на огонь. Я вышел из шатра и сел вместе с остальными. То был звездный час Веззела, и он долго и неинтересно рассказывал остальным эльфам о том, какой разный бывает огонь. А я тайком глядел на Климентину: из-под ее черных, гладко уложенных волос торчали острые кончики эльфийских ушек. Я смотрел ей в глаза, и видел целую вселенную. Я все ждал, пока она возьмет меня за руку, но этого не случилось. Я больше не мог терпеть, и, первым взяв ее за руку, встал и позвал вместе со мной в лес. Она пошла со мной. Тайком мы выбрались из лагеря в лес и долго шли по нему.

— Знаешь, эльфы хотят, чтобы вы ушли. — Сказала она мне.

— Это из-за того, что я гуляю с тобой за руку?

— Нет, не из-за этого.

— А что тогда? Вам осточертела наша компания?

— Да нет же. По правде говоря, это все из-за Веззела — эльфы сходят от него с ума. Он же не дает никому прохода и постоянно всех допрашивает. Посланник короля думает, что мы заплатили слишком высокую цену за наше спасение.

— Да, мой друг неугомонен, но я не хочу уходить.

Тогда она улыбнулась.

— Почему ты улыбаешься?

— Не знаю, я просто хочу улыбаться, когда смотрю на тебя, и не могу ничего c этим поделать.

Я тоже улыбался, слушая это. Мы дошли до поля, и она сказала:

— Ты бы мог стать моим братом.

— Зачем мне быть твоим братом?

— Ты не понимаешь, у эльфов это означает, что между двумя созданиями...

Она, вероятно, хотела рассказать что-то об эльфийской традиции, но я не дал ей договорить и поцеловал ее. Она удивительно нежно поцеловала меня в ответ, а потом еще несколько раз. Я на всю жизнь запомню ее запах, запах цветочной свежести, заволакивающей при каждом поцелуе. Он словно засасывал меня, я весь дрожал, как девушка, и не знал, куда скрыться от наслаждения, приятное тепло даже пробежало по моим ногам. Оторвавшись от меня, она произнесла:

— С детства меня готовили к тому, что мужа мне выберет мой отец, и теперь я понимаю, что этого никогда не случится.

— Останься со мной сегодня ночью, мы сможем поспать, обнявшись.

— Нельзя, слишком опасно. Нам надо идти обратно — меня будут искать.

Мы вернулись домой и легли спать. Опять порознь. Между нами было несколько эльфов и Веззел. Увидев, что я пришел, Веззел обратился ко мне шепотом:

— Эльсинор, давай уедем отсюда, со мной больше никто не разговаривает. Они говорят, что я их достал.

— Конечно, ты их достал — ты бы достал любого своими бесконечными расспросами.

— Завтра с утра, пока никто не проснулся, мы уходим отсюда. Мне здесь больше делать нечего. В лагере нас ждут.

— Ну давай еще один день, Веззел, он мне очень нужен.

— Я хочу к Урсари.

— Веззел, пожалуйста, последний день. — Теперь уже я упрашивал Веззела остаться.

— Хорошо, но только ради тебя, и только если ты мне поможешь узнать что-нибудь нового о них.

Я всю ночь не мог заснуть, думая лишь о том, что целовался с эльфийкой. Полночи мне это не давало покоя. Помню, в детстве я мечтал о чем-то подобном, глядя на красивую картинку. Теперь же, поцеловавшись с ней, я не понимал, как это стало возможным. А может, они там в своей стране эльфов целуют всех направо-налево? Надо будет спросить у Веззела. В любом случае, лучше быть осторожным в своих желаниях — иногда они сбываются. И хотя ночью в шатре не было ничего видно, я знал, что она глядела на меня из темноты.

Весь следующий день мы делали вид, что между нами ничего не происходит. Не знаю, как ей, но мне это давалось невероятно тяжело. Третий день мы уже были вместе с эльфами, Веззел все изучал язык и быт их народа, а я искал возможности побыть с Климентиной. На этот раз она была в зеленом шелковом платье, и ее волосы собраны в пучок. Весь день я ловил ее запах среди всех остальных. Я на всю жизнь запомнил его: яркий, резкий, несколько вульгарный запах созревших цветов. И как только я чувствовал его, то тут же находил ее недалеко от меня. Сперва, конечно, ее длинные темные волосы, затем смешные уши под ними и странные круглые серьги в них, затем ее длинный нос, и только после этого все остальное. Я безумно радовался тому, что она рядом, но тут же грустил, понимая, что не могу обнять ее. В этот момент мне было безумно тяжело. Я просто не знал, что делать. Как тогда после смерти Сольнира, у меня опускались руки.

Когда наступил вечер, я подошел к ней, взял ее за руку, и мы отправились гулять к озеру. Она ничего не говорила, и я тоже не спешил заводить разговор, хотя многое хотел ей рассказать. Я обнимал ее, прогуливаясь с ней вдоль озера, и думал, что встретил девушку, о которой мечтал всю жизнь, и теперь я был готов отправиться с ней на край света.

— Вы сказали, что шли с посланием в Штормхолд. — Все-таки произнес я.

— Так и есть.

— Я могу пойти с вами. Я хочу пойти с тобой.

— От нашего отряда почти ничего не осталось, передвижение вперед будет опасно, поэтому мы возвращаемся домой.

— Правда? Мне будет очень жаль, если я никогда больше тебя не увижу.

— Мне тоже.

Мы сели на землю и смотрели на озеро.

— Я не хочу, чтобы ты уходила. Мне будет очень тяжело без тебя.

— Почему?

— Потому что я люблю тебя.

— Я тоже люблю тебя, дорогой мой.

— Я отдал все эти годы только для того, чтобы найти тебя!

— А я никогда не любила раньше, я поняла с тобой. Когда считала, что кого-то люблю, это было совсем не то. Я никогда не думала, что смогу полюбить так сильно.

— Правда? — Спросил я.

— Правда. Я ложусь спать, засыпаю, встаю, просыпаюсь — все с мыслями о тебе. — Говорила она слова, которые уже давно сидели во мне самом.

Затем я поцеловал ее. Мне казалось, что с ней все получается само собой, я стащил с нее платье, и Климентина осталась совершенно голой. Сперва она стеснительно прикрывала свою грудь ладонями, но, по правде сказать, ее грудь слегка вылезала из них и от этого смотрелась еще привлекательнее. Я восхищался ее телом. Ее узкими плечами, тонкими руками. И безумно радовался тому, что происходит между нами. Наверное, я глупо улыбался в тот момент, и она засмеялась. Последнее, что я помню, было то, как она обвивала меня своими ногами. В конце концов у меня было чувство, что она использовала меня. И это было так приятно. Если бы мне предложили оказаться с ней в постели еще раз и потребовали мою жизнь взамен, то я бы, наверное, согласился. Она стонала очень громко, боюсь, что завтра ей будет стыдно показываться перед остальными эльфами. А затем мы лежали на земле, и мне нравилось видеть ее голой, гладить ее длинное худое тело, держать ладонью ее грудь.

— Я давно хотела сказать тебе кое-что. — Обратилась она ко мне.

— Я тоже тебя люблю, дорогая. — Сказал я, думая, что знаю, о чем она собирается сказать.

— Постой, послушай меня. Мы везли секретное послание для вашего короля, но неделю назад на наш отряд напали наемники. Кого-то из нас убили, а остальных захватили в плен.

— Несколько дней назад я видел труп эльфа в реке.

— Да, это был один из нас, мы как раз были совсем недалеко от вашего лагеря — тогда на нас и напали.

— Я сожалею, что это произошло из-за нас.

— Ты не виноват в этом — тебе не за чем сожалеть. Все неспокойно в твоем королевстве. Любимый, ты должен сейчас же вернуться назад, или иначе начнется война, и многие погибнут. В Низине уже готовят к отправке на Штормхолд первые полчища гноллей. О чем вы вообще думали, когда решили напасть на чужую страну в период ее наивысшего расцвета? В Штормхолде у власти находятся не те люди, и заговор, который зрел долгие годы, очень скоро должен воплотиться. Мы посланники нашего короля, и нас отправили предупредить Вас об этом и заставить прекратить эту безумную охоту.

Я верил ей, но не думал о том, что она говорила. Мне нравилось лежать у нее в ногах, гладить их, гладить ее живот и грудь.

— Охота поддержит нашу обороноспособность, да и в конце концов, нам за это неплохо платят. — Сказал я, совершенно не думая о том, что говорю.

— Деньги затмили вам разум, каждый из вас думает, что вернется обратно богачом. Кто-то очень хорошо знает, на что нужно давить, чтобы лишить вас разума. Одумайся, дорогой, охота на горгон означает войну с целым царством. Когда это для того, чтобы поддержать обороноспособность, нужно было объявлять войну?

— Сольнир говорил то же самое, но ему никто не поверил.

— Я говорю, что между Штормхолдом и королевством Низины начнется война. И эта война лишь создаст благоприятные условия для атаки для полчищ нежити, или цитадели, или кого-нибудь еще. Никто не знает, как выглядит истинный враг. Бывает и такое, что под маской добродетели кроется настоящее зло. И, по всей видимости, все это было придумано кем-то в самом Штормхолде. Ты думаешь, кто отправил за нами этот отряд наемников?

— Вот не надо этого. Я как-то не верю во все эти заговоры, и что-то похожее недавно слышал. Да и потом у нас есть титаны, а с ними не страшно ни одно вонючее болото.

— Скажи мне, любовь моя, ты хотя бы пробовал есть мясо горгон? Ты думаешь, почему вы их только переправляете домой, а не потребляете сами?

— То есть ты хочешь сказать, что оно плохое?

— Я хочу сказать, что если вы будете кормить им титанов, то скоро лишитесь вашей последней защиты. Мясо горгоны такое же ядовитое, как и их дыхание.

— Ты точно это знаешь? Ты пробовала есть мясо горгоны? Что-то я не слышал об этом.

— У нас об этом известно всем.

— Неужели маги Штормхолда не знают этого? В нашей библиотеке столько книг, что в них есть все на свете. Там точно есть все о типах мяса.

— В них есть все, кроме самого важного, а в Низине уже собирают информацию о вас, посылая своих разведчиков. Ты можешь не замечать этого, но мы, эльфы, дети природы, это чувствуем.

— Недавно я случайно заметил чей-то синий хвост рядом с нашим двором.

— Это был Василиск. Его явно послали к вам. Обрати внимание, может, ты увидишь, как сама здешняя природа следит за вами. К сожалению, ты не знаешь, что это такое, и не можешь почувствовать природу, но поверь мне, милый, природа умеет говорить с нами, следит за нами, реагирует на нас, и, если ты живешь с ней в гармонии, она будет с тобой разговаривать, посылая сигналы, а тебе лишь нужно научиться их правильно читать.

Я внимательно слушал ее, а сам глядел только на ее ноги. Ее бедра буквально помещались в моей ладони.

— Я слышала, что Ваши маги не думают ни о чем, кроме магии. Поэтому достигли в ней совершенства. А про обычную жизнь не знаю ничего и стараются не жить ей, а пытаются ее изучить.

— Это уж точно. Но я не поверю, что никто не знает о мясе горгон. Как только маги собираются что-то сделать, они поднимают все книги, что есть в библиотеке, где есть хоть какое-то описание грядущего.

— Может, кто изменил содержание книг в библиотеке? Да и потом, сразу никто не умрет, но если питаться мясом горгоны и только им хотя бы неделю, то появятся первые жертвы. Ваши гиганты будут медленно травиться им и умирать один за одним, в то время как охота будет затягиваться все дольше и дольше, и вот уже скоро полчища гноллов, ящериц и змей просто уничтожат всех ваших магов, и в городе не останется никого, кто бы смог защитить его жителей. Не забывай, что вы находитесь на территории низины, а для них это большое преимущество в бою.

— Все равно никто не сможет так просто захватить Штормхолд. У нас есть крепость. — Не без гордости сказал я.

— Конечно, война вряд ли сразу же сотрет Штормхолд в порошок, но то, что она ослабит оба государства, — это несомненно. И это может быть на руку кому-то третьему.

— С чего ты это взяла?

— В этом мире происходит что-то ужасное. Разворачивается коварный замысел объединить этот мир под одним флагом. У этого замысла есть конкретные авторы, а их флаг — флаг смерти, украшенный символикой добра.

— Откуда ты знаешь все это?

— Эльсинор, ты даже не догадываешься, кто я и кто мы такие. Но это уже не важно. Важно, что от нашего отряда почти ничего не осталось. Ты думаешь, кто отправил за нами наемников? Может быть, это был кто-то в Штормхолде.

— Не знаю, дорогая, давай продолжим этот диалог завтра. Я очень устал и плохо соображаю — пойдем спать.

— Хорошо, но обещай, что отнесешься к моим словам серьезно.

— Обещаю. Ты будешь сегодня спать вместе со мной?

— Я хочу, чтобы ты всегда был со мной. И никогда тебя не отпущу, даже когда сплю.

— А ты не стесняешься того, что я не эльф? Наверняка твои сородичи не одобрят этого.

— Я не только не стесняюсь, что ты не эльф, но и горжусь тем, какой ты есть. Мне нравится, что ты маг. Мой любимый волшебник. И мне не важно, одобрят это остальные или нет. Я люблю тебя гораздо сильнее.

Мы вернулись в лагерь эльфов поздно ночь и легли вместе, обнявшись. Я гладил ее волосы, а ее грудь прекрасно помещалась в мою ладонь. Так мы и заснули. Перед тем как закрыть глаза я сказал ей:

— Я буду очень скучать по тебе, если нас разлучат.

— Я тоже. Всегда скучаешь по тому, кто так близок к тебе душой. Приезжай к нам, дорогой, я буду ждать тебя.

— Я слышал, что женщины не умеют ждать.

— Женщины не умеют, а я умею. Я буду ждать тебя, любовь моя. И мне не важно, сколько. Год или два или пять — мне не принципиально. Если я буду знать, что ты можешь прийти, то я буду ждать.

— Хорошо, я приeду.

— Точно приедешь?

— Точно.

— Тогда я жду тебя. Только давай мне знать, что ты ищешь меня. Любовь — это огонек свечи в подсвечнике. Если ты перекроешь к нему доступ воздуха, то он погаснет. Не сразу, но погаснет.

— Другое дело, если этот огонек волшебный. — Сказал я — Он не погаснет никогда. А нашу встречу иначе, как волшебной, назвать нельзя.

В ту ночь бессонница оставила меня насовсем и больше не приходила. С тех пор она никогда не мучила меня, и я спал спокойно, зная, что где-то находится меня любовь. На следующий день я спал до полудня и ни за что не хотел просыпаться. А проснувшись, я понял, что в тот момент я любил весь свет. Веззела, Жавизера, Эфтимиса, Урсари, Зуумара, несчастного Сольнира, Балтазара, каждого полуживого эльфа в их отряде, каждого скупого гремлина, всех каменных големов на нашей фабрике, даже Пантусара, cебя наконец, но больше всего я любил ее, мою любимую, единственную Климентину. Единственным, кого я не любил, был Верховный маг — обойдется.

Я так и не понял, когда влюбился в нее по уши, но теперь было тяжело представить свою жизнь без нее. Она — первая и последняя девушка, которой я был готов отдать себя полностью. У меня даже проявились качества, которые я уже забыл, как называются. Что-то связанное с благородством. При этом я был абсолютно спокоен.

Я хотел уговорить Веззела провести еще один день в лагере эльфов, но, открыв глаза, я понял, что уже давно сплю один. Один в пустом лагере. Выяснилось, что еще ночью весь их лагерь куда-то исчез. И моя любовь ушла вместе с ними. Это значило, что она оставила меня. Я вышел из пустого шатра, не веря в то, что произошло. Ветер обнимал меня своим холодом и подсказывал, что нужно идти в путь. Через полчаса пришел Веззел и сказал:

— Все эльфы ушли. И нам тоже пора.

Обидно, когда просыпаешься, и понимаешь, что все уже куда-то ушли. Вдвойне обидно, когда понимаешь, что тебя покинула любимая. Несмотря на мою грусть, я был безмерно рад всему, что произошло между мной и Климентиной. Я думал обо всем этом, когда мы с Веззелом возвращались домой. По пути Веззел обратился ко мне:

— Знаешь, я прогуливался вчера вечером с эльфами по лесу, и слышал женские стоны и чьи-то радостные мужские крики.

— Да, это был я. — Не без гордости сказал я.

— Не, это ерунда! Ребята рассказывали, что эльфийки годами не дают. Даже после свадьбы.

— Ну, видимо, мне попалась та единственная, что дает!

— Да не, ты врешь, ты просто хочешь, чтобы тебе все завидовали.

— Не хочешь — не верь. Послушай, Веззел, я должен кое-что тебе рассказать.

— Говори, время у тебя есть.

Я пересказал ему вчерашний свой диалог с Климентиной, и Веззел, вроде как, наконец мне поверил.

— Как же прав оказался Сольнир! Он с самого начала говорил, что этот засранец что-то замышляет. Твой учитель — настоящая легенда. — Воскликнул Веззел.

— Да, и теперь я собираюсь возвращаться в Штормхолд и попытаюсь уговорить остальных магов пойти вместе со мной — наверняка среди них тоже есть недовольные Верховным магом.

— Неужели ты думаешь, что кто-то из них поверит тебе? Не забывай, ты не Верховный маг, а всего лишь волшебник с первым магическим чином. К тому же они все получают неплохое жалование, и никто не сможет их убедить от него отказаться.

— В свою защиту я могу сказать лишь то, что буквально на днях переспал с эльфийкой, но ведь это не сделает остальные мои слова весомее?

— К сожалению, не сделает. Я бы даже не стал это никому рассказывать, поскольку это может навести на тебя подозрения. Агенты Верховного мага повсюду, лучше просто исчезни бесшумно.

— Тогда пойдем со мной, Веззел, мы столько пережили вместе, и я знаю что ты прекрасный друг и на тебя можно положится.

— Извини, Эльсинор, но я уже сделал с тобой достаточно и дальше с тобой не пойду. Во-первых, Урсари теперь со мной, и я собираюсь пользоваться каждой минутой, чтобы быть с ней.

— Я понимаю тебя, это важная причина. А что во-вторых? — Искренне сказал я ему.

— А во-вторых, родители выгонят меня из дома, если я не заработаю денег и не накуплю на них книг.

Дорога обратно заняла два дня. Уже подходя к озерному лагерю после спасения эльфов, Веззел сказал:

— Я все еще не могу поверить в то, что она решила с тобой переспать.

— Я тоже, друг мой.

— Интересно, почему она это сделала? Неужели ты такой красивый?

— Да нет, просто у меня прекрасный инструмент и семени сколько угодно.

— Весомый аргумент. Достаточно сильный, чтобы переспать с тобой.

— Только не рассказывай об этом никому, хорошо?

— Хорошо!

Мы вернулись в озерное поселение поздно ночью. Почти все уже спали, и только члены нашего отряда все еще сидели в таверне с мрачными лицами, очевидно, поминая наши души. Как только мы вошли, они посмотрели на нас.

— Ну слава те, священный Грааль! — Воскликнул Жавизер издалека.

Урсари первая подошла к нам и сказала Веззелу.

— Ты где был так долго? Я думала, что вы уже погибли!

— Ты не поверишь, дорогая, я сам удивлен, что мы до сих пор живы.

— Что это значит? Где вас носило все это время? Я вся испереживалась, думала, что-то случилось, как тогда с Эдвардом.

— Дорогая, мы воевали.

— А почему ты называешь меня дорогая?

— Ну, если тебе не нравится, то не буду.

— А почему ты решил, что мне это не нравится?

C тех пор я никогда не видел Веззела и Урсари отдельно друг от друга. А на следующий день благодаря Веззелу весь лагерь знал о том, что я переспал с эльфийкой, которую спас из плена. Все маги в озерном лагере смотрели на меня тогда, как на небожителя.

Глава 13. Лепрекон

Оказалось, что за время нашего отсутствия в лагере произошел небольшой пожар, и все книги Веззела сгорели. Сам он был вне себя от ярости, заперся в комнате и грешил на Жавизера:

— Этот толстый пень специально сжег все книги, потому что я умнее его! Он лишь порождает низменные потребности, и хочет, чтобы все были такие же, как он!

Мы боялись разговаривать с ним и даже приблизиться к нему, поскольку знали, что в гневе он способен убить много человек. И только Урсари все время находилась с ним рядом и всячески пыталась его утешить.

Я решил рискнуть и сделать то, что мне посоветовала Клементина — отправиться в Штормхолд. Я действительно рисковал: eсли я брошу наш отряд и отправлюсь в Штормхолд сейчас же, то, самое меньшее, это точно лишусь всех денег, что заработал за время охоты, да и, к тому же, может случиться невесть что. А если я не отправлюсь, то тоже неизвестно, что будет, но при этом я не обязательно лишусь всех денег. Мне предстояло одному добраться до заснеженного Штормхолда, и мой путь будет охвачен холодами и метелями. А может быть, мне это все померещилось? И выбора нет никакого? А может, я вообще не маг, а сопля, и мне нужно закрыться от всего остального и не представлять себе непонятно что?

По завету Веззела, я не стал уговаривать остальных членов нашей группы последовать за мной: рассчитывать на то, что мне кто-то поможет, было глупо. И я просто собрал свои вещи, и объявил о своем решении покинуть отряд в связи с крайней необходимость. Я покидал наш лагерь утром, и вся группа вышла проводить меня. Старшие члены отряда уже успели стать для меня друзьями, и мне было тоскливо с ними расставаться.

— Я этого не одобряю, но ничего с этим поделать не могу. Ты теперь герой, и черт знает, что у тебя на уме. — Сказал мне Эфтимис. — Только знай, ты очень сильно рискуешь — хотя этим тебя уже не удивить, не так ли?

— Так и не так! — Сказал я загадочную фразу, смысла которой не знал сам.

Жавизер вежливо предложил мне своего коня:

— Можешь взять мою кобылу, мне ее все равно не дали — сказали, что она подохнет подо мной.

— Спасибо, Жавизер. Мне тоже не хочется вас покидать.

— Жаль, что ты уходишь. — Вздохнул он напоследок.

В конце концов коня мне одолжил Эфтимис, сказав следующее:

— Береги его, и не гони слишком быстро.

— Спасибо, Эфтимис,

— Ну, удачи, Эльсинор, надеюсь, мы с тобой еще встретимся.

Поначалу я гнал, что есть мочи, не останавливался ни на минуту, но потом берег коня и делал по три и четыре перерыва в день. Я долго скакал по берегу Туманной реки, не оглядываясь ни на дикие травы, ни на растенья, цветущие в этих землях. Я возвращался с чувством спокойного счастья. Поудобнее, насколько это возможно, устроился в седле и не думал ни о чем, иногда засыпая на ходу. Первые два дня были еще более или менее ничего. Хотя особого смысла в них я не видел. Но потом началась жуткая тоска. В первую очередь, по Климентине. Наша с ней встреча длилась всего три дня, но каждая минута отложилась в моей памяти на всю жизнь, изменила ее и теперь была немыслима без любимой.

Я помню, что всюду меня сопровождали какие-то природные звуки, которые я даже не пытался различать. Уже когда я миновал Приозерье, и вышел на прямую дорогу до Штормхолда, ехать стало по-настоящему тяжело. Изредка была метель. Иногда было светло и ярко, и почти всегда было холодно. Я скакал по тропе, которую еще недавно оставил наш отряд, и лишь вдалеке в тумане слабо светило солнце, которое почти всегда было красным. Чем ближе я подъезжал к Штормхолду, тем меньше животных и растений было рядом. Потом пошли голые снежные равнины без единой живой души на них. Я ехал уже не первый день, и мне очень хотелось поговорить. Но самое ужасное, что все эти ночи я засыпал без нее. Без ее тонких рук и нежной кожи.

Мне было очень тяжело, а моему коню еще тяжелее, и с каждым днем нам двоим становилось все хуже, хотя я закутался сам, оставив наружу лишь нос, и обернул коня в шерстяное одеяло, так что он был похож на настоящего рыцарского коня. У меня очень сильно мерзли колени, было больновато сидеть, и безумно болела промежность. А из-за неистового ветра я с трудом держался в седле. Ветер всегда шумел в равнине, ехать по которой оставалось еще больше недели. Ночью я закутывался в шубу, засыпал себя снегом и так и спал, просыпаясь каждый час, затем чтобы проверить, жив еще мой конь или нет. Вскоре я забросил это дело, поскольку понял, что даже если я обнаружу, что конь мертв, то от этого ровным счетом ничего не изменится.

И когда до Штомхолда оставалось меньше недели пути, я проснулся, услышав рядом с собой следующую фразу:

— Вот понаставили своих кобыл и не дают никому проходу! Eсли я еще раз увижу кобылу на дороге, то, будьте покорны, плюну в нее обязательно.

Поначалу я не поверил своим ушам, и был уверен, что мне это померещилось, но затем открыл глаза, резко приподнялся и увидел, как мимо меня проходит маленький, рыжий, козлобородый лепрекон в легком зеленом костюме, с небольшой тростью и большим чемоданом в руке, а то, что я недавно услышал, были его слова.

Уже неделю больше всего на свете мне хотелось с кем-нибудь поговорить, и то, что на пути мне встретилось хотя бы одно живое существо, я посчитал настоящим подарком судьбы. В детстве я слышал про странствующих лfов — торговцев барахлом. Я уважаю труд торговца, поскольку большую часть жизни провел на рынке, и достиг совершенства в умении продавать яблоки, а Лепреконы считались самыми великими торговцами среди всех остальных. Лепрекон прошел мимо меня в неизвестном направлении: ни в Штормхолд, ни из него, ни даже в сторону Приозерья или Низины.

— Милейший. — Сказал я вслед уходящему лепрекону.

Лепрекон не отзывался.

— Постойте, милейший! — Еще громче говорил я.

Лепрекон по-прежнему не отзывался.

Тогда я рассердился, подбежал к нему, встал перед ним и сказал:

— Здравствуйте!

Лепрекон взглянул на меня и наконец открыл рот:

— Я разговариваю лишь с теми, кто способен перейти грань. Не занимайте мое время. — И отправился дальше.

Я снова загородил ему дорогу.

— Постойте, я не видел ни одной живой души, кроме меня и моего коня, уже очень долго. Да и по правде говоря, мой конь находится сейчас в таком состоянии, что живая душа — это для него большой комплимент! — Сказал я, уже сильно рассердившись на лепрекона, который явно давал мне понять, что ему со мной неинтересно.

