Магам место было в Лесу или ближе к его границе, не в селениях или полях — хотя действительно, что там под зиму-то уже проводить? — но оттуда нужно было вернуться...
Именно!
Серазан сообразил наконец, что его так тревожило — маг ли, просто ли человек, а тот, кто к концу третьей ночи не придет в дом — свой или чей, да хоть в трактир — живым не вернется вовсе. То есть вернется на следующую Поминальную, через год, и это от него надо будет посыпаться золой.
Это было суеверие и, конечно же, бред, но любой бред перестает выглядеть таковым, когда сидишь посреди леса, проводив туда же, да по такому времени, когда и не поночуешь где попало, и прокорма особо богатого уже не найдешь, человека, за которого ты в ответе.
И Тесс тихо запаниковал, принялся припоминать время рассвета и еще до заката начал считать часы, ухитрился вспомнить даже, почему должен быть свет именно на подоконнике — указать дорогу не просто куда-то, а в дом. Поэтому-то не фонарь на крыльце, а фонарь или свеча на окне.
Кстати, о фонаре — Серазан вдруг задумался, является ли лампа таковым. В принципе, разница между портативным и подключенным к домашней сети источником света была невелика, но если сходить с ума, так уж до конца — Тесс залез в запасники мастерской, вытащил запасной фонарь взамен унесенного Грином и торжественно водрузил на подоконник.
Когда стемнело, а Грин вот немедленно по включении не взял да и не вернулся, потом не вернулся через час и через два, Серазан офонарел уже сам, окончательно и бесповоротно, обматерил все Ночи, Луны, обычаи и обряды этого мира, после чего вытащил свечку, обычную, никакую — зажег и поставил рядом с фонарем.
"Если вам, друид-самоучка, и этого мало — виноваты будете сами!" — рявкнул, открыв двери, куда-то во тьму, и захлопнулся спать.
И, что удивительнее всего, вырубился мгновенно и до утра.
* * *
Вторая ночь, ночь сошедшейся луны, пролетела, веселая и хмельная. К утру убегавшийся изрядно зверь опять залег в спячку в окружении своих новых знакомцев.
Маленькие хвостатые существа приютились у него под крыльями, древесные духи укрыли его от снега, и снова сны о лете захватили и повели за собой. — Ты с нами? — с тревогой спрашивали лесные. — Ты теплый, ты славный...
Оставайся тут, с нами!
— Ты умный, ты добрый, тебе не место среди двуногих, — говорили полу-люди — полу-кони. — Завтра мы уходим через степи к морю, давай с нами? Ты теперь сфинкс, что тебе здесь делать?
Зверь хотел море и уговаривал человека, зверь жмурился от ласки, зверя откровенно манили картинки большого мира, зверь был опьянен своей силой и магией, но человек на пределе сознания искал совсем другое тепло, не животное, другое.
Но с неба падал снег, лесная душа была вся тут, и Грин был ее средоточием, и никто и нигде, кроме леса, его не ждал.
К вечеру праздник явно иссяк: те, кто оставались зимовать, попрощались с теми, кто откочевывал, встретили тех, кто пришел из краев более холодных, договорились о пропитании и территориях охоты. Теперь лесные народы прощались друг с другом, со смехом, с обещаниями встречи, с прибаутками, а сфинкс нарезал круги вокруг стылого кострища и хлестал себя по светло-рыжим бокам узорчатым хвостом. Крылья его то приподнимались, ловя ветер, то опускались. Ему тоже надо было уходить или оставаться.
И он уже знал, что может делать, с таким солнечным теплом внутри. Либо залечь в спячку, либо за лунами, помощником и слугой Старухе, либо с кентаврами в далекие степи, чтобы вернуться когда-нибудь потом.
Вот только черная сажа не давала зверю покоя.
Черный цвет.
Черные тонкие стволы деревьев.
Зверь искал тепла и не находил его, и оттого все резче становилось метание по кругу, все тревожнее смотрели в сумрак темно-зеленые глаза — с пока еще человеческой тоской наблюдая за степенными сборами кочевых племен.
Черный цвет, почему же черный?
