Продолжение 7

Следующий день начался небольшим сюрпризом-переполохом. Сразу после завтрака народ, ожидая построения на развод, кучковался в курилке. Унтер Боря Сомов, поглядывая на часы, дабы соблюсти пунктуальность поточнее своего закадычного друга и соперника Чернова, собирался уже командовать построение, когда раздался негромкий хлопок, перешедший в вопль типа "Убью!!!" и из солдатской массы стартанул сначала вольноопределяющийся в данный момент в выборе направления студент-химик Горовский, а затем кто-то из бойцов. Блин, не смог рассмотреть кто, оба залетели за угол, скрыв от нас самое интересное — концовку погони. Фельдфебель Остапец, знавший своих погранцов со всех ракурсов лучше меня, усмехнулся в усы:

— Доспорился петух крикливый...

— Иван Иваныч, я чего-то не знаю? — Это что-то новенькое в нашем дружном коллективе. — Что за споры?

— Да это мой "любимец" Паньшин уже второй день бухтит на господ студентов. Слух прошел, что Вы их к медалям "За храбрость" представили. Вот он и донимает вопросами, где же они свою храбрость проявили.

Да там, где до сих пор воронки от их взрывов, наверное, еще остались. Жаль, не было этого крикуна рядом, когда вместе с Максимкой минировали баллоны с хлором. Поучаствовал бы в мероприятии, не задавал бы глупых вопросов. Хотя он тоже без дела не сидел... Ладно, надо будет провести беседу на тему "Взаимодействие, взаимовыручка и взаимопомощь специалистов разных специальностей в работе диверсионной группы". Причем, сразу со всей ротой. А еще пора возобновлять длительные марш-броски, а то, вижу, что застаиваться молодцы начали, дурные мысли в головы лезут.

— И чем, Иваныч, спор закончился?

— Дык Максимка сказал, што ентова дурня сваёй химией поучит маненько. И, видать, сдержал слово-то.

Стоящие рядом Оладьин и Михалыч ухмыляются.

— Ладно, разберемся после развода. Пошли, господа командиры, развод учинять...

Спустя полчаса, когда все дружно разбежались по своим рабочим местам, вызываю в канцелярию всех студиозусов, чтобы устроить разнос. Ставил им конкретную задачу еще во Дворце разобраться с трофейными "консервами", до сих пор — ни ответа, ни привета. А с Максом вообще отдельный разговор будет. Расслабился, блин, будущий Менделеев.

Веселая троица появляется почти моментально, как будто ожидали под дверью.

— Ну, что, соколы ясные, расскажите-ка с каких пор приказы командира роты не являются обязательными к исполнению?.. И чего молчим? Более важными делами были заняты? А, господин Горовский?.. Я вам еще когда поручил разобраться с трофейной железякой? Жду ответа, желательно краткого и по существу.

— Разрешите доложить, Ваше благородие! — Максим вытягивается во-фрунт, поедая начальство искренне-преданными глазами. — Ваше приказание выполнено! Вышеупомянутый предмет детально изучен!

— И почему только сейчас докладываете?

Илья Буртасов, старший из студентов-горняков, принимается интеллигентно объяснять:

— Денис Анатольевич, мы только вчера вечером закончили. Решили, что будет удобней доложиться сегодня поутру. Вы же вчера с поручиком Дольским были заняты.

Ну, жулики! Типа, мы бы доложили, да командир веселиться изволил, не велел беспокоить.

— Ладно, и чем вы порадуете любимое начальство?.. Давайте, рассказывайте, что там такое.

— В-общем, расковыряли мы осторожненько одну из жестянок. Это — германская мина, но довольно хитрая. Она — как снаряд, уложенный в жестяную гильзу. Сам корпус состоит из двух жестяных же стаканов, между которыми уложены маленькие стальные цилиндрики. Внутренний стакан заполнен взрывчаткой...

— Судя по виду и запаху, там динитронафталин. — Горовский не выдерживает и пытается вставить свои "три копейки".

— Максим, еще раз неприлично выругаешься, — отправлю копать землю.

— Зачем?!

— За казармой. Чтобы впредь неповадно было товарищей перебивать и умными словами сорить. Продолжай, Илья.

— Внизу гильзы находится вышибной заряд. — Буртасов косится на Макса, но тот молчит, изображая оскорбленную невинность. — Мешочек с черным порохом и электродетонатор. Да, посередине основного заряда проходит трубка и прорезью. Внизу ее закреплен ударник. Мы посоветовались, и думаем, что вверху трубки должен крепиться капсюль. А когда на электродетонатор подается ток, пороховой заряд, скорее всего, вышибает мину вверх. Она летит до тех пор, пока не натягивается специальная цепочка, которая тянет капсюль по трубке навстречу ударнику. Происходит взрыв. Мы посчитали, если закапывать мину полностью в землю, то шрапнель разлетается на высоте около аршина. Насколько далеко — не знаем... Хотелось бы попробовать одну...

— Вы что, хотите вот так, прямо в черте города устроить взрыв?.. Обалдели? — Нет, ну ни хрена себе заявочки!!! — Забудьте, как страшный сон!

— Мы тут сарай старый нашли, ничейный. Бревенчатый. В нем и разбирали мину. Там стены хорошие, должны выдержать...

— Так, пока ничего не предпринимать... НИЧЕГО!.. Я подумаю... С этим понятно. Теперь займемся лично Вами, юноша. — Обращаюсь непосредственно к Максимке. — Что за цирк я наблюдал сегодня утром перед разводом?

— Денис Анатольевич, Максим по личной инициативе сделал несколько петард. Ну, чтобы на занятиях имитировать разрывы гранат. — Илья пытается вступиться за друга.

— Ну-ка, ну-ка. Отсюда поподробней. Образец есть?

Горовский достает из кармана пару бумажных трубочек размером с большой палец и протягивает мне. Трубки плотно набиты, в торце каждой торчит по паре спичек головками наружу, обмотанных тонким шпагатом. Пока я осматриваю девайсы, начинает лекцию:

— Внутри — смесь перманганата калия и магниевого порошка с небольшим добавлением алюминиевых опилок. Шпагат пропитан селитрой и служит фитилем. Я сделал несколько штук с разными пропорциями, проверил в том самом сарае. И звук, и вспышка — замечательные... А что осталось, завернул в ма-алюсенький такой цилиндрик и в папиросу вместе с табаком забил... Вот.

— Ага, а потом угостил этим Паньшина... Тебя из пыточной палаты Тайного приказа не выгоняли за жестокость? Он же после такого курева заикаться мог начать с перепугу.

— Ну и пусть... — Опустив голову, вполголоса бурчит про себя Горовский. — Меньше всякую ерунду болтать будет...

— Все, Максим! Хватит! Детский сад, ей-богу! В твоей храбрости никто не сомневается! Будут возникать вопросы, скажи мне, отправлю тебя с неверящими на персональные занятия по взрывному делу. Вот там и пугай. Только не до смерти, пожалуйста... А теперь слушайте новую задачу. Одну мину оставить нетронутой для начальства... В смысле, переслать по команде в Техническое управление. А к остальным придумайте взрыватель натяжного действия, чтобы можно было, как растяжку ставить. Понятно?.. Вперед, дерзайте, гении!..