Лепрекон сочувственно, словно блаженный, взглянул на меня и пошел дальше.

— Постойте, если Вы так беспардонно относитесь ко мне, а по правилу этикета вы обязаны поделиться c путником всем необходимым, то я имею полное право просто пнуть Вас.

— Ага! Ну наконец-то! Вы только что перешли за грань и достойны того, чтобы я с Вами побеседовал!

— Перейти за грань? Что это значит?

— Вы не знаете, что значит перейти за грань? А я подумал, что Вы знаете, о чем я говорю. Да Вы только что преуспели в этом в полной мере!

— Я преуспел!?

— Да-да! Еще как! Вы только что были готовы применить силу против существа слабее Вас в несколько раз — разве это не называется перступить черту?

— Скорее всего, Вы правы, — согласился я, — хотя у меня есть вопросы.

Лепреконы считались лучшими торговцами в мире, и о них были наслышаны даже на нашем рынке. У этого лепрекона была противная козлиная борода, большая зеленая шляпа, вечно улыбающаяся физиономия и длинные костлявые руки. В целом он был очень приветлив, но что-то отталкивало от него. Для лепреконов был один царь и Бог, она святыня, один сакральный принцип, один кодекс чести и достоинства. И всем этим служили деньги.

— Раз уж судьба свела нас друг с другом, то позвольте мне поделиться с Вами тем немногим, что есть у меня.

Не дав мне опомниться, он разложил на снегу свой чемодан, и принялся показывать, что у него было с собой. Его чемодан оказался безразмерным. Из него торчали: неработающие часы, фрагмент древней гипсовой статуи, несколько подков, множество разнообразных склянок с жидкостью и травами, черепаший панцирь, игральные карты, странный шар, небольшой, красный шарик, расколотый надвое магический посох стихии земли, давно запылившийся свиток, яблоки, пустые бутылки, шкатулка с поддельными драгоценностями, здоровенное яйцо и еще много всякой всячины. И даже тушка горгоны нашла свое место в нем и покоилась рядом со своим черепом.

— Что это такое? — Спросил я, указав на содержимое чемодана.

— О, это чемоданчик лепрекона — странствующего торговца и Вашего покорного слуги — он волшебен, а от того бесценен, поэтому могу продать его Вам со всем содержимым всего за триста пятьдесят золотых монет.

— Нет, Вы не поняли. Я спрашиваю, что это за барахло, а вовсе не то, сколько это барахло стоит.

— Это, как Вы выражаетесь, барахло стоит триста золотых — и мой волшебный чемоданчик достанется Вам даром. А? Как Вам? Гораздо дешевле, чем Вам предлагали ранее.

— Послушайте, у нас с Вами выходит не диалог, а монолог. Я сам торговец и понимаю, к чему Вы клоните, но давайте же уважать друг друга и избегать такой ситуации, о которой у нас в Штормхолде говорят: 'Вопрос с востока, а ответ с запада!'.

— Да-да, знаю я таких, как вы. Маги-магия, книги-мантия, а приходят на рынок и говорят, что они торговцы. Ну, хорошо. Тебе, как другу, я готов сбавить цену до двухсот девяноста золотых, но только если ты посмотришь на это! — Сказал Лепрекон и достал из своей огромной сумки непонятный мохнатый шар, вызывавший отвращение, и протянул его мне.

— Что это? — Спросил я, отказываясь брать его в руки.

— О! Это вещь профессионалов! Тот, кто не знает, зачем она нужна, никогда не поймет ее истинной стоимости. Это — просто отличный предмет — творческий, интеллектуальный, со множеством решений.

— И как это называется?

— Это называется замечательное предложение. Но, чтобы удовлетворить ваше любопытство, я скажу, как это называется. Вуфлер!

— Что?

— Вуфлер?

— Что? — повторил я.

— Вуфлер!

— Что же это такое, Ваш Вуфлер?

— Это совершенно шикарный, чинноблагородный, весь такой аристократический артефакт. К сожалению, он сейчас сломан, и поэтому я готов уступить Вам его буквально за три золотые монетки.

— Вы понимаете, что пытаетесь заставить меня купить вещь, которая не только мне не нужна, непонятна, но еще и сломана?

— Я вижу, что Вы не смогли полностью оценить Вуфлер, о котором мечтают очень многие. Поэтому я предложу вам кое-что не хуже, чем Вуфлер, который я уступил бы Вам всего за два золотых.

— Что же это?

— Обратите внимание — яйцо дракона!

— Послушайте, Вы еще долго будете пичкать в меня барахлом?

— Я не собираюсь в Вас ничем пичкать, позвольте. Как Вы могли подумать, что моей целью является напичкать Вас барахлом?

— Как Вы могли подумать, что я мог такое о Вас подумать? Я имею в виду, долго Вы еще собираетесь продавать мне мусор?

— Я не продаю Вам мусор, как Вы выражаетесь, а всего лишь уступаю Вам свои товары. И, позвольте заметить, готов отдать великое яйцо дракона практически за бесценок.

— Сколько же стоит эта чудесная вещь?

— Яйцо дракона стоит не два золотых — это все, что я могу Вам сказать. Но это знать не обязательно. А что надо знать самое главное, когда у Вас есть яйцо дракона?

— Что?

— Правильно! То, что вылупилось из яйца, будет считать своим родителем первое, что увидит при рождении.

— Мне не нужно яйцо дракона!

— Но почему-же? Вам не нужно вынашивать малыша — за вас это сделала дракониха и сама природа. Представляете, насколько вам приходится легче, чем маме дракона? — Лепрекон вытянулся, изобразив на лице блаженную улыбку и, по-дружески советуя, кивал головой.

— Спасибо, не надо мне такой чести — быть мамой дракона.

Постучав по яйцу, лепрекон сказал:

— А ему совсем недолго осталось. — И положил яйцо обратно.

Дальше было еще хуже. Лепикон никак не собирался прекращать 'уступать' мне барахло и сказал:

— Прошу прощения за то, что украл Ваше время, предлагая Вам такие ничтожные товары, но вот эта вещь доставит Вам истинное наслаждение.

Из своего бездонного чемодана он достал небольшую лютню, которая помещалась в нем непонятно каким образом. Лютня была нужна мне, как белому единорогу шелковые трусы, да и в целом этот разговор уже давно прекратил мне нравится, поэтому я попытался отвести его как можно дальше от лютни и вообще от торговли.

— Туда ли я еду? — Спросил я его.

— Тудее некуда. — Ответил козлобородый весельчак, и достал из своей сумки череп горгоны. — Не подумайте об этом предмете просто, зачастую суть гораздо глубже того, что видно на поверхности. То же самое и в случае с этим черепом.

— Да, это достойный соперник. — Подумал я и решил, что если я сделаю вид, что мне интересна другая вещь, то он отстанет от меня с предыдущей.

— А это что такое? — Спросил я, указав на склянку с травой.

— Я знал, что Вы спросите меня об этом. Но раз уж Вы так сильно заинтересовались, то не буду Вас дразнить. — Сказал лепрекон и замолчал.

— Может, Вы все-таки скажете, что это? — Спросил я спустя какое-то время.

— Табак с ароматом тараканьего говна. Как известно, он источает благоговейное естеcтво, а главное — натуральный продукт без никаких примесей!

— Сразу же нет!

— Но почему же?

— Дело даже не в том, что меня сильно смущает тот факт, что это тараканье дерьмо. А в том, что я не курю.

— Конечно, Вы не хотите курить, Вы ведь не покушали перед этим. Прошу обратить внимание — мясо горгоны. Маги и гремлины Штормхолда потеряли рассудок и отправились на охоту, лишь бы полакомится знаменитым мяском болотной коровы. — Лепрекон умел разворачивать в свою пользу любые факты, даже те, от которых я никогда не ожидал, что они будут работать против меня.

— Не нужно мне чье-то дерьмо, и мясо горгоны мне тоже не нужно.

— То есть Вы считаете, что этот мой конкретный товар — дерьмо?

— Но я не говорил этого! Хотя, соглашусь с вами, этот товар — дерьмо.

— Хорошо, да, я соглашусь с этим, но тогда я не буду Вам показывать свиток портала в город. — Вдруг Вы опять приметесь сгоряча оскорблять меня в лице моего товара.

— Ну наконец-то, хотя бы одна стоящая вещь. — Подумал я, услышав фразу 'портал в город'. — Вы имеете в виду этот запылившийся клочок бумаги?

— Нет, я имею в виду свой лучший товар, который поистине является лучшим из всех, что у меня есть, и стоит тридцать золотых.

— Что? Тридцать золотых? Да Вы с ума сошли! Тридцать золотых за мешок пыли? Пффф!

— Вы можете меня не обманывать, но я думаю, что все, что Вам нужно — это свиток портала в город.

— С чего Вы вообще взяли, что мне это нужно? Да, я маг, но я специализируюсь только на магии воздуха.

— Это не важно, великому магу подобает изучить заклинания всех школ магии.

— Дело не в этом, а в том, что я просто не в ладах с магией земли, а портал в город — весьма могущественное заклинание, доступное только великим магам этой стихии.

— Нет-нет-нет-нет! Совершенно не так!

— Но как это возможно?

— О, даже не беспокойтесь насчет этого. Мой свиток способен прочитать любой, даже ребенок — в этом смысл магического свитка, который позволяет кому годно использовать любое заклинание, но всего один раз. Чтобы использовать свиток, нужно только лишь уметь читать магические заклинания. Не думаю, что у мага Штормхолда могут быть проблемы с прочтением заклинаний.

— Уж наверное. — Не без гордости сказал я.

— Разница только в том, что если его будете читать Вы, а не мастер магии земли, то он отнесет вас в ближайший город, а не в любой по Вашему выбору. Поэтому я бы посоветовал Вам пройти еще денек в сторону Штормхолда и там уже использовать этот свиток, чтобы попасть в Штормхолд наверняка.

— Что-то мало верится. И к тому же, у меня нет тридцати золотых.

— Да, я вижу, что у Вас, как и у всякого специалиста в магии воздуха, ветер только в карманах! — Сказал лепрекон и сам же засмеялся, а мне стало очень неприятно, и я уже искренне ненавидел его за эту шутку. — Но Вам очень повезло, и я дарю Вам уникальную возможность заполучить этот свиток бесплатно. Для этого достаточно отгадать загадку. У него нет начала, но зато есть конец, и середина стянута сотней тысяч колец.

— Что же это может быть? — Сказал я и всерьез задумался: передо мной замаячила возможность оказатся в Штормхолде уже завтра и совершенно бесплатно.

Лепрекон все подливал масла в огонь:

— Помни, ты можешь получить этот свиток совершенно бесплатно, если отгадаешь мою загадку. Ключевое слово в этой загадке — кольца.

— Ну хорошо. — Сказал я. — Во-первых, ответом на эту загадку может быть обыкновенная связка колец, если их поставить друг на друга и замкнуть в кольцо, к примеру. Во-вторых, это может быть человеческий род, который непонятно, когда начался, и может закончится в любую минуту, а кольца при этом символизируют брачные узы, при помощи которых он продолжается. И если Вам не нравится ни одна из этих версий, то расскажу заодно, что слышал я давным-давно про дивных животных, обитающих в долине элементалей. Они не боятся огня, а спереди и сзади их тела — голова. Я надеюсь, какая-то из этих версий правильна?

— Нет-нет, друг мой. Это не то, не другое и не третье. У этой загадки нет решения, поскольку я ее только что придумал. Но ты не сказал этого, поэтому для тебя остается полная стоимость свитка.

— А что случится, если я просто Вас изобью и заберу этот свиток себе? — Справедливо заметил я.

— Это решение еще хуже, и Вас будут судить за него.

— Вы думаете, что судья не встанет на сторону усталого путника, которого пытается обмануть лепрекон, который не уважает правила игры в загадки? Тогда давайте с Вами вместе представим, что мы в суде. — Начал я гнуть свою линию.

— Виновен! — Cразу же заорал лепрекон. — Но если Вы так хотите его заполучить, то я готов уступить Вам свиток портала в город всего за пятнадцать золотых. И это мое последнее слово. При этом я дам Вам волшебных яблок для Вашего коня, а то он уже совсем плохо выглядит и, наверняка, сдохнет, оголодав.

Последней каплей было то, что я представил, как иду в метель холодный и злой, а мой конь лежит за мною мертвый. И я согласился взять том порталов в город за 15 золотых.

— Как удачно! — Думал я, когда забирал у лепрекона том порталов и волшебные яблоки в придачу и отдавал ему деньги.

— Ну, сделка сделана? Пожелаем друг другу счастливого пути? — Сказал я, пытаясь создать хорошее впечатление от нашего разговора.

— Так что? Вы будете покупать мой чемодан? Мы с Вами договаривались на двести девяносто золотых! — Ответил он.

— Ни в коем случае! — Сказал я, и козлобородый весельчак тут же надел шляпу, отвернулся от меня, побрел дальше, а потом и вовсе исчез.

Остаток дня я шел с новыми силами. Меня согревала мысль, что скоро я воспользуюсь порталом, и вмиг окажусь в городе. Счастливый, я быстро заснул, представляя, что скоро вернусь домой и, по меньшей мере, увижу своих друзей. И когда случилась такая метель, что передо мной не было видно и на половину локтя, я решил, что пора воспользоваться томом порталов в город.

