К своему ужасу, Грей чувствовал, что ему хочется рассмеяться.
— Это звучит в высшей степени по-французски, — вместо этого криво сказал он. — Уверен, тебе это подходит. Чего ты хочешь?
— Думаю, вопрос в том, чего хочешь ты, — Перси еще не притронулся к вину, он взял бутылку и аккуратно налил его, красная темная жидкость заструилась в стекло бокалов. — Или, можно сказать, важнее, чего хочет Англия, — он с улыбкой протянул бокал Грею, — поскольку никто не сможет отделить твоих интересов от интересов твоей страны, не так ли? На самом деле, я признаюсь, что ты всегда казался мне самой Англией, Джон.
Грею хотелось запретить ему называть себя по имени, но сделать это — значило бы только усилить воспоминания об их интимности. И, конечно, именно этого Перси и добивался. Он решил не обращать внимания и глотнул вина, которое оказалось хорошим. Ему стало любопытно, заплатил ли Перси за него, и если заплатил, то как?
— Чего хочет Англия... — повторил он скептически. — А каково твое впечатление, чего Англия хочет?
Перси пригубил вина и, явно смакуя, подержал во рту, прежде чем окончательно проглотить.
— Вряд ли это секрет, мой дорогой, не так ли?
Грей вздохнул и прямо посмотрел на него.
— Ты видел эту 'Декларацию Независимости', изданную так называемым Континентальным Конгрессом? — спросил Перси, и, повернувшись, поискал и вытащил из кожаной сумки, висевшей на спинке кресла, пачку сложенных бумаг, передав ее Грею.
Грей, на самом деле, не видел этого документа, но, определенно, слышал о нем. Отпечатанный всего две недели назад в Филадельфии, этот документ распространялся по колониям в копиях, словно носимые ветром семена. Вопросительно подняв бровь на Перси, он развернул бумаги и бегло их просмотрел.
— Они называют короля тираном? — сказал он, посмеиваясь от скандальности некоторых особенно экстремальных выражений. Он снова сложил листки вместе и бросил их на стол. — И если я — Англия, то ты, я полагаю, воплощение Франции, уточняя цели данного разговора?
— Я представляю там определенные интересы, — ответил Перси прямо. — И в Канаде.
Тихий тревожный колокольчик зазвенел от этих слов. Грей под командованием Вольфа воевал в Канаде, и прекрасно знал, что, хотя французы и потеряли во время войны многие свои северные территории в Америке, они яростно отстаивали северные регионы от Огайо-Валлей до Квебека. Довольно близко, чтобы устроить неприятности сейчас? Он так не думал, но не мог быть уверенным, когда речь шла о французах. Или о Перси.
— Англия явно хочет, чтобы весь это абсурд быстро закончился, — длинная, с выпирающими суставами, рука махнула в сторону бумаг. — Так называемая Континентальная армия — это хлипкое сборище людей, не имеющих ни опыта, ни боевых стратегий. Что, если бы я мог предложить тебе информацию, которая может быть использована для того, чтобы... отдалить одного из главных офицеров Вашингтона от его преданности делу?
— Что, если бы ты мог? — ответил Грей, не пытаясь спрятать скептицизм в голосе. — Какую пользу это принесет Франции? Или твоим собственным интересам, которые, я позволю себе думать, вероятно, являются одним и тем же?
— Вижу, время совсем не смягчило твою природную циничность, Джон. Это одна из твоих самых непривлекательных черт... Не помню, говорил ли я тебе об этом когда-нибудь.
Грей слегка расширил глаза, и Перси вздохнул.
— Хорошо, это земли, — сказал он. — Северо-западные территории. Мы хотим их вернуть.
Грей коротко хохотнул.
— Смею думать, хотите.
Эти территории, большой участок к северо-западу от Огайо Ривер Валлей (Долина реки Огайо. — прим. пер.), отошли от Франции к Британии в конце франко-индейской войны. Однако, Британия не заняла территории и не допустила там распространения колонистов, отдавая должное вооруженному сопротивлению аборигенов и надеясь на успешную торговлю с ними. Колонистам это не понравилось, и это было понятно. Грей сам как-то наткнулся на этих самых аборигенов, и был склонен считать позицию британского правительства разумной и честной.
— Французские торговцы имели тесные связи с аборигенами в этом регионе, а у вас их нет.
— Так это интересы торговцев мехами ты... представляешь?
Перси открыто заулыбался.
— Не главный интерес, но один из них.
Грей не стал его спрашивать, почему Перси выбрал его для этого дела — вроде бы, дипломат в отставке и без какого-либо конкретного влияния. Перси знал силу, влияние и связи семьи Грея еще со времен их личных отношений. А уж 'месье Бичем' знал гораздо больше из источников информации в Европе, которые кормят Черный кабинет, о его личных знакомствах в настоящий момент. Грей, конечно, не мог сам действовать в этом вопросе. Но он был прекрасно расположен, чтобы потихоньку донести предложение до сведения того, кто сможет.
Он ощутил, что каждый волосок на его теле встал, словно усик насекомого в момент опасности.
— Нам понадобится несколько большее, чем просто предложения, конечно, — сказал он очень холодно. — Имя того самого офицера, например.
— Я не имею права его разглашать в данный момент. Но как только начнутся честные переговоры...
Грей уже соображал, кому он должен передать это предложение. Не сэру Джорджу Жермену. В офис лорда Норта (Премьер-министр Великобритании с 1770 по 1782 год, недальновидная политика которого во время Американской войны за независимость стоила Британии потери заокеанских колоний. — прим. пер.)? Хотя это могло подождать.
— А твои личные интересы? — спросил он резко, поскольку достаточно хорошо знал Перси Уэйнрайта, чтобы понимать, должен быть некий аспект сделки, который будет выгоден Перси лично.
— Ах, это, — Перси глотнул вина, затем опустил бокал и ясными глазами посмотрел на Грея сквозь него. — Все очень просто на самом деле. Мне поручено найти одного человека. Знаком ли ты с джентльменом из Шотландии по имени Джеймс Фрейзер?
Грей почувствовал, как ножка его бокала треснула. Однако, он продолжал его держать и осторожно отпил вина, благодаря Бога за то, что, во-первых, никогда не называл Перси имя Джейми Фрейзера, а во-вторых, что Фрейзер уехал из Уилмингтона сегодня в полдень.
— Нет, — спокойно сказал он. — Что тебе нужно от этого мистера Фрейзера?
Перси пожал плечами и улыбнулся.
— Всего лишь задать пару вопросов.
Грей чувствовал, как из его рассеченной ладони сочится кровь. Стараясь аккуратно держать части треснутого бокала вместе, он выпил остаток вина. Перси в молчании тоже пил.
— Мои соболезнования по поводу кончины твоей жены, — тихо сказал Перси. — Я знаю, что она...
— Ты ничего не знаешь, — сказал Грей грубо. Он наклонился и положил разбитый бокал на стол, чаща быстро покатилась, остатки вина омывали бокал. — Ничего. Ни о моей жене, ни обо мне.
Перси поднял плечо в слабом галльском жесте, означавшем: 'Ну, как знаешь'. И все же его глаза... Они все еще были прекрасными, чтоб его, темными и мягкими, смотревшими на Грея, казалось, с искренним сочувствием.
Грей вздохнул. Без сомнения, оно и было искренним. Перси нельзя было доверять — никогда — но то, что он сделал, было из-за слабости, а не по злому умыслу, или от недостатка чувств.
— Чего ты хочешь? — повторил он.
— Твой сын... — начал, было, Перси, и Грей, внезапно к нему повернувшись, довольно жестко схватил его за плечо, так, что тот втянул воздух и сжался. Грей наклонился, глядя в лицо Уэйнрайта... простите, Бичема... Оно было так близко, что Грей ощущал тепло его дыхания на своей щеке и чувствовал аромат одеколона. Он запачкал кровью сюртук Уэйнрайта.
— В последний раз, когда я тебя видел, — сказал Грей очень тихо, — я был в одном дюйме от того, чтобы пустить пулю в твою голову. Не дай мне пожалеть о своей сдержанности.
Он отпустил его и поднялся.