Остаток дня занимался накопившейся текучкой и совместно с Сергеем Дмитриевичем решал самые неотложные вопросы. Наконец-то около пяти часов вечера окончательно разобрались с размещением роты, определили местоположение и даже частично начали оборудование полосы препятствий, площадки для занятий рукопашкой и миниатюрного тактического поля. Процесс сдерживался отсутствием капитана Бойко, который мастерски умел разруливать вопросы с тыловиками. Но Валерий Антонович вместе со всем штабом попал в "пробку". Сразу за Барановичами железная дорога была плотно забита эшелонами, поэтому командарм вызвал из Минска автоотряд, доставивший нас, чтобы все-таки добраться до нового места расположения штаба.

На сегодня все, что можно было уже сделано, посему, оставив личный состав на попечение своего зама, который, кажется, начал входить во вкус командования, вызывая не совсем обоснованные подозрения в желании "подсидеть" ныне существующее начальство в моем лице, и отправился ознакомиться с городом и сделать еще одно дело. Хотел навестить в госпитале подпоручика Берга и попытаться разагитировать его остаться у нас. Давно в голове крутились мысли о необходимости создания группы огневой поддержки, или отделения тяжелого вооружения. Учитывая, что перед последним будут поставлены самые разнообразные задачи от минометной и артиллерийской поддержки действующих групп до массового применения, насколько это возможно, ракетного вооружения при прорыве укрепленной обороны немцев, то есть создания прообраза и аналога существовавших гораздо позже "Катюш" и "Градов", штабс-капитану Волгину одному будет трудновато со всем этим справиться. Очень не помешал бы толковый и дельный помощник, да, скорее всего, и не один. Передал бы им всех моих студентов, и пусть бы двигали эволюцию в этом направлении. А если все сложится хорошо, то и заполучить Романа Викторовича в наши подпольные ряды заговорщиков-прогрессоров.

Погруженный в эти мысли-мечты, пробирался по колдобинам, краем сознания благодаря небесную канцелярию за то, что уже около недели не было дождей и непролазное в таком случае глиняно-грязевое месиво выселковых улочек превратилось в очень неровную, но достаточно твердую поверхность, обходя кучки конских "яблок" и лужи свежевылитых помоев. Адрес госпиталя мне дал Федоренко при расставании, как добраться до нужного места объяснили драгуны, уже достаточно освоившиеся в Минске. Размышления прервала черная кошка, метнувшаяся прямо передо мной на другую сторону улицы. Пара местных бабок с интересом стала ожидать, что же будет делать их благородие в такой ситуации, но веселухи не получилось. Вспомнил вычитанную где-то фразу "Если вам дорогу перебежала черная кошка, то это означает только то, что животное идет куда-то по своим делам. Не создавайте лишних проблем ни ему, ни себе" и пошел дальше, глазея по сторонам на городскую цивилизацию начала двадцатого века и отложив свои думы на потом. Пока что особой разницы между губернским городом и маленьким городишком, в котором находился госпиталь, не видел. Бедняцкие окраины, маленькие неказистые лачуги, лепившиеся одна к другой. Эта неряшливая лента изредка прерывалась строением понарядней, на фасаде которого висела надпись "Лавка. Продажа дегтю, керосину и сахару", или просто, понятно и лаконично — "Трактиръ". Несмотря на сухой закон, последние работали и были заполнены людьми чуть ли не под завязку, да и те, кто оказывался поблизости, имели очень характерный вид и запах. Тут же мельтешили взад-вперед различные непонятные личности и стояли, подпирая стены барышни не очень серьезного поведения, те самые "фифки", о которых упоминал Мойша Леебензон. Кто-то из них пытался обратить на себя внимание вероятных клиентов достаточно фривольными позами, другие пытались добавить к визуальному восприятию громкую рекламу своих физиологических прелес... особенностей. Судя по трем замеченным вдалеке и поспешно ретировавшимся фигурам в солдатской форме, военные были здесь частыми гостями. Меня из-за офицерских погон жрицы любви окликать не осмеливались, только провожали либо дежурно-безразличными, либо недоуменными взглядами.

Почти в конце пути, повернув на последнем перед госпиталем перекрестке, наткнулся на немного шокирующую картину. Возле очередного "питательного заведения" стояли четыре девицы вполне определенного образа жизни, лениво покуривая и негромко переговариваясь друг с другом. А перед ними, понурившись, стояла тощенькая белобрысая девчонка лет десяти-одиннадцати в затертом и неоднократно залатанном платьице и стоптанных дырявых ботинках. В одной руке она держала пачку папирос, другая была сложена лодочкой. И в нее, как в пепельницу, стряхивался табачный пепел. А-х-хренеть, блин!.. За что ей такое?.. Или малявка этим на кусок хлеба зарабатывает?.. М-да, одно дело знать, что война — это насилие, жестокость и несправедливость, и совсем другое — видеть такую вот картину собственными глазами...

В госпитале меня ждал неприятный облом. Раны Берга оказались серьезней, чем ожидали, и его перевели в другое место. Новый адрес, конечно, дали без разговоров, но сегодня я туда уже не успевал. Жаль, придется возвращаться несолоно хлебавши. Подходя к перекрестку, вдруг услышал почти нечленораздельные вопли и громкие шлепающие звуки. Как будто невидимая пружина толкает вперед, залетаю за угол и вижу очень не понравившуюся картину. Спиной ко мне стоит одна из тех "веселых" девок и, удерживая одной рукой за куцую косичку давешнюю девчонку, другой со всей дури лупит ее по щекам... Стоять, бл...!.. Два быстрых шага, рука шмары поднимается в очередном замахе, захват за предплечье у самого локтя, большой палец привычно находит нужную точку, надавливает на нее и отталкивает вправо...

На занятиях много раз отрабатывали такое болевое удержание. Когда попадаешься, мысли моментально куда-то исчезают, весь мир съеживается до маленькой точечки возле локтя, где крепится наружная мышца предплечья, и где живет всепоглощающая боль, заставляющая подкашиваться ноги, и делающая абсолютно послушным любого... Фифка исключением не была, поэтому, выпустив свою жертву, включила сирену с переходом в ультразвук и просеменила вслед за ставшей источником кошмарной боли рукой к крыльцу кабака, чудом промахнувшись своей физиономией мимо перил. Неудачно попыталась зацепиться за них, чтобы затормозить, изобразила горизонтальный штопор и приземлилась своей пятой точкой на ступеньку. Где и осталась сидеть, приходя в себя и ничего не соображая. Слева девчонка оседает на землю, шмыгая разбитым носом и размазывая струйку крови с текущими слезами по чумазым щекам. Потом поднимает на меня глаза, в которых плещутся отчаянный страх и боль. А мгновение спустя ледяным кипятком обжигает истинное понимание этого взгляда. Так мог бы смотреть котенок, с рождения привыкший к теплу и ласке мамки-кошки, и которого вдруг зло и беспощадно, упиваясь собственной силой и вседозволенностью, выдергивают из его привычного уютного мирка и мучают, наслаждаясь чужим страданием и доводя до крайнего выбора: или, собрав всю свою невеликую силу, ответить обидчику и, скорее всего, умереть, или превратиться в безвольную живую тряпку, забывшую от невыносимой боли о чести и достоинстве, и выполняющую любую прихоть новоявленного хозяина...

Да ё... мать!!!... Этого!.. Не!.. Будет!.. И вы, твари, лучше сами вешайтесь!..

