Это вам не свечки делать

— Добрых вам помыслов и дел на этот день. Мы к вашему отцу, — ласково сказал он, оценивающе посмотрев на девушку.

— Пожалуйста, проходите, — красавица отступила, пропуская нас внутрь. — Папа сейчас наверху. Я скажу, что к нему пришли.

Сюрт вошел первым, я следом, и был удостоен взгляда красавицы. Пока мы поднимались по лестнице на второй этаж, она споткнулась, и я успел ее поддержать, чтоб не упала, заодно оценил, насколько она приятна наощупь. Ничего лишнего, у меня достойное воспитание.

— Не отвлекайтесь, юноша, — процедил сюрт.

— У вас строгий господин, — заметила девушка.

— Я не слуга, а помощник, — чуть торопливо рассеял я ее заблуждение.

На том идиллия закончилась, и возможность пригласить девушку на свидание развеялась в прах, так как Дару допрашивал ее отца, а я помогал, как последний дурак.

Началось все мирно. Никто с ноги двери не открывал, не орал, нас проводили в комнату, где, попивая свой чай, сидел хозяин заведения, и Дару поздоровался.

— У меня мало времени, — признался он, — а потому расскажите мне все о человеке, который ужинал у вас вчера незадолго до полуночи. Широкоплечий, рост около восемнадцати ладоней, очень похож на морехода, одет аккуратно и платил щедро.

Для начала хозяин начал оправдываться, что в зале бывает редко, мол, больше на кухне работает, но Дару так просто не сдался.

— Постарайтесь, любезный.

— Сами подумайте, господин стражник, как я могу припомнить всех клиентов? — вежливо уперся кабатчик.

— Я, к вашему сведению, не просто стражник, а сюрт Дару, — заявил сюрт, развалившись в кресле, и ухитряясь даже в такой позе выглядеть сутулым.

Хозяин привстал, поклонился, и открыл рот, собираясь назвать свое имя, но сюрт перебил.

— Вы отбрасываете страхи и почтение к гостям, начинаете понимать, что секретность разговоров в вашем заведении, даже если диктуется нормами вашей гильдии, ничто, по сравнению с моим... гневом, быстро вспоминаете нужного человека, с кем пришел, о чем говорил, и мы с помощником уходим.

— Господин Дару, — ухитрился вставить слово кабатчик, — поверьте, я содержу приличное заведение для тех, кто хочет отменно поесть, отдохнуть, и никогда бы...

— Мой помощник вчера у вас отравился, — с сожалением бросил сюрт.

Тут я схватился за живот, изображая приступ колик, и застонал.

— Бедный мальчик не может сегодня оказать мне необходимую помощь, и просто умирает от боли. Вы умираете, Ибрик?

— Умираю, — простонал я. — А у меня, между прочим, семья на шее.

— Так как, предъявить вам обвинения?

— Но этот мальчик вчера у меня не был! — вскочил на ноги кабатчик. — Я бы запомнил!

Нет, купиться на такой трюк мог только слабоумный. И дети его слабоумные. И внуки. Так я себя утешал, пока девушка метала в меня убийственные взгляды. Не то что о свидании, даже о погоде ее спросить стало страшно. Зато сюрт получил что хотел.

— Раз вы помните, что этого рыжего в зале не было, значит вы спускались в зал. И видели своих посетителей. У вас... отменное заведение, каждому уделяется время, и вы не могли не запомнить описанного мной господина. Давайте, рассказывайте, с кем он был, о чем говорили, и что еще интересного случилось вчера.

Кабатчик мелко дрожал, он явно трусил, зато его дочь, которой не явно не прививали уважение к старшим, пылала праведным негодованием и попыталась повысить голос на сюрта, обвиняя его в нарушении закона, и даже ухитрилась двинуть мне по щеке, пустив в ход когти, обвиняя в давлении на почтенного гражданина.

— Ты сама нас впустила! — взорвался я, зажимая окровавленную щеку, пока шел разговор кабатчика и сюрта. — Сюрт расследует убийство, а ты мешаешь!

— Он хочет засадить моего отца, — заорала девчонка, — и ты ему помогаешь!

— На кой хрен ему твой папаша сдался?

— Ах ты гаденыш!

— Можно потише? — прикрикнул кабатчик, и мы пристыжено смолкли.

— Значит мужчина, сходный по описанию приходил примерно раз в полгода?

— Да. Отдать должное, для такой внешности он прекрасно разбирался в кулинарии. Мы с ним нередко беседовали о приготовлении блюд.

— И что же этот морской "волк" делал вдали от моря?

— К сестре шел. У нее воспитываются его дети после смерти матери, и он навещал семью каждые полгода. Старался избегать долгих рейсов.

— Думаю, его не дождутся. Ибрик, идите сюда. Быстро покажите рисунки, — велел сюрт и обратился к кабатчику. — Кого вы узнаете?

Я показал все лица, нарисованные за последние дни, но никто не был узнан. Зюре понятно, он же "мертв", и светиться не станет, но его сын, зять, и даже поверенный, оказались неузнанными. Пришлось рисовать со слов кабатчика.

До чего же это муторное занятие, рисовать со слов другого человека, хотя кабатчик и оказался значительно лучше тех старух с хорьками, которые обрисовывали "подозреваемого". Ну правильно, он привык лица запоминать, так что особо долго мы не возились, и вскоре перед сюртом предстал портрет.

— Нет, не узнаю, — решил Дару, рассматривая рисунок с вытянутой руки, склоняя голову то вправо, то влево.

— Вы не можете знать всех в стотысячном городе, — попытался утешить я, убирая альбом и карандаши в торбу.

— Но должен, — вздохнул Дару. — Ладно, идемте.

Мы двинулись на выход в сопровождении насупленной девушки и я начал потихоньку отставать, но сюрт непочтительно прихватил меня за плечо, прямо у нее на глазах и потащил быстрее.

— Даже не думайте, юноша, даже не думайте, — прошипел он на ходу.

— Вы о чем? — огрызнулся я, бросив взгляд назад и убедившись, что нас не слышат.

— У вас на лице все написано... заглавными буквами, — пояснил сюрт, но руку отпустил.

— Заглавная буква бывает только первой.

— Не в вашем случае. У вас много дел, а ваше поганое... настроение из-за возможного отказа мне нужно меньше всего.

Вот так мы и вышли за дверь. Впереди бодрый сюрт, следом злой я а позади взбешенная красавица.

— Не переживай, — утешила она меня на всю улицу, пока я отвязывал Хохлатку, — все равно бы не согласилась.

— С чем?

— Встретиться, погулять, попить чаю с печеньками или что ты там собирался предложить. Такому как ты я даже мешок с картошкой нести из лавки не позволю, так что подбери слюни, и спрячься от меня подальше.

С такими словами она аккуратно хлопнула дверью.

— Вот вам и поганое настроение, здравствуйте, — философски изрек Дару, усаживаясь на сиденье.

— Из-за кого? — я возмущенно обернулся. — Из-за этой чокнутой девицы? Больно надо.

— Вы не хотели предложить встретиться? — деланно удивился Дару.

— Может и хотел, — признался я, все равно врать ему бесполезно, — но так, на полраза, чтоб было чем похвастать. Нужна мне такая заноза!

— Очень правильное решение, — кивнул сюрт с такой серьезностью и пониманием, что я сразу заподозрил подвох, но тут Дару опомнился. — Вы, юноша, шевелите... вожжами.

— Домой?

— На площадь, — поправил Дару. — Вы не забыли о гадалке, которую обозвали колдуньей?

Забыли ли я при моей-то памяти? Конечно забыл, оно мне было надо? Доложил и до свиданья.

— Там табличка висела, вот и назвал — оправдался я.

— Хоть читать умеете. Это... похвально, — донесся насмешливый голос Дару. — Быстрее, у нас мало времени, скоро придет господин Шито, надо торопиться.

— Подождет, — буркнул я, и мы поехали.

Все-таки Дару досталась не лошадь, а сущий клад. Она шустро перебирала копытцами, и так изящно обходила попутные экипажи, что я диву давался, как это хозяева ее продать решили, и разделял возмущение Сиго.

