Приближался день, и нам следовало искать место для сна.
Аэросани оборачивались брезентом со специальным покрытием, и для пущей надежности сверху накидывали как можно больше снега, чтобы защитить от безжалостных солнечных лучей. Помещались в кабине с трудом, но так было даже теплее.
Перед тем как мы все забрались под брезент в кабину, в мутном небе засверкала яркая радужная зарница, озаряя рельеф облаков электрическим сиянием...
— Гляди-ка, — тронул меня за рукав Отшельник. — Вот так вот!
В нескольких местах электрического покрывала стали набухать пульсирующие огненные сгустки. Сквозь шум ветра донеслось легкое потрескивание, пронесшееся эхом над равниной, и все охотники замерли, подняв головы вверх.
В моем затылке возникло знакомое покалывание, колени задрожали, а в голове стало так пусто, что я почти физически ощущал объем своей черепной коробки.
— Вот черт, — почти прошептала Джей, обхватив руками себя за шлем.
Между тем огненные сгустки превратились в светящиеся шары, которые, словно пробка из бутылки, резко отстрелили в разные стороны от мерцающей светящейся занавеси и резко остановились, образуя четкий и правильный круг.
Затем с легким жужжанием они стали плавно перемещаться в нашу сторону, после чего вновь замерли почти над нашей стоянкой.
Я почувствовал острый клин боли, словно врезавшийся мне в лоб, и застонал.
Ярко-белые шары висели, словно люстра, освещая равнину ярким мертвенно-белым сиянием. Через несколько секунд, показавшихся мне часом, они начали медленно тускнеть, сперва окрасившись в желтый, затем в оранжевый и наконец в пунцово-красный цвет.
В небе раздался громкий хлопок, и шары разлетелись в разные стороны, скрывшись в низких облаках. Боль пропала так же внезапно, как и началась.
Некоторое время все находились в каком-то ступоре, затем Яртак произнес какую-то фразу, и голос его немного дрожал.
— Теперь духи знают, что ты идешь к ним, на Мертвую Гору, Охотник Странный, — сказал медленно Отшельник каким-то глухим тихим голосом. — Вот так...
Серо-синее, с лиловым отливом, колючее морозное небо нависло над заснеженным горбом Мертвой Горы. Она виднелась между двумя почти симметричными скалами, напоминая этой композицией прицел автоматической винтовки с мушкой в центре.
Я до сих пор не привык к белому цвету после терракотовых сопок пустыни, и заснеженные склоны, пусть даже затемненные, слепили мои зрачки, из-за чего я включал на мониторе забрала режим светофильтров.
Даже небо здесь было не такое, как внизу, — от этого контраста рябило в глазах, которые скоро начинали слезиться. Небо хоть и напоминало то, что было видно снизу, стало на этой высоте темнее и чернее, а светящиеся облака обнимали своей кисеей сам горизонт и толстым слоем лежали выше градусов на тридцать. Еще чуть выше на фоне темной бездны неба клубилась почти прозрачная дымка верхних слоев атмосферы. Прозрачным и мокрым экраном размывала она пятна звезд, глядящих между клочками перламутровых облаков. Звезд было здесь много больше, и казались они тут крупнее и ярче.
Верхушка Мертвой Горы, на которую я смотрел, облокотившись об угол убежища Лабанах, как его назвал Яртак, терялась в клубящейся синеватой мгле. Вот та самая глыба камня, на которой, согласно древней легенде, Гу-Шу дал решающее сражение демонам, одним из результатов которого являлся Город Змей.
Я пытался пробить взглядом облачный покров, чтобы разглядеть хотя бы намек на силуэт вершины горы. Но тщетно: гора имела в высоту чуть больше двух с половиной километров — в принципе не так уж и много, — но при этих температурах, перепадах погоды и аномалиях сложность восхождения возрастала в разы... Отчасти и поэтому, а не только из суеверного страха охотники Тохчей отказались лезть на нее с нами.
Только Джей ничего не стеснялась — казалось, я никогда не увижу границ упрямства и твердости этой девчонки... Похоже, все эти дикие зигзаги событий ее не тяготили, или же она была начисто лишена воображения... Я просто поражался человеку, которому было на все чихать, хоть и было видно, что ей тяжело, — она и мерзнет и устает...
Ветер мел прозрачные облака снега, что прозрачными волнами колыхались у подножия горы от спускающихся вниз потоков воздуха... Мы стояли на площадке перед убежищем. Глухо рычали ручные церберы, запряженные в волокуши на пластиковых полозьях. Ветер ледяными порывами бросал на забрало шлема мелкую снежную крошку. Поломка аэросаней немного нервировала наших провожатых — отказал один из моторов, их загнали в разлом пород, где, собственно, и находилось убежище, и пытались чинить.
Несколько часов назад, когда мы проходили Золотые Ворота, подобные этим двум скалам ажурные выветрившиеся и заснеженные глыбины, с неба на нас пикировал медузообразный глюк, и все мы страшно перепугались, несмотря на то что аэросани оборудованы микроволновой пушкой и генератором защитного поля. Электрические заряды трещали так громко и пронзительно, что закладывало уши даже в шлеме с выключенными микрофонами. В результате один из разрядов попал в кожух двигателя, и тот заглох. Пропеллер был обожженным, но целым. Исправность агрегатов означала жизнь: ведь после Золотых Ворот аэросани прошли три километра с огромным трудом, компенсируя тягу левого двигателя лыжными тормозами.
Все сказали, что знак это дурной, и в убежище шли споры — нельзя ли уйти пещерами, бросив тут аэросани. Практичность билась со страхом и победила! Бросить такой высокотехнологичный агрегат, как аэросани, Тохчи не могли, поэтому я старался помогать им, как мог.
...И вот наступил вечер следующего дня. Тусклые лучи закатного солнца розово-фиолетовыми бликами пробивались сквозь тучи. Тихонько и деловито трещали счетчики радиации. Иногда снежные заряды облаков заслоняли последние отблески заката, и пейзаж становился именно таким, как я и говорил: серо-синее, с лиловым отливом, колючее морозное небо, дымка над вершиной и... страх... Просто атмосфера страха, которая молча чувствовалась между людьми... Будто все отводили друг от друга глаза. Тохчи хотели как можно быстрее уехать, а меня нет-нет да пробирал легкий холодок страха, обдавая волной прохладного адреналина. Я старался не чувствовать общего ментального фона охотников, иначе меня могла охватить настоящая паника: видно, сказывались усталость этого пути и перенесенный нервный срыв — просто я за последнее время постоянно шел туда, откуда выхода не было, туда, где не ясно ничего, в непроглядную черноту небытия.
— Дико все это, — невольно вырвалась у меня фраза, сказанная чужим отрешенным тоном.
Будь я еще один, не так было бы обидно, что кто-то мне помогает. А за дочь Хмурого я обещал заступаться, да и вообще мне казалось, что она до сих пор не понимает всей опасности нашей экспедиции. Я давно не был уверен в своем везении, которое в последнее время было подмаслено только удачными эмпирическими озарениями...
Я думал про все это, стоя и глядя вдаль, в то место, где Мертвая Гора растворяла свою вершину в дымке небесной взвеси, и мне было не по себе. Не верилось, что мы полезем туда пешком, не верилось, что мою любимую затаскивали туда, не верилось в то, что мы элементарно залезем туда...
— А по-моему, крайне любопытно, — раздался в наушниках веселый голос Джей, прозвеневший в мрачном и тягостном ожидании как-то особенно неуместно.
— Холхочох, гирзы бараденды, — послышался голос в эфире.
Это Яртак вышел покормить своих церберов и проследил, куда мы уставились.
Я уже научился немножко понимать их язык: Холхочох — так они называли Мертвую Гору. "Гирзы бараденды" означало "очень гневается". Это был недвусмысленный намек, что нам пора перестать быть источником опасности для Тохчей и идти своей дорогой — это читалось по нервным интонациям обычно спокойного следопыта.
Один из церберов, будто услышав слова хозяина, поднялся со снега, встряхнул свою шерсть и завыл, вытянув морду на восток, к Горе.
Вой его был таким протяжным и леденящим сердце, что я невольно поежился и обернулся на Джей.
Забрало ее шлема было таким же матовым, как и у меня, для защиты от света и снега, но, глядя на ее хрупкую фигурку, я невольно поймал мысли об Ирине. Я никак не мог понять: ради чего Джей здесь? Может, как и у всех в последнее время, у нее свой интерес... А может, это и неплохо, а просто правильно, и мне надлежит принять это как данность? А вдруг и Джей тоже... из этих... Из "Пантеона"?..
Я вдруг почувствовал резкий укол совести и досады на самого себя за свой страх, за свою нерешительность. За то, что я продолжаю малодушничать и сомневаться.
Я понял вдруг, что Джей для меня сейчас воплощение Ирины, полковника, Аюми, Хмурого, Ши Яна, Йоргена, Сибиллы, "Ящера" — словом, всех-всех близких и сильных людей, которые не бросят, которые рядом, которые всегда вызывали мое восхищение...
— Ну, что ж, гора, — произнес я вслух злым и бодрым голосом. — Сейчас мы будем на тебя лезть!
Из правого нижнего угла экрана появилась фигура Отшельника — он тащил вязанку лыж для нас.
— Вот так вот, ребятки. Готовы? — спросил он.
— Да, — медленно сказал я. — Поможешь собраться?
— А то что ж?! — воскликнул он. — Все принесу!
Я продолжал глядеть на Холхочох, чувствуя переполняющие меня решительность и злобу... Я неожиданно захотел побежать вперед — побежать и бежать, не останавливаясь, до самой вершины...
— А вот нам и вещи! — Отшельник приволок наши рюкзаки, и тут я заметил, что лыж он принес три пары.
— Это ты попутал, добрый человек. — Мне было неловко за его оплошность. — Нам лыж столько не надо — ног ведь у нас четыре...
— Нет! Шесть! — воскликнул Отшельник. — Шесть...
Я с любопытством поглядел на свои ноги — их было по-прежнему две. Я даже слегка скосил глаза на ноги Джей.
— Ты не хочешь возвращаться в пещеры? — спросил Отшельник.
— Я оставляю ваши пещеры вам... — медленно сказал я.
— Вот и я: Яртак с товарищами идут домой, а я с вами — с девушкой Джей, с тобой... — Отшельник тут же сел в сугроб и стал напяливать на ноги пару лыж.
Я оторопел.
— Слушай, — сказал я, — благодарность моя не знает границ, но я против, чтоб ты шел с нами на верную смерть, — ясно?!
— Охотник Странный очень строгий, но... Я хочу с вами идти. — Он виновато улыбнулся. — Мне любопытно... Отшельник такой — сначала в одном месте, потом в другое идет, вот так...
— Вот поверь, — сказал я, перекрывая гул ветра в шлемофонах. — Я благодарен тебе, добрый человек! За все, что ты сделал для Людей С Низа. Но в то место, в которое не хочет идти твой народ, я не поведу тебя — ты понял?
— Да, да, понял... — Меховой ворот Отшельника закачался в такт его словам. — Но мой внутренний голос говорит, что я иду с вами, да...
— Знал же я, — прошипел я с досады, — что безумие заразительно, но чтобы до такой степени...
— И... к тому же... — продолжал этот сумасшедший дедок, — там есть на склоне где-то метеостанция, как мне говорили. Может, девайсов возьму...
— А-а-а-а-а! — выкрикнул я, воздав руки к небу. — Как же мне...
— Что? — спросил Отшельник.
— Дэн? — встревоженно окликнула меня Джей.
— Я, Охотник Странный, — медленно произнес я, — защитник, блин, и покровитель... стариков, женщин, детей, стебанутых...