— Держись подальше от моего сына... Держись подальше от меня. И если хочешь доброго совета, отправляйся во Францию. И быстро.
Повернувшись на каблуках, он вышел из комнаты, решительно закрыв за собой дверь. Он был на полпути вниз по улице, когда понял, что оставил Перси в своей собственной комнате.
— Да и черт с ним, — пробормотал он и направился дальше — просить ночлега у сержанта Каттера. А утром он убедится в том, что семейство Фрейзеров и Уилли уехали из Уилмингтона.
ГЛАВА 2
А ИНОГДА — НЕТ
Лаллиброх,
Графство Инвернесс, Шотландия.
Сентябрь 1980.
— 'МЫ ЖИВЫ', — повторила Брианна МакКензи дрожащим голосом. Она взглянула на Роджера, двумя руками прижимая бумагу к груди. По ее лицу бежали слезы, но голубые глаза восхищенно сияли. — Живы!
— Дай мне посмотреть, — его сердце так сильно стучало в груди, что он едва слышал свои слова. Роджер протянул руку, и Бри, неохотно отдав бумагу, тут же подошла и прижалась к нему. И пока он читал, она вцепилась в его руку, не в состоянии оторвать глаз от старинного листа.
Бумага была приятно шероховатой в его пальцах — ручной работы со следами листьев и цветов, вдавленных в волокна. Пожелтевшая от времени, но все еще плотная и на удивление гибкая. Ее сделала сама Бри — двести с лишним лет назад.
Роджер осознал вдруг, что его руки трясутся; листок, исписанный выцветшими чернилами, дрожал так, что читать размашистый неровный почерк было тяжело.
'31 декабря, 1776 год.
Моя дорогая доченька,
Как видишь, если ты когда-нибудь получишь это письмо, мы живы...'
Глаза Роджера затуманились, и он вытер их тыльной стороной ладони. Он говорил себе, что сообщение ничего не значит, потому что сейчас они уже точно были мертвы, — Джейми Фрейзер и его жена, Клэр — но от этих слов на бумаге он почувствовал такую радость, словно они двое, улыбаясь, стояли прямо перед ним.
И он осознал, что их все еще было двое. Потому что, хотя письмо и начиналось рукою Джейми, — и его голосом — вторая страница была написана твердым наклонным почерком Клэр.
'Рука твоего отца больше не может писать, а это чертовски длинная история. Он весь день рубил деревья и едва может разогнуть пальцы, но настоял на том, что сам скажет тебе, что мы — все еще — не превратились в пепел. Не то, чтобы это не может случиться в любой момент: в старой хижине нас сгрудилось четырнадцать человек. И я пишу эти строчки, сидя практически на очаге, а умирающая бабушка МакЛауд хрипит на низенькой кушетке у моих ног, чтобы, если она вдруг начнет умирать, я могла бы вовремя залить ей в горло виски'.
— Мой Бог, я просто слышу ее, — сказал он удивленно.
— И я тоже, — слезы все еще бежали по лицу Бри, но они были слепым дождем, подсвеченным солнцем, и она, смеясь и всхлипывая, вытерла их. — Читай дальше. Почему они в нашей хижине? Что случилось с Большим Домом?
Роджер пробежал пальцем вниз по странице, чтобы найти место, где он остановился, и продолжил чтение.
— О, Господи! — сказал он.
'Ты помнишь этого идиота, Доннера?'
От одного имени по его руке пробежали мурашки. Доннер — путешественник во времени. Один из самых никчемных людей, которых он когда-либо встречал, и тем более опасный из-за этого.
'Так вот, он превзошел сам себя, сколотив банду головорезов из Браунсвилля, чтобы прийти и украсть драгоценные камни, которые, как он их убедил, у нас есть. Только, у нас их не было, конечно'.
У них не было этих камней, потому что он, Брианна, Джемми и Аманда забрали оставшиеся драгоценности, чтобы гарантированно пройти через стоячие камни.
'Они взяли нас в заложники и разгромили дом, чтоб их черти побрали. Среди прочих вещей они разбили бутыль с эфиром в моей хирургической. Пары эфира чуть не усыпили нас всех прямо на месте...'