Шаг вперед, поворот направо. Теперь мелкая у меня за спиной. Шалава на ступеньке приходит в себя, смотрю ей прямо в глаза тяжелым и очень нехорошим взглядом. Быстрее всех соображает одна из ее товарок. Пока остальные стоят с раззявленными ртами, она бросается в кабак. За подкреплением? Ню-ню... Давайте, сволочи, поиграем!..

Поворачиваюсь и опускаюсь на корточки перед девчонкой, ревущей в беззвучной истерике. В ее глазах сквозь животный страх появляется проблеск робкой, еще неосознанной, дикой надежды. На то, что боли и унижения больше не будет. Не отдавая себе отчета, ни думая ни о чем, произношу фразу, от которой уже не смогу отступиться:

— Не плачь, маленькая. Больше тебя никто не тронет...

Протягиваю руку, чтобы погладить ее по голове, она судорожно съеживается, повторяя свое сходство с маленьким пушистым зверьком, но потом расслабляется, и мои пальцы скользят, по головке, судорожно вздрагивающей от плача, по растрепанным белесым волосенкам. С огромным трудом сдерживаюсь, чтобы не развернуться и не покрошить ту стерву прямо на крылечке. Сзади, судя по шагам, появляются другие персонажи.

— Господин официер! Ви таки извините, что я к вам обращаюсь, но что здеся происходит?

А вот это уже "крыша" нарисовалась. Бандерша, или, как их все называют "мамочка". Толстая еврейка лет сорока, одетая в "последний писк моды", как это понимают в трущобах, сшитый где-нибудь рядом в ближайшем подвале за копейки. Образ дополняет сложносоставной аромат, состоящий из запахов селедки, жареного лука и недавно употребленной водочки. Чуть позади нее маячат два колоритных типчика. Один — мелкий, худой, остроносый, с нагловатыми бегающими глазенками, одетый типично по-пролетарски. Штаны в сапоги, давно не стиранная рубаха-косоворотка с плетеным из узких полосок кожи ремешком, мятый пиджак явно с чужого плеча. Второй одет поприличней. Темно-серая пиджачная пара в мелкую клетку с относительно белой сорочкой и полагающейся в таком случае бабочкой, штиблеты и черный котелок. Мордочка с закрученными усиками довольно упитанная, здорово смахивает на наглого обожравшегося кота. Пытается пристальным, не очень приятным взглядом просверлить во мне дырку.

Мамочка быстро просекла ситуацию и решила навести порядок так, как она это понимала:

— Ривка! Шмара подлая,..

Далее изредка были понятны только отдельные слова, характеризующие физиологию и поведение последней и относящиеся к ненормативной лексике, разбавленные пулеметной скоровоговоркой на идиш. В конце второй минуты жрица любви была уведена внутрь кабака "котом" в шляпе, отхватив по пути хорошую плюху, а бандерша снова обратилась ко мне:

— Я таки жутко извиняюсь, господин официер. Я — Рахиль, мине тут усе знают. А ето — мои дефочки: Сима и Магда. И я таки скажу вам по секрету, господин официер, любая из них могёт подарить такое блаженство мущщине, — при этих словах толстая сводня закатила глаза и причмокнула языком. — Какого он таки никогда не видел! Какую из них господин официер выберет?

Слух покоробил насмешливо-презрительный тон, которым все было сказано. Как бы между строк читалось, мол, не ерепенься, бери шалаву, гони деньги и отваливай. Всепоглощающим смерчем в голове проносится обжигающая бешеная злость, которая спустя мгновение уступает место холодной ярости.

— Я уже выбрал. Ее. — Показываю рукой на малявку, пытающуюся спрятаться у меня за спиной. — Сколько?

— Таки господин официер ошибается. Ето — прислужка, взятая из жалости. Выберите любую мою дефочку, и таки не пожалеете. — Мамочка не скрывает торжества в голосе. — Но мы уфсегда рады услужить господину официеру. Если он хочет именно вот ее, таки мы — согласны. Но ето будет стоить дороже. Тридцать рублёв...

Далее по ее логике должна следовать сцена торговли с присущим циничным нахваливанием первосортности и нетронутости "товара". Придется ее огорчить.

— Тридцать рублей? — Хорошо, что заначка в кармане, взял на всякий пожарный. — Хорошо. Я даю деньги и забираю девочку. Навсегда!

Вот так, немая сцена. Правда, бандерша быстро спохватывается.

— Таки ето невозможно, господин официер! Она... не отработала свой долг! А ето ишо... двадцать рублёв!..

Долг, говоришь? У маленькой девчонки? Перед содержательницей притона?.. А-га, щас! Небольшой шаг вперед, слегка наклоняюсь, стараясь не дышать исходящими кухонными ароматами, к которым присоединился еще и запах пота, говорю негромко, чтобы слышала только она и ее "секьюрити":

— Ты так дешево ценишь свою жизнь, старая сволочь? Только вот пикни еще что-нибудь, я устрою тебе похороны на всю сумму... Тридцать рублей! Всё!

Подручный "пролетарий" пытается вклиниться между нами, затем, наклонясь, тянется к голенищу, где, скорее всего что-то спрятано. Демонстративно перехватываю ножны левой рукой, чтобы удобней достать шашку, и смотрю ему прямо в глаза. Тот, все поняв, замирает, потом медленно выпрямляется. Достаю из кармана портмоне, вынимаю купюры и, якобы нечаянно, роняю их на землю.

— Деньги теперь твои. Девочка теперь моя. — Никто не возражает и не шевелится. Поворачиваюсь, беру в свою руку маленькую ладошку. Если этот придурок все-таки возьмется за нож, — услышу, и пусть потом не обижается. За железо хвататься "пролетарий" побоялся, только прошипел сквозь зубы обычную блатную страшилку:

— Еще встретимся, фрайер. Кокну пером, будет тебе амба и ша...

Никогда не был знатоком воровского жаргона, но кто сказал, что солдатский диалект русского языка девяностых годов двадцатого века сильно от него отличается?

— А ты кто таков, сявка позорная, чтобы меня на перо ставить, а? — Медленно поворачиваюсь к придурку. — Ну-ка, обзовись, чушок, погоняло свое ляпни!.. Твой номер — шестой и твое место — у параши, усёк?..

Вот теперь точно-немая сцена. Я так думаю, что в начале века офицер русской армии, разговаривающий на фене — это что-то!

*

Идти быстро мы не могли, — все же десятилетний ребенок, еще и после всего пережитого, да и не старались. Прогулочным шагом шагали по улочкам, провожаемые недоуменными взглядами, — их благородие куда-то и зачем-то ведет за руку маленькую замурзанную оборвашку. Пройдя импровизированный КПП, отправился искать нашего фельдшера и нашел его проводящим занятия с ротой по оказанию первой помощи. Препоручив личный состав санинструктору, наш эскулап быстренько провел у себя в медпункте осмотр девчонки, попытавшейся при этом снова испугаться и успокоившейся только в моем присутствии, и выдал заключение:

— Ничего страшного, Вашбродь, не найдено. Кожа чистая, паразитов нет. Нос разбит, но не сломан, на левой щеке — гематома, пройдет через недельку. — И уже другим тоном добавил. — Кто ж ее так?.. Дите ж еще совсем.

— Да есть тут в городе... некоторые...