— Идем? — позвали лесовики, растворяясь в чаще.
— До встречи, — улыбнулся сфинкс, садясь, как кот, и поднимая крылья вверх.
Ветер воет. Куда идти? А, может, взлететь и посмотреть сверху?
— Летим? — спросила старуха, глядя сквозь волну распущенных пушистых волос.
Сфинкс засомневался. Хозяйка много раз не предлагала, это он помнил. Но откуда?
Старуха пощелкала каким-то светом в руке, позвала. Этот свет был знакомый, но холодный, и сфинкс покачал головой. Он склонил голову к плечу, соображая про себя, что старуха принудить не может.
— Стоит желать того, что уже потеряно? — спросил он первый тающий снег.
Поковырял лапой кострище.
Луны расходились.
Праздник закончился.
— Давай, решайся, — сказал вожак племени кентавров, — тебе явно с нами. Я знаю, где живут твои сородичи, сфинкс.
— Это хорошо, — ответил Грин, разминая лапы. — Пожалуй, так будет правильно.
Тихим цокотом копыт наполнилась последняя лунная ночь. К берегам далекой реки спешили кентавры, чтобы, миновав ее, уйти в Степи, к южному морю. То прыжками, то в парении следовал за ними сфинкс. Неуверенно, то и дело оборачиваясь.
Пройдя так какое-то расстояние, он резко взлетел ввысь, почти задохнулся от холодного ветра над лесом, спустился в чащу, встрепенулся вдруг, крикнул резко:
— Я остаюсь!
И пошел прочь, обратно, пешком, мотая хвостом, тяжело ставя лапы и всеми чувствами вслушиваясь в воздух.
Потому что где-то, очень далеко, зажегся человеческий огонек.
Сфинксу стало любопытно, что это значит.
Это любопытство было гораздо важнее всех сокровищ мира.
Это был голод яркий, почти физический.
Это было желание тепла.
Где-то ползком, где-то прыжками, двигался лесной зверь, не ориентируясь ни на что, кроме образа маленького хрупкого огонька на светло-желтой сально пахнущей палочке.
Огонек назывался свеча.
Свечой освещали дом.
В доме жил человек. Или люди.
В доме жил кто-то, кто его ждал.
Значит, зверь искал свой дом...?
За образом дома возникло так много всего остального, что сфинкс резко остановился, оглядывая себя со всем сторон.
— Ой! — сказал он вслух и по-человечески. Тут же засаднило горло, отвыкшее от ровных звуков.
— Ой, мать моя ведьма! — всплеснул крыльями, как руками, Рональд Грин и слегка покачнулся, едва не потеряв равновесие.
...сложнее всего было затаиться рядом с крыльцом, стараясь понять, спит мастер Тесс или просто сидит тихо, и даже самому напустить немного сна, чтобы лапой открыть дверь, проскользнуть в внутрь и пристроить свое тело на кровати.
— Как только люди могут спать на этих кроватях! На ветках и то удобнее, — с досадой подумал полу-кот, обтаптывая в одеяле местечко помягче.
А за окнами уже всходило солнце.
* * *
Утро было необыкновенно спокойным — тихое, светло-серое, с прогоревшей свечкой на окне справа и мирным сонным сопением слева на соседней кровати...
Сопением?
Вернулся!
Моментально проснувшись до конца, Тесс распахнул глаза и сел на кровати.
— Грин? — сфокусировал взгляд, разглядел и зажмурился снова. Посмотрел еще раз и заорал. — ГРИН ?!!!
— Я здесь, — пробурчал Грин и уткнул нос в лапу.
— Вы — здесь? — рявкнул Тесс. — Вы в каком виде явились?!
Едва произнеся, оценил собственное заявление, неведомо как заменившее нормальное человеческое: "что с вами случилось?" — и взялся за голову. Почему-то ясно было, что бы ученик ему ни сказал сейчас, хвататься за нее придется все равно.
Грин вытянул лапы и сладко зевнул. Спать хотелось зверски.
— Мне — уйти? — спросил он почему-то с вызовом.
Тесс посмотрел на него очень внимательно.