На следующий день с самого утра бушевала метель. Несмотря на это, я пытался пройти еще немножко, чтобы после прочтения свитка наверняка оказаться в Штормхолде, а не где либо еще. Однако мой конь отказывался идти, и я решил просто переждать метель, а заодно наладить отношения с конем, который отказывался меня слушать, и дал ему яблочко, подаренное лепреконом. Потом начали происходить странные вещи. Сперва умер мой конь: несчастное животное укусило яблоко только раз, замерло на месте, упало на землю и тут же окочурилось. Я посмотрел на яблоко: в нем ползали какие-то черные черви. Через минуту они уже пожирали голову коня изнутри и подбирались к туловищу. Я не сильно расстроился потери транспорта, поскольку планировал воспользоваться томом порталов. Смерть моего коня лишь заставила меня спешно выкинуть все яблоки, что пихнул мне лепрекон, и достать из тома свиток.

Я приготовился к телепортации. Обвесил себя всеми причиндалами, чтобы ненароком ничего не потерять, раскрыл свиток, для пущей силы достал посох и прочитал заклинание. Слова, что были написаны на свитке, стерлись сами собой, раздался противный звук, и ничего не произошло.

А затем cлучилось как раз то, чего я недавно так боялся. Я шел в метель, холодный и злой, и мой конь лежал за мной мертвее мертвого. Я был так ослеплен этим проклятым свитком, что совершенно забыл спросить, почему лепрекон им не воспользовался сам. Наверное, он понял, что я действительно заинтересовался товаром, если не стал его проверять, и продал его мне аж за пятнадцать золотых. Но чаще всего в моей голове всплывало лишь одно: 'Неужели какой-то бородатый козел сумел облапошить меня? Меня! Потомственного торговца с рынка Штормхолда!'

Домой я добрался через четыре дня. За это время я чуть не помер от голода, а пустой том портала в город пошел на растопку костра. Когда я подходил к Штормхолду, то впервые заметил, как красиво выглядит снег, лежащий на ветках замерзших деревьев, который на закате окрашивается в красный и похож на гроздья ягод. А когда я пришел домой поздно ночью, моя мать сказала:

— Как я рада, что ты наконец пришел домой. Штормхолд теперь не узнать: здесь пахнет смертью, и все мечтают поскорее отсюда уехать.

Глава 14. Праздник, которого нет

Сезон, когда Солнце исчезало совсем, начинался в третий день недели Единорога и заканчивался шумным праздником солнца. Это было самое темное время в году, которое завершалось, когда солнце появлялось из-за горизонта и возвращалось в Штормхолд впервые спустя дюжину недель своего отсутствия. Традиционно в этот день народ с самого утра собирался на центральной площади в ожидании того, что солнце на пару минут озарит город. Люди беседовали друг с другом, обсуждали насущную жизнь и радовались предстоящему событию. И солнце, пробиваясь сквозь горы и холмы, озаряло площадь на пару минут. Время моего возвращение совпало с городским праздником. В этот день я вернулся в Штормхолд и увидел совсем не то, что ожидал увидеть.

Только с первого взгляда на город можно было понять, что в нем вовсю царит уныние. Город был полупустой: пустые улицы, пустые площади, пустые дома. Были закрыты рынок, мэрия, ворота школы магии; слово-ключ не работало, и попасть внутрь не мог никто. Немногие оставшиеся в городе жители боялись выходить за порог. Поговаривают, что самые недовольные уже давно собрали все вещи, даже прихватили с собой нераспроданных големов с фабрики и устремились прочь из города в поисках лучшей доли.

Я знал, что Бренн переселился в дом Сольнира, и вскоре застал его там. Мать сказала, что поначалу Бренн очень помогал ей и заходил каждый день, но потом стал появляться все реже, и она сильно о нем беспокоилась, и теперь я понял, почему. Все в доме было перебрано и лежало не пойми как. Несмотря на то, что уже давно наступил светлый день, Бренн все валялся на диване в рваных штанах. Из дырки в штанах скромно выглядывало его яйцо, а рядом с диваном, развалившись на полу, лежали какие-то люди, и никто из этой компании даже не думал вставать. На Бренна было страшно смотреть. Его глаза глубоко впали, а все лицо было в морщинах, тело сильно исхудало и побледнело. Его друзья были чем-то похожи на него: тоже в рванье и с искаженными лицами. Сначала я прогнал всех его друзей.

— Что ты делаешь! Они ведь хорошие ребята! — Наконец подал голос проснувшийся Бренн.

Я не отвечал, а лишь принялся выкидывать бесхозные вещи, что лежали на полу. И только после этого я начал говорить с Бренном:

— Привет, Бренн, ты ужасно выглядишь, но еще более ужасно выглядит дом Сольнира. Что ты тут устроил?

— Ты, недеюсь, не надолго к нам?

— А, что, Бренн, тебе не нравится, что я вернулся? Если хочешь, то я могу прогнать не только всех твоих дружков, но и тебя, и выкинуть все картины заодно!

— Ты можешь прогнать кого угодно, но поднимать руку на произведение искусства — это преступление. И, кстати, я вовсе ничего такого не имел в виду. Просто последнее время в нашем городе происходит не весть что. И оставаться в нем надолго никто не собирается.

— Что же случилось?

— Ты даже не представляешь, что происходило в Штормхолде, с тех пор, как вы покинули его. Сперва почему-то закрылась школа магии. Нет, она и раньше до этого была закрыта для нас, но сразу как вы ушли, из нее прогнали всех учеников и учителей. После того, как все маги и гремлины ушли на охоту, оказалось, что город на самом деле всегда кишмя кишел преступниками. Они повылезали на улицы и начали творить все, что хотели. Нагам, единственным, кто остался в городе, не было дела до порядка в нем. Они вели себя так, как будто бы ничего не случилось, и выход на улицу стал смертельно опасным занятием. Везде и повсюду тебя мог подкараулить какой-нибудь гад с большим ножом и перерезать глотку ради мимолетного удовольствия. Покупатели перестали ходить на рынок, и торговля стала невыгодной. В городе осталась лишь небольшая группа магов, которые охраняют только Верховного мага. То есть того, кому, по сути, охрана-то и не нужна. В отличие от простых горожан. — Сказал Бренн и грустно вздохнул.

— Что же случилось за это время с тобой? Ты же был такой успешный.

— Успех — это признание твоих достижений в глазах других. Можно сказать, что благодаря моему успеху со мной случилось самое ужасное из всего, что могло случиться: я нашел в этом городе других любителей живописи, таких же, как и я.

— Что же плохого в том, чтобы собираться с друзьями и совместно любоваться искусством?

— Нет, ну поначалу, конечно, мы любовались искусством, даже рисовали, но потом сконцентрировались на проведении экспериментов с подснежными грибами. Знаешь, нигде, ни в одной книге не написано, что магические грибы имеют пагубное воздействие. А если нигде этого не написано, то можно предположить обратное! Так мы и сделали.

— Я жалею, что тогда дал их тебе.

— Ничего, твоей вины в этом нет, свинья и без чьей-либо помощи всегда грязи найдет. Так вот, я съел все запасы грибов, что были в доме Сольнира. Потом я начал доставать грибы при помощи моих друзей, а последнее время уже сам заказываю их себе на нашем рынке. Один раз я принял столько грибов, что у меня парализовало все тело. Единственное, чего мне хотелось тогда, — это плакать.

— Как я тебя понимаю.

— Откуда тебе знать это? Мне было очень тяжело. Несколько дней назад я проснулся и почувствовал, как все мое тело схватил паралич. Я не мог пошевелить ни рукой, ни кистью, и лежал, склонив на бок голову, пытаясь заставить свое тело хоть как-то двигаться. Все, что я мог сделать после этого — снова заснуть. Когда я проснулся в следующий раз, то все прошло. Но я боюсь, что это может произойти со мной снова, и на время я прекратил есть грибы. Но до сих пор я не могу забыть этого вращения, приятного вращения. Оно одно помогало мне уйти от этой суеты, уйти от страшной правды.

— Это ужасно, Бренн.

— Но самое ужасное, что я не могу больше жить без грибов. Несколько раз мне было так плохо, и ничто не могло меня заставить сдвинуться с места. Тогда эти ребята спасли меня, хотя я знаю, что ты к ним плохо относишься. Они принесли мне еще грибов, и стало легче.

— Ну и лечение! — Воскликнул я. — Ты бы завязывал с ними!

— Да. Я когда-нибудь перестану, но не сейчас. Сейчас мне хорошо благодаря им. И потом, когда тебе предлагают на несколько часов забыть обо всем, то ты соглашаешься безусловно. Ты, кстати, слышал? Роксан теперь замужем.

— Серьезно? За кем?

— За мэром нашим. Ее папка, оказывается, с детства растил для него.

— Не может этого быть!

— Точно, я тебе говорю, и она даже уже успела забеременеть.

— Ничего себе! Так быстро. Вот что имел в виду отец Роксан, когда говорил о высокопоставленном человеке.

— Да не говори. Еще только месяц, как они поженились, а она уже с небольшим животом ходит. Видать, он ее еще до этого обрюхатил.

— Интересно, как бы все сложилось, если б я не уехал?

— Знаешь, история не терпит сослагательного наклонения. Но ты не расстраивайся, а лучше найди себе кого-нибудь нового, если, конечно, в этом городе еще кто-то остался. Можешь взять одну из этих картин — они, оказывается, приносят небывалый успех среди девушек. Они думают, если у тебя дома есть картины, то ты необычайно творческий человек и готовы тебе отдаться в два раза быстрее.

— Да нет, не надо. Обойдусь и без этого.

— Ну и зря сопротивляешься. Не твоя вина в том, что в их глазах картина гораздо интереснее человека.

— Да нет, я не об этом. Понимаешь, я просто впервые в жизни нашел настоящую любовь, и думаю только о ней.

— Ну, как знаешь. И кто же эта несчастная?

— Помнишь, я говорил, что женюсь на эльфийской королеве?

— Нет, а что?

— Ну так и получилось.

— То есть ты теперь женатый?

— Нет, но первая брачная ночь у нас уже была.

— Да, это называется сыграть свадьбу, но только собачью.

— Как знать, Бренн.

Я решил обыскать дом, и с удивлением для себя обнаружил, что из него пропал дневник Сольнира. Видимо, агенты Верховного мага добрались и сюда. Мне больше нечего было делать в городе, не с кем поговорить, и единственным местом, куда я теперь мог пойти, был дворец наг.

Отсутствие приглашения не помешало мне попасть во дворец наг во второй раз. Стражницы-наги пустили меня внутрь, и я без проблем дошел до центрального зала. Продвигаясь к нему, я заметил, что в жизни наг ничего не изменилось, они все так же купались, нежились в бассейнах, ласкали друг дружку и курили какую-то смесь, от которой у меня в прошлый раз ушло сознание. За то время, что маги и гремлины были в походе, Штормхолд превратился в опасное и безлюдное место, а наги все так же беззаботно предавались разврату, и им не было никакого дела до того, что происходило в городе. Королева наг так же властно глядела на меня.

— Ну что, юноша? Ты убедился в том, что нашел себя?

— Я многого добился, но все мои достижения меркнут на фоне того, что происходит в городе.

— Я знаю многое о тебе. Ты проявил смелость и пошел в школу магии, ты проявил упрямство и сдал экзамен, ты проявил благородство и встретил любовь.

— Откуда Вы знаете, что я встретил свою любовь?

— Ты думаешь, я не вижу этого? Но не беспокойся, прекрасный юноша, она тоже тебя любит и ждет.

— Почему?

— Потому что такого, как ты, не ждать и не любить невозможно. Я тоже ждала, когда ты придешь ко мне снова. — Королева наг ясно давала мне понять, что не прочь провести со мной еще одну ночь.

Мне почему-то было неприятно от этой мысли, а пара ее служанок уже начали снимать с меня одежду.

— Ты можешь заслужить наше расположение — от тебя ничего не потребуется взамен. — Продолжала она.

— Стойте! — Я сопротивлялся изо всех сил. — Прекратите!

— Ничего, кроме своей жизни, ты потерять не можешь. А такая ли это большая плата в обмен на мою любовь?

— Дело не в этом. Я нашел ту, которой собираюсь отдать себя полностью. Она — самый большой подарок, который мне когда-либо преподносила жизнь. И я не могу представить на ее месте никого другого.

— Знаешь, я бы могла заполучить тебя просто так. — Служанки наг прекратили раздевать меня и нырнули обратно в бассейн. — Но я понимаю тебя, и не хочу портить твою жизнь. Человеческая природа глубоко порочна, и единственное белое пятно в ней — это любовь.

— Скажите лучше другое. В ту ночь, когда был Форум, Вы нарочно пригласили меня во дворец, чтобы меня не убили вместе с Сольниром?

— А ты догадливый. У Вас в академии все такие ученые?

— Вы знали, что на него планируется покушение, и поэтому позвали меня к себе. И это Вы, моя королева, усыпили меня своими чарами и не дали мне попасть к нему, опасаясь, что меня могут убить вместе с ним. Не так ли?

— Я тебе даже больше скажу — это я послала к Сольниру убийцу.

— То есть убийцей Сольнира являетесь Вы?

— Совершенно верно.

— Но как же так? Вы тоже участвуете в заговоре? — Я отказывался верить.

— Ты прав — заговор существует, но я в нем не участвую. Об этом заговоре известно всем, кроме магов Штормхолда. Даже местная природа это давно поняла и уже двадцать лет не пускает в ваш город весну. Одним единственным магом, который знал обо всем этом, был Сольнир. Его cмерть могла бы помочь навести подозрения на Верховного мага. Но все не так просто, как ты думаешь. Никто не знает, какова конечная цель этого заговора. Возможно, она известна лишь ему одному.

— Зачем было убивать Сольнира, если он мог помочь раскрыть заговор?

— Знаешь, что они замышляют за закрытыми дверями школы магии? Они сжигают, переписывают книги и пропитывают их ядом. А в заклинания высших уровней намеренно вкрадываются опечатки и те немногие маги, которые смогли бы их произнести, сильно бы пострадали. Магическая стрела вряд ли смогла бы так навредить. Из тюрьмы выпустили всех разбойников, и идет планомерное уничтожение населения Штормхолда.

— Почему же все бездействуют?

— Верховный маг сплел сложную паутину. Подкупил, кого нужно, отправил всех, кто бы мог ему помешать, на охоту, а мэру города он обещал королевский титул. В городе осталась лишь небольшая группа волшебников, верных Верховному магу. Не думай, что это случилось просто так. Ему это на руку. Он затеял что-то очень нехорошее и уже очень близок к тому, чтобы это осуществить.

— Почему же вы никак не вмешались в это? Вам пообещали, что вас не тронут?

— Мы сделали все, чтобы дать вам понять, что все в нашем городе не так. К сожалению, это не помогло, и мы больше не намерены изменять естественный ход вещей.

— Вы хладнокровные создания, которым нет дела ни до чего, кроме собственных утех.

— В твоих словах есть доля смысла.

— В них нет никакого смысла — уже ничего нельзя изменить.

— Но почему же? В Штормхолде, а точнее в его окрестностях, кроется неизведанная и смертоносная сила, которая способна тебе помочь. Это те, кто делает все играючи и твоей главной задачей будет найти к ним подход.

— Как же мне их найти?

— Ты найдешь их, поверь мне. Но знай, что одолеть их можно, лишь играя с ними в игры.

— Это как?

— Понять это — твоя главная задача. А теперь оставь меня, разговор с тобой меня утомил. — Сказала она напоследок и ушла из приемного зала.

Я все раздумывал над тем, что бы могли значить ее слова, и не понимал ровным счетом ничего. Я знал Штормхолд и его окрестности досконально, но никогда не слышал о какой-то смертоносной силе, которую можно победить играючи.

Из дворца наг я шел на площадь встречать солнце и думал о Климентине. Я так сильно скучал по ней, и мне ничего было не нужно, кроме нее. Я вспоминал ее длинное худое тело и что бы угодно отдал, чтобы быть с ней снова, чтобы целовать и обнимать ее, и чтобы она ухаживала за мной и заботилась. Я все не мог поверит, что в моей жизни есть такая сильная любовь.

Я еще не решил, отправлюсь ли я искать свою смерть или нет. Гораздо безопаснее было бы просто покинуть город и отправиться скитаться куда-нибудь на юг или на запад. Я ждал, что народ соберется на площади, и можно будет сказать им о том, что надежда есть. То, что мы выходили на площадь в морозный мрачный темный день, означало, что мы верили, что хорошее время снова наступит. А ночью, когда солнце уходило, в небо запускали магические огни, которым радовался весь город. В тот год никто, кроме меня, не вышел встречать солнце, никто не готовил ночной фейерверк, и праздник, когда солнце вновь появлялось из-за горизонта, стал праздником, которого нет.

Площадь была пуста, я отчаялся и решил, что мне не за чем рисковать своей жизнью, чтобы спасти тех, кто потерял всякую надежду, но сегодня я во что бы то ни стало увижу солнце, даже если кроме меня оно никого больше не интересует. Через минут двадцать появилась Роксан. Она была так же красива, как и прежде, в просторном балахоне, но даже сквозь него был заметен ее округлившийся живот.

— Представляешь. И у нас в доме висит ваша картина. Мой муж показывал ее мне с такой гордостью.

— Роксан, все так стремительно поменялось.

— Я рада, что ты заметил, что в нашем городе произошли изменения.

— Я имею в виду другое. Это же наш ребенок, Роксан. Не так ли?

— Нет, это мой ребенок.

— Я имею в виду, что твой ребенок от меня?

— Не от тебя, и я не хочу даже ничего слышать.

— Значит, все-таки от меня. Он родится в чужой семье в самое тяжелое время для нашего города. Его наверняка ждет несчастье.

— Откуда ты знаешь, что его ждет несчастье. Может быть, он станет лучше, чем кто-либо из нас. В конце концов у него, как я считаю, прекрасный отец.

— То есть все-таки он мой.

— Ты уехал и оставил меня одну беременную. Что мне было делать? А тут еще отец...

Слезы полились из ее глаз.

— Этот ребенок всегда был от тебя и только от тебя. — Рыдала Роксан. — Я любила тебя Эльсинор, всегда хотела быть твоей женой и хотела детей только от тебя. Первое стало невозможно, благодаря моему щедрому папочке, который так хотел для меня лучшей доли, что готов отдать за кого угодно, лишь бы с деньгами. А детей я от тебя все-таки получила. Извини, если что не так. Тебе не стоит волноваться по этому поводу. Всем будет лучше, если ты забудешь об этом.

Я был ошарашен от услышанного. Судьба приносила мне невероятные подарки один за одним.

— Почему так получилось?

— Мой отец считает, что не за чем ждать чуда, пока ты чего-то добьешься, когда можно уже выбрать готового мужа.

— И ты думаешь, что в жизни для тебя нет никакого другого пути, кроме этого?

— Я то это все понимаю, но вот мой отец этого никак понять не может.

— Но как так? Почему как только меня нет, то ты тут же выходишь замуж?

— А что такое свадьба? Экономическая выгода, вот и все. Да и потом, ты сказал, что вернешься через месяц, а тебя не было целых три месяца.

Оказалось, что меня действительно не было очень долго.

— Поверь мне, я правда не могла никого любить, кроме тебя, но мне нисколько не жаль, что все так получилось. Теперь уже все по-другому, и я хочу жить в два раза сильнее — ради себя, и ради моего ребенка.

Потом появился Бренн. Он возник в дальнем углу площади и доковылял до нас.

— Привет, друзья, как я рад, что мы снова вместе.

Мы стояли втроем на огромной, пустой площади, и в этот момент солнце озарило нас. Мы смотрели на небо, молчали и чувствовали, как солнце касается наших лиц. Жизнь всех троих резко изменилась за последнее время, но каждый из нас верил, что она не окончена. И мы начали улыбаться, несмотря на все, что произошло с нами. Я был очень рад тому, что со мной были дорогие мне люди. Я смотрел в ту сторону, откуда появилось солнце и на пару секунд взглянул прямо на него. Солнце сильно ослепило мои глаза, а потом скрылось из вида.

Я наконец решил, что пойду туда, куда мне сказала королева наг. Я пойду туда ради Роксан и ее будущего ребенка, чтобы он мог вырасти счастливым. И пойду туда ради Бренна, который стал знатоком живописи, которых мало на свете. Я отправлюсь на поиски неизведанного и смертоносного, и попытаюсь подарить надежду таким, как мои друзья, которые еще хотят остаться в Штормхолде и жить.

Я дошел до конца города, за которым высокими стенами стояли холмы и горы, и окинул последним взглядом Штормхолд. Он показался мне мертвым, и стало невыносимо грустно оттого, что некогда богатое и процветающее государство дошло до такого упадка. Надежды на лучшее не было никакой, а я даже не знал, куда и зачем держу путь.

— И все-таки женщины не умеют ждать. — Подумал я, делая первый шаг в сторону бесконечной череды гор и холмов, за которой меня подстерегала смертельная опасность.

Глава 15. Cмертельные забавы

Единственное преимущество, когда идешь неизвестно куда, в том, что можно идти куда угодно. Поэтому я шел, что называется, вперед. Морозное небо было все еще ясным, но очень скоро начало темнеть. Я брел, не зная куда, становилось все темнее и страшнее. Я шел в никуда, просто потому что мне сказали туда идти. Я шел по горной тропинке, где дул слабый ветер и большие снежинки красиво кружились над землей.

Я постоянно думал о ней, и очень сильно скучал. Я вспомнил, что уже достаточно давно не использовал заклинаний и обходился как-то без них. Я преодолел по льду замерзшую реку, вышел на равнину и вдруг я почувствовал, как сильно подул ветер. Он буквально подхватил меня и гнал вперед. Я вспомнил, что волшебник стихии воздуха должен уметь слушать ветер и, подчинившись его воле, брел в сторону, куда он дул. И тогда я увидел вдалеке что-то очень синее размером в два человека. Оно заметило меня и стало быстро приближаться ко мне. Через пару секунд до меня дошло, что это был джинн.

Это было воплощение чистой магии. Бессмертное создание, жившее лишь благодаря волшебной силе — мане. На нем была красная жилетка, золотой пояс и смешной красный тюрбан на голове. Я помню его стеклянный взгляд и огромную скорость, с которой он летел ко мне. А потом я увидел море синего света, за которым последовала яркая вспышка и электрический заряд, который летит прямо в меня. Мощный заряд попал в снег рядом, и я принял бой.

Как тогда в лагере наемников, я достал из-под шубы посох и выстрелил в джинна сперва обыкновенной молнией, а потом вызвал молот молнии с небес. Джинн быстро перемещался по полю, и ни одно из моих заклинаний не попало по нему. Мои молнии били по заснеженной земле. Искры летели в разные стороны, cнег мгновенно таял, и земля оставалась голой.

Джинн принял правила игры и взялся расправляться со мной теми же заклинаниями, что и я с ним. Его молнии были гораздо сильнее моих, любое попадание могло с легкостью меня убить, и я уворачивался от них с огромным трудом. Мои же молнии в большинстве своем у меня не получались вовсе. Джинн умел отменять половину моих заклинаний. А те, что получались, он как-то играючи перенаправлял на меня, при этом все приближаясь ко мне.

Он был уже очень близко, когда с силой выдернул мой посох из рук и несколько раз ударил им по воздуху недалеко от меня. Вообще мне казалось, что джинн пытается играючи расправиться со мной.

— И это все, что ты можешь? — Кричал я, уворачиваясь от посоха, и выхватил его обратно.

А потом, поняв, что с этим соперником мне не тягатьcя, я принялся делать то, что получалось у меня лучше всего, и что мне пока что пригождалось чаще всего в моей карьере мага. А именно, со всех ног улепетывать от смертоносного врага. Но и это мне давалось с огромным трудом. Джинн то замедлял меня, то ускорял, я сходил с ума и терял концентрацию, не понимая, чего он добивается.

Я бежал от него по замерзшей реке. C шумом попадая в землю за мной, взрывались и проламывали лед огненные шары. Лет трескался и быстро рассыпался на много маленьких льдинок, обнажая воду, так что я несколько раз чуть было не угодил под нее. Спасаясь лишь благодаря левитации и перепрыгивая с льдины на льдину, я перебежал через всю реку. В конец обессилев, я спрятался за дерево и сел на холодную землю. Джинн, недолго думая, пустил в дерево молнию. Дерево разлетелось надвое, а оставшийся в земле пень загорелся. Я услышал слабый писк, и из-под пня выбежала белочка. Возможно, это было последнее животное, обитавшее рядом с Штормхолдом.

Она пробежала мимо меня и остановилась возле джинна, принюхиваясь к нему. Белочка привлекла его внимание, и он долго смотрел на нее, ничего не предпринимая со мной. За это время я уже успел несколько раз попрощаться с любимой, с друзьями, с матерью, наконец, и готовил в уме смешную фразу, которую скажу Сольниру, встретившись с ним на том свете. Но дальше произошло что-то поистине невероятное. Белочка постояла немножко возле джинна и поскакала к реке, и джинн, напрочь забыв про то, что недавно боролся со мной, полетел за белочкой, с интересом глядя на нее и восхищаясь каждым ее движением.

Белочка спасла мне жизнь. Джинн больше не думал обо мне, и дойдя за белочкой до реки, он взял ее на руки и полетел обратно. Я решил выследить его и долго бежал за ними. Миновав одно ущелье и десятки холмов, пройдя через ледяную пещеру и взобравшись по опасной тропе на высокую гору, я очутился перед огромной деревянной дверью. Я вошел в нее вслед за джинном.

Это был дивный новый мир, попасть в который было действительно сложно. Не то дворец, не то павильон, внутри которого была сплошная синева, в которой оказался я. Синева слепила мои глаза. Поначалу я не различал ничего, но когда привык к яркому синему свету, то осознал, что в этом дворце полно джиннов.

Бессмертные, которые давно потеряли смысл существования, и пытавшиеся развлечь себя любой ценой. Они колдовали без зазрения совести, жили, подобно нагам, предаваясь утехам, и не думали ни о чем дольше пары мгновений. Джинны гладили друг другу животы, улыбались, рассказывали шутки и смеялись. По манере речи они были похожи на титанов. Я даже не представлял, как можно бороться с этими существами, шел по дворцу, и никто не обращал на меня никакого внимания.