"Племяшка", вовсю командовавшая на кухне, отнеслась к нашему появлению более эмоционально:

— Дзядечку Камандзир!.. Йёй, божачки! Адкуль жа таки цуд? — Ганна прижимает ладони к щекам. — Цябе як завуць?

— А... Алеськай мамка кликала...

— Пойдзь сюды, малЕнькая!.. Не трэба баяцца. — Видя, что та не решается пошевелиться, девушка сама подходит ближе и тихонько обнимает малявку, затем вопросительно смотрит на меня.

— Ганна, будь добра, ее нужно отмыть, накормить, напоить и спать уложить. Почти, как в сказке. Девочка остается здесь, с нами. Освоится, будет тебе вон помощницей.

— Гэта мы — зараз. Тольки вады падагрэем... Астап, Микола, гатуйце далей без мяне!..

Через пару часов забегаю проведать найденыша и посмотреть, как там у нее дела. Дитенок уже спит, свернувшись в маленький комочек на Ганниной кровати, а "племяшка" тихонько гладит ее по голове и украдкой вытирает глаза. Обернувшись на шорох, хочет подняться, машу ладонью, мол, сиди. Спрашиваю шепотом:

— Все в порядке?

Ганна в ответ кивает, потом также тихо шепчет:

— Адкуль яна?

— На улице нашел. Обижали ее. Больше, думаю, не будут...

— Мы тут пагаварыли... Яё з братикам бацьки прадали у горад...

— Как это продали?.. Они что, вещь какая-то? — Чего-то в этой жизни я не понимаю. — Как можно продавать своих детей?

— Лесячка казала, што да них у вёску прыехау якисци пан Бенямин. Пагаварыу з бацьками, абяцау малых да дела у горадзе прыставиць. Маци была супроцив, але бацька з им выпили шклянку гарэлки, да бумагу падписали. Гэты Бенямин дау дзесяць рублеу и забрау яе и брацика. Прывез у Минск и аддау дзяучынку мамачцэ Рахели у паслужницы. А хлапчука, яго Данилкам кличуць, узяли учыць вараваць з кишеняу...

— Даже так? Ну-ну... Значит, придется еще раз в гости к этим гнидам наведаться. — Ободряюще улыбаюсь девушке. — Забрали девчонку, заберем и пацана.

— А кали не аддадуць?

— Отдадут. Жить захотят — отдадут, еще и спасибо скажут... Все, спите, я завтра зайду...

К отбою уже все знали, что "в нашем полку прибыло". Парни сначала обрадовались, но потом чуть поутихли, когда узнали, что новой "племяшке" командира всего лишь одиннадцать лет от роду. Но поглядеть на нее хотели все, и с самого утра крутились возле хозблока, пока рассерженная Ганна не пообещала перекрестить особо рьяных мокрым полотенцем и устроить такой завтрак, какого они долго не забудут. Все это время Алеся, одетая в чистую нательную рубаху, тихонько, как мышка, не смея высунуть носа за дверь, сидела в ее комнатке и ждала, когда высохнет лоскутное платьишко, выстиранное с вечера.

Чтобы прекратить это безобразие, пришлось на утреннем разводе объявить во всеуслышанье, что если кто-то хочет найти проблем, то не надо за этим тащиться на кухню и подглядывать, просто пусть подходят по очереди, и я обеспечу всем эти проблемы в достаточном количестве. Длительные, разнообразные и занимательные. И если свои мозги не работают, то пусть внемлют командирскому гласу:

— Я не так уж часто прошу вас о чем-нибудь. Так вот сейчас именно прошу. Как людей... Поймите, вы, я не знаю, как она жила в притоне и что с ней там делали. Но только-только девочка оттуда выбралась, тотчас же натыкается на почти две сотни мужиков с горящими глазами и капающими слюнями. Сами прикиньте, что она может подумать! Её ж сейчас как... котенка приручать надобно. Тихонько и с лаской. В-общем, если кто мне попадется, — не обижайтесь!.. Все понятно?..

Рота в ответ прогудела, дескать, все и так было ясно, просто их, типа, не так поняли. А особо непоседливые предложили сходить в гости к прежним "опекунам" и как следует расспросить их обо всех подробностях жизни малышки. Пришлось охладить их пыл, напомнив, как немногим ранее самому напоминали, о такой интересной книжке, как Воинский устав о наказаниях. Правда, с добавлением, что несколько человек вместе со мной смогут еще разок туда прогуляться, но я сам выберу себе попутчиков.

На следующее утро, тем не менее, найденышку увидели все. Потому, что пришлось все-таки представить "очень молодое пополнение", крепко вцепившееся в мою руку, чтобы все в лицо запомнили новенькую, а потом отпустить ее с Ганной на барахолку за новыми ботинками. В сопровождение хотел дать Федора, но Дольский отговорил от этой затеи, мотивируя тем, что, все-таки — нижний чин, мало ли на кого нарвется, и предложил барышням присоединиться к его драгунам, как раз следующим в город под командой одного из его корнетов. Деньги на это мероприятие сначала дал сам из секретного фонда, успокаивая совесть тем, что "дети — наше будущее", затем с этой же мыслью и своими деньгами подошел Сергей Дмитриевич, ну и в заключение явились Михалыч и Остапец, как выборные от коллектива. В роте, оказывается, пустили фуражку по кругу и набрали достаточную сумму, чтобы не только обуть, но и приодеть "дочь полка", в смысле — ротную "сестренку".

Из города "племяшки" вернулись часа через два, — Ганне нужно было еще следить за приготовлением обеда. Тем не менее, она переодела Лесячку и под благовидным предлогом вывела покрасоваться во двор. К неописуемой радости всего коллектива. Переодетая и причесанная малявочка выглядела этакой куколкой, правда, жутко смущающейся и краснеющей от восхищенного внимания всего мужского коллектива. Поэтому, не задерживаясь на свежем воздухе, наши барышни заскочили обратно на кухню. Так, надо будет вечером выбрать время, поговорить с девчонкой, узнать из первых уст все подробности и про нее, и про брата.

Впрочем, эти подробности пришлось узнать гораздо раньше, и не от нее. После обеда нарисовался неожиданный гость. Дневальный прибежал на тактическое поле и сообщил, что меня дожидается какой-то господин. Заинтригованный по самое "не могу", быстренько иду в расположение, недоумевая на ходу, кому же это из цивильных я понадобился. Сюрприз оказался неприятным. У дверей казармы, покуривая, прохаживается давешний пижон — подручный "мамочки" Рахили. Так-с, интересненько! И каким же недобрым ветром его сюда занесло? Подхожу ближе, вижу язвительную ухмылочку на наглой морде. Не давая ему произнести и звука, поворачиваюсь к унтеру-погранцу, сопровождавшему это недоразумение в шляпе. Тот, сходу поняв немой вопрос, рапортует:

— Господин прибыли на КПП, сказали, что по очень важному срочному делу к Вашему благородию. Оставил за себя свободного дневального, сопроводил сюда. Там в пролетке еще один остался и извозчик.

— Добро, иди дежурь, мы тут поговорим. — Поворачиваюсь к уголовнику. — Кто таков? Что надо?

— Что, господин официер, не ждал? — "Котелок" торжествующе щерится во все свои тридцать два зуба. Пока тридцать два, а дальше — будем посмотреть.

