Продолжение 7

Понятно, парня в заложники взяли, в террористов играем. Делаю знак своим, чтобы отпустили.

— Значит так,.. Беня. Сегодня в восемь я буду в трактире. А ты сейчас поднимаешь свой бычок, и как можно быстрее убираешься отсюда, пока я не передумал. Все понятно?

Отпущенный придурок крутит руками, видать, мои его крепко растянули. Или тянет время, не желая признавать свой проигрыш. Шлепок пряжкой ремня по ягодице заставляет его почти по-бабьи взвизгнуть и дернуться к крыльцу, где до сих пор лежит его "подарок". Засунув окурок в карман, Вениамин, как, блин, его... Яковлевич, злобно озираясь, удаляется в сторону КПП в сопровождении бойца, небрежно помахивающего ремнем, а я иду думу думать и составлять планы на вечер. И первое, что делаю, — озадачиваю дежурного на предмет найти вольноопределяющегося химика-затейника Горовского.

*

Вечером, ровно в восемь поднимаюсь по уже знакомым ступенькам трактира, по пути минуя двух личностей, явно принадлежащих к уголовному миру, которые провожают меня наглыми ухмылками. В заведении сегодня — спецобслуживание, в зале полумрак, разбавляемый светом двух керосинок. Никого нет, кроме гаденько улыбающейся тетеньки Рахили и двух бандюков, как две капли воды похожих на тех, кто изображает атлантов на входе. Эти ребятки сидят возле входа в соседнюю комнату, занавешенного чем-то пестрым. Увидев меня, один откидывает занавеску и что-то негромко говорит вглубь "кабинета". Другой тем временем нагло лыбится, затем делает приглашающий жест, мол, шагай, чего стал. Прохожу внутрь, там за столом сидит очень колоритная компания. По центру — знакомый уже Беня, сын Якова, и бородатый, уже в годах, дядька, одежкой похожий на купчину. Маскарад выдает настороженный взгляд злых глаз и жесткое выражение лица. Чувствуется, что не человек, — волк в людском обличье. Слева, подпирает стену давешний "пролетарий", справа сидит небритый мрачный тип с мощной челюстью и пудовыми кулаками, точнее, кулаком. Потому, как правую руку держит в кармане. И, наверное, не пустую и не просто так. На столе накрыто угощение в стиле "а-ля рюсс". Уже начатая бутылка водки в сопровождении непременных сковородок с яичницей и жареной картошкой, соленых огурцов, квашеной капусты, хлеба, порезанного толстыми ломтями и сала, наструганного примерно так же.

— Ну, привет честной компании! — Надо же как-то начинать диалог. — Вы звали, я пришел. Дальше что?

Старик смотрит на меня секунд пять, затем, усмехаясь уголком рта, произносит:

— Дальше, мил человек, сядь с нами, поешь, выпей, да на наши вопросы ответь. Только пистоль свой и сабельку сыми, да положь куда-нить подале.

В принципе, все ожидаемо. Расстегиваю кобуру, достаю наган, замечая краем глаза, как справа напрягся небритый. Наверное, у старого за телохранителя ходит. Протягиваю ему револьвер. Пока отстегиваю шашку, он успевает прокрутить барабан, положить оружие на подоконник и объявить:

— Пустой. Не заряжен.

Конечно. Что я — дурак, что ли? Когда он протягивает руку к шашке, отрицательно качаю головой, и прислоняю "Аннушку" к стене у входа. "Пролетарий" направляется к ней с вполне понятными намерениями. Негромко его предупреждаю:

— Тронешь клинок, — умрешь.

Тот в ответ выхватывает из сапога финку, делает пару интересных пируэтов... и убирает нож обратно по негромкой команде старика:

— Увянь, Штакет. Ошмонай его лучше.

Ага. Так вот ты какой,.. Штакет, в смысле, мелко напиленный рэйка. Деревянный по пояс. И сверху, и снизу. На будущее будем знать. Тем временем шустрые ручонки пробегают по рукавам, карманам на груди, шароварам, залезают за голенища сапог. Пора показывать норов.

— Не щупай, я тебе не девка! Или под мужиками больше нравится, а?

Тощий багровеет, снова тянется к сапогу...

— Штакет!..

Ага, слабо без разрешения дедушки ответить? Вот и стой в сторонке. Пока взрослые люди беседовать будут.

— Ты, мил человек, садись, в ногах правды нет. Угощайся за компанию. — Старик пристально смотрит на меня. — Да ответь-ка на вопрос. Кто ты есть?

— Человек божий, обшит кожей. — Вспоминается где-то вычитанная присказка. — Ты-то сам кто?

— Я — хозяин здешний. И супротив моего слова здеся никто не идет. — Старый опять улыбается уголком рта. Так, что улыбка становится очень похожей на волчий оскал. — А кто идет, так попадает прямиком в царствие небесное.

— А, так ты и есть тот иван, которому поговорить не с кем? — Брови старика вопросительно поднимаются. — Твой Беня сегодня прибегал, трепал, что меня какой-то Ваня зовет поболтать. А то скучно ему.

— Ты чё, сука, базлаешь?! — Сутенер вскакивает с места. — Да я тебя...

— Сядь, мазурик! — Дедушка в законе снова наводит порядок, потом обращается ко мне. — Ты, мил человек не слишком веселись-то. Дела твои — кислые. Так что сиди смирно и отвечай на вопросы...

Фразу прерывает залихвастски-пьяная песня с улицы:

В поле путь-дороженька далека,

А трехрядка рвет меха. Ох, легка!

С песнями, да гиканьем,

С шашками, да с пиками

Едут, едут донцы по Верхам...

В дверном проеме нарисовывается один из "привратников" и на немой вопрос старого, отвечает:

— Все тики-так. То трое казачков по улице прошагали. Веселыя — хоть куды. От забора до забора места мало...

Вдалеке затихает:

За плетнями-тынами

Дядьки чарки сдвинули...

Опаньки, знакомая мелодия. Надеюсь, Розенбаума здесь еще не поют на каждом углу...

— Смотрите там!.. — Старик снова задает вопрос. — Так кто ты, мил человек?

— Мое имя тебе что-нибудь скажет? Ты же не называешься, вот и я не буду. Да и не нужно это тебе. А так, я — подпоручик Русской армии...

— Так ты — простой поц, канающий под делового? — Облегченно и восторженно орет Беня Яковлевич. — Ну, все, амба тебе!

— Беня, мы с тобой сегодня уже побеседовали. Мало? Еще захотелось? — Недоуменно смотрю на этого клоуна, затем обращаюсь к дедушке. — Успокой свою шестерку, уважаемый. Разговаривать мешает.

— Он — не шестерка, а клевый маз (хороший вор). И он — не мой, а залетный, с гастролями из Одессы-мамы приехал... — Старик спохватывается. — Коль ты — офицер, откуда блатную музыку знаешь? (разговариваешь на блатном жаргоне?)

— Я, когда студентом был, у нас истопником старый дед-выпивоха служил. Мы с друзьями его иногда угощали, он нам про свою жизнь и рассказывал. — Начинаем играть легенду, уже пора. — Он на каторге срок отбыл, там и вашей "музыке" научился, и нас потом научил малость.

— За что ж он угодил-то? — Старого начинает разбирать любопытство. — Чего натворил?

— Жену зарубил. За то, что к соседу бегала...

— Ну, коль ты — не мазьё, так нам с тобой и разговаривать не о чем. — Беню понесло на радостях. — Вернешь девчонку! А чтоб загладить вину свою, — отдашь девку, с которой она на базаре паслась. Штакет говорил, шикарная девка, клевой марухой станет!

Ох, хорошо, что Котяра его не слышит. Сейчас бы вместо человека свиная отбивная в полный рост лежала бы. Так, а вот это ты хорошо придумал — закурить и дым в лицо пускать. Сейчас последуем твоему примеру, только еще раз оглядимся. Штакет сидит слева и демонстративно вертит в руках нож. Справа небритый почти не шевелится, но опасностью от него так и несет. Значит, считаем его за основную угрозу. Беня и старик — по ту сторону стола, не дотянутся. А стрелять, скорее всего, не будут. Все, работаем!

Поморщившись от дыма, небыстрым движением вынимаю из кармана портсигар, достаю одну из ТЕХ папирос, прикуриваю и делаю первую затяжку. А после этого нечаянно роняю зажигалку под стол, чертыхаюсь вполголоса и, положив папиросу на тарелку, лезу под стол искать свое имущество. Ход мыслей собеседников вполне понятен. Будет вылезать клиент, огребет по голове, а там и по-другому разговаривать можно будет... Раз... Два... Блин, просил же Максима не делать громко, по ушам садануло — будь здоров! И даже под столом вспышка сквозь зажмуренные веки была заметна. Теперь — вперед!

Выскакиваю из-под стола, на всякий случай уклоняясь от возможного удара справа. Красиво! За столом четыре человека пытаются протереть глаза до дыр и шарят руками по столу в поисках неизвестно чего. В левую руку тарелку с капустой, швыряем содержимое в морду небритому, на обратном движении ребро тарелки попадает Штакету в горло и он с хрипом валится с табурета на пол. Справа небритый обеими руками трет глаза, в которые помимо всего прочего еще и капустный рассол попал. Опаньки, а на правой ручке-то бронзовый, или латунный кастет блестит, недаром он ее прятал. Правой ребром ладони в переносицу, — еще один в минусе. Беня, заслышав посторонний шум, хочет встать и нащупать что-то в кармане пиджака. Вкладываю всю силу в удар ногой по краю стола. Скорее, даже не удар, а толчок... Есть! Стол пришпиливает к стене и старика, и сутенера. Огибаю край столешницы, с правой крюк в печень, клевый маз сгибается от боли, добавляю сверху под основание черепа. Все!.. Сзади слышится шорох. Оборачиваюсь и вижу в дверном проеме две фигуры в знакомых лохматках, щедро посыпанных золой для пущей невидимости поздним вечером.

— Все в порядке, Командир. Четверо тепленьких связанных рядком лежат. Половицы изучают. Тетку к лавке прибинтовали. В ее любимой позе. — Семен оборачивается на шум, затем продолжает. — О, наши с Михалычем еще троих с улицы приволокли. Те, наверное, в прятки поиграть хотели.

— Добро. У меня один отдыхает. Этого аккуратно вязать, оставить здесь. — Показываю на старика, уже немного проморгавшегося. — Остальных — в ту комнату до кучи. Собрать с них все железо и сюда на стол. Тетке залепить глаза и уши. На улице смотреть внимательно, может быть, еще кто нарисуется. Я пока здесь разговор до конца доведу.

Обыскиваю бесчувственного Беню. Так, часы и деньги мне не нужны, носовой платок пусть себе оставит, ключики разные, папиросы со спичками — тоже. Во внутреннем кармане пиджака какая-то бумага, — потом почитаем на досуге. Оп-паньки! Вот это я удачно зашел! Какая игрушка красивая! Потайной револьвер Лефоше! "Апаш" называется! Кастет, нож и шестиствольная "перечница" калибра семь миллиметров! Жаль только, что патроны шпилечные, сейчас такие достать — проблема, наверное. Классный трофей!.. Так, теперь смотрим бумажку. О, да сегодня просто праздник какой-то! Расписка в том, что крестьянин деревни Столовичи Новогрудского уезда Минской губернии Андриян Адамкевич отдал своих детей Алесю одиннадцати лет и Даниила десяти лет от роду в услужение минскому мещанину В.Я. Симкину, за что получил десять рублей, что своей подписью и удостоверяет. Где там моя зажигалка?.. Гори, гори, ясно, чтобы не погасло!..

Так, вот и старый оклемался. Значит, будем разговаривать. Цепляю шашку на место, засовываю наган в кобуру. Затем беру табуретку, сажусь напротив дедушки, пришвартованного к скамье. Ой, какие глазенки-то злые!

— Ну, что, уважаемый, продолжим?

— Я тебя на куски порежу, дай срок! — Шипит собеседник, морщась от боли, — видать крепенько его столом приложило. — Наглотаетесь наших перышек и гулять вам до кладбища в белых тапочках!.. Всех своих людишек подниму, а вам жизни не видать!..

— Ты прежде, чем грозиться, головой подумай. Уверен, что справишься? Мы вас, как младенцев сделали, никто пальцем пошевелить не успел. На мне, чтоб ты знал, крови поболее будет, чем на тебе. Несмотря на молодость. Время сейчас военное, тут ни прокурора, ни адвоката тебе не будет... А если я еще и своих бойцов к этому подпишу? В городе уголовников не останется, все на кладбище переселятся. Оно тебе надо?

Старик смотрит на меня исподлобья, затем уже спокойней задает вопрос:

— Чего хочешь?

— Я по своей тропке хожу, ты — по своей. А лес — большой. Могут и не пересечься тропинки эти... Твоих людей мы не тронули, ну, пара синяков — не в счет. Ты сам, так вообще легко отделался. Пока. Мне нужно немного. Чтобы детей малолетних вы в притоны не сплавляли, не калечили, воровской жизни не учили. На то постарше желающие найдутся, я думаю. Чтобы обманом девок бандершам не поставляли. Чтобы беженцев не трогали, последнее не забирали, они и так с хлеба на воду перебиваются. Немного ведь прошу, соглашайся.

— А нам чем жить тогда? В земле ковыряться? За кусок хлеба жилы рвать? — В словах блатного явно слышится насмешка.

Тут же в тему вспоминается рассказ Дольского о веселой жизни земгусарства.

— А что, мало здесь бобров жирных с лопатниками (кошельками) потолще, чем лапа твоя? Мало их марух (любовниц) в рыжиках (золоте) с камушками гуляет? — Дальше цитирую незабвенного Хмыря из "Джентельменов удачи". — Это тебе не мелочь по карманам тырить.

— Дык, где они, там и лягавые, как собаки злые!

— А мастерство ваше на что? Ловкость рук против остроты глаз. В-общем, я сказал, ты — услышал... И еще. Эту мразь пока мне отдашь. — Киваю на Беню. — У меня к нему личный разговор.

А вот теперь начинается самое сложное. Эта публика понимает только силу и боль, на них построена вся их цивилизация. Силу мы уже показали, теперь очередь за вторым. Только надо через себя переступить. Одно дело в бою кровь лить, другое — вот так. Урок должен быть убедительным, но тут еще поактерствовать придется...

Поднимаюсь, подхожу к Бене, выдергиваю из его штанов ремешок и связываю спереди руки. Клиент начинает шевелиться и что-то невразумительно мямлить. Значит, приходит в себя. Помогаем легким похлопыванием по мордочке... Вот, глазки открылись, все нормально.

— Ну, что, Вениамин, мать твою, Яковлевич, продолжим разговор? Меня интересует, где мальчишка. Сам скажешь, или помочь?.. — Ай, как ему страшно. Но перед паханом лица терять не хочет. На что, собственно, я и рассчитывал... Так, нужно собраться и довести дело до конца! — Ты ж мне все равно скажешь, только сначала будет очень больно. Как на Руси в старину таких, как ты метили, знаешь? На наглой морде "вор" выжигали. У меня под рукой каленого железа нет, так я тебе эти буквы вырежу.

Демонстративно, не торопясь, достаю из ножен, прикрепленных к брючному ремню сзади, на пояснице, миниатюрный аналог "оборотня" и даю тщательно рассмотреть вблизи.

— Твой Штакет эту игрушку пропустил, за фраера ушастого меня принял... Последний раз по-хорошему спрашиваю: где Данилка? Расскажи-ка, что он тебе такого плохого сделал, что ты приказал его, в случае чего, прирезать? Чтобы твой холуй ему горло ножом перехватил, слушая, как пацан хрипом исходить будет и глядя, как кровушка течет, как детские глазенки стекленеют, как из них жизнь утекает... На-ка, сволочь, сам попробуй такого!..

Резко, за волосы запрокидываю ему голову, прижимаю нож к нижнему веку и тихонько провожу вниз. Заточенный до бритвенной остроты клинок скользит, оставляя за собой достаточно глубокий порез, тут же покрывающийся каплями крови. Беня начинает хрипеть и дергаться, пытаясь связанными руками оттолкнуть от себя железо. С левой бью коленом по ребрам. Вот, ручки-то и опустились.

— Не дергайся, а то буквы кривыми получатся. Некрасиво будет, придется переделывать... Еще раз спрашиваю: где пацан?

— ... Н-н... Нету... его здесь!.. На хазе он!.. Вместе с марухами Рахиливыми!..