Письмо, с которого все началось

— Я безмерно счастлив, ваше преосвященство, что моя скромная персона интересует вас на протяжении столь длительного времени, — голос был столь же сер и бесцветен, под стать внешности.

— Полно, полно Гийом, не будем... — махнул рукой епископ и достал из-за широкого пояса небольшой тихо звякнувший мешочек. Он аккуратно положил кошелек на край столика, на котором стоял поднос с недопитой чашкой и маленькими сахарными печеньицами. — Думается мне, что и эти скромные средства пойдут на благие дела.

— Благодарствую, — клирик склонил голову, но не прикоснулся к деньгам. — Мои знания не столь велики как в прошлый раз, но надеюсь, и они принесут вам хоть какую-то пользу. — Констанс молчал, ожидая, когда ризничий продолжит. — Две недели тому назад, на день покровителя Святого Георга Его Святейшество Папа Геласий IX лично присутствовали в соборе ордена, без 'обладателя голоса'.

Констансу уже доложили, что в последнее время все только и делали, что шептались о размолвке между кардиналом Джованне — 'обладателем голоса' — и Папой. А вчера ему стала известна причина этой размолвки. Почему-то кардинал начал лоббировать билль о даровании свободному княжеству Приолонь 'вечной вольности', тогда как кардинальская клика ратовала за расширение союзных границ и стремилась присоединить эти земли к Лукерму.

При Папе Клементе VII за особые заслуги владение побережным районом Приолонь было передано князьям Бурфелидам. Свободолюбивые князья в отсутствие войны, а с Нурбаном мир длился уже на протяжении ста пятидесяти лет, откололись от Лукерма — государства одним из первых вошедшего в Союз.

Епископ задумался, что же за этими действиями может скрываться. Неужели Джованне хочет получить личный протекторат для этого района? Такая мысль его преосвященству показалась весьма здравой, поскольку контроль над проливом Мирмиот — это соблазнительный, а главное денежный кусок. Хотя теперь, в свете грядущей войны, все выглядело совсем иначе. Мощные крепости княжества являлись неприступным клином, о который разбилась не одна военная компания Нурбана, поэтому никто не позволит Приолони находиться вне Союза — слишком расточительно расшвыриваться такими военными ресурсами.

Констанс был уверен, что теперь вопрос по объединению территорий, который прежде обсуждался ни шатко, ни валко, ныне решится в два счета, и Приолонь войдет в Состав Лукерма не позднее весны.

Меж тем Гийом продолжал:

— Кардинал Джованне отбыл в Винет, как было озвучено, по приказу его святейшества, но я знаю, что Папа очень гневались, узнав о его самовольном отъезде. А наш командор — бейлиф Цемп — за последние четыре недели уже девять раз был приглашен в Паласт Святого Престола, а Его Святейшество Геласий трижды почтили своим присутствием праздничные службы в соборе и дважды оставались на ужин. Это было на день святых апостолов Фалька и Мартина, день основания ордена и последний раз в день покровителя Святого Георга. И дважды на дни ордена, когда Его Святейшество оставались обедать, то были без своего 'голоса'.

Клирик замолчал, ожидая замечаний или расспросов от епископа, но тот вновь задумался о своем. Со слов клирика становилось ясно, что меж Папой и кардиналом пробежала черная кошка. И то, что Геласий позволил узнать об их размолвке, также говорило о многом. А точнее о том, что в скором времени, не смотря на все сложности и препоны в законодательстве, вполне возможно смещение 'обладателя голоса' с его должности...

Чем больше епископ узнавал о Джованне и его действиях, тем сильнее у него складывалось впечатление, что все поступки кардинала были нарочитыми, и были продиктованы ужасной спешкой и... и отчаянием. Интересно, во что же такое он влез и чего добивается?...

— Хорошо Гийом, если подобной важности сведения появятся у тебя еще, извещай меня о них немедленно, — после непродолжительного размышления выдал его преосвященство. — Скажи мне, тепло ли Его Святейшество приветствовал бейлифа Цемпа на последней службе?

— Весьма тепло, ваше преосвященство, — подтвердил ризничий. — Папа Геласий возложил руку на голову его высокопреосвященства, при целовании перстня. А командор Цемп приложился не только губами, но и лбом.

— Замечательно, — кивнул епископ. По словам клирика выходило, что бейлиф заискивает перед Его Святейшеством, заручается расположением и тут же получает его, раз Гиласий так зачастил к нему. — Гийом, все твои труды, что ты совершаешь, служат только благим делам и на пользу Церкви. Думается мне, что в дальнейшем, ты достигнешь значительных высот.

— Благодарю за столь лестную оценку, — с этими словами клирик встал, поклонился Констансу, и, взяв со столика кошелек, тихо вышел.

Старший ризничий ушел, а епископ продолжал сидеть в кабинете торговца. Прошло четверть часа, прежде чем хозяин заглянул в комнату. Он старался никогда не видеть, с кем встречается его преосвященство Констанс. Как говорится: меньше знаешь — крепче сон, да и у братьев Ответственных в чрезвычайном случае не будет лишних вопросов.

— Ваше преосвященство? — осторожно подал голос тот.