— Не ждал. Говори, что нужно.

— Неласково гостей встречаешь, нехорошо это. — Усатый сплевывает на землю рядом с моим сапогом и щелчком отправляет окурок на крыльцо.

Заметив такое вопиющее издевательство над армейским порядком, в дверях тотчас появляется дневальный и вопросительно смотрит на меня. Машу ему рукой, чтобы исчез, одновременно подмигивая так, чтобы этот тип ничего не заметил. Боец скрывается, понятливо кивнув.

— Во-первых, я тебя в гости не звал. Во-вторых, здесь мусорить не надо. Хлопотно это. Курят у нас вон там. — Показываю ему за спину в сторону курилки. — Третий раз спрашиваю: чего явился?

Из-за казармы появляется несколько погранцов и устраивается в курилке, краем глаза наблюдая за нашим общением.

— Как я посмотрю, больно ты борзый, господин хороший. Имя, может, скажешь своё? Не благородием же тебя называть. — Хамит гостюшка незванный.

— После тебя. И подумай хорошенько, ты действительно хочешь это знать, или так, сдуру, интересуешься?

— Не пугай, пуганые уже, и не раз. Меня кто Вениамином Яковлевичем называет, а кому повезло, — тот Беней зовет... Слушай сюда, господин официер. Больно мутный ты, непонятный. В погонах, а феню мал-мала разумеешь. Не из лягавых ли, часом, золой не сыпался? (Полицейским нижним чином не был?) — Не дождавшись ответа, продолжает. — В-общем, потолковать с тобой люди хотят. Ни один хозяин таких темных не любит, и на земле своей не терпит. Вечерком, часиков в восемь в трактир заваливай. Там и все вопросы обкашляем.

— Делать мне больше нечего, как по малинам шляться.

— Тебе девчонка малая сказала уже, что ейный братец подо мной ходит? Не придешь сегодня, я ему поутру ноги переломаю и грызунам (нищим) отдам. Будет христарадничать на паперти. Так, что подумай. Тебя иван на толковище зовет, понимать надо.

Ну, то, что иваны впоследствии стали называться паханами и ворами в законе, я знаю. Похоже, сам того не желая, разворошил блатной муравейник. Но вот угроза мальчишке — это серьезно. И требует адекватного ответа. Тем более, сам собирался за ним. Только вот разговаривать таким тоном со мной не стоит. Короткий свист, бойцам из курилки добраться до нас — пара секунд, не больше. Один запускает в петлю ремень, который змеей обвивается вокруг горла усатого и сильно дергает назад, двое, подскочив с разных сторон, пинками под коленки делают ему поперечный шпагат и берут ручки на рычаг локтя. Получается этакое живое распятие. Полузадушенный и обездвиженный, бандюган несколько секунд пытается придти в себя. Наконец, ему это удается.

— А что мешает мне тебя сейчас землицей одарить? Полтора аршина на три. Места у нас много, даже убивать не будем, так закопаем.

— Ах ты, су-х-р-ш-ф... — Боец, натянув ослабленный ремень, превращает нехорошее выражение в набор свистяще-хрипяще-шипящих согласных. Затем легонько отпускает, все же человеку вопрос задан, ответить надо. — ... Х-рм... Если я не объявлюсь через полчаса, Штакет мальчишку вечером же кончит...

Понятно, парня в заложники взяли, в террористов играем. Делаю знак своим, чтобы отпустили.

— Значит так,.. Беня. Сегодня в восемь я буду в трактире. А ты сейчас поднимаешь свой бычок, и как можно быстрее убираешься отсюда, пока я не передумал. Все понятно?

Отпущенный придурок крутит руками, видать, мои его крепко растянули. Или тянет время, не желая признавать свой проигрыш. Шлепок пряжкой ремня по ягодице заставляет его почти по-бабьи взвизгнуть и дернуться к крыльцу, где до сих пор лежит его "подарок". Засунув окурок в карман, Вениамин, как, блин, его... Яковлевич, злобно озираясь, удаляется в сторону КПП в сопровождении бойца, небрежно помахивающего ремнем, а я иду думу думать и составлять планы на вечер. И первое, что делаю, — озадачиваю дежурного на предмет найти вольноопределяющегося химика-затейника Горовского.

*

Вечером, ровно в восемь поднимаюсь по уже знакомым ступенькам трактира, по пути минуя двух личностей, явно принадлежащих к уголовному миру, которые провожают меня наглыми ухмылками. В заведении сегодня — спецобслуживание, в зале полумрак, разбавляемый светом двух керосинок. Никого нет, кроме гаденько улыбающейся тетеньки Рахили и двух бандюков, как две капли воды похожих на тех, кто изображает атлантов на входе. Эти ребятки сидят возле входа в соседнюю комнату, занавешенного чем-то пестрым. Увидев меня, один откидывает занавеску и что-то негромко говорит вглубь "кабинета". Другой тем временем нагло лыбится, затем делает приглашающий жест, мол, шагай, чего стал. Прохожу внутрь, там за столом сидит очень колоритная компания. По центру — знакомый уже Беня, сын Якова, и бородатый, уже в годах, дядька, одежкой похожий на купчину. Маскарад выдает настороженный взгляд злых глаз и жесткое выражение лица. Чувствуется, что не человек, — волк в людском обличье. Слева, подпирает стену давешний "пролетарий", справа сидит небритый мрачный тип с мощной челюстью и пудовыми кулаками, точнее, кулаком. Потому, как правую руку держит в кармане. И, наверное, не пустую и не просто так. На столе накрыто угощение в стиле "а-ля рюсс". Уже начатая бутылка водки в сопровождении непременных сковородок с яичницей и жареной картошкой, соленых огурцов, квашеной капусты, хлеба, порезанного толстыми ломтями и сала, наструганного примерно так же.

— Ну, привет честной компании! — Надо же как-то начинать диалог. — Вы звали, я пришел. Дальше что?

Старик смотрит на меня секунд пять, затем, усмехаясь уголком рта, произносит:

— Дальше, мил человек, сядь с нами, поешь, выпей, да на наши вопросы ответь. Только пистоль свой и сабельку сыми, да положь куда-нить подале.

В принципе, все ожидаемо. Расстегиваю кобуру, достаю наган, замечая краем глаза, как справа напрягся небритый. Наверное, у старого за телохранителя ходит. Протягиваю ему револьвер. Пока отстегиваю шашку, он успевает прокрутить барабан, положить оружие на подоконник и объявить:

— Пустой. Не заряжен.

Конечно. Что я — дурак, что ли? Когда он протягивает руку к шашке, отрицательно качаю головой, и прислоняю "Аннушку" к стене у входа. "Пролетарий" направляется к ней с вполне понятными намерениями. Негромко его предупреждаю:

— Тронешь клинок, — умрешь.

Тот в ответ выхватывает из сапога финку, делает пару интересных пируэтов... и убирает нож обратно по негромкой команде старика:

— Увянь, Штакет. Ошмонай его лучше.

Ага. Так вот ты какой,.. Штакет, в смысле, мелко напиленный рэйка. Деревянный по пояс. И сверху, и снизу. На будущее будем знать. Тем временем шустрые ручонки пробегают по рукавам, карманам на груди, шароварам, залезают за голенища сапог. Пора показывать норов.

— Не щупай, я тебе не девка! Или под мужиками больше нравится, а?

Тощий багровеет, снова тянется к сапогу...

— Штакет!..

Ага, слабо без разрешения дедушки ответить? Вот и стой в сторонке. Пока взрослые люди беседовать будут.

— Ты, мил человек, садись, в ногах правды нет. Угощайся за компанию. — Старик пристально смотрит на меня. — Да ответь-ка на вопрос. Кто ты есть?

— Человек божий, обшит кожей. — Вспоминается где-то вычитанная присказка. — Ты-то сам кто?

— Я — хозяин здешний. И супротив моего слова здеся никто не идет. — Старый опять улыбается уголком рта. Так, что улыбка становится очень похожей на волчий оскал. — А кто идет, так попадает прямиком в царствие небесное.

— А, так ты и есть тот иван, которому поговорить не с кем? — Брови старика вопросительно поднимаются. — Твой Беня сегодня прибегал, трепал, что меня какой-то Ваня зовет поболтать. А то скучно ему.

— Ты чё, сука, базлаешь?! — Сутенер вскакивает с места. — Да я тебя...

— Сядь, мазурик! — Дедушка в законе снова наводит порядок, потом обращается ко мне. — Ты, мил человек не слишком веселись-то. Дела твои — кислые. Так что сиди смирно и отвечай на вопросы...

Фразу прерывает залихвастски-пьяная песня с улицы:

В поле путь-дороженька далека,

А трехрядка рвет меха. Ох, легка!

С песнями, да гиканьем,

С шашками, да с пиками

Едут, едут донцы по Верхам...

В дверном проеме нарисовывается один из "привратников" и на немой вопрос старого, отвечает:

— Все тики-так. То трое казачков по улице прошагали. Веселыя — хоть куды. От забора до забора места мало...

Вдалеке затихает:

За плетнями-тынами

Дядьки чарки сдвинули...

Опаньки, знакомая мелодия. Надеюсь, Розенбаума здесь еще не поют на каждом углу...

— Смотрите там!.. — Старик снова задает вопрос. — Так кто ты, мил человек?

— Мое имя тебе что-нибудь скажет? Ты же не называешься, вот и я не буду. Да и не нужно это тебе. А так, я — подпоручик Русской армии...

— Так ты — простой поц, канающий под делового? — Облегченно и восторженно орет Беня Яковлевич. — Ну, все, амба тебе!

— Беня, мы с тобой сегодня уже побеседовали. Мало? Еще захотелось? — Недоуменно смотрю на этого клоуна, затем обращаюсь к дедушке. — Успокой свою шестерку, уважаемый. Разговаривать мешает.

— Он — не шестерка, а клевый маз (хороший вор). И он — не мой, а залетный, с гастролями из Одессы-мамы приехал... — Старик спохватывается. — Коль ты — офицер, откуда блатную музыку знаешь? (разговариваешь на блатном жаргоне?)

— Я, когда студентом был, у нас истопником старый дед-выпивоха служил. Мы с друзьями его иногда угощали, он нам про свою жизнь и рассказывал. — Начинаем играть легенду, уже пора. — Он на каторге срок отбыл, там и вашей "музыке" научился, и нас потом научил малость.

— За что ж он угодил-то? — Старого начинает разбирать любопытство. — Чего натворил?

— Жену зарубил. За то, что к соседу бегала...

— Ну, коль ты — не мазьё, так нам с тобой и разговаривать не о чем. — Беню понесло на радостях. — Вернешь девчонку! А чтоб загладить вину свою, — отдашь девку, с которой она на базаре паслась. Штакет говорил, шикарная девка, клевой марухой станет!

Ох, хорошо, что Котяра его не слышит. Сейчас бы вместо человека свиная отбивная в полный рост лежала бы. Так, а вот это ты хорошо придумал — закурить и дым в лицо пускать. Сейчас последуем твоему примеру, только еще раз оглядимся. Штакет сидит слева и демонстративно вертит в руках нож. Справа небритый почти не шевелится, но опасностью от него так и несет. Значит, считаем его за основную угрозу. Беня и старик — по ту сторону стола, не дотянутся. А стрелять, скорее всего, не будут. Все, работаем!

Поморщившись от дыма, небыстрым движением вынимаю из кармана портсигар, достаю одну из ТЕХ папирос, прикуриваю и делаю первую затяжку. А после этого нечаянно роняю зажигалку под стол, чертыхаюсь вполголоса и, положив папиросу на тарелку, лезу под стол искать свое имущество. Ход мыслей собеседников вполне понятен. Будет вылезать клиент, огребет по голове, а там и по-другому разговаривать можно будет... Раз... Два... Блин, просил же Максима не делать громко, по ушам садануло — будь здоров! И даже под столом вспышка сквозь зажмуренные веки была заметна. Теперь — вперед!

Выскакиваю из-под стола, на всякий случай уклоняясь от возможного удара справа. Красиво! За столом четыре человека пытаются протереть глаза до дыр и шарят руками по столу в поисках неизвестно чего. В левую руку тарелку с капустой, швыряем содержимое в морду небритому, на обратном движении ребро тарелки попадает Штакету в горло и он с хрипом валится с табурета на пол. Справа небритый обеими руками трет глаза, в которые помимо всего прочего еще и капустный рассол попал. Опаньки, а на правой ручке-то бронзовый, или латунный кастет блестит, недаром он ее прятал. Правой ребром ладони в переносицу, — еще один в минусе. Беня, заслышав посторонний шум, хочет встать и нащупать что-то в кармане пиджака. Вкладываю всю силу в удар ногой по краю стола. Скорее, даже не удар, а толчок... Есть! Стол пришпиливает к стене и старика, и сутенера. Огибаю край столешницы, с правой крюк в печень, клевый маз сгибается от боли, добавляю сверху под основание черепа. Все!.. Сзади слышится шорох. Оборачиваюсь и вижу в дверном проеме две фигуры в знакомых лохматках, щедро посыпанных золой для пущей невидимости поздним вечером.

— Все в порядке, Командир. Четверо тепленьких связанных рядком лежат. Половицы изучают. Тетку к лавке прибинтовали. В ее любимой позе. — Семен оборачивается на шум, затем продолжает. — О, наши с Михалычем еще троих с улицы приволокли. Те, наверное, в прятки поиграть хотели.

— Добро. У меня один отдыхает. Этого аккуратно вязать, оставить здесь. — Показываю на старика, уже немного проморгавшегося. — Остальных — в ту комнату до кучи. Собрать с них все железо и сюда на стол. Тетке залепить глаза и уши. На улице смотреть внимательно, может быть, еще кто нарисуется. Я пока здесь разговор до конца доведу.

Обыскиваю бесчувственного Беню. Так, часы и деньги мне не нужны, носовой платок пусть себе оставит, ключики разные, папиросы со спичками — тоже. Во внутреннем кармане пиджака какая-то бумага, — потом почитаем на досуге. Оп-паньки! Вот это я удачно зашел! Какая игрушка красивая! Потайной револьвер Лефоше! "Апаш" называется! Кастет, нож и шестиствольная "перечница" калибра семь миллиметров! Жаль только, что патроны шпилечные, сейчас такие достать — проблема, наверное. Классный трофей!.. Так, теперь смотрим бумажку. О, да сегодня просто праздник какой-то! Расписка в том, что крестьянин деревни Столовичи Новогрудского уезда Минской губернии Андриян Адамкевич отдал своих детей Алесю одиннадцати лет и Даниила десяти лет от роду в услужение минскому мещанину В.Я. Симкину, за что получил десять рублей, что своей подписью и удостоверяет. Где там моя зажигалка?.. Гори, гори, ясно, чтобы не погасло!..

Так, вот и старый оклемался. Значит, будем разговаривать. Цепляю шашку на место, засовываю наган в кобуру. Затем беру табуретку, сажусь напротив дедушки, пришвартованного к скамье. Ой, какие глазенки-то злые!

— Ну, что, уважаемый, продолжим?

— Я тебя на куски порежу, дай срок! — Шипит собеседник, морщась от боли, — видать крепенько его столом приложило. — Наглотаетесь наших перышек и гулять вам до кладбища в белых тапочках!.. Всех своих людишек подниму, а вам жизни не видать!..

— Ты прежде, чем грозиться, головой подумай. Уверен, что справишься? Мы вас, как младенцев сделали, никто пальцем пошевелить не успел. На мне, чтоб ты знал, крови поболее будет, чем на тебе. Несмотря на молодость. Время сейчас военное, тут ни прокурора, ни адвоката тебе не будет... А если я еще и своих бойцов к этому подпишу? В городе уголовников не останется, все на кладбище переселятся. Оно тебе надо?

Старик смотрит на меня исподлобья, затем уже спокойней задает вопрос:

— Чего хочешь?

— Я по своей тропке хожу, ты — по своей. А лес — большой. Могут и не пересечься тропинки эти... Твоих людей мы не тронули, ну, пара синяков — не в счет. Ты сам, так вообще легко отделался. Пока. Мне нужно немного. Чтобы детей малолетних вы в притоны не сплавляли, не калечили, воровской жизни не учили. На то постарше желающие найдутся, я думаю. Чтобы обманом девок бандершам не поставляли. Чтобы беженцев не трогали, последнее не забирали, они и так с хлеба на воду перебиваются. Немного ведь прошу, соглашайся.

— А нам чем жить тогда? В земле ковыряться? За кусок хлеба жилы рвать? — В словах блатного явно слышится насмешка.

Тут же в тему вспоминается рассказ Дольского о веселой жизни земгусарства.

— А что, мало здесь бобров жирных с лопатниками (кошельками) потолще, чем лапа твоя? Мало их марух (любовниц) в рыжиках (золоте) с камушками гуляет? — Дальше цитирую незабвенного Хмыря из "Джентельменов удачи". — Это тебе не мелочь по карманам тырить.

— Дык, где они, там и лягавые, как собаки злые!

— А мастерство ваше на что? Ловкость рук против остроты глаз. В-общем, я сказал, ты — услышал... И еще. Эту мразь пока мне отдашь. — Киваю на Беню. — У меня к нему личный разговор.

А вот теперь начинается самое сложное. Эта публика понимает только силу и боль, на них построена вся их цивилизация. Силу мы уже показали, теперь очередь за вторым. Только надо через себя переступить. Одно дело в бою кровь лить, другое — вот так. Урок должен быть убедительным, но тут еще поактерствовать придется...

Поднимаюсь, подхожу к Бене, выдергиваю из его штанов ремешок и связываю спереди руки. Клиент начинает шевелиться и что-то невразумительно мямлить. Значит, приходит в себя. Помогаем легким похлопыванием по мордочке... Вот, глазки открылись, все нормально.

— Ну, что, Вениамин, мать твою, Яковлевич, продолжим разговор? Меня интересует, где мальчишка. Сам скажешь, или помочь?.. — Ай, как ему страшно. Но перед паханом лица терять не хочет. На что, собственно, я и рассчитывал... Так, нужно собраться и довести дело до конца! — Ты ж мне все равно скажешь, только сначала будет очень больно. Как на Руси в старину таких, как ты метили, знаешь? На наглой морде "вор" выжигали. У меня под рукой каленого железа нет, так я тебе эти буквы вырежу.

Демонстративно, не торопясь, достаю из ножен, прикрепленных к брючному ремню сзади, на пояснице, миниатюрный аналог "оборотня" и даю тщательно рассмотреть вблизи.

— Твой Штакет эту игрушку пропустил, за фраера ушастого меня принял... Последний раз по-хорошему спрашиваю: где Данилка? Расскажи-ка, что он тебе такого плохого сделал, что ты приказал его, в случае чего, прирезать? Чтобы твой холуй ему горло ножом перехватил, слушая, как пацан хрипом исходить будет и глядя, как кровушка течет, как детские глазенки стекленеют, как из них жизнь утекает... На-ка, сволочь, сам попробуй такого!..

Резко, за волосы запрокидываю ему голову, прижимаю нож к нижнему веку и тихонько провожу вниз. Заточенный до бритвенной остроты клинок скользит, оставляя за собой достаточно глубокий порез, тут же покрывающийся каплями крови. Беня начинает хрипеть и дергаться, пытаясь связанными руками оттолкнуть от себя железо. С левой бью коленом по ребрам. Вот, ручки-то и опустились.

— Не дергайся, а то буквы кривыми получатся. Некрасиво будет, придется переделывать... Еще раз спрашиваю: где пацан?

— ... Н-н... Нету... его здесь!.. На хазе он!.. Вместе с марухами Рахиливыми!..

Отпускаю клиента, тот хватается за свой платок и пытается зажать рану, судорожно дыша. Пусть малость успокоится, потом продолжим. Пахан смотрит на нас, стараясь ничего не упустить.

— Вот видишь, у нас уже диалог наладился. А то грозился чего-то, девчонок требовал... Кстати, у той, которую ты хотел забрать в качестве откупного, есть жених. Так вот он бы с тобой не миндальничал, ты бы у него только пищал и плакал. А потом сам себе могилку бы выкопал... А мы бы тебя закопали... Где хаза?

Еще одна царапина рядом с первой. В вытаращенных глазах — только паника, заглушающая рассудок и прочие эмоции.

— Я скоро из твоей морды тельняшку сделаю!.. Где?!...

— Тут рядышком!.. Через три дома!.. Я... Я могу его привести!..

— Щас! Так я тебя и отпустил, ага. Нам с тобой еще о многом поговорить надо. Так что, собирайся с силами, они тебе понадобятся. — Кажется уже заговорил голливудскими фразами. Но ведь действуют. — Бандерша твоя может его привести?

— Да, да! Она знает, где пацан спит! — Беня отчаянно трясет головой, еще не придя в себя.

Ладно, отдыхай пока. Выглядываю в большую комнату, подзываю Митяева.

— Михалыч, возьми кого-нибудь с собой, прогуляйтесь с теткой, она мальчишку приведет.

Вахмистр кивает, мол, понял. Потом вместе с Гриней развязывает "мамочку", которая от страха с трудом стоит на ногах и подводят ко мне.

— Ты, свиномамка старая, сейчас приведешь мальчишку, брата Алеси. Сделаешь это очень быстро. Если вздумаешь хитрить, порежу на ленточки. Очень медленно. Вон как его. — Оттягиваю занавеску и показываю Беню, все еще пытающегося остановить кровь.