Он торопливо прочитал оставшееся письмо, Брианна смотрела ему через плечо и тихонько охала от тревоги и беспокойства. Закончив, он отложил листок и повернулся к ней, внутри у него все дрожало.
— Значит, это все-таки сделала ты, — он понимал, что не должен так говорить, но был не в состоянии смолчать и не фыркать от смеха. — Ты и твои чертовы спички... Ты сожгла дом!
За ее лицом было интересно наблюдать: как на эскизах, выражение ужаса сменялось раздражением — и, да, истерическим весельем, под стать его собственному.
— А вот и не я! Это мамин эфир. Любая искра могла устроить взрыв...
— Но это была не любая искра, — отметил Роджер. — Твой кузен Йен зажег одну из твоих спичек!
— Ну, так значит, это была вина Йена, вот!
— Нет, это была ты и твоя мама. Ученые женщины, — сказал Роджер, качая головой. — Слава Богу, что восемнадцатое столетие смогло вас пережить.
Бри немного вспылила.
— Ну, все это никогда бы не произошло, если бы не этот придурок Доннер!
— Точно, — согласился Роджер. — Но он тоже был смутьяном из будущего, разве нет? Хотя, если быть до конца точным, его нельзя назвать ни женщиной, ни ученым.
— Хм-ф, — взяв письмо, она осторожно его сложила, но не смогла удержаться, чтобы не потереть страницы между пальцами. — Что ж, он не пережил восемнадцатого столетия, не так ли? — глаза ее с покрасневшими веками были опущены.
— Тебе ведь не жалко его, а? — недоверчиво поинтересовался Роджер.
Она покачала головой, но пальцы все еще двигались по плотной гладкой бумаге.
— Не столько... его самого. Это просто... сама идея о том, чтобы кто-нибудь умер вот так. Один, я имею в виду, так далеко от дома.
Нет, не о Доннере она думала. Обняв Бри, Роджер соприкоснулся с ней головой. От нее пахло шампунем 'Прилл' и свежей капустой — значит, она пришла из огорода. Слова на бумаге, продавленные нажимом пера, которое их писало, поблекли, но, тем не менее, были четкими и ясными — вот что значит почерк хирурга.
— Она не одна, — прошептал он, проводя пальцем по постскриптуму, снова написанному размашистым почерком Джейми. — И он тоже. И независимо от того, есть ли крыша у них над головой, или нет — они оба дома.
Я ОТЛОЖИЛА ПИСЬМО. 'Будет еще достаточно времени, чтобы его закончить', — подумалось мне. Я писала его на протяжении последних нескольких дней, как только позволяло время. В конце концов, не нужно было спешить, чтобы успеть отправить его с уходящей почтой. Я слегка улыбнулась этой мысли и, аккуратно свернув странички, сложила их для сохранности в мою новую рабочую сумку. Промокнув перо, я отложила его и растерла болевшие пальцы, наслаждаясь тем чудесным чувством соединения, которое давало мне написание письма. Мне было гораздо легче писать, чем Джейми, но плоть и кровь имеют свои пределы, а сегодня был очень долгий день.
Я взглянула на кушетку, как делала каждые несколько минут, но там, на другой стороне очага, все было по-прежнему тихо. Мне были слышны булькающие хрипы ее дыхания, которые появлялись через такие долгие интервалы, что между каждым из них, я готова была поклясться — она умерла. Однако она была жива, и, по моим наблюдениям, еще некоторое время не умрет. Я все же надеялась, что она почиет до того, как мои ограниченные запасы лауданума закончатся.
Я не знала, сколько ей было лет — выглядела она на полную сотню, или около того, но могла оказаться моложе меня. Два ее внука, мальчишки-подростки, привезли ее два дня назад. Они спускались с гор, направляясь в Уилмингтон, чтобы присоединиться там к отрядам ополчения, и по пути собирались отвезти бабушку к ее родственникам в Кросс-Крик. Но бабушке 'вдруг поплохело', как они выразились, им кто-то подсказал, что неподалеку, в Ридже, есть целительница. И они доставили ее ко мне.