Я оказался в центре зала, окруженный со всех сторон джиннами, которым не было до меня никакого дела. Джинн, за которым следовал я, видимо, был самым главным среди них, он единственный был в смешной красной шапочке и жилетке с золотым поясом. Я понял, что эти создания как раз и являются той силой, способной мне помочь. Но cмогу ли я повести за собой кого-нибудь? Это был новый вызов для меня. Если мне удастся повести за собой джиннов — существ, у которых отсутствует любая мотивация — то это значит, что с этим вызовом я справился в полной мере. Высокий рост всегда ассоциировался с властью, но поможет ли он против существ в два раза выше меня? Вряд ли. И тогда я заговорил:

— Дамы и господа! — Начал я, вспомнив день рожденья Урсари. — Город Штормхолд — это прекрасное место, которое находится не так далеко от вас.

Cперва несколько джиннов с интересом смотрели на меня, но потом продолжили гладить себя по животу, улыбаясь.

— Узурпатор Верховный маг захватил власть и в городе, прогнал магов и гремлинов, которые всегда служили надежной опорой города, и собирается убить всех его жителей.

Никто из джиннов не обращал на меня никакого внимания, и я продолжал.

— Нам всем грозит смерть, если мы его не остановим. Я прошу вас, благородные создания, оказать нам первую и последнюю помощь, избавить город от страшного заговора и уничтожить Верховного мага!

— Может, убьем его, все равно он скучный? — Произнес кто-то из джиннов, имея в виду меня, а вовсе не Верховного мага, и я почувствовал, как мои колени задрожали сами по себе, а бровь начала прыгать.

— Но если Вы поможете мне уничтожить Верховного мага, то мы устроим в честь этого события пышный праздник, но котором будут представлены все сто семьдесят видов потех!

На слове потеха многие джинны остановились, разом взглянули на меня, бросили свои дела, и стали ждать, что я скажу дальше. Почувствовав невиданный доселе интерес со стороны джиннов, я набрался смелости смелости и продолжил.

— В случае победы над Верховным магом мы устроим месяц забав, фокусов и веселий, в коих будут участвовать все жители города.

— Ты сказал забавы? Фокусы!? — Произнес самый главный джинн, снял с головы свой величественный красный тюрбан и принялся слушать меня.

— Да-да, фокусы, забавы и курьезы. — Продолжал я и чувствовал, как количество джиннов, заинтересованных моими словами и прислушивающихся ко мне, становилось все больше и больше.

И дальше я врал, уже не стесняясь:

— Я, Эльсинор, король Штормхолда, обязую весь город танцевать и веселиться в честь победы. А кто из моих подданных откажется участвовать в потехах и развлечениях, то голова его будет прилюдно отрублена на глазах у толпы и будет повешена на здании мэрии, и тем самым она будет забавлять и потешать жителей города посмертно!

Джиннам явно приходились по душе мои слова.

— Все, что нужно, чтобы мы целый месяц могли развлекаться и веселиться, это убить Верховного мага, который обитает на последнем этаже башни магии в школе магии Штормхолда!

И тогда все джинны разом, как по команде, взлетели и устремились в сторону Штормхолда. Я еле поспевал за ними, с трудом догоняя их при помощи волшебной скорости.

Я вбежал в город вместе с синим потоком, едва успевая за джиннами, когда на Штормхолд уже спустилась поздняя ночь. Cнег падал сплошной стеной, а испуганные жители давно закрылись в своих домах и не смели открыть окна. Джинны подлетели к школе магии. Дверь была закрыта, и попасть внутрь было невозможно.

— Но как мы окажемся внутри? — Обратился я к мастеру джинну.

Джинны закружили вокруг башни магии, поднимаясь в полете вверх, и в определенный момент все, практически одновременно, пролетели сквозь стены и оказались внутри. Страшные крики начали доносится из школы, а еще через минуту мастер джинн открыл мне дверь, и я увидел, что происходило в этот момент внутри.

Оказавшись в школе, джинны начали рыскать по зданию в поисках сторонников Верховного мага. Я никогда не видел такое море ярко-синего цвета, из которого постоянно вылетали то молнии, то направленные языки пламени, сжигавшие магов практически мгновенно, то лягушки, которые квакали и убегали прочь — у джиннов все-таки было своеобразное чувство юмора.

Джинны гнались за магами, играючи убивая их смертельными заклинаниями, чаще всего пускали в них мощнейшую цепь молний, когда одна молния настигает сразу несколько жертв, отражаясь от каждой из них, или закручивали магов в воздушный водоворот и с силой бросали об пол или о стены. Они поджигали книги, рушили стены, срывали картины, подсвечники и зеркала. Мастер джинн убивал магов с белочкой в руках. Джинны летели по многочисленным пролетам здания, уничтожая все живое на своем пути, а кто-то даже умудрялся ломать стены, сносить столы и шкафы с книгами и свитками. Некоторые из магов все же могли дать джиннам отпор. А если несчастный джинн натыкался на двух магов или трех, то сила заклинаний обычно была сильнее у магов. Если бы магическое сообщество знало, что я вытворяю в их святая святых! Они и так не любили меня, а теперь должны были бы просто убить при первой встрече.

Тогда я решил, что стоит найти самого главного и, воспользовавшись винтовой лестницей, я поднялся на самый верх. Я зашел в келью Верховного мага, но его там не оказалось. Я заметил небольшую дверь, и вышел в нее. Это был чердак башни магии, выше которого только крыша. Внутри была странная металлическая конструкции вроде огромной короны, на которой сидели большие каменные птицы. По центру чердака стоял трон, на котором восседал сам Верховный маг и читал какую-то книгу. Он был одет в мантию, а на его голове был капюшон, тень от капюшона закрывала половину его лица. Увидев меня, он произнес:

— Эльсинор?! А я надеялся, что тебя убили на охоте.

— Тебе не повезло, я еще жив и скоро все узнают, что ты предатель.

— Знаешь, я в принципе готов тебя убить сразу же, но почему-то так хочется с тобой поговорить. Не каждый день кто-то заходит сюда и пытается мне помешать. То , что ты дошел сюда, уже большое достижение. Последнее в твоей жизни. Поэтому у тебя есть возможность задать мне последний вопрос.

— Зачем все это?

— Ты хочешь знать зачем?

— Да.

— Просто очень одиноко, когда ты лучше всех остальных. И очень грустно, когда понимаешь, что твоя жизнь ограничена.

— И что это значит?

— Это значит, тупица, что мне будет дана вечная жизнь в обличии лича. Eдинственное, что я должен сделать в обмена на это — ослабить Штормхолд для прихода армии Некрополиса. И в этом я преуспел. Титаны будут травится мясом горгон и умирать. Скоро начнется война с Низиной, и всех наших магов и гремлинов перебьют, и даже не придется никому за это платить. А нагам совершенно все равно, что происходит в городе. А, как тебе? Хорош я?

— Как же тебе удалось это все подстроить?

— О, все гораздо проще, чем ты думаешь. Человеческая природа глубоко порочна, и благодаря этому можно склонить на свою строну любого. Я подкупил Владыку титана, подарив ему древний артефакт, вашему ничтожному мэру я обещал королевский титул, а гремлинам нужно было просто посулить немножко денег — и вот они уже охотятся на болотах в двух неделях пути отсюда. Мой план удался, и скоро весь Штормхолд погибнет. Ему уже недолго осталось.

— Но почему ты решил, что ради своей прихоти можно уничтожить целый город?

— У Штормхолда нет будущего. И я не вижу ничего зазорного в том, что все недостойные умрут. Большие рыбы поедают малых, а вы — народ, потерявший рассудок, вы порождаете похоть и сладострастие, и в вас нет смысла. Оставшееся население будет перебито моими каменными птицами, которых я специально вырастил по этому поводу. Cкоро их станет огромное множество, и с их помощью передохнут все оставшиеся и будут превращены в скелеты! Тебе нравятся мои горгульи? Это единственные птицы способные выжить в нашем суровом климате.

На этих словах каменные статуи зашевелились взлетели и начали кружить вокруг Верховного мага.

— Процесс моей некромансии уже начался и очень скоро закончится, и тогда я стану навечно бессмертным! — Он скинул капюшон, и обнажил половину своего лица, уже превращенную в скелет. — Я великий маг! Я самый великий маг! Я величайший из великих магов!

— То есть ты теперь верховный скелет?

— Как ты смеешь открывать рот, ты! Я властелин твоей жалкой судьбы, и если я захочу, то сотру тебя и всех, кто тебе дорог, в порошок. Ты грязный сорняк, ничтожный торговец яблоками, маленькая, грязная торгашка!

— Хочешь, я тебе скажу, что я об этом думаю? Да, мой отец торговал яблоками, как и мой дед с прадедом — все в нашей семье торговали яблоками, и считали это дело искусством. Но никто, слышишь ты, властелин дерьма, никто никогда в нашем роду не предавал родной Штормхолд. Будь ты трижды проклят, горбатый скелет! Не быть тебе больше Верховным магом.

— Ты не достоин жизни! Ты порождаешь сладострастие, попираешь знание. Зачем тебе жить?

— Поганый некромант!

Когда я договаривал слово 'некромант', в меня уже летела ледяная глыба весом в тысячу титанов. К счастью, скорость была моим лучшим другом еще со времен яблочной молодости, и я увернулся от глыбы без особых проблем. Затем в меня полетели ледышки не меньше, а то и больше, чем первая. Отбегая и уворачиваясь от них, я очутился позади Верховного мага. Пытаться нанести урон магией такому искусному волшебнику, как он, все равно что тыкать соломинкой в глаз голодной горгоне, и я как следует ударил по нему своим посохом. Первая попытка оказалась неудачной. Посох от соприкосновения с телом верховного мага — или, лучше сказать, нашего повелителя лича? — превратился в бесполезный кусок льда, упал на землю, рассыпался на много маленьких осколков и начал таять. Я выпустил молнию, она отразилась от него, попала в меня и отбросила на несколько локтей.

— Ты же ничтожная тля из-под ногтя! — Крикнул Верховный маг и выстрелил в меня огромным снежным комом, который испускал во все стороны смертоносные ледяные стрелы, способные убить даже малейшим прикосновением.

Я отпрыгнул от нескольких стрел и спрятался за корону, ком влетел в стенку и разбился.

— Ты думаешь, что сможешь спрятаться от меня? Как же ты глуп! Я есть альфа и омега, я есть жизнь и смерть! — Закричал Верховный маг и прочитал, наверное, свое самое сильное заклинание.

Огромная ледяная сфера, увеличиваясь, отходила от него и превращала в лед все, к чему прикасалась. Я пытался улизнуть с чердака, но каким-то образом он защелкнул замок на двери. Время работало против меня. Еще немного и я бы оказался внутри ледяной сферы. Я был зажат сферой в углу, не мог никуда двигаться и второй раз за день смирился с тем, что скоро умру и ждал, пока меня убьет.

В этот момент передо мной возник мастер джинн с белочкой на плече и произнес:

— Хочешь я тебе помогу?

— Хочу.

— А почему я должен тебе помогать?

— Потому что этот волшебник не умеет веселиться.

— Да-да, надо его проучить. — Сказал джинн, взял в руки свою красный тюрбан и подбросил в воздух. Тот перекрутился в полете несколько раз и сел прямо на голову джинну.

— Смотри, как я могу, Эльсинор!

— Да это очень забавно.

Затем он наложил какое-то заклинание на Верховного мага, от чего у него сломался посох, и ледяная сфера исчезла.

Верховный маг попытался выстрелить в джинна ледяным комом, но вместо заклинания прозвучал какой-то скрежет, и кома не получилось. Все-таки Верховный маг был слабее мастера джинна.

— Ты забавен, пожалуй, я не стану тебя убивать. — Сказал джинн и исчез.

Верховный маг был обессилен. Благодаря джинну он больше не мог пользоваться заклинаниями и лишь зловеще смотрел на меня!

— Атакуйте его! Убейте его! — Крикнул он, и каменные птицы, кружившие вокруг него, устремились ко мне, пытаясь проткнуть меня своими когтями.

Но я достаточно легко сносил их молниями, и горгульи поочередно падали замертво на пол.

— Ты все равно не одолеешь меня! Любое твое заклинание не причинит мне никакого вреда!

По его совету я не стал использовать заклинания, а отломал ножки у трона, на котором он сидел до этого, и стал бить ими по Верховному магу. Все, что соприкасалось с ним превращалось в ледышку и рассыпалось, но при этом ему точно было больно. И Верховный маг — хотя какой это маг? это лич! — принялся улепетывать от меня что есть мочи. Когда он выбегал в дверь, я хотел запустить в него книгой, что он читал, но, увидев, что это дневник Сольнира, я засунул его себе за пазуху и побежал за личом. От греха подальше я не произносил ни одного заклинания и все бежал и избивал Верховного мага любыми предметами, встречавшимися на моем пути. Картинами и тяжеленными металлическими подсвечниками, что висели на стенах, сломанными периллами и обломками разрушенных джиннами стен — любого предмета хватало на один удар, после которого он замерзал и падал на землю, рассыпаясь на мелкие осколки. А когда я один раз добежал до него, и в руках у меня ничего не оказалось, то я снял с себя ремень и стеганул по магу.