— Заходи, — разрешил епископ, поднимаясь с кресла. — Ты еще обещал показать мне старинную книгу с гравюрами двухсотого года от образования.

— Сею секунду, ваше преосвященство, сею секунду!

Книготорговец подошел к одному из шкафов, открыл дверцу и извлек на свет увесистый старинный фолиант, переплетенный в деревянные пластины, соединенные между собой широкими серебряными скобами. С видимым усилием он опустил инкунабулу на рабочий стол и отступил на два шага.

— Вот! — с пиететом провозгласил он. Но затем вновь метнулся к столу, достал из висящего на поясе кошеля ключ, открыл замок скрепляющий книгу и опять отошел. — Прошу!

Епископ придирчиво изучил обложку, пролистнул не менее десятка страниц, дабы понять не подделка ли перед ним, а когда натолкнулся на гравюру, слегка выцветшую, отчего чернила, которыми ее выполнили, приобрели коричневатый оттенок то так же долго и внимательно рассматривал ее.

— Это действительно подлинник? А то мне не хотелось бы... — он не закончил фразу, но книготорговец все прекрасно понял, чего именно не хотелось бы его преосвященству.

— Безусловно! — жарко и без колебаний заверил тот. — Достоверность гарантирована! Она перекуплена мною у младшего сына барона Кроке, тот в свою очередь был племянником маршала Бонифация, которому эту книгу подарил Папа Филипп VII. Барон разорился и распродает ценнейшие вещи, собранные многими поколениями его семьи! Это такой ужас!

Хотя Констанс являлся ценителем и коллекционером старинных рукописей и книг, он все же проигнорировал столь соблазнительную информацию, и равнодушно произнес:

— Я беру ее. Книгу переправишь в ауберг, моему секретарю, там же и получишь деньги или вексель, на твое усмотрение. А теперь проводи меня.

Все то время, пока его преосвященство разговаривал с клириком, братья и послушник Марк постояли снаружи на улице. Наконец дверь открылась, и появился епископ. Хозяин вышел следом, чтобы попрощаться со столь почетным гостем.

— Ваше преосвященство, прошу вас, загляните на следующей неделе, у меня должен появиться редчайший экземпляр жизнеописания Святого Руассара, датированный еще шесть тысяч девятьсот сороковыми годами!

— Постараюсь, — суховато ответил тот, делая знак рукой братьям, чтобы подошли к нему.

Носильщики, ухватившись за ручки, подняли резной паланкин с тротуара и поднесли к дверям. Торговец низко поклонился на прощание, да так и замер, пока Констанс, подобрав серый шелковый плащ, опускался на сидение. Марк задвинул бархатные занавеси, скрывая епископа, и братья двинулись к другому запланированному на сегодня месту встречи. Мальчик держался рядом.

Они прошли пару длинных улиц и пересекли площадь с шестью часовнями, прежде чем добрались до дома, на жестяной вывеске которого гордо красовались ланцет и клистир. Послушник подергал за шнур, который вел к повешенному где-то внутри колокольчику. Раздавшийся звон было слышно, несмотря на закрытую дверь. Отворил сам лекарь, облаченный в белую хламиду с тремя зелеными полосами по краю подола, положенную ему по роду занятий.

— Ваше преосвященство, неужели?! Прошу вас, — он суетливо отступил вглубь прихожей.

Епископ неспешно выбрался, опираясь на плечо подошедшего к паланкину Марка. Встал, расправил складки подбитого мехом пелиссона, и неспешно зашел внутрь.

Довольно частое посещение лекаря у епископского окружения вызывало ложное чувство его немощности, а может быть даже скорой кончины. На самом деле Констанс был довольно крепок в свою вторую половину шестого десятка, и не собирался на тот свет еще как минимум лет двадцать. Вселять ложные надежды о своем здоровье было для него любимой шуткой, а так же хорошим подспорьем в делах. Кто будет принимать тебя за серьезного соперника, если все думают, что ты стоишь одной ногой в могиле.

Дом лекаря епископ покидал в приподнятом расположении духа. Он бодрым шагом спустился с крыльца, нетерпеливым жестом подозвал к себе носильщиков, и приказав: 'На улицу Урсулы Заступницы!' шустро забрался вовнутрь и даже самостоятельно задернул занавес.

Марк устало поплелся следом. Время еще не перевалило за полдень, а он бедный уже был измотан от непрестанного хождения по улицам и утомительного стояния возле закрытых дверей. Красоты города перестали интересовать его, любопытство было сведено на нет долгим однообразным ожиданием. Поутру, он еще обращал внимание на разодетых дам и кавалеров. Одни дамы передвигались пешком в окружении слуг, других несли в портшезах. У некоторых особо богатых женщин на руках были милые зверьки с блестящим мехом — хорьки. Вот по улице промаршировал отряд из Ордена Бедных Братьев Святого Симеона в сверкающих доспехах с копьями на плечах. Но до этого ему не было ни какого дела, хотелось одного — где-нибудь присесть. Братья, что носили паланкин епископа, были молчаливы, стояли в стороне и даже словом не перекидывались между собой, на мальчика они совсем не обращали внимания. То, что поначалу казалось радостным приключением, теперь обернулось невыносимой скукой и бесконечным ожиданием.

Когда его преосвященство Констанс вышел, повторился прежний ритуал. Портной, как и хозяева прочих заведений, раскланялся, а епископ вновь уселся в паланкин, дав новое приказание направляться к Паласту Святого Престола.

Дворец папы находился в стороне от центра города, ближе к крепостям боевых орденов и добираться до него пришлось около часа. Даже дюжие братья начали выказывать признаки усталости, чего уж говорить о мальчике: он плелся, позади процессии, едва переставляя ноги.

Дворец Святого Престола казался необыкновенно изящным и воздушным, четырехэтажное здание с тремя парадными входами под высокими ажурными арками. Самый большой срединный — для Его Святейшества Папы, два других по бокам поменьше: левый для лиц духовных орденов, правый для представителей боевых.

Перед правой аркой его преосвященство приказал остановиться и выбрался из паланкина. Братья подхватили его и быстро ушли куда-то в сторону, а Марк остался рядом с епископом.

— Пойдем, не отставай, — бросил он и неспешным шагом двинулся, огибая здание с правой стороны.

Негласные традиции, устоявшиеся веками, не позволяли церковникам бейлифата входить или обходить Паласт с левой стороны, а епископата соответственно с правой. Сделать подобное означало выказать дурной тон. Увы, в жизни Святого Города всегда было много условностей и неписаных правил, которые требовалось неукоснительно соблюдать.

Миновав дворец, его преосвященство Констанс направился по дорожке посыпанной розовым песком вдоль разноцветных клумб, через аллею уже отцветших олеандров и магнолий, туда, где парк переходил в рукотворные лабиринты из туи, при входе в который стояли стражами вечнозеленые кипарисы. Там всегда можно отыскать весьма укромный уголок для беседы без опасения быть подслушанным.

На пути им встречались степенно прогуливающиеся по двое по трое церковники. С одними из них епископ здоровался, другим только кивал головой, на третьих и вовсе не обратил никакого внимания. Приостановившись под сенью кипарисов перед входом в лабиринт, он негромко проинструктировал Марка:

— Следуй за мной не ближе чем на двадцать шагов, смотри не потеряйся. Когда я стану беседовать с одним человеком, начнешь читать молитву Dies irae (День гнева). Говори громко, так чтобы я тебя слышал, как закончишь, начнешь снова. Понятно?!

— Да ваше преосвященство, понятно, но только зачем...

— Раз понятно, пойдем! — оборвал его Констанс и, развернувшись, направился по дорожке, ведущей к первому повороту.

Прошло совсем немного времени, епископ еще не успел, как следует углубиться в парковый лабиринт, как навстречу ему вышел широкоплечий мужчина в черной сутане. Он был довольно молод, высок и подтянут. На черноволосой голове, без единого намека на седину, красовалась круглая епископская шапочка9. Отсутствие мантии и перстня указывало на его звание — епископ-суффраган.

— Ваше преосвященство, Господь посреди нас, — поприветствовал Констанса более молодой церковник, слегка поклонившись.

— Есть и будет, ваше преосвященство, — ответил тот, лишь слегка наклонив голову. Все-таки степень у епископа Констанса была выше. Мельком глянув на послушника, он повелел: — Начинай.

Марк произнес первые строки.

— Dies irae, dies ilia solvet saeclum in favilla...( День гнева, день тот обратит столетия в прах...)

Молодой епископ улыбнулся, указывая на мальчика:

— У вас замечательный способ быть услышанным, но не подслушанным, ваше преосвященство.

— Рад, что вам понравилось, епископ Герран, но к делу: чем меньше нас видят вместе, тем лучше.

— Как угодно, ваше преосвященство, как вам будет угодно.

— Несмотря на довольно юный возраст, вы имеете значительную должность, но не останавливаетесь на этом и стремитесь занять степень повыше, — начал Констанс.

— Я не столь юн, как многим кажется, — более резко, чем следовало бы, отозвался собеседник, уж слишком часто ему пеняли на его годы.

— Мало кто может похвастаться должностью епископа-суффрагана в тридцать четыре, — прервал его Констанс. — Не сочтите за лесть, но забрались вы столь высоко благодаря своему уму, а не за счет знатности рода. И занимаете этот пост по праву. Еще знаю, что вы стремитесь выше, но места в конвенте пока нет, хотя и находитесь в числе первых в списках на повышение.

— Несмотря на то, что вас не было в городе больше месяца, вы прекрасно обо всем осведомлены епископ, — позволил себе легкую улыбку Герран.

За беседой они двигались по дорожке к центру насаждений. Говоривших не было слышно, все перекрывали слова молитвы, произносимые послушником.

— Итак, скажите же мне, наконец, зачем я вам понадобился? — спросил епископ-суффраган после небольшой паузы. — Ведь не для того же чтобы услышать строки из воскресной мессы?

— Не для того, — согласился Констанс. — Я сообщу информацию, которой вы можете воспользоваться на свое усмотрение. За эти сведения вы не будете мне ничем обязаны.