Утро уверенно двигалось к полудню, и улицы становились все более загруженными. Работяги освободили ее еще до того, как мы выехали. Разносчики там всякие, грузовой транспорт, все выезжают затемно. Теперь на улицы выползли хозяева лавок, ростовщики, владельцы мастерских, примерно в одно время с ними торопились потрудиться писари, приказчики, и прочее, но они, как правило, пешком ходят, еще по улицам сновали проспавшиеся барчуки и прочие бездельники.

Протолкавшись через все это столпотворение, Хохлатка привезла нас на площадь.

— Сидите здесь, — велел Дару, спрыгивая на землю.

— Мне тоже интересно! — возмутился я. — Напомню, я ваш помощник, и Ситу оторвет чью-то голову, если не стану за вами присматривать.

— За мной? — сюрт несказанно удивился.

Судя по его виду, сухощавая фигура и копна кудрявых, нечесаных волос, в купе с пронзительными желтыми глазами, должна была нагнать страху сразу на полторы банды, знать не знавших его в лицо.

— За кем еще? Вы же за это платите.

И Дару поник плечами.

— Хорошо, — обреченно решил он, — не стану спорить, но вы будете... молчать. Поняли? Молчать как рыба, как пень в лесу. Как...

— Понял, уже онемел.

Дару не поверил, но махнул рукой, показывая, что решение принято, и госпожа гадалка обречена меня лицезреть. Частенько, самыми простыми жестами, он мог дать понять массу вещей. И вот мы ступили под колдовскую сень. Ну как ступили, Дару вежливо так постучался, и сообщил через дверь.

— Госпожа Тинт_о, это Дару. Вы откроете, или мне... так войти?

Дверь открылась моментально, как по волшебству, и на пороге появилась закутанная в шаль старуха. Она, щурясь, нас осмотрела, и дребезжащим голосом пробормотала:

— Входите, добрые люди, порадует вас госпожа Тинто, или огорчит, уж от вас зависит. Оставьте дурные помыслы за порогом, чтобы ничто не портило общения с богами, ибо вы должны быть чисты перед ними и перед самими собой.

— Вы оставили? — осведомился через плечо Дару, и я, помня данное слово, молча развел руками, показывая, что дурных помыслов отродясь не держал.

— Идемте, — вздохнул недоверчивый сюрт.

Мы вошли и оказались в крохотной комнате, где на полу были навалены мягкие подушки, среди них стоял хрустальный шар, и нечем было дышать от запаха благовоний, вившегося от горящих свечей. При их изготовлении Ибру явно переборщила с ладаном. К счастью, здесь мы не задержались — старуха, отодвинув тяжелую портьеру, пропустила нас в следующую комнату.

— А внучка где? — осведомился, входя, Дару.

— За покупками ушла, — отозвалась старуха вполне нормальным голосом, скинула шаль, выпрямилась и оказалась вполне нормальной пожилой женщиной лет под семьдесят, с морщинистым лицом и пронзительными карими глазами. — Чего сюда занесло-то?

— Узнать надо, зачем к тебе Зюре приходил, — пояснил Дару, без приглашения усаживаясь на диван, стоявший у стены.

— Дару, прекрати, — поморщилась Тинто, — я клиентов не сдаю, сам знаешь. И так рискую, с богами общаясь, так еще ты на мою голову. Чай будешь?

Дару глянул лукаво и старуха, хихикнув, извлекла из шкафчика пузатую бутылку.

— Ох видела б тебя твоя мать, — с укоризной заметила колдунья, наливая в две рюмки, — задала бы тебе по первое число.

— Тебе тоже, — Дару приподнял рюмку, салютую, и выпил. — Так что, тетушка Тинто, расскажешь?

— О чем? — невинно осведомилась старуха.

В тонких вещах я не разбираюсь, но, похоже, началась пора так называемой дипломатии, что означает кучу уклончивых вопросов, массу таких же ответов, в результате никто ничего не сказал, но все всё знают. До сих пор не понимаю, для чего такие сложности, но Дару и Тинто, кажется, получали от беседы удовольствие.

— Скажи мне, старинная и все еще живая подруга моей покойной матери, для чего человеку перед смертью хлебать воду из... болота? — спросил Дару, подливая себе из бутылки.

— Дабы исполнилось его желание, о сын моей подруги, коего без стакана и понять-то невозможно.

— Прекрати, ладно? — попросил Дару.

— Спрашивай по-человечески, — посоветовала старуха.

— Зюре напоил одного человека болотной... водой, причем натощак — в желудке был только головастик. Для чего?

Старуха откинулась на спинку дивана и задумалась.

— Зюре это погибший торговец? — осведомилась она.

— Он. Мне необходимо знать, о чем он... спрашивал, и какой ты дала прогноз.

— Я говорила твоей матери, не стоит переживать, если ребенок долго не говорит. Надо переживать, когда эта сволочь рано или поздно разговорится, — задумчиво протянула госпожа Тинто. — От твоих вопросов всегда одни неприятности! Ты же знаешь, что про Зюре я ничего сказать не могу, клятва молчания это святое, но вот про человека, которого он сюда приводил, расскажу. Все было добровольно, не сомневайся. Парень тот выпил воду с головастиком даже не поморщившись, и скажу больше, едва стакан не сожрал. Когда вскрытие делал, ты печень его осмотрел?

— Осмотрел, — кивнул Дару. — С печенью у него были проблемы.

— Умирал он, — горько вздохнула старуха, — печень напрочь разрушена. Месяц, самое большее ему оставалось, да и боли были те еще, на одном черном корне держался. Что там с ним собирался делать Зюре, я не знаю, да только кошелек, который он передал, был увестист.

— Считаешь, что человек, чье тело приняли за тело Зюре, пошел на... смерть добровольно, чтобы избавиться от мучений и заработать для семьи денег своей кончиной? — удивился Дару, и старуха только хмыкнула.

— Первый раз что ли? Вспомни случай на пароме.

Дару подумал и кивнул.

— Что еще?

— Да все, — решила старуха. — Пришли, попили водичку болотную, они ее с собой привезли, получили прогноз и ушли один на смерть, другой по своим делам. Я им предсказала, что все хорошо будет и замыслы сбудутся. Вот только, Дару, из кармана Зюре предмет один торчал...

— Веретено, что ли?

— Ну конечно, ты уже знаешь. Оно самое, только странное.

Вот тут сюрт вспомнил обо мне.

— Запоминайте, — велел он. — Обреченная жертва была добровольной. Зюре съездил к болоту, догадываясь, что я об этой поездке узнаю, и надеясь, что головастик с болотной водой в желудке убитого убедит меня в том, что погиб именно Зюре. Тинто, ты еще что-нибудь можешь сказать?

— Держись от этого дела подальше, сынок, сказала бы я, не зная твоего норова. А так вроде все.

— Ну да, — рассеянно кивнул сюрт, думая о своем. — И кто же его подбил на такие подвиги?

— Я не знаю, — сокрушенно призналась Тинто. — Да и знала бы, не сказала. Сам понимаешь. Только чую, дело темное. Может и тебе не по зубам.

— Теперь добавь, что последние события не сулят ничего... хорошего, — хмыкнул Дару.

— Все-таки зря тебя мало лупили, — решила старуха. — Посиди здесь.

Она пошаркала за занавеску. Сразу раздались стук и звяканье, словно по столу пробежал опившийся валерьянки кот. Я покосился на сюрта, вдруг старухе помощь нужна, но он только досадливо поморщился. Похоже, Тинто готовила ему очередной "сюрприз".

— Еле нашла, — возвестила старуха, вновь появившись в комнате. Ее морщинистое лицо просто лучилось самодовольством, а к закутанной в шаль груди она нежно прижимала два небольших свертка. — Вот, это для Эрк_о, а это тебе.

Сюрт взвесил на руке оба свертка и подозрительно принюхался.

— Так, мне... лекарство, это понятно. А для дочки что?

Я чуть на пол не рухнул. Дочка? Получалось, у сюрта есть дочка, как следствие жена, или наоборот, и вообще он, оказывается, почтенный глава семейства? И где, интересно, он их прячет? На чердаке? В голове всплыли страшные истории о людях, державший своих близких в заточении, прикованными цепями, но, глянув на Дару, пытавшегося высвободить ладонь из спутанной шевелюры, я эту мысль отбросил.