Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
— Вы сейчас будете говорить, что у вас нет романа с Лизаветой Тихоновной? — спросила я с усмешкой.
— У меня нет романа с Лизаветой Тихоновной.
Ильицкий немного помолчал, прежде чем произнести это.
— Вы лжете, — отозвалась я безапелляционно, — я видела все своими глазами. Вы целовали ее, и это не было похоже на дружеский поцелуй.
— Да что вы понимаете в поцелуях... Это была шутка, ясно вам!
Он, наконец, обернулся — я почувствовала, что теперь 'веду' в этой беседе я, а он вынужден оправдываться. И голос у Ильицкого был несколько взволнованным, как ни странно. Я молчала, давая ему возможность высказаться.
— Шутка дурацкая, согласен, но я вообще большой любитель пошутить...
— Я заметила.
— Вы помните ту игру в фанты? — продолжил он. — Когда Лиза не стала забирать свои часы, потому что они были поломаны? В то утро, когда все случилось, я ездил в город, к часовщику, и починил их, а в замен за фант потребовал от нее поцелуй. Чувство юмора у меня такое, понимаете?! Лиза здесь вообще не при чем!
Я отметила машинально, что история довольно складная: по крайней мере, это объясняло, зачем он ездил тогда в город. Но объясняло не все:
— Хорошо, вы ездили к часовщику, — допустила я, — но зачем перед этим вы полчаса мокли под дождем во дворе, почему не отправились сразу?
— Я ждал пока Никифор, конюх, починит коляску... что-то там со спицей случилось, — не раздумывая, отозвался он.
— А почему на заднем дворе, а не у ворот?
— Потому что у ворот меня видел бы весь штат прислуги! — Ильицкий начал выходить из себя, — и каждый бы исподтишка допытывался, куда я еду да с какой целью. А на заднем дворе меня видели, я так понимаю, только вы... Вы можете, Бога ради, не идти позади меня — меня это раздражает!
Я покорно прибавила шаг, чтобы поравняться с Ильицким и заодно иметь возможность видеть его лицо. Я все еще не верила ему, но сейчас меня занимало другое:
— Вы едете чинить часы, хотя Лизавета Тихоновна вас не просила, требуете за это поцелуй... вы что, всерьез влюблены в нее?
— Это не важно. Важно, что между нами с Лизой ничего нет.
— Почему вы так стараетесь убедить меня, что между вами ничего нет. Разве вам не все равно, что я думаю?
— Можете думать что угодно, на что хватит вашей фантазии. Главное, лишнего не болтайте — об этом я и хотел просить вас сегодня. Лизу в этом доме со свету сживут, если появится хоть намек на то, что она была неверна мужу. — Он помолчал и добавил. — Сегодня утром вскрыли завещание... Эйвазов все свое состояние переписал на нее.
— То есть как? — опешила я.
Он пожал плечами:
— Видимо, Василий окончательно довел отца: он давно грозился лишить его наследства, но никто не думал, что он говорит всерьез. Васе, разумеется, назначается содержание, Наташа получит вполне приличное приданое по достижению совершеннолетия, но все остальное — завод, усадьба, вклады в банках — получает Лиза. Вы же понимаете, что родственнички ее в покое не оставят — особенно Василий с maman. Хотя и Натали не отстает, должен вам заметить. Я не выдержал и уехал из Пскова один, а они остались доказывать, что завещание поддельное... Кстати, я все хочу спросить, вы что — загипнотизировали мою матушку, когда вынудили ее дать согласие на вскрытие? Как вам это удалось?
— Вероятно, просто ваша мать не так глупа, как вы о ней думаете, — отозвалась я, помолчав. Евгений Иванович смотрел в землю и выглядел уязвленным. Потом я спросила: — а вы не допускаете, что завещание и правда поддельное?
Ильицкий ответил не сразу:
— Буквально перед вашим приездом Максим Петрович вызывал нотариуса к себе и, по-видимому, вносил в завещание какие-то правки. Я помню, что это было после очередной шумной ссоры между Василием и дядей — должно быть, в тот раз он и переписал все на Лизу. Если же говорить о подделке завещания... — Ильицкий скептически усмехнулся, — по моему мнению, это невозможно, поскольку подкупить пришлось бы не только нотариуса, но и свидетелей , которых Максим Петрович, заметьте, выбирал сам и, разумеется, выбирал людей надежных.
— И кого же он выбрал? — тотчас спросила я.
— Увы, у меня нет вашей привычки следить за окружающими...
— Жаль, — не удержалась я. — А, может быть, вы хотя бы помните, чьи подписи стояли на завещании, которое вы читали несколько часов назад?
Я скосила глаза на его лицо — Евгений Иванович улыбался, глядя себе под ноги и, кажется, пытался что-то вспомнить:
— Фамилии в завещании я, допустим, видел — да только они мне ничего не говорят. Но сейчас припоминаю, что на похоронах Ванька, один из лакеев, трепался, что его позвали в свидетели. Вторым, скорее всего, был Елизар, дворецкий. А кто третий — понятия не имею.
— Вероятно, тоже лакей.
— Вероятно... выбор у Максима Петровича был невелик: в тот день ни Берга, ни кого-либо из соседей в усадьбе не было.
— И что тогда вас смущает? — рассуждала я вслух. — По-вашему смолянку французского происхождения подкупить можно, а русские дворецкие слишком порядочны для этого?
Ильицкий поморщился, взглянув на меня уже с негодованием:
— Послушайте, довольно об этом! Кажется, я уже извинился перед вами за ту сцену в каминной комнате.
— Должно быть, только в мыслях, — улыбнулась я, — вслух вы не извинялись.
— Хорошо! — он остановился и, поймав мой взгляд, сухо и отрывисто произнес: — я был не прав. Простите меня, Лидия Гавриловна.
Я, пряча улыбку, вдоволь насладилась взглядом черных глаз, в которых и правда было что-то похожее на раскаяние, и потом только великодушно кивнула:
— Я принимаю ваши извинения, Евгений Иванович.
Потом мы снова шли молча — я продолжала прятать довольную улыбку и думала о том, что прогулка вышла куда занятней, чем я ожидала. Но Ильицкий, кажется, думал о другом:
— Вы ничего не знаете о русских. Елизар Николаич служил Эйвазовым больше тридцать лет, — вкрадчиво и немного раздраженно Ильицкий как будто пытался меня убедить, — он начинал лакеем еще в доме отца Максима Петровича. Он верен был Эйвазову, в конце концов! До последнего дня верен и продаться не мог, что бы вы там себе не думали.
— А вы уверены, что в свидетели Максим Петрович призвал именно дворецкого? — уточнила я.
— Да, его фамилию я знаю — она была среди подписей.
— Значит, Елизар Николаевич тридцать лет верой и правдой служил Эйвазову, а тот даже десятирублевой бумажкой не одарил его по завещанию ? И ваш Елизар, видимо, это понимал, когда подписывал бумагу.
Я снова взглянула на Ильицкого — он морщился еще больше, понимая, похоже, что дворецкий вполне мог затаить обиду на хозяина. А обиженного человека подкупить и спровоцировать на подлость куда проще.
— А лакеев я даже в расчет не беру, — безжалостно продолжала я, — они люди подневольные, из крепостных, у таких в сознании глубоко сидит поступать так, как велит начальство. Дворецкий Елизар в нашем случае.
— Бред какой-то... — отозвался на это Ильицкий, хотя по лицу его было заметно, что он как минимум задумался над моим 'бредом'. — В любом случае, кроме свидетелей нужно подкупить еще и нотариуса, который находится в Пскове. Встретиться с ним могли только после смерти Эйвазова, а Лиза в эти дни из комнаты-то практически не выходила, не только не ездила в город. А кто мог этим заниматься, кроме нее?
Ее любовник, например, — подумала я, промолчав. — Который рассчитывал после жениться на ней и завладеть огромным состоянием. А организация похорон, предполагающая частые поездки в Псков, могла быть лишь прикрытием для того, чтобы договориться обо всем с нотариусом...
Вслух я, разумеется, ничего не сказала, но это и без того висело в воздухе.
— Здесь нужно свернуть с дороги, — вспомнила я, поняв, что мы подошли к тому самому месту.
Еще несколько минут ходьбы, и перед глазами показалась покосившаяся черная изба, так испугавшая нас с Натали в первый раз. Она и сейчас выглядела непривлекательно и заставляла меня поежиться и сбавить шаг. Однако то, как уверенно шагал к ней Евгений Иванович, придало мне сил.
— Снова будете ломать дверь? — уточнила я, встав за его плечом.
Но мгновением позже отметила, что дверь и не предполагала даже наличия замка — запиралась лишь на деревянный засов, который легко можно было отодвинуть — что Ильицкий и проделал.
Внутри царил полумрак, который рассеивал лишь слабый свет из запыленного окна и открытой двери. Копошились мыши, которых оказалось здесь никак не меньше десятка — все рассажены по деревянным и металлическим клеткам. Пока Ильицкий рассматривал жертвенный стол у окна, я наклонилась над клетками и отметила, что в них довольно чисто, у мышей налита вода и насыпано зерно.
Кто-то был здесь очень недавно, а Лизавета никуда из дома не выходила — это точно: после смерти Максима Петровича я отслеживала каждое ее перемещение по усадьбе.
Я нахмурилась, потому как осознание того факта, что у Эйвазовой есть помощник, мне не нравилось. И с облегчением отринула мысль, что этим помощником является Ильицкий — слишком растерянным был его взгляд, блуждающий по столу с начертанными символами.
Или он растерялся, увидев плащ?
Вспомнив о плаще, я прошла вперед: он уже не лежал, наброшенный на кресло, а висел на гвозде, вбитом в стену — действительно, именно на него и смотрел Ильицкий со смесью недовольства и непонимания во взгляде.
Без слов сняв со стены плащ , я расправила его на том же столе и сразу увидела ярлык фирмы-изготовителя — 'Сиже'. Плащи этой марки, очень модной в Петербурге, дорогой и даже щегольской, носили князь Орлов и... Андрей. Я знала это наверняка, так как успела тайком рассмотреть ярлычки на плащах всех мужчин в доме. Ильицкий в дождь накидывал поверх сюртука шинель, а Вася носил туалеты куда более провинциальные по выкройкам и расцветкам.
То, что этот плащ был пошит именно в 'Сиже', заставило меня не на шутку разнервничаться — мне страшно не хотелось ни в чем подозревать Андрея. Или Михаила Александровича. Впрочем, князь уже Андрея в плечах и ниже на голову — узнать, кому этот плащ принадлежит, не составит труда.
— Наденьте это, пожалуйста, — попросила я Ильицкого.
— Вы... надеюсь, не подозреваете меня?
Я качнула головой, не в состоянии говорить более обстоятельно.
Со вздохом и тоже несколько нервничая, Ильицкий набросил плащ на плечи. Я сама взялась, было, застегивать на нем верхние пуговицы, для чего приблизилась к нему, потянулась к его вороту, но именно это сделал в тот же миг и Ильицкий. Руки наши неловко соприкоснулись — и отчего-то я вздрогнула, будто мои пальцы опалило огнем. Ахнув и испугавшись непонятно чего, я тотчас отпрянула. И долго не могла решиться взглянуть снова в его глаза. Я ожидала, что он гадко ухмыляется, глядя на странное мое поведение — однако я ошиблась.
— Это не его плащ, — сухо произнес зачем-то Ильицкий.
Я, не сразу поняв, что он имеет в виду, отошла еще на шаг и оценила взглядом всю картину: ему плащ был несколько узковат — а вот Андрею, должно быть, пришелся бы в самый раз. А главное по росту вполне подходил: Андрей был с ним примерно одного роста, а вот князь Орлов ощутимо ниже.
— Этот плащ слишком изношен и выцвел до безобразия, — продолжал озабоченным голосом Ильицкий, снова пытаясь убедить меня, — Андрей бы такое не надел даже в деревне.
— Я понимаю, — кивнула я и улыбнулась.
И сама догадалась, что улыбка вышла жалкой. Что-то происходило со мной, что-то непонятное. Одно я знала наверняка — мне не было дела сейчас до этого плаща. Мне стало отчего-то ужасно неловко находиться рядом с Ильицким.
Потому, резко отвернувшись и ничего больше не сказав, я скорым шагом вышла из дома и направилась к дороге.
Глава XXVI
Обратный путь я проделала за четверть часа, потому как почти бежала и мечтала только о том, чтобы Ильицкий меня не догнал — мне нужно было побыть одной и подумать сейчас. Он же как на грех не отставал и все пытался сказать что-то. Уже у выхода из парка ему это удалось:
— Лида, послушайте, не смейте делать поспешных выводов об Андрее и в чем-то его подозревать!
— Я никогда не делаю поспешных выводов! — отозвалась я раздраженно.
— Вы постоянно их делаете!..
Но оба мы в этот момент затихли, поскольку где-то в парке за кустами раздался истеричный и взвинченный до предела голос Эйвазовой:
— Я не могу так больше! Не могу!
И не взглянув на Ильицкого, я уверенно пошла на голос — свернула на одну из прилегающих к главной дороге аллей и сразу увидела сидящую на скамейке в зарослях сирени Лизавету. Опершись на спинку той же скамьи, за ней стоял Андрей и негромко отвечал ей что-то, как будто успокаивал.
Право, мне не доводилось раньше наблюдать их беседующих наедине — потому, должно быть, я несколько изумилась. Еще мгновение — и я встретилась взглядом с Андреем. Он, совершенно не изменившись в лице, сказал что-то Эйвазовой — она обернулась и посмотрела на меня заплаканными и измученными глазами. А потом перевела взгляд куда-то позади меня. Она даже побледнела еще больше — растеряно поднялась на ноги и выглядела так, будто я снова застала ее за чем-то неприличным.
— Андрей, мы можем переговорить с тобою наедине?
Это произнес Ильицкий, который стоял за моей спиной. Я обернулась, заглядывая в лицо Евгения Ивановича — и, так же как и Лизавета, испугалась: столько холодной ненависти было в его глазах. Вероятно, он безумно ревновал сейчас Эйвазову. Оставить его наедине с Андреем я просто не могла и, не дав Андрею ответить, произнесла как можно небрежнее:
— Я надеюсь, Евгений Иванович, вы не обидитесь, но прежде с Андреем хотела поговорить я. А вы могли бы проводить Лизавету Тихоновну в дом.
Он перевел взгляд на меня и, как будто борясь с собой, ответил:
— Хорошо, Лида, если вы настаиваете.
Когда они ушли, я сама приблизилась к Андрею, но понятия не имела, о чем с ним говорить. Я не знала даже, могу ли я ему верить теперь.
— Я смотрю, вы и правда подружились с Ильицким, — сказал тем временем Андрей с некоторой усмешкой. — Он даже слушается вас. И зовет вас Лидой.
— Не могу же я ему запретить, — отозвалась я, как будто оправдываясь. А потом уточнила: — вас это задевает?
— Возможно. Лидия, я так вымотался за эти дни, что уже ничего не соображаю... — он потер руками лицо.
Андрей и правда выглядел измученным: смерть Максима Петровича он не должен был бы принимать слишком близко к сердцу — они чужие люди. Но, видимо, общая атмосфера в доме действовала на всех угнетающе.
— Когда вы уезжаете? — спросила я.
— После девятин ... — Андрей, кажется, был недоволен этим. — Мишель уговорил задержаться, я бы уехал хоть сегодня.
— И вам совсем не жаль оставлять Лизавету Тихоновну на ее родственников? — не удержалась я.
Андрей перевел на меня усталый взгляд:
— Вы не хуже меня знаете, что в этом доме есть люди, которые с удовольствием возьмут на себя ее защиту... Я все не мог выкинуть из головы ваши слова о любовной связи между Лизаветой и Ильицким, — признался он. — О том я сегодня и говорил с нею, если вам интересно.
Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |