Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
— И что же... вы вот так просто подошли и спросили? — усомнилась я.
— Я не собирался, право... — пожал плечами Андрей, несколько смущенный, — но как-то вышло, что действительно просто спросил.
— И что она ответила? — пытливо выспрашивала я.
— Факты, знаете ли, упрямая вещь. Она призналась. Однако я надеюсь, вы не станете об этом распространяться при Наталье Максимовне или еще ком-то. Ни к чему это. Бог им судья... Отчего вы так смотрите на меня?
— Не знаю, — призналась я потухшим голосом.
Значит, он лгал мне, — горько подумала я об Ильицком, — и, судя по всему, между ними действительно не пошлая связь — он любит ее. Почему он опять выбирает женщину, которая принесет ему лишь несчастья — уже приносит. Мужчины никогда не меняются и не учатся на ошибках...
* * *
К обеду я не вышла — не могла смотреть ни на Ильицкого, ни на Андрея, ни на Лизавету. Ей-богу, общество Людмилы Петровны было бы мне сейчас милее.
В дверь постучали — это была Натали.
— Я не помешала?..
Она с сомнением посмотрела на тяжелый навесной замок, который я держала в руке — этот замок я выпросила у сторожа и задалась целью вскрыть его с помощью шпильки. Забавно, но в этот раз у меня получилось всего со второй попытки: я же говорила, что главное понять принцип — и тогда нет ничего невозможного!
— Нет-нет, что ты, проходи... — смутилась я, убирая замок в ящик бюро. — Что-то случилось?
— Не могу больше там находиться, — без эмоций отозвалась подруга, пересекая комнату и садясь в кресло у окна. — У тети с Васей только и разговоров об этом завещании. Они всерьез собираются судиться... стыд какой.
Я не ответила, только с жалостью смотрела на подругу, бездумно глядящую в противоположную стену.
— Это все я виновата, — произнесла вдруг Натали тусклым голосом.
А я в этот момент чуть сжалась, ожидая, что она упрекнет и меня, думая, что ее отца все же отравила мачеха, и что, расскажи мы о ее ведовстве сразу, этого бы не случилось.
Но подруга после паузы продолжила:
— Вероятно, папа решил, что мы с Васей его совсем не любим — Вася постоянно с ним ссорился, а я, находясь в Смольном, дулась на него, как ребенок, и даже на письма отвечала небрежно и через раз, всеми силами показывая, как отлично мне без него живется. А она все это время была рядом, вот папа и решил, что она его любит, а мы нет. Поэтому он и завещал все ей, — и тут же Натали обернулась ко мне и запальчиво добавила: — но я не обижаюсь на него, ты не думай! Мне горько лишь, что я так и не успела поговорить с ним откровенно, пока он был жив. Только не говори мне, прошу, что он слышит меня сейчас! — из глаз Натали потекли слезы, она резко встала и отвернулась к окну.
Я опять не стала ничего говорить, но мысли против моей воли обратились к этому завещанию. Я не верила, что Максим Петрович мог так поступить со своими детьми. Даже если отринуть все человеческие привязанности... Эйвазов — деловой прагматичный человек, не мог он поддаться эмоциям настолько, чтобы лишить детей наследства!
Да и фраза, однажды оброненная им при мне — его раздумья, не пустить ли сына по миру — она предполагала, что на тот момент Василий Максимович еще считался главным наследником, а ведь это было гораздо позже приезда нотариуса.
Очень напрашивался вывод, что завещание фальшивое. Я успела понять, что и Людмила Петровна, и даже Вася уверены в этом, и сдаваться так просто не собираются — они уже обвинили нотариуса в подкупе и в ближайшие дни планировали подать иск в суд. Если же им вдруг станет известно о любовной связи Лизаветы — они действительно все жилы из нее вытянут. Людмила Петровна, пожалев сына, возможно и умолкнет, но Василий несомненно пойдет до конца, тем более что Ильицкого он не слишком жалует...
— Что там происходит на улице? — поморщилась недовольно Натали, еще более приближаясь к окну и отодвигая портьеру.
На улице и правда кто-то довольно громко говорил и даже, кажется, ссорился — я настолько ушла в свои мысли, что не слышала ничего.
— Андрей! — вскрикнула, разглядев что-то за окном Натали, и в то же мгновение опрометью бросилась в коридор.
Я же припала к стеклу: на заднем дворе, под самыми окнами, Ильицкий держал за ворот сорочки Андрея, а другой рукой бил его кулаком по лицу. Через мгновение в эту его руку вцепился подоспевший Миша, с силой оттаскивая его. Вскоре показалась и Натали, которая, путаясь в юбках, мчалась к Андрею и, упав возле него на колени, пыталась утереть кровь с его лица. Вокруг них уже толпилась дворня.
Это из-за Лизаветы! Ильицкий приревновал ее к Андрею! Я не сомневалась в этом ни на мгновение и торопливо шла вниз. В самый центр толпы пройти я не стремилась, однако мне и отсюда было хорошо видно Ильицкого, который все еще рвался напасть на Андрея, а князь, удерживая его с силой, которую я в нем и не подозревала, допытывался, что на него нашло.
Вид Ильицкого был сейчас ужасен, а налитые яростью глаза не оставляли сомнений, что зачинщиком драки был именно он. Андрей едва ли остался в долгу, так как у Ильицкого была рассечена губа и порван ворот сорочки, но Андрею явно досталось больше — видимо, при падении он ударился головой обо что-то — весь лоб его был залит кровью, а сам он едва стоял на ногах.
Господи, ну что в ней такого, чтобы из-за нее устраивать подобное!
В отчаянии я подняла голову наверх и разыскала взглядом окно Эйвазовой: сама она стояла в его проеме, отодвинув портьеру. Я не видела выражения лица Лизаветы, но по спокойствию ее фигуры можно было догадаться, что происходящее не слишком-то ее беспокоит.
Право, они с Ильицким стоят друг друга! Я с ненавистью перевела взгляд на него: тот, грубо оттолкнув Михаила Александровича, несколько успокоился все же и теперь тяжело дышал, в ответ глядя на меня.
— Что ж вы не бежите к Миллеру, а, Лидия Гавриловна?! — снова ухмыляясь, выкрикнул, наконец, он.
И впрямь, почему я не бегу? Я собралась, было, как раз и подойти, но, взглянув на хлопочущую вокруг Андрея Натали, поняла вдруг, что не испытываю к нему и половины тех чувств и эмоций, что она.
Мне почему-то стало так горько от осознания этого! Ведь Андрей такой хороший, и совершенно очевидно, что я ему нравлюсь. Отчего же я ничего не чувствую к нему? И снова я перевела ненавидящий взгляд на Ильицкого — будто и в этом был виноват он. Потом развернулась и почти бегом скрылась за углом дома.
Глава XXVII
К Андрею в тот день я так и не подошла. Зато ходила тайком возле раскрытых дверей в его комнату, где почти все время находилась моя подруга. Она сама перебинтовала ему голову, смывала тряпицей кровь со лба и все говорила и говорила что-то ободряющее — без умолку. Андрей отвечал ей вполне радушно, и временами в его голосе я слышала неподдельную нежность. Ему явно было приятно ее общество. Не знаю, зачем я слушала их разговоры — я вполне осознавала, что это некрасиво, но, кажется, надеялась, что во мне проснется хоть что-то похожее на ревность.
Больше всего мне хотелось сейчас разыскать Ильицкого. Не для того, разумеется, чтобы справиться о его разбитой губе — от этого еще никто не умирал, тем более что он сам виноват — а чтобы высказать ему всю абсурдность и глупость его поведения. Я ни на минуту не допускала, что между Андреем и Лизаветой что-то есть. Но пойти к нему я все не решалась — собиралась с мыслями.
За окнами окончательно стемнело, и обитатели дома сейчас если и не спали, то находились в своих комнатах. Я же стояла у окна в холле на втором этаже и смотрела на чернеющий в ночи парк. Стояла я здесь, втайне ожидая, что Евгений Иванович, быть может, выйдет в коридор из своей спальни — из холла мне отлично было слышно все, что делается в коридоре.