Вообще-то, смотреть было сложно — уж слишком нелепо выглядело это... существо. Хотелось отвести взгляд, как от инвалида, которому невозможно помочь и не удается так сразу привыкнуть.
О том, к чему требуется привыкать, Серазан в этот момент не задумывался вообще — видимо, потому что разум самостоятельно решил сохранить собственные остатки... и принялся оценивать существо в контексте заданного им вопроса.
— Не знаю, как вы умудрились сюда войти, — заявил, наконец, Тесс, — но
теперь — не вздумайте даже с кровати слезать! Вы бы еще верхом на коне в дом ввалились, чтобы окончательно тут все разгромить.
— Надо было с кентаврами откочевать, — сонно зевнул Грин, разлепляя глаза. — Ну, переколдовал немного. Зато, — еще один, совсем душераздирающий зевок прервал его речь, — я теперь летать могу. И убивать, наверное, тоже могу. Как все люди-хищники из вашего мира.
Тесс на мгновение завис.
— Как кто? — наконец переспросил он тихо и почти осторожно.
— Ну, эти, — взмах роскошно изукрашенного хвоста с кисточкой на конце, видимо, означал аналогичное движение рукой. — Ваши мужчины. Я думал, как это может выглядеть, а получилось вот так вот. А что? — Грин с тревогой всмотрелся в лицо Серазана, — вам не нравится?
— Грин, — поинтересовался Тесс еще тише, нежно и вкрадчиво. — А я, по-вашему, не мужчина?
Грин задумался.
— Наверное, да, — ответил он по некотором размышлении. — Но, возможно, вы нетипичный мужчина?
— "Наверное, да," — задумчиво пробормотал Тесс себе под нос. — Поздравляю, Серазан, вот он, итог твоей военной карьеры...
И произнес уже в голос, смеряя крылато-мохнатое чудище неприязненным
взглядом:
— Да, Грин, я нетипичный. Выше среднего был на родине, полдюйма до Войск Прорыва не хватило. А типичный — это Блейк Старр. Очень, очень зверообразный хищник, и как раз, кстати, летал и убивал... Вы хоть у кого-то из нас видели хвост, лапы и крылья?!
— Ну так теперь вы даже выше меня, мастер Серазан, — безмятежно ответил Грин, потихоньку разминая когти, и примирительно при этом улыбаясь. — Так что справедливость так и так восстановлена. А как же вы летали, интересно знать?
"Да причем тут рост?!" — чуть было не заорал Тесс, но вовремя остановился.
И удивился:
— На кораблях, разумеется, — ответил он. — Не на мускульной же силе в космосе путешествовать.
— Здорово! — мечтательно протянул Грин. — Жалко, что до летучих кораблей я не додумался. А может, это и к лучшему. Корабли я себе все-таки не очень представляю.
— Да, к лучшему, — пробормотал Серазан, потихоньку, неспешно, но бесповоротно все же осознавая, что же сделалось с учеником. — Если бы вы сюда пригребли на веслах, с прикрепленной к заднице галерой...
Грин попытался изобразить на невыспавшейся физиономии негодование.
Получилось откровенно плохо.
— Ну, мне, честно говоря, самому немного необычно, — признался он, — но таким ведь быть интереснее, правда? Правда, мастер Тесс?
— Да, — согласился Серазан. — Интереснее, безусловно. Особенно окружающим. Вы как вообще теперь жить планируете? Сможете вы себя обслуживать? Готовить, мыть посуду, стирать? Мыться как — языком?
Тут Тесс представил себе последнее занятие, вспомнил поговорку про кота, которому делать нечего, и после секундной паузы отчаянно, истерически расхохотался, падая назад на постель. Грин вернулся, но вернулся... вот... вот таким — и это было настолько чудовищно, что впору было сойти с ума.
Грин покраснел до кончиков ушей и с несчастным видом спрятал лицо в лапах. Ответить ему было нечего.
Замешательство сфинкса длилось от силы минуту, а потом контраст между лесом, где сфинкс стал своим, желанным, и недовольным человеком, который явно не хотел больше его таким видеть, стал очевиден. На смену удивлению и усталости пришло бешенство. Грин даже удивился тому, как побелело в глазах, как только что мягкие лапы вдруг стали пружинисто-напряженными и готовыми в любую минуту выпустить когти.
— Я прошу прощения, — проговорил он, тяжело дыша, — что потревожил ваше существование, Серазан Тесс, человек из другого мира.
Потом Грин аккуратно спрыгнул с кровати, мягко и быстро прошел обратно к двери, распахнул ее — оказалось, что магией, и сильно! — и хорошим прыжком оказался снаружи.
Встряхнулся и пошел прочь. Надо было еще найти место, где можно выспаться, потом уходить — сначала к реке, потом к морю. И больше не возвращаться.
* * *
...Что именно привело Тесса в чувство — холод ли из распахнутой двери подействовал отрезвляюще, или собственное подсознание не дало сходить с ума дольше, чем это позволял инстинкт самосохранения — он не смог бы ответить. Но, собственно, и вопросом этим не задавался, когда смех наконец утих и вернулась возможность соображать.
Сел. Заставил себя оглядеться.
Явление чудища в виде ученика можно было бы счесть рассветным кошмаром на исходе Поминальных ночей, но сбитое одеяло со следами звериных лап, открытые настежь двери и два рыже-бурых пера, оставшихся явно не от ощипанных фырчей, заставляли признать этот бред реальностью.
Тесс поежился, на мгновение ощутив дикое желание сбежать прочь, как можно дальше от этого дома, этих перьев и лап, но вместо этого встал, закрыл обе двери, пока дом не выстыл окончательно, и пошел искать настойку кошачьей травы. Только налив и хлебнув от души вместо нее перечной дряни, понял, что делает что-то не то, и решил от какой-либо еще деятельности воздержаться.
Следующие часа полтора он провел, сидя за столом и тупо разглядывая столешницу, пытаясь как-то уложить в голове произошедшее.
Грин. Здоровый, сильный, деятельный парень с солнечной шевелюрой и такой же улыбкой.
Сонное чудище при крыльях и лапах, сомнительной жизнеспособности, но явно своей ненормальности не понимающее.
Блейк Старр говорил, что с людьми здесь случается страшное, но Тесс думал, что это — не с местными, с чужаками. А местные, оказывается...
"Но таким ведь быть интереснее, правда?"
Местные — это — творят с собой сами!
Тесс застонал и уронил голову на скрещенные руки. И-ди-от... Ну какой же мальчишка, оказывается, кретин... Что он теперь делать будет?
Человеческий образ жизни такое существо вести просто не сможет, так что — в зверя ему превращаться?
И... и куда оно теперь делось? Ушло, улетело? Зачем?
Или...
"Летать и убивать".
Серазан представил, как это чудище терроризирует окрестности — конечно, лапами своими оно ничего больше не сумеет, а жрать что-то надо — и похолодел, до кучи представив еще, что нейтрализовывать бывшего ученика придется ему самому. Как это здесь бывает? Придут из соседних деревень... делегаты, скажут: "Так, мол, и так, ваше — разберитесь. Оно жить мешает," — и что тогда? Как?!
Взвыть в голос от этой мысли Тесс себе не позволил, встал, прихватил плащ и вышел-рухнул с ним на крыльце. Завернулся, посидел, остывая. А что там вроде бы Грин сказал, уходя? Злое что-то такое...
Ох. Ну, хоть что-то хорошее. Если обиделся, так хоть не станет пытаться подражать... собственным фантазиям.
Вопрос, что тогда станет...
Просчитать поведение Грина и в человеческом-то виде было нельзя, теперь же Тесс только молча и безнадежно закрыл глаза, замирая-нахохлившись на крыльце. Перестать быть, чтобы только не гадать, что теперь делать, хотелось как никогда.
* * *
Грин, между тем, недалеко ушел. Пыхтя и фыркая от обиды, как ошпаренный кот, он забился в чащу, по-настоящему уютно свернулся в клубок, оценив и толстый слой хвои под ельником, и собственную магию, и шкуру, и компактность тела, и жесткое, непродуваемое ветром крыло.