Сбежав по винтовой лестнице на первый этаж. Верховный маг забежал в зал иллюзий, где я до этого никогда не был, и не имел представления о том, что там происходило. Как только я зашел туда, то испытал очень странные чувства. Темная комната, в которой не было абсолютно ничего. При этом пространство в комнате как будто менялось, закручивалось в спираль, изгибалось, и было непонятно, куда я шел: вперед или налево. Вдруг из темноты ко мне подошел Сольнир и сказал:

— Сынок, ты зря сюда пришел, все в порядке.

Я опешил:

— Сольнир, неужели это ты?

— Сынок, иди домой, все в порядке — неужели ты не видишь? — Словно идиот, повторял он.

— Знаешь, что я вижу?

— Что все в порядке?

— Я вижу предателя, не способного отличить добро от зла. — Сказал я, и ударил со всей силы Сольниру между ног.

От моего удара, Сольнир схватился за яйца, на моих глазах превратился в Верховного мага и побежал из комнаты иллюзий. Я последовал за ним.

Верховный маг убегал от меня по бесконечным коридорам школы, пытаясь укрыться от меня в комнатах, но двери большинства из них были закрыты. Наконец у него получилось. Единственной комнатой, принявшей его, оказалось помещение для промывания кистей. Он забежал туда и заперся внутри. Я с силой выбил дверь и стал медленно продвигаться к Верховному магу.

— Послушай меня, Эльсинор. — Заговорил он совсем другим тоном, нежели был раньше. — Давай договоримся. Я знаю, что ты не любишь меня, но и я не люблю тебя, и поэтому ты должен оценить то, что я предлагаю тебе сделку.

— Меня это не интересует.

— Ты не знаешь, что можешь получить. Я сделаю тебя высокопоставленным человеком и одарю тебя золотом.

Видимо, посулить денег было его любимым средством.

— Мне не нужны твои грязные деньги.

— Я сделаю тебя королем Штормхолда, вместо нынешнего мэра. Ты получишь все на свете. Подумай только, все золото Штормхолда в твоем распоряжении! Представь, что тебя ждет!

— Что ж, заманчиво. — Сказал я, схватил лопату из тех, которыми выгребают дерьмо из ямы, и занес ее для удара посильнее.

— Ты же сопля! И ничего не добьешься! Как ты не боишься меня?

Сейчас я понимаю, что если бы я принял его предложение, то мог бы жить счастливой семьей с Роксан где-нибудь вдалеке отсюда, и, может быть, я бы согласился. Но тогда я не думал даже об этом. Я ударил его лопатой изо всех сил, снова последовал глухой звук, и Верховный маг — или я все же должен называть его личом? — отлетел назад и упал прямо в дыру в полу. Я заглянул в дырку — лич утопал в куче дерьма и барахтался из последних сил, пытаясь спасти свою вечную жизнь. Я стоял рядом и бездумно смотрел, как он тонет, не понимая, должен ли я радоваться или грустить.

— Спаси меня! Он тут! — Это были последние слова Верховного мага, после которых он захлебнулся и утонул.

В этом момент начала трястись земля. Оказалось, что джинны ради забавы подожгли здание школы, от чего оно затрещало и начало обрушаться. Когда я выбежал с дневником Сольнира на улицу, была уже темная ночь. Темно-синие горы и холмы окружали Штормхолд, а башня магии ярко горела в темноте. Сперва огонь охватил верхний этаж, где располагалась келья Верховного мага, затем он принялся медленно распространятся вниз, и все больше помещений школы загоралось огнем.

Высокая башня магии горела в ночи. Несколько каменных птиц вылетело с чердака и улетело в неизвестном направлении. В конце концов башня склонилась и обрушилась на землю. Очень скоро школа магии стала похожа на одно сплошное пожарище. Еще совсем недавно на это величественное здание с трепетом взирал весь город, а теперь оно лежало у его ног. К счастью наиболее ценные книги хранились в библиотеке, которая продолжала стоять. Через некоторое время загорелась и она. Все полыхало огнем, оставшиеся в городе маги сбежались на пожар, забегали в горящую библиотеку и пытались вынести из нее как можно больше драгоценнейших книг, перед тем, как она не сгорела полностью. Маги выбегали из библиотеки, задыхаясь, с опаленной одеждой и какими-то рукописями в руках.

Я стоял и смотрел издалека, удивляясь тому, что остался жив, и вроде даже со всеми частями тела. Ко мне подошел Балтазар. Вместе со мной он видел последние минуты академии магии Штормхолда, и вскоре сказал мне:

— Я знал, что все так будет. Давно было пора ее сжечь.

— Если честно, я и не собирался.

— А что случилось, мой мальчик? В библиотеке нахамили?

— Да нет, все гораздо сложнее.

— По правде говоря, я и сам собирался это сделать, только ты опередил меня. Молодец.

— Спасибо за поддежку, Балтазар.

— Последнее время от школы попахивало гнильцом. Верховный маг хотел наделать из населения Штормхолда скелетов и отдать Некрополису в обмен на вечную жизнь.

— Ты знал об этом?

— Конечно.

— Почему же ты не сказал никому об этом раньше?

— А ты что, хотел бы, чтобы меня убили, как Сольнира? Мне очень дорога моя ничтожная жизнь.

— Ты действительно неизречимо мудр, Балтазар. Как же ты теперь будешь без школы?

— Ничего, в Штормхолде еще осталось множество зданий, которые следует сжечь. Например, мэрия.

В этот момент в мастерской школы магии, от которой ничего не осталось, загорелись волшебные огни, и небо озарил красивый фейерверк из красных, желтых, белых и синих огней. Больше всего фейерверк оценили джинны и они принялись веселиться, как дети, безумно счастливые, что убили множество магов и полностью разрушили академию магии. Мы с Балтазаром постояли немного, глядя в небо, и разошлись. Я — домой к Сольниру, а Балтазар — неизвестно куда. Это был тяжелый день для меня и для города. Я очень сильно устал и сильно хотел спать.

Эпилог

Говорят, что после битвы с Верховным магом я спал двенадцать дней и ночей, причем первые несколько дней я жутко выл и стонал, переворачиваясь в постели, и не давал покоя ухаживавшим за мной братьям. Я не знаю, кто это был, скорее всего, Бренн и какой-то из его грибных друзей, но не иначе, как братьями я их назвать не могу. Что касается меня, то я помню только жуткую боль во всех конечностях и туман в моей голове.

Зато у меня было много времени подумать о случившемся. Временами я сидел на диване и смотрел на заснеженные крыши соседних домов. Спускалась ночь и было очень здорово, когда в окнах горел свет, а если я не спал под утро, то дневной свет проникал на чердак. Все это время я думал о ней.

Мне было очень тяжело без Климентины. Мне сильно хотелось обнять ее и подержать за руку, как тогда в озерном лагере. Раньше какие-то события мешали мне думать о ней. А теперь я не думал ни о чем, кроме нее. Мне было безумно одиноко. Бесконечно одиноко без нее. Я очень сильно скучал по ней. Наша встреча с ней длилась всего три дня, всего три дня мы провели вместе, но она запала в мою душу навсегда и стала моей любовью на всю жизнь. Она отпечаталась в моем сердце, и я считал свою нынешнюю свободу отсутствием настроящей любви. Я полюбил ее полностью и часто перебирал в голове все, связанное с ней. Я не знал, чем теперь могу заняться, и лишь мечтал жить с ней на высоком дереве и любоваться ею. Чтобы чем-то себя занять, я принялся изучать дневник Сольнира, который до меня каким-то образом оказался в руках Верховного мага.

А тем временем жизнь в городе постепенно возвращалась в свое мирное русло. Начало теплеть. Сперва мы опасались, что будет повторение сезона Серого гремлина, но когда в результате долгого таяния снега под ним показалась сперва коричневая земля, а потом и зеленая трава, то мы поняли, что впервые за тридцать лет в нашем городе вновь наступила весна. Она показала, сколько у нас было собак.

Я полюбил гулять по окрестностям Штормхолда, наблюдая за изменениями в пейзаже. Раньше для меня сходить в таверну после работы было делом совершенно обычным. Теперь же мне больше нравилось походить по холмам, окружающим город, и попытаться под снегом найти какой-нибудь цветочек, ягодку или что-нибудь, что могло расти в дикой природе. Но все было тщетно: до их появления было еще очень долго. Целыми днями я гулял и изучал содержимое дневника Сольнира, и удивлялся тому, как быстро в город возвращалась нормальная жизнь.

Странно, но после всего произошедшего, джинны не исчезли из Штормхолда ни через день, ни через неделю, ни через месяц, а лишь переместили свой шатер поближе к городу. Они даже перестали убивать всех, кого попало, и зажили по нашим законам. Такая жизнь показалась им весьма забавной. Естественно, никакого месяца фокусов и веселий не было. Но джиннам было все равно. Как оказалось, им тяжело задумываться наперед и держать в голове какие-либо планы, и свои, и чужие. Единственной уступкой, на которую мы пошли ради джиннов, было то, что мы переименовали месяц, когда была разрушена школа магии в месяц забав и курьезов, чтобы поскорее забыть о трагедии. Это название осталось с городом навсегда.

Очень скоро, прослышав о том, что произошло за время их отсутствия в Штормхолде, вернулись маги и гремлины. Я был очень рад еще раз увидеть старых друзей: Веззела, Эфтимиса и других членов нашего отряда. Вернувшиеся с охоты конечно удивились, что их любимая школа магии разрушена, и тому, что по городу перемещались огромные синие шары. О компенсации за охоту уже никто не говорил. И лишь один отряд гремлинов, набравший больше всех туш горгон, атаковал мэрию, требуя награду за усердие. Когда я повстречал Эфтимиса, то он спросил у меня, что стало с его конем:

— А можно, я не буду отвечать на этот вопрос? — Стыдясь, сказал я.

— А что такое? Ты что, лепрекона что ли повстречал?

— Откуда Вы знаете? — Опешил я.

— Но ничего, не переживай. Главное, что ты не стал есть эти яблоки сам.

— Поганый репликон! — воскликнул я, намеренно перервав его название.

Поначалу люди с опаской выходили на улицу. А потом они уже отказывались ее покидать, объясняя это тем, что засиделись дома. Начал таять лед, которым давно покрылся наш порт, Хотя до полного освобождения ото льда было еще очень далеко.

Заново начал работать рынок и Бренн на нем. Последние полгода моя жизнь была весьма интересной. Кроме Бренна и Роксан у меня не осталось практически никаких связей со мной прежним. Теперь я вряд ли смог бы торговать на рынке: деньги стали для меня чем-то не слишком важным. А Бренн даже открыл свою мастерскую, где детишек обучал живописи один из его грибных друзей. Роксан погрузилась в домашние дела, и ей теперь было не до нас: все силы она тратила на устройство дома для будущего ребенка.

Единственное, что осталось от прежней школы магии — это здоровенные ворота, чудесным образом выжившие после пожара. На этих воротах местные умельцы нарисовали еще один эпизод из истории города: разрушение джиннами прежней школы магии. От этих ворот начали выстраивать новую школу магии в городе, где маги больше не чувствовали себя главными. В эту школу обещали принимать всех желающих и производить в маги всех, кто успешно сдаст экзамен.

Маги города решили даже восстановить библиотеку и отдали туда большую часть своих книг. Веззел лично отнес в школу большую часть своей библиотеки. Он трясся над каждым томиком и всерьез опасался, что люди накинутся и расхватают книги, если он их случайно рассыплет на улице. Урсари нашла себе счастье в том, чтобы большую часть времени возиться вокруг Веззела и всячески ему угождать. Они вроде бы даже решили пожениться и вместе относили книжки в библиотеку, оставляя себе лишь самые ценные.

Шло время, я все больше углублялся в чтение дневника Сольнира. По счастливому стечению обстоятельств, он заканчивался в Лесном царстве, откуда была родом Климентина, Сольнир скитался в одиночестве довольно долго и записывал истории, которые с ним происходили во время своих множественных остановок и переездов. Небольшие записи были закреплены конкретным числом и часто содержали какой-нибудь эпизод из его жизни, случившийся в данной местности. Описания были довольно короткими и эмоциональными. Наверное, чаще всего в дневнике Сольнира встречались слова 'говнюк' и 'мракобес'.

Целыми днями я зачитывался дневником и не мог оторваться от чтения. Я даже нарисовал примерную карту его похождений. В поисках священного Грааля, Сольнир проделал огромный путь. И я подумал, что было бы весьма интересно попутешествовать по следам легендарного мага, описанным в его дневнике. Я решил, что смогу повторить его маршрут самое большее за год.

Вернувшись после своих долгих путешествий, Сольнир, очевидно расстроившись, что так и не нашел Грааль, сконцентрировался на проведении экспериментов над подснежными грибами. Отдельная большая часть его дневника была посвящена как раз таки им.

Эффект от волшебных грибов Сольнир изучал в основном на кошках, собирая их по ночам в городе и скармливая им различные каши из грибов, которые он собственноручно варил дома. — Я не поверил своим глазам. Та история, выдуманная когда-то на рынке, оказалась чистейшей правдой. Маги действительно выискивали в городе бездомных котов, но только не ели их, а проводили над ними эксперименты. А может быть, маги и поедали котов — я уже не верил ни во что на свете.

Некоторые заметки были, очевидно, написаны под влиянием подснежных грибов. Он называл процесс их употребления словом подумать. Это было весьма легко обнаружить, поскольку каждый раз, когда Сольнир писал: 'Подумаю-ка я еще', — сразу за этим следовали очень странные записи, например:

Я вспомнил один момент из прошлого, вроде я был тогда ребенком, но точно не знаю, сколько мне было лет, может быть, лет тринадцать. Я видел дом и испытывал эмоцию по отношению к этому звуку. Я попробую логически вспомнить, что тогда было в этот день, ведь я возвращался семилетним. Какой? Откуда? Что?

Отдельная часть дневника была посвящена различным теориям Сольнира, очевидно, написанным, по большому вдохновению. Больше всего Сольнир любил исследовать сам процесс мышления:

Можно разложить все наши мысли на великие мыслительные поля, например: половина моих мыслей посвящена Граалю, половина оставшихся посвящена тщете всего сущего, треть оставшейся части посвящена тому, какой я замечательный человек и остальные посвящены всему остальному.

Иногда дневник прерывался совсем странными надписями с до боли знакомым содержанием, вроде таких:

Арарао — заботливый вождь.

Или не менее странными философскими умозаключениями Сольнира, например:

Можно также поэкспериментировать с нашей знаковой системой. Допустим, представим, что дыня — это бутылка вина, а бутылка вина — это дыня. И тогда возникнет интересная ситуация, что дыня показывает, что она — бутылка вина, которой она никак не является.

Тут же было упоминание и обо мне:

Этот глупый торговец яблок никогда не узнает, как я ворую их у него. Он такой тупой, что никогда не поймет моего метода. Кажется, его зовут Эльсинор. Мне жаль человека, у которого такое нелепое имя. Пока он работает на рынке, я могу вечно питаться яблоками совершенно бесплатно.

Я с трудом верил своим глазам. Оказывается, Сольнир не просто гулял по рынку в поисках ингредиентов для снадобий и зелий. Мало того, что он таскал при помощи магии с лотков все, что плохо лежит, так он еще и был настоящим профессиональным вором яблок. И питался только тем, что крал у меня. И единственный раз, когда его заметили, был тогда, когда я подкинул ему свое яблочко.

Сегодня произошло поистине невероятное событие. Я думал, что этот тупой торговец никогда не поймет, что я каждый день краду его яблоки. Каким-то образом он догадался об этом, и чуть было не выставил меня посмешищем. А он оказался умней, чем я думал. Пожалуй, покажу-ка я ему школу магии. Посмотрим, что из этого получится...

Это была последняя запись в дневнике Сольнира, после которой у меня, по сути, началась новая жизнь.

Чем лучше становилась жизнь в нашем городе, тем бессмысленней казалось мне мое существование без Климентины. Я любил ее так же, как и прежде, и буду любить ее всегда. Единственная разница заключалась лишь в том, что ее не было рядом. Одиночество для меня стало отсутствием ее, и дни, несмотря на весну, казались короче, чем прежде. Я решил, что мне ничего не остается, кроме как вновь покинуть Штормхолд и повторить путешествие Сольнира, совершая те же самые действия, что и он, и добраться до Лесного королевства, а заодно попробовать отыскать священный Грааль. Но путь туда пролегал далеко на юго-запад и занимал не один месяц. Одному мне было бы очень тяжело, поэтому я стал искать себе попутчика.

У меня было сомнение: как можно вести за собой кого-то, руководствуясь лишь тем, что написал в своем дневнике сумасшедший старик под влиянием галлюциногенных грибов? Но все мои сомнения и все мое чувство вины ушло, когда я встретил в таверне своего будущего компаньона.

Давным-давно он жил в Цитадели и прислуживал монахам в монастыре, однако времена менялись, Крониаку захотелось приключений, и вот он уже отправился скитаться прочь из родной Цитадели. Доехав до Приозерья, Крониак остановился в трактире и влюбился в дочь трактирщика. Пытаясь произвести на нее впечатление, он одаривал ее всевозможными подарками, но не прошло и недели, как у него закончились все деньги, его выгнали из трактира, он вернулся обратно, и отказывался снова служить при монастыре.

Вскоре ему стало не на что жить, другого способа заработать он не придумал и отправился обратно в монастырь. Однако нравы паладина Крониака были уже слишком испорчены дочерью тавернщика, другими женщинами и алкоголем. Он не мог больше думать ни о вечном, ни о спасении души, и поэтому отправился скитаться по свету во второй раз, поклявшись, что вернется в Цитадель не ранее, чем через пять лет.

Долгое время он жил в Пустоши, объясняя это тем, что там самые свободные нравы. Конечно, нравы в Пустоши были самые свободные из всех, что идеально подходило Крониаку, который уже терпеть не мог никаких ограничений. Однако разнузданная жизнь не принесла Крониаку богатства и славы, поэтому он поспешил в Штормхолд сразу же, как услышал известия о том, что тут происходило. Но он опоздал и, уже по привычке, устроился жить в местном трактире, каждый день пьянствуя в таверне.

Ходили слухи, что после жизни в Пустоши Крониак стал озабоченным человеком и пользовался любым средством, чтобы заполучить девушку. Едва на горизонте появлялось любое существо женского пола, как поведение и слова Крониака тут же менялись. Сперва он пытался выглядеть благородным, но поскольку долго не выдерживал заданного тона, то вдруг ни с того ни с сего начинал задавать прямые вопросы, не желает ли его собеседница стать ему спутницей жизни на ближайшую ночь. А потом он не гнушался давить и на жалость. Если же и это не удавалось, то он гордо поднимал голову и уходил на время из трактира.

Когда я впервые повстечал его, то он требовал у тавернщика, чтобы тот угостил его выпивкой бесплатно и кричал:

— Какой же ты скряга и думаешь только о деньгах! В среде благородных паладинов у слова деньги плохая репутация!

Он был небольшого роста, с огромным пивным брюхом, густой бородой, давно не ходил к цирюльнику и внешне он походил скорее на хоббита, а не на паладина. Мимо проскочила какая-то девушка, и он, уже будучи порядком пьяный, незамедлительно обратился к ней:

— Эй, красотка, знаешь, кто такой паладин твоей души?

— Не смей прикасаться ко мне! — Ответила та.

Но Крониак не расстраивался, а отвечал:

— Ты — женщина! Твое имя — непостоянство! Завтра ты будешь моей! — И тут же находил новый объект страсти.

Крониак не раз попадался на нашем рынке за воровство, но его всегда отпускали, поскольку у него никогда не было денег. Пожалуй, он был самым худшим вором в Штормхолде, попадался практически всегда, и никогда не прекращал воровать.

Может быть, в городе были кандидаты на звание моего спутника и получше. Однако мне нравилось в нем то, что он был разговорчив и знал помимо Штормхолда и другие земли. Я подошел к нему и сказал:

— Не ты ли это тот Крониак, паладин из цитадели, историями о котором полон Штормхолд.

— Совершенно верно! Крониак, герцог катамарский — к Вашим услугам!

Я вкратце рассказал ему, что собираюсь отправиться на край света в поисках священного Грааля, и конечной целью моего маршрута является Лесное королевство — страна эльфов, где живет Климентина.

— Пей пиво, живи в благости и радости. И не мешай мне заниматься тем же. — Не слишком долго поразмыслив над моим предложением, ответил Крониак.

— Крониак, что ты делаешь, когда у тебя чешутся руки? Неужели тебе не хочется новых подвигов, приключений, славы и богатства?

— Знаешь, когда у меня чешутся руки, то я иду на край города. Там живет мой хороший друг — Жавизер, вместе с ним мы пьем эль, беседуем и хорошо проводим время.

Я не был удивлен, что эти двое сдружились, и продолжал беседу:

— В моих руках оказались записки путешественника, который всю свою жизнь посвятил поиску священного Грааля и много преуспел в этом, единственное только, он не смог найти сам Грааль. Я изучил все записи, нарисовал карту маршрута и со дня на день я отправляюсь в путь. Если ты не пойдешь, то мне всего лишь будет скучно одному, а ты упустишь возможность совершить подвиг.

— А сколько я получу, если мы с тобой найдем Грааль?

— Половину.

— А сколько я получу, если мы его не найдем?

— Ничего.

— Я не могу на это пойти. Мое время очень дорого, и поэтому я рассчитываю на золотой в день хотя бы за мою ауру.

Я слышал про то, что вследствие длительного служения в монастыре со временем от паладинов начинала исходить благодатная аура, которая помогала всем членам отряда. И каждый паладин бесконечно гордился этим. Однако никакой ауры, кроме зловония и перегара, от Крониака не исходило.

— Никакого золотого в день ты от меня получать не будешь. Как и я от тебя. Ты подумай, если ты найдешь Грааль, то станешь богатым и прославишься на весь свет.

— Думаешь? А что... — Задумался Крониак. — Цыпочки любят героев.

— Чем ты вообще занимаешься в Штормхолде?

— Я варю пиво!

— А еще чем?

— А еще я готовлю планы захвата Штормхолда для Цитадели. — Крониак любил напустить на свою личность мистики и при этом безбожно врал.

— Не та ли это Цитадель, что прогнала тебя за недостойное поведение?

— Не верь всему, что про меня говорят. Лично я ничего не знаю об этом.

— Последний раз я тебе предлагаю сделку. В конце концов это может избавить тебя от мыслей о деньгах на всю дальнейшую жизнь и привнесет в нее хоть какой-нибудь смысл.

— Ну что ж, друг мой. Судьба свела нас с тобой. У тебя есть карта и сведения. У меня есть меч и отвага.

По правде говоря, у Крониака не было ни отваги, ни, насколько я успел заметить, меча. И еще он постоянно клянчил деньги на выпивку.

— А сможешь ли ты прожить без выпивки? — Продолжил я.

— Будь уверен, я могу не пить сколько угодно, если дело того стоит.

— Одноглазый ольдерогге рассказывал про одного паладина, который квасил прямо на поле боя и выжил один из всего отряда, сбежав в самый ответственный момент. — Начал я рассказ, который хотел посвятить вреду пьянства.

— Не верь всему, что говорят про меня! — Быстро остановил меня Крониак.

— Так это был ты? — Искренне удивился я.

— Нет. Не сомневайся во мне. Мой лучший друг — меч, а доблесть — моя стезя.

Все же я взял Крониака с собой.

Уже прям перед отправлением, ко мне зашел сам Диамантис и передал мне записку, сказав при этом:

— Знаешь, какой-то странный человек принес мне его. Он сказал, что пришел издалека и требовал правую руку магистра магии воздуха всей школы Штормхолда Диамантиса Эльсинора. Представляешь, он думал, что ты — моя правая рука.

— Позвольте мне все объяснить.

— Ладно, можешь не объяснять. Вот твое письмо. — Сказал Диамантис и улетел.

В письме было написано следующее:

Любимый, мои сородичи не оценили нашей с тобой любви, а я люблю тебя больше всего на свете и просто жить без тебя не могу. Найди меня, мне очень нужно, чтобы ты меня обнимал, как тогда в нашу первую ночь. Твоя Климентина

Теперь я точно знал, что должен отправиться в путь, и нисколько не сомневался в этом. В ночь перед нашим уходом я взглянул на небо. И тогда я увидел разноцветное ночное сияние в форме полумесяца с красной полоской, бегающей по нему — достаточно редкая форма сияния, случавшаяся раз во много лет. В этот момент я понял, что до сих пор все делал правильно и сейчас нахожусь на правильном пути.

Когда мы встретились с Крониаком на центральной площади, было еще темно. Если честно, я даже удивился тому, что он пришел, почти не опоздав. У него была странная походка: держа ровно спину, он далеко выставлял свою ногу вперед, словно делал выпад копьем, при этом обе руки его свисали вниз. Оказалось, что меч у него действительно был. У него был даже щит с гербом, на котором изображен грифон — такой же защитник цитадели, что и паладины. Вместе со своим новым спутником, я отправился из города.

Уже было утро, когда мы вдвоем взобрались на небольшой холм рядом с городом. Холм был сверху донизу покрыт снегом, и лишь на самой его верхушке, где сошел снег, росла редкая трава, Тогда впервые за двадцать лет жизни в Штормхолде я увидел распустившийся одуванчик. Я сорвал его и подул, чтобы семена смогли разлететься по всей верхушке холма. Вместе с Крониаком мы окинули последним взглядом Штормхолд.

— Клянусь, мы найдем этот Грааль или умрем! — Торжественно произнес Крониак и спросил: Скажешь что-нибудь городу на прощание?

Отчего-то в тот момент мне захотелось что-то сказать.

— Да, скажу. — Произнес я, взглянул на город и сделал глубокий вдох. — Я, Эльсинор, бывший торговец яблоками, а ныне маг Штормхолда, стою у ворот города, держа в руках одуванчик, выросший здесь впервые за 30 лет. Моя жизнь была не на одном перепутье. Но я думаю, что все сделал правильно. Я нашел то место, где маленькие рыбки становятся драконами, однако мне еще предстоит долгий нелегкий путь. Через минуту вместе с Криниаком, паладином из Цитадели, я отправлюсь на поиски священного Грааля и своей любимой, прекрасной Климентины. Я верю всем сердцем, что моя единственная любовь ждет меня где-то далеко-далеко на юге.

— Молодец. — Сказал Крониак — А теперь пошли!