Потому, услышав шаги, я насторожилась. Однако вскоре увидела, что мимо холла прошла только Натали, неся в руках таз с водой — наверное, вышла от Андрея. Увидев меня, она остановилась, поставила таз на одну из тумб возле двери-арки в холл и подошла ко мне.
Однако говорить она не решалась.
— Как Андрей? — спросила я первой.
— Доктор Берг сказал, что у него небольшое сотрясение мозга... Ты не думай, он почти все время находился там — мы не сидели с Андреем наедине.
Это было правдой: четверть часа назад Осип Самуилович уехал, я проводила его до дверей, а потом вернулась и встала здесь, возле окна, считая, что слушать разговоры Натали и Андрея дальше мне не следует.
— Почему бы тебе самой не зайти к нему? — помолчав, спросила подруга. — Андрей о тебе спрашивал.
А вот это было неправдой: по крайней мере, при докторе мое имя не было названо ни разу.
— Он тебе все еще нравится, верно? — спросила я.
Натали в ответ посмотрела на меня, чуть не плача:
— Ах, Лиди, я ужасный человек! — воскликнула она — я даже побоялась, что домочадцы нас услышат. — И отвратительная подруга! Но я ничего не могу с собой поделать: у меня сердце щемит от нежности всякий раз, когда я на него смотрю. А когда я увидела его сегодня — в крови, с разбитой головой — я подумала, что, если он умрет, то и мне жить незачем...
— Брось, это всего лишь сотрясение мозга! — поморщилась я.
— Ты не понимаешь... — разочарованно отозвалась моя подруга. — Хотя должна бы! Ты ведь любишь его?
Я снова поморщилась еще более раздраженно:
— Не говори ерунды! Это ты сама себе придумала: Андрей очень приятный, умный и обаятельный человек, но я никогда не была в него влюблена.
Натали с сомнением в голосе возразила:
— Была! Я видела, как ты смотришь на него.
— После того, как услышала его 'Лунную сонату' иллюзии окончательно развеялись, — мрачно усмехнулась я. Но, глядя на такую серьезную и недоверчивую сейчас Натали, я отринула шутки: — милая, если тебя и должно что-то беспокоить в отношениях с Андреем, то точно не мои чувства. Потому что их нет.
В это мгновение я явственно услышала, как возле арки, ведущей в коридор, скрипнула половица — довольно громко.
— Кто там? — обомлела Натали.
Я же в два шага пересекла холл и выглянула в ночной лишенный света коридор, по которому, тяжело ступая, спешно удалялся мужчина. Я даже знала, кто это был!
— Это Касси, — успокоила я подругу, выходя следом. — Я уведу ее, иди спать.
Сама же я быстро и бесшумно скользила по коридору вслед за мужчиной — он свернул за угол, а вскоре я услышала, как щелкнул замок двери — повернув за угол тоже, я не увидела никого, и дверей здесь было целых три. Однако я, не раздумывая, толкнула ту, что вела в комнату Ильицкого.
— Вы что — подслушивали? — спросила я, ни на миг не сомневаясь, что видела его.
— Беру пример с вас, — не стал отпираться Евгений Иванович.
Он, бросив на меня короткий взгляд, достал спички и зажег несколько свечей, добавляя света.
Я же в этот момент безотчетно оценила взглядом помещение: почему-то я ожидала увидеть здесь сумбур в вещах и мебели, но оказалось, что в комнате царит почти казарменный порядок. Хотя и по такой обезличенной обстановке можно было понять кое-что о характере хозяина.