— Странный, хорош уже фигню нести, — раздраженно сказала Джей. — Пошли уже... А то у Криса вашего пироги остынут...
— Ну... — Отшельник прокашлялся. — А что? Странный ведь не должен идти один по пути предназначения, правильно?
Наскоро попрощавшись и поблагодарив охотников Тохчей, мы встали на лыжи.
Я почти физически чувствовал их облегчение и радость, что они возвращаются домой, к своим семьям. Единственно — меня удивило то обстоятельство, что Отшельника никто из Тохчей не уговаривал вернуться с ними. То ли они заранее договорились, то ли любой, кто собирался идти на Холхочох, безоговорочно считался опасным сумасшедшим, которого уговаривать просто не стоит.
Взревев наскоро залатанными двигателями, аэросани взвили тучу снега и развернулись в обратный путь. Отшельник какое-то время махал им вслед рукой в мохнатой рукавице, а затем повернулся к нам и изрек глубокомысленное:
— Вот так вот...
На второй сол стало очень холодно... Мне казалось, что я перестал чувствовать происходящее... Ветер с вершины усилился, конденсируясь в снежные потоки...
На привалах, под синтефибровым пологом сферической палатки, где температура не поднималась выше, чем пять градусов, мы почти не разговаривали. Сам Отшельник, который полпути беззаботно балагурил, редко выдавал какую-нибудь фразу в течение ночи.
Надо было беречь кислород и энергию на подогрев, хоть запасы наши были рассчитаны и на обратный путь. Днем, останавливаясь для сна, мы закидывали палатку снегом и включали антирадиационные генераторы вполсилы. Кислород и обогрев во время сна устанавливали на минимально допустимое значение.
Несмотря на то что склон горы был довольно пологим на протяжении почти всего подъема, уставали довольно быстро из-за ветра и снега. Лыжи вязли в глубоком снегу, даже когда мы пытались идти по оставленной нам занесенной лыжне. Чтобы беречь силы от истощения, шли медленным, взвешенным шагом. Даже близость вершины не очень поднимала бодрость духа.
Было в районе полуночи. Дул ветер, но метели не было. Мы шли по следам группы Криса, которые были достаточно свежими... Кроме истории с Вэндерсом, у меня не было большой практики лазания по таким горам. Как мне не хватало сейчас Сибиллы и Йоргена...
Две занесенные снегом борозды, изредка пропадающие в наносах, — это были следы прошедших здесь перед нами людей: тут негде было спрятаться... Мы догоняли их... то есть Иру...
И вдруг... Да... Именно вдруг...
Меж невысоких сугробов в снегах мелькнул небольшой, еле заметный бугорок, занесенный снегом... Сбоку этого ровного полусферического сугроба бросалось в глаза, по контрасту с пейзажем, ярко-зеленое пятно... Похоже на синтефибровую ткань палатки!
— Глянь-ка! — выкрикнул Отшельник взволнованно. — Это небось они!
Мы все замерли как вкопанные на горном ветру, всматриваясь до боли в глазах в яркое пятно среди серо-голубого снега. Только ветер уныло сипел на равнине, и отчетливо слышалось учащенное дыхание.
— Я пойду погляжу, — тихо сказал Отшельник.
— Мы с тобой, — ответила Джей.
— Погодите меня, Люди С Низа, — махнул тот рукой. — Вдруг там следы, а мы затопчем... Да и троих быстрее заметят...
С этими словами он двинулся вперед.
— Если нас уже не заметили, — процедила Джей негромко.
Я напряженно следил за невысокой сгорбленной фигурой с огромным меховым воротником, приближающейся к палатке. Автомат словно бы сам скользнул в мою руку, и я передернул как следует смазанный затвор. В толстых перчатках это было непривычно и неудобно. Руки слегка тряслись от напряжения.
Фигура Отшельника сгорбилась сильнее, и я подумал: неужели Отшельник полезет в палатку?
Он замер наподобие цербера, готового к прыжку, продвигаясь сантиметр за сантиметром, прислушиваясь и присматриваясь.
