Гордость была бессознательной. Всю мою жизнь я была англичанкой и служила Великобритании в госпиталях и на полях сражений — с долгом и честью — и я видела многих своих соотечественников — мужчин и женщин — на той же самой воинской службе. Несмотря на то, что внешний вид флага Соединенного Королевства, который я сейчас видела, слегка отличался от того, что существовал в мое время, это был определенно тот же самый флаг, и я чувствовала то же самое интуитивное воодушевление при виде его.
В то же время, я была слишком хорошо осведомлена об угрозе, которую этот флаг теперь представлял для меня и тех, кто мне дорог. Верхние орудийные порты корабля были открыты, очевидно, проводились какие-то учения, ибо я увидела стремительно катавшиеся взад-вперёд пушки, которые одна за другой высовывали и втягивали обратно тупые морды, похожие на головы воинственных сусликов. Накануне в гавани было два военных корабля; один ушел... Куда? С определенной миссией или просто курсировал бесцельно туда-сюда за пределами гавани в готовности захватить, расстрелять или потопить любой корабль, который выглядел подозрительно?
Я не могла придумать ничего более подозрительного, чем судно, принадлежащее занимающемуся контрабандой другу мистера Холла.
И снова вспомнила таинственного мистера Бичема. Франция по-прежнему оставалась нейтральной; мы были бы в гораздо большей безопасности на корабле под французским флагом. По крайней мере, это могло бы уберечь от бесчинств британского флота. Что касалось собственных мотивов Бичема... Я неохотно согласилась с желанием Фергюса — не иметь ничего общего с этим человеком, но все-таки интересно, почему на самом деле Бичем интересовался Фергюсом?
Мне также все еще хотелось узнать, имеет ли он хоть какую-нибудь связь с ветвью моей собственной семьи Бичем, но это было невозможно. Я помнила, что дядя Лэмб составил элементарную родословную, — главным образом, ради меня — но я не уделила ей особого внимания. Вот интересно, где она теперь? Дядя Лэмб вручил аккуратно напечатанную и вложенную в картонную папку родословную нам с Фрэнком, когда мы поженились.
Возможно, я упомяну месье Бичема в следующем письме к Брианне. У нее остались все наши старые семейные записи — коробки старинных налоговых квитанций, скопление ее собственных школьных работ и художественных проектов... Я улыбнулась, вспомнив глиняного динозавра, которого она сделала в возрасте восьми лет — зубастое чудище, пьяно накренившееся на одну сторону. Из его пасти свисал небольшой цилиндрический объект.
— Это он лопает млекопитающее, — сообщила мне Бри.
— А что случилось с ногами млекопитающего? — спросила я.
— Они отвалились, когда динозавр на него наступил.
Воспоминание на мгновение отвлекло меня, и наглая чайка, спикировав вниз, клюнула меня в руку, выбив остатки моего завтрака на землю, где он мгновенно был подхвачен ее вопящими сородичами.
Я выругалась — чайка оставила кровоточащую царапину на тыльной стороне моей ладони — и, схватив брошюру, метнула ее в самую гущу копошащихся птиц. Книжица ударила одну из них по голове, и птица перевернулась в сумасшедшем трепыхании крыльев и страниц, разогнавших сборище. Выкрикивая чайкины ругательства, вся стая разлетелась, не оставив после себя ни крошки.
— Ха, — снова произнесла я с некоторым мрачным удовлетворением. Со смутным предубеждением из двадцатого века против мусора на улице — определенно, здесь о таких идеях никто не слышал — я подобрала брошюру, которая распалась на несколько частей, и собрала ее в некое подобие прямоугольника.
Книжка называлась 'Исследование Милосердия', а подзаголовок гласил: 'Размышления о природе Божественного Сострадания и его проявлениях в человеческой натуре. И Наставление, вдохновляющее на совершенствование — как индивидуальное, так и всего человечества'. 'Вероятно, название не из тех, что пользовались спросом у мистера Краппа', — подумала я, запихивая брошюрку в корзинку.
Что навело меня на другую мысль. А может Роджер когда-нибудь найдет эту книжицу в архивах? И решила, что вполне вероятно.
Означает ли это, что мы — или я — должны специально что-нибудь делать, чтобы обеспечить упоминание о нас в подобных записях? Учитывая, что в любую эпоху прессу по большей части вскармливают войны, преступления, трагедии и другие ужасные катастрофы, я все-таки решила, что не стóит. Мои несколько соприкосновений со скандальной известностью не были приятными, и последнее, чего я хотела, так это, чтобы Роджер обнаружил сообщение о том, что меня повесили за ограбление банка, казнили за колдовство или заклевали до смерти мстительные чайки.
'Нет уж', — заключила я. Лучше я просто расскажу Бри о мистере Бичеме и нашей семейной родословной, а если Роджер захочет в этом покопаться — очень хорошо. Конечно, я никогда не узнаю, нашел ли он мистера Персиваля на том листке, но если нашел, то Джем и Мэнди будут немного больше знать о своем семейном древе.
Итак, где же та папка? В последний раз я ее видела в кабинете Фрэнка, она лежала на его архивном шкафу. Я очень ясно ее помнила, потому что дядя Лэмб довольно причудливо нарисовал на ней нечто, похожее на фамильный герб семьи...
— Прошу прощенья, мадам, — уважительно произнес позади меня глубокий голос. — Я увидел, что вы...
Вырванная внезапно из своих воспоминаний, я в полном недоумении повернулась, смутно понимая, что мне знаком...
— Иисус твою Рузвельт Христос! — выпалила я, вскакивая на ноги. — Вы!
Отступив назад, я запнулась об корзинку и упала бы в гавань, если бы Том Кристи инстинктивно не схватил меня за руку.
Он отдернул меня от края пристани, и я упала ему на грудь. Том отшатнулся, словно я была из раскаленного металла, затем схватил в объятья, крепко прижал к себе и поцеловал меня страстно и самозабвенно.
Затем вдруг прервался, вглядываясь в мое лицо, и выдохнул:
— Вы мертвы!
— Ну, нет, — ответила я, ошеломленно оправдываясь.
— Прошу... Прошу прощения, — смог произнести он, отпуская мои руки. — Я... Я... Я... — он был бледен, словно призрак, и я даже подумала, что он сам может свалиться в море. Сомневаюсь, что выглядела намного лучше, но, по крайней мере, я твердо держалась на ногах.
— Вам лучше присесть, — сказала я.
— Я... Не здесь, — резко произнес Том.
Он прав. Набережная была весьма многолюдным местом, и наше небольшое столкновение уже привлекло значительное внимание. Пара зевак открыто пялились, подталкивая друг друга локтями, а проходящие по своим делам торговцы, моряки и докеры бросали на нас лишь чуть менее откровенные взгляды. Я потихоньку оправилась от потрясения — настолько, что начала соображать.
— У вас есть комната? Ох, нет... Это не подойдет, да? — я слишком хорошо представляла, какого рода истории будут носиться по всему городу буквально через минуту после того, как мы покинем доки. А уж если мы уйдем и направимся в комнату к мистеру Кристи — я не могла сейчас думать о нем никак иначе, как о 'мистере Кристи'...
— В таверну, — решительно произнесла я. — Идемте.
ДО ТАВЕРНЫ САЙМОНДСА ИДТИ было всего несколько минут, и мы прошли их в полном молчании. Хотя время от времени я посматривала на него, как для того, чтобы убедиться, что он не призрак, так и чтобы понять, каково сейчас его положение.
А оно, похоже, было сносным: на Томе был приличный темно-серый костюм с чистой рубашкой. И хотя он не был модным — я прикусила губу при мысли о модном Томе Кристи — то, по крайней мере, это были не обноски.
Совсем наоборот, он выглядел вполне себе так же, как и в прошлый раз, когда мы виделись... 'Хотя, нет, — поправила я себя. — На самом деле сейчас он выглядит гораздо лучше'. Последний раз я видела его вконец измученным горем, разбитым трагичной смертью его дочери и последующими осложнениями. Я бросила на него прощальный взгляд на 'Круизере' — военном британском корабле, на котором губернатор Мартин, изгнанный из колонии почти два года назад, нашел прибежище.
Тогда мистер Кристи заявил, что, во-первых, собирается признаться в убийстве своей дочери, в котором обвиняли меня. Во-вторых, что любит меня, а в третьих, что намерен быть казненным вместо меня. Все это вместе делало его внезапное воскрешение не только поразительным, но и более чем неловким.
Вдобавок к неловкости еще возникал вопрос, что Том знал — и знал ли вообще — о судьбе своего сына Аллана, который и был ответственен за смерть Мальвы Кристи. А данные подробности — не из тех, которые любой отец хотел бы услышать, и меня охватила паника при мысли, что я должна буду ему об этом сообщить.
Я снова на него взглянула. Лицо в глубоких морщинах, но он не выглядел ни изможденным, ни явно обеспокоенным. Парик Том не носил, хотя его жесткие — соль-с-перцем — волосы как всегда были коротко обрезаны — так же, как и аккуратно подстриженная борода. Мое лицо горело, и я едва удержала себя, чтобы не потереть рукой губы: мне хотелось соскоблить это ощущение. Томас явно был в замешательстве — что ж, я тоже — но взял себя в руки и открыл для меня дверь таверны с безупречной вежливостью. Только подергивание мышцы под левым глазом выдавало его.
Я чувствовала, будто все мое тело тоже подергивается, но Федра, работавшая в таверне, взглянула на меня не более чем с легким интересом и сердечно кивнула. Разумеется, она никогда не встречала Тома Кристи, и хотя, несомненно, слышала о скандале, который последовал за моим арестом, но джентльмен, который меня сопровождал, с этим скандалом у нее никак не ассоциировался.
В обеденном зале мы нашли столик у окна и уселись.
— Я думала, что вы мертвы, — сказала я сразу. — Что вы имели в виду, говоря, что считали мертвой меня?
Он открыл рот, чтобы ответить, но его прервала Федра, которая, приветливо улыбаясь, подошла нас обслужить.
— Вам что-нибудь принести, сэр, мэ-эм? Чего-нибудь перекусить? У нас сегодня отличная ветчина с жареной картошкой, а к ним — специальный горчично-изюмный соус от миссис Саймондс.
— Нет, — произнес мистер Кристи. — Я... просто кружку сидра, пожалуйста.
— Виски, — сказала я. — И много.
Мистер Кристи выглядел возмущенным, но Федра только рассмеялась и упорхнула прочь, изяществом движений привлекая внимание и сдержанное восхищение большинства мужчин-клиентов.
— Вы не изменились, — заметил он и, напряженно разглядывая меня, вбирал каждую деталь моей внешности. — Я должен был сразу узнать вас по волосам.
В его голосе звучало неодобрение, смешанное, однако, с невольным удовольствием: он всегда громогласно высказывался по поводу моего отказа носить чепец или как-то иначе обуздывать мои волосы. 'Своенравные' — называл он их.
— Да, должны были, — согласилась я, потянувшись, чтобы пригладить те самые волосы, которые выглядели значительно хуже со времени наших последних встреч. — Вы не узнали меня, пока я не повернулась, так ведь? Что побудило вас ко мне обратиться?
Он поколебался, но потом кивнул на корзинку, которую я поставила на пол возле стула.
— Я увидел, что вы держите один из моих памфлетов.
— Что? — не понимая, спросила я, но, взглянув туда, куда смотрел он, увидела обожженную по краям брошюру о Божественном Сострадании, которая торчала из-под капусты. Я потянулась вниз и достала ее, только теперь заметив имя автора — мистер Т. У. Кристи, МА, университет Эдинбурга (Master of Arts — высшая степень квалификации в университете, магистр гуманитарных наук — прим. пер.). — А что означает 'У'? — спросила я, положив книжку на стол.
Том моргнул.
— Уоррен, — ответил он довольно резко. — Откуда, во имя Бога, вы появились?
— Мой отец всегда утверждал, что нашел меня в саду под листом капусты, — ответила я легкомысленно. — Или вы имели в виду сегодня? Если так — из 'Рук короля'.
Он потихоньку оправлялся от потрясения, его обычная раздраженность по поводу несоблюдения мной женских приличий привела к появлению на его лице обычного сурового выражения.
— Прекратите дурачиться. Мне сказали, что вы умерли, — обвинил он меня. — Вы и вся ваша семья сгорели в огне.
Федра, принеся напитки, взглянула на меня, подняв брови.
— Она не выглядит, словно ее поджарили, сэр, если мне позволено будет заметить.
— Благодарю за замечание, — произнес Том сквозь зубы. Мы с Федрой обменялись веселыми взглядами, и она вновь ушла, качая головой.
— Кто вам об этом сказал?
— Человек по имени МакКрири.
Должно быть, я выглядела озадаченной, потому что он добавил:
— Из Браунсвилля. Я встретил его здесь, я имею в виду — в Уилмингтоне, в конце января. Он сказал, что недавно спустился с гор, и сообщил о пожаре. Так был пожар?
— Что ж, да, был, — медленно произнесла я, задумавшись, как много правды сообщить ему о случившемся — если вообще рассказывать. Я решила, что совсем немного, поскольку место общественное. — Может, тогда мистер МакКрири, — тот, кто поместил объявление о пожаре в газете... Хотя он не мог.
Изначально объявление появилось в 1776 году — так сказал Роджер — почти за год до самого пожара.
— Я подал объявление, — сказал Кристи. Настал мой черед заморгать.
— Вы что? Когда? — я выпила большую порцию виски, чувствуя, что нуждаюсь в нем больше, чем когда либо.
— Сразу, как только услышал об этом... Или... Да... Нет, — поправился он, — несколько дней спустя. Я... был очень расстроен новостями, — добавил Том, опуская глаза и отводя от меня взгляд в первый раз с того момента, как мы сели за стол.
— А. Простите, — сказала я, понижая свой голос и чувствуя себя довольно виноватой — хотя почему я должна извиняться за то, что не сгорела...
Том прочистил горло.
— Да. Что ж. Просто, эм, мне показалось, что было... необходимо хоть что-нибудь сделать. Некое формальное признание вашего... вашего ухода, — тут он поднял глаза — прямой серый взгляд. — Я не мог вынести мысли, что вы... Все вы, — добавил он, хотя это явно было запоздалым соображением, — просто исчезнете с лица земли, и никто официально не отразит... сам факт.
Том глубоко вздохнул и осторожно отхлебнул сидра.
— Даже если похороны устроили надлежащим образом, не было никакого смысла мне возвращаться во Фрейзерс Ридж, даже если бы... Что ж. Я не мог. Так что я подумал, что помещу здесь хотя бы запись о случившемся. В конце концов, — добавил он еще тише, снова отводя взгляд. — Я не имел возможности положить цветы на вашу могилу.
Виски меня немного успокоило, но также обожгло мне горло, отчего стало трудно говорить, особенно вследствие переполнения эмоциями. Потянувшись, я коснулась его руки, мгновенно отыскав и нейтральную тему.
— Ваша рука, — произнесла я. — Как она?
Удивленный, он поднял глаза, но напряженные линии его лица немного расслабились.
— Очень хорошо, благодарю вас. Видите? — он перевернул правую руку, показывая большой Z-образный шрам на ладони, хорошо заживший, но по-прежнему розовый.
— Дайте взглянуть.
Его рука была холодной. Как ни в чем не бывало, я взяла его руку в свою и повернула, сгибая пальцы, чтобы оценить их гибкость и амплитуду движения. Том оказался прав: все было в порядке, пальцы двигались почти нормально.