Например, у ножки кровати скромно стояла початая бутылка с каким-то явно алкогольным содержимым, на кровати была брошена плоская металлическая фляжка наверняка с тем же содержимым, к которой Ильицкий, судя по всему, уже не раз сегодня приложился. Зато на столе аккуратной стопкой возвышались подшивки журналов 'Вокруг света' и 'Вестник Европы'. И здесь же раскрытым лежал труд Богдановича о Крымской войне, рядом с которым листок, испещренный рукописным текстом — текста было много, под пунктами и с жирными восклицательными знаками. Мне вдруг стало смешно, поскольку на моем столе лежал очень похожий листок уже с моими тезисами, с помощью которых я надеялась при случае непременно взять реванш в очередном споре. И все недоумевала, куда из библиотеки делся Богданович...
А потом я перевела взгляд на другой край стола, и все мое веселье мигом исчезло: там лежал револьвер среди россыпи патронов. Меня даже в жар бросило — зачем он достал револьвер?!
Ильицкий, уловив мой взгляд, несколько посуровел, приблизился к столу и быстро убрал оружие в ящик:
— Успокойтесь, — сухо сказал он, — вероятно, никакой дуэли уже не будет.
В этот момент я не выдержала, сделала шаг к нему и со всей силы, которая у меня была, звонко ударила его по щеке. Никогда прежде я этого не делала, и даже удивилась, что ладонь моя горела от удара.
— Подумайте о матери! — прошипела я, сверля его взглядом. — Хоть раз подумайте о ком-то, кроме себя, несчастного! Ревность ваша абсолютно беспочвенна: у Андрея ничего нет с Лизаветой!
— Ревность?.. Вы что же — думаете, это из-за Лизы?
— А из-за кого еще?! — гневно спросила я, и лишь потом в моем мозгу шевельнулась догадка.
Ведь та сцена между Андреем и Лизой в парке — она должна была, по идее, заставить ревновать не только Ильицкого, но и меня. И, чувствуй я к Андрею хоть что-то, вероятно, сейчас убивалась бы и считала себя обманутой.
Это что же получается, Ильицкий вроде как защищал меня?
Мне стало не по себе, и я отступила от него на шаг. Чтобы не молчать, заговорила взволнованно:
— Я повторяю вам еще раз: между Андреем и Лизаветой Тихоновной ничего нет. Это не его плащ висел в избе! Очевидно, его надевает в дождь кто-то из слуг, помогающих Эйвазовой... скорее всего цыган. Андрей часто навещает эту усадьбу и, вероятно, когда-то давно оставил здесь свой плащ, пришедший в негодность — всего-то!
— Вы так уверены в нем? — прищурился Ильицкий. — Защищаете его? Так зачем же подарили Миллера вашей подруге, раз он так хорош? Он, конечно, небогат, да и с Лизой у него отношения странные, но, право... — он гадко усмехнулся, — вы не в том положении, чтобы еще и выбирать. Неужто забыли, что, не найди вы себе жениха, вам одна судьба — быть нянькой у каких-нибудь избалованных детей!
— Гувернанткой, Евгений Иванович, — поправила я негромко. Понимая, что он абсолютно прав. — После Смольного я стану гувернанткой.
— Не сомневаюсь, вы мечтали об этом всю жизнь, — едко отозвался он.
Ильицкий сделал шаг ко мне — у меня замерла душа от страха и волнения, но отойти я себе не позволила. А в следующий момент он, властно схватив меня за плечо, притянул к себе и накрыл поцелуем мои губы. Я попыталась, было, вырваться, но довольно быстро поняла, что это бесполезно. А может быть мне просто не хотелось вырываться — не знаю, но через какое-то время я поймала себя на том, что мои пальцы зарываются в его волосы и вообще мне крайне приятен этот поцелуй. Мне нравились его губы — теплые, жадные — и я, как могла, старалась ловить на каждое их движение. И даже когда рука Ильицкого скользнула меж пуговицами моей блузки, мне и в голову не пришло противиться.
Он отстранился сам, продолжая, однако, держать меня за плечи, и несколько секунд мы молча смотрели друг другу в глаза. Видимо потому, что разговаривать нормально так и не научились, а спорить сейчас было как будто не о чем.
Но молчать было еще более неловко.
— Больно? — я легонько коснулась пальцем ранки на его рассеченной губе.
Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |