Все отобранные сотрудницы состояли в штате какого-нибудь министерства, то есть "числились на балансе" того же дипломатического департамента (как и особняк), или же по военному, полицейскому, либо русгвардейскому ведомству. Все мели постоянные оклады, военные и штатские чины вплоть до полковника или советника второго ранга. Служила здесь даже одна целый генерал-лейтенант полиции. Большие мастерицы "по оральной части" долго в маленьких чинах точно не засиживались. Сотрудницы регулярно проходили переподготовку на специальных курсах усовершенствования, на случай, если у клиента возникнет желание попробовать что-нибудь новенькое. Служили здесь гейши и гетеры экстра-класса.
Короче — это был самый настоящий мужской рай для — для одного. А это было важно. Крымов никогда не забывал, как получив назначение через протежировавших ему людей из окружения президента Бориса Годуновского на должность директора Министерства Порядка, он срочно прервал отпуск на Лазурном берегу Франции, и практически сразу провернул операцию, которая обеспечила ему место приемника. С помощью старой доброй "медовой ловушки" (на которой в советские времена внешняя разведка и контрразведка КГБ завербовали сотни западных дипломатов и военных) он свалил с должности аж целого генерального прокурора Юрия Ильича Правдина! Генпрокурор на свою беду в то время начал копать под семью президента РФ и вот однажды скрытые камеры в сауне-ловушке зафиксировали "человека, похожего на генерального прокурора" в компании девушек по вызову. Запись была показана в новостях по всем федеральным каналам и с прокурором было покончено. А через четыре месяца убедившись, что более надёжного человека им не найти, семья престарелого Годуновского, — в первую очередь его дочери сделали главного чекиста страны приемником — сначала премьер-министром, а потом президентом страны.
Так что особняк для интимных увеселений был только его личной вотчиной. И представлял собой маленькую крепость, то есть охранялся по самым высоким стандартам ФСО — повсюду понатыканы камеры, на входе вооружённая охрана. Элитный бордель ведь тоже был объектом стратегического значения. Тем большим шоком для Николая Николаевича стало то, что он увидел внутри...
Глава 372
"Писуарные дела" или "третий — лишний?"
В декабре 1962 года состоялась одна из череды знаменитых встреч генсека ЦК КПСС Никиты Хрущева с наиболее видными представителями творческой интеллигенции СССР. Поводом послужило настойчивое желание Ильичева, курировавшего в то время отдел культуры ЦК партии, провести ряд показательных мероприятий, выражаясь современным языком, по "зачистке" вредной, "западнической" авангардной культуры, начавшей расцветать в советском государств после смети Сталина.
Впрочем, в этот раз Хрущёв ещё был пока настроен достаточно миролюбиво по отношению к "культурным отщепенцам". Но пройдёт немного времени и Никита начнёт материть представителей антисоветского абстрактного искусства. Уже в следующую подобную встречу, которая случится в марте, он сразу перейдёт к угрозам. Безо всякого предисловия вдруг заорёт прямо в зал, ни к кому персонально не обращаясь: "Добровольные осведомители иностранных агентств, выйдите отсюда!". Все сразу притихнут. Хрущев еще строже повторит: "Добровольные осведомители иностранных агентств, выйдите отсюда!". В зале вообще повиснет тишина — будет слышно, как люди испуганно сопят, лихорадочно соображая, кого именно непредсказуемый генсек имеет в виду...
Но это, повторяю, случится только через несколько месяцев. А пока ещё Никита Сергеевич ведёт себя как добродушный хозяин, пригласивший поэтов, художников и режиссёров на неформальный дружеский разговор.
В декабре 62-го года во многие квартиры московской интеллигенции пришли правительственные депеши с приглашением на праздничный стол в особняк на Ленинских горах, где обычно собиралась для гульбы верхушка Политбюро. Многие деятели культуры восприняли это как самый лучший новогодний подарок: у людей появился шанс лично встретиться "с Самим" и попросить о самом заветном.
Встреча была назначена на 12 часов дня. В тот день между станцией метро "Киевская" и Ленинскими горами было специально пущено маршрутное такси с гебистом-водителем, который должен был подвозить "безлошадных" деятелей культуры до Дома приемов. Всех прибывших оставляли болтаться в довольно большом "предбаннике". Известные по газетным передовицам деятели культуры томились в ожидании выхода Никиты Сергеевич. Среди приглашённых, помимо "новой культурной волны", был весь цвет старой гвардии: Сергей Михалков, скульптора Вучетич, писатели Шолохов, Грибачев, Федин, Эренбург, Твардовский. Из кинорежиссёров знаменитый создатель "Кубанских Казаков" Иван Пырьев. И многих другие — матерые и именитые, разбавленные молодыми и неиспитыми лицами начинающих художников или литераторов в свитерах и потрескавшихся ботинках.
Неожиданно среди этого людского моря образовалась трещина, которая стремительно разрасталась от самой входной двери. Это появился Хрущев — и люди перед ним расступались. А так как он был гораздо ниже окружающих, то выглядело это со стороны довольно комично. Более настырные норовили сразу поймать Никиту Сергеевича за руку и потрясти. Многие промахивались и пожимали руки друг другу либо ловили пустоту. А Никита Сергеевич, довольный, пробирался к парадному залу. За ним, как павлиний хвост, волочилась толпа членов и кандидатов в члены Президиума.
Клубясь и тихо переговариваясь, толпа интеллигентов засосалась вслед за Никитой Сергеевичем в Зал приемов. Это было просторное помещение, "утыканное" столами. Главный из них, похожий на букву П, предназначался для "хозяев". Напротив стояли маленькие столики для "артистов". Вот здесь-то и сработал эффект "встречи с сказкой" — или, лучше сказать, с самим Дедом Морозом. Многие, очень многие пришли на этот пир с единственным желанием: попросить Никиту Сергеевича исполнить их самую заветную просьбу. Ну точно дети и добрый волшебник. Просьбы у всех были разные. Кому-то хотелось получить квартиру, кому-то — устроить племянника на хорошую работу... Только кинематографисты пришли с одной мыслью: попытаться уговорить Никиту не разгонять Союз кинематографистов. Для этого надо было добраться лично до Самого. И вот, как только открылись двери Большого Зала, все эти интеллигенты — люди в обычной жизни воспитанные и порядочные — вдруг преобразились. Отпихивая и отталкивая друг друга локтями, деятели культуры лавиной устремились к ближайшим к барскому столикам, норовя занять места поближе к Никите-Волшебнику. Неистовый Иван Пырьев одним из первых влетел в зал и бросился к первому ряду. Но так как он был один, а места ему нужно было занять еще для своей группы поддержки — режиссеров Алова и Наумова, то он пустил в ход огромную суковатую палку. Выглядело это впечатляюще. На стуле слева лежала его трость, а на стул справа он положил локоть. В таком странном полулежачем положении, как купеческая содержанка, Лауреат нескольких сталинских премий и ожидал начала банкета, умудряясь при этом отпихивать ногой навязчиво лезущего на занятые места седовласого пианиста и ещё писателя Федина, который тоже зарился на его "плацдарм". Все знали, что у Федина пошаливает сердчишко и он нуждается в хорошем заграничном курорте. Но Пырьев сердито, как удав, шипел и беззвучно матерился, призывая молодого кинорежиссера Владимира Наумова прийти к нему на помощь. Наконец все уселись и огляделись, приспосабливаясь к "боевой обстановке". Зал приемов на Ленинских горах был заполнен до отказа.
Столы буквально ломились от яств: на огромных тарелках вповалку валялась сверкающая холодным матовым светом осетрина, на огромных овальных блюдах нежилась семга, в вазочках пучилась икра красная и черная, и все это было разбавлено какими-то невообразимыми бутербродами с огромными кусками мяса. Приглашённые на банкет молодые художники и литераторы жадно накинулись на дармовое угощение. Ведь в отличие от щедро кормящихся от госзаказов привилегированных членов Союзов художников и писателей СССР они-то жили впроголодь.
Никита не стал томить голодную интеллигенцию и сразу взял быка за рога:
— Я знаю, вы люди веселые, — обратился он к народу, — поэтому водки не будет. А то мы с вами тогда совсем не справимся. Мы тут посовещались и решили предложить вам вино, хорошее, грузинское — "Хванчкара"! В этот момент прозвучал звоночек, и все начали есть.
После обильной трапезы вышколенные официанты подали гостям кофе с мороженым. Потом был объявлен перерыв перед второй частью мероприятия, во время которой должно было состояться собственно общение кремлёвских полубогов с приглашёнными творцами. Хрущев объявил: "Ну что же, сделаем небольшой перерывчик, а потом поговорим о современном состоянии искусства". Все, конечно, сразу же повалили в уборную. Туалетов в Доме приемов было два: один, маленький, — на втором этаже, для правительства; другой, большой, — для гостей, внизу. Пырьев тут же встал, подошел к Алову и Наумову, взял под локоток и куда-то повлек. По воспоминанию Владимира Владимировича Наумова, это была настоящая провокация. Пырьев поднял своих друзей на второй этаж и почти втолкнул в правительственный сортир.
Первой реакцией Наумова был шок. Прямо перед писсуарами стояли, словно их огромные, пятиметровые портреты для демонстраций, все члены Президиума! "Члены" безмолвно справляли малую нужду, либо ожидали своей очереди, и казалось, будто сейчас их бережно поднимут чужие руки и понесут над головами "навстречу солнцу"...
В некотором смущении Алов с Наумовым тоже встали в очередь и принялись ждать. Ближе всех к дверям оказался режиссёр Алов. Вдруг он слышит: сзади раздался шорох, скрипнула дверь — и разные голоса наперебой зашептали: "Никита Сергеевич, проходите! Проходите, Никита Сергеевич!" — впечатление было такое, как будто кто-то маслом смазывает тарелку... Алов оглянулся: Боже мой, за ним встал... сам Первый секретарь! А перед Аловым еще двое. Правда, они моментально ретировались, освобождая место для начальника, как бы говоря: "Пожалуйте, батюшка, пожалуйте Вы!". А Хрущев уставился в спину молодого человека и не двигается. В голове Алова вихрем проносятся самые разные мысли, типа: "Отойду — сочтут подхалимом. Не отойду — некрасиво получится. Ах, будь что будет! Сначала сделаю свое дело — и только потом уступлю". И он решительно, как Матросов на амбразуру, бросился к освободившемуся писсуару и застыл у него. Решил быть принципиальным: нет уж, сначала я, а Хрущев пусть подождет. В общем, встал и принялся доставать свой прибор. И тут, видимо, на почве нервного перенапряжения, с ним произошло нечто странное: его организм начал работать на усиленное выделение жидкости, но как-то нестандартно. Как будто он по капле, в соответствии с чеховским указом, "выдавливал из себя раба" и все никак не мог до конца его выдавить. В общем, от волнения, что ли, "машинка" то у него не работает, как нужно. Проходит минута, вторая...
Хрущев стоит красный, сопит так, что слышно на весь туалет. Алов — перед ним, не отходит от писсуара, как будто нарочно, и тоже сопит. А из него все льется и льется... Люди вокруг замерли. Наблюдают за этим немым поединком. Алов видит злобные взгляды, которые бросают не него: вот, мол-де, нахал, стоит у писсуара — и дело не делает, и Хрущева не пускает. Кажется, что длится это бесконечно. Около пяти минут. Вопреки всем законам биологии. И вдруг Никита Сергеевич не выдержал: смутился, почувствовал, что больше не может стоять вот так, за спиной неизвестного ему молодого человека, и ждать, когда он весь изойдется на воду, и, осторожно сделав шаг в сторону, перешел к соседнему "очку". И тут же у Алова "все" закончилось. Он тоже, весь красный от смущения, выскочил из туалета.
Первый, с кем он столкнулся в фойе, был Иван Пырьев. Тот бросился к нему с криком: "Ну что, сделали свое дело?!" — Какое дело? — спрашивает опешивший Алов. — Ну как какое?! — орет Пырьев. — Вы сказали Хрущеву, чтобы не закрывал Союз кинематографистов? — Да мы вроде другим делом занимались, — отвечает режиссер. Пырьев аж подпрыгнул от возмущения: — Каким другим?! Быть с Хрущевым в таком месте — это как выпить с ним на брудершафт: он бы вам после этого ни в чем не отказал... Вы упустили свой главный шанс, голубчик! Казалось, Пырьев сейчас разрыдается от обиды. И тут прозвучал звоночек, возвещавший, что собрание продолжается. Все устремились обратно в зал...
*
Каково же было изумление Крымова, когда войдя в свой личный сераль, он неожиданно обнаружил, что — "уютное гнёздышко совсем не пусто"! Его явно тут не ждали. В последний раз Крымов посещал уютный особнячок очень давно, а тут нагрянул внезапно, среди ночи, никого не предупредив. И застал двоих голых мужиков, сношающих с большой изобретательностью гетеру в стиле "афинские ночи" (Афины, как известно, родина демократии); на объекте их страсти была лишь белоснежная туника в греческом стиле, которую ей натянули на голову. То есть давно вышедшие из нежного возраста волосатые "купидоны" натягивали матёрую "Венеру" отнюдь не по-детски.
Один из них, цыганистого вида мужик, растерянно объяснил Крымову, что они — депутаты Большого Дивана от партии "Наша Россия". Сильно смущённые парни представились: одного звали Артур Клизмас, другой был Пурген Красный. Естественно, оба абсолютно голые — ни тебе депутатских значков, ни удостоверений, а в лицо Крымов никого из депутатской мелюзги не знал. Пришлось поверить на слово, тем более, что охрана вряд ли допустила бы в святая святых посторонних, не из воздуха же волосатые купидоны тут материализовались!
В принципе Крымов не удивился таким депутатам. Извращенцы! Можно было удивляться тому, что эти двое всё же предпочитают женские попки волосатым мужским задницам. А в общем, какая разница! И без них вокруг полно людей глубоко порочных. Положа руку на сердце, этот писатель Лирин, которому пытаются вменить в вину чуть ли не порнографию, ещё многое смягчил в своей книге о нём и его выдвиженцах во власть. На самом деле в созданной им системе царят такие нравы(!), что позволь обычному гражданину России заглянуть в закулисье и у него волосы встанут дыбом.
Но если ты стремишься к абсолютному контролю над всеми ключевыми государственными институтами, их необходимо разложить, заразить самыми позорными болячками, годами поощрять самые грязные пороки, чтобы не осталось здоровых сил, которые могли бы угрожать тебе лично и твоим приближённым. Для этого Крымов ставил во главе парламента людей психически нездоровых с тайными пороками (благодаря собираемым спецслужбами досье на всех и каждого для "Начальника"" ничего тайным не являлось). Сталин поступал также, назначая главой НКВД тайного сексуального извращенца и маньяка, а на должность генерального прокурора СССР для организации судебных процессов над своими бывшими соратниками по большевистскому подполью, выдвигал человека, который в сентябре 1917 года должен был по заданию Временного правительства арестовать самого Ленина. Естественно имея такой компромат на Ежова и Вышинского "Хозяин" не сомневался, что палачи, дрожа быть разоблачёнными, сделают всё, что он им прикажет.