Впечатлившаяся бандерша развила такую скорость, что казаки еле за ней поспевали. Ну, а мы пока вернемся и продолжим общение. Вслед за мной входит один из бойцов, неся в руках кучу смертоносного железа, и вываливает все это богатство в углу на пол. Так, посмотрим, чем нас угощать собирались. Пара заточек, финка, свинцовый кистень на ремешке, коротенькая фомка, кастет и дубинка. Неплохой арсенал. Только вот хозяева тормозами оказались. В дверях снова появляется Семен, делает знак, мол, есть разговор. Выхожу, вместо себя оставляю одного из погранцов.

— Вот, глянь, Командир. Мы решили тут все оглядеть, ну, на всякий случай. И вот чё нашли. — Сибиряк подводит меня к открытому шкафу с посудой и показывает внутрь. — Тут за мисками доска к стенке прибитая была, а бока царапанные, будто ее не один раз доставали. Я поддел легонько, она и отскочила. А там — вот.

Сбоку внутри полого постамента колонны, поддерживающей верхние полки буфета, в аккуратной нише стоит небольшая железная шкатулка, рядом лежит бумажный сверток, перетянутый шнурком. Семен достает все из тайника, кладет на стол, пытается поднять крышку железной коробки.

— Закрыта, зараза. Может ее ножом подковырнуть?

— Погоди, дай-ка гляну. — На крышке прорезано отверстие для ключа, бородки в виде буквы "S". — Постой, я, кажется, знаю, где взять ключик.

Возвращаюсь в комнату, на столе лежит Бенин хлам, в том числе и три небольших ключика на общем колечке. И один из них определенно к замочной скважине подойдет. Ловлю испуганный взгляд клиента. Ой, а чтой-то нам так вспотелось? Видно даже при таком скудном освещении?

— Никуда не уходи, я скоро вернусь. — Заговорщецки подмигиваю обмершему сутенеру и иду обратно.

Ключик подошел очень даже здорово. Два оборота, замок щелкает, поднимаем крышку... И видим себя удачливыми кладоискателями. Коробочка более, чем наполовину наполнена разными побрякушками очень красивого такого золотистого цвета. Наверное, потому, что они и вправду золотые. Портсигар, около десятка империалов, несколько нательных крестиков, кольца, пара сережек, цепочки для часов, еще какая-то мелочь...

Однако, — целое богатство. В принципе, можно очень хорошо пополнить наш секретный фонд... А можно и по-другому сделать. Но попозже. А пока посмотрим, что там в сверточке. Разрезаем шнурок разворачиваем бумагу,.. на свет появляются десятка два небольших запечатанных коричневых цилиндрика с маркировкой сбоку "Марк" и 1gr... Кокаин, он же — чумила, марафет, коля, белая фея... До войны, по рассказам, один такой стоил полтинник, сейчас — даже не рискну предположить во сколько раз цена подскочила. Очень-очень интересно! Пойдем-ка мы и спросим у знающих людей. Иду в "кабинет", ставлю шкатулку на стол, рядом кладу пакет с наркотой.

— Слышь, урод, что это, а? Ну-ка, поделись тайной... Ну, что молчишь? — Клиент сидит белее мела, тупо уставясь на лежащее на столе.

— С-сука! Крысятничать вздумал?! Сары (денег), мол, нету, рыжья (золота) нету, за марух (проституток) по экимарнику (двугривенный) дают, редко когда колесо (целковый) прискачет!.. — Внезапно сиплым от злости криком прорывает пахана. — Нюхару мимо меня бодяжишь?.. Кинуть меня, падла, решил перед соскоком?!

— Не мой это хабар... Это Рахиль, сука старая... — Беня импровизирует, пытаясь отмазаться.

— Это тоже — её? — Достаю из замка ключик, показываю старику и кидаю на стол. — Тогда почему в твоем кармане, а? Откуда такие цацки? У крестьян скупал?..

Беру в руки портсигар и на автопилоте открываю. А затем время останавливается... Внутри льдистым серебром светятся два Георгиевских креста... Солдатских... Четвертой и третьей степени...

— Откуда у тебя это?!... Ты, сучий потрох, где ты взял эти кресты?!.. Отвечать!!!...

— ... Это... Это солдат... Он оставлял... В залог... За долги...

Кидаю все на стол, шаг вперед, руки в замок на затылке этой мрази, рывок навстречу удару коленом, хруст, как будто сломали сухую ветку. Швыряю сволочь на пол, первый удар с ноги он ловит еще в полете.

— Никогда!.. Никто!.. Из солдат!.. Не заложит!.. И не продаст!.. Своего Георгия!..

Весь мир сужается до багрово-красного тоннеля, на конце которого виднеется эта мразь. Единственная мысль, которая бьется в голове — поточнее пробить по болевым точкам и уязвимым местам... Какая-то сила оттягивает меня назад, пытаюсь сопротивляться, но это сильнее меня.

— ... ндир!.. Командир!.. Да что с тобой, Командир? — Слух включается внезапно, так же, как и пропал, Семен трясет меня за плечи, еще двое бойцов поддерживают, точнее, крепко держат за руки. — Командир, что случилось? Тебя аж на улице слыхать...

— Все, все, я — в порядке... Да пустите, черти! Сказал же, что — все! — Руки-ноги чуть подрагивают, но уже пришел в себя. — Посмотри, что у них в захоронке было...

Игнатов кидает взгляд на стол, сжимает кулаки.

— Кто?..

— Ево ента! — выдыхает пахан. Что, старик, обос...лся? Ничего, для здоровья полезно. Хорошо мозги, говорят, прочищает. Семен поворачивается ко мне, в глазах немой вопрос. Коротко киваю головой, типа, — да. Беня пытается подняться, хлюпая шнобелем и сплевывая кровь, когда ему прилетает первый удар, роняющий снова на пол... После пятого теперь уже я оттаскиваю сибиряка от неподвижного тела.

Занавеска отлетает в сторону, внутрь заглядывает Митяев, докладывает коротко:

— Пришли.

— Присмотри здесь. — Киваю Семену на пахана, и, обращаясь к Михалычу. — Добро, где там мальчишка?

Митяев кивает головой в сторону двери, затем, с интересом оглядев панораму, выходит вслед за мной. Посреди комнаты стоит, оглядываясь украдкой по сторонам и хлопая испуганными глазами, десятилетний парнишка в поношенной одежде, грубо подогнанной с чужого плеча, ботиках-растоптышах, комкающий в руках засаленный картуз. Сзади, положив руку ему на плечо, то ли удерживая, то ли успокаивая, высится Гриня. "Мамочка" снова привязана к скамейке, испуганно смотрит на происходящее. Скрученные урки лежат на пузиках ногами к нам и боятся лишний раз пошевелиться. Атмосфера не совсем оптимистичная, но другой пока нет.

— Ну, давай знакомиться. Ты — Данилка?

Малец поспешно кивает в ответ, косясь на связанных.

— Не бойся их, они тебе уже ничего не сделают. А фамилию свою знаешь? Полностью можешь назваться?

— Ага... Даниил... Адамкевич...

— Хорошо. А скажи-ка мне, Даниил Андриянович, как звали твою бабку по отцу? — Если ответит правильно, значит — наш парень. — И сколько ей годов?

— ... Яухимияй Тарасавнай... Тольки у прошлым годзе представилася яна.

Все, зкзамен закончен. Это — действительно Алесин братец. Задаю чисто для проформы последний вопрос.

— Алеся теперь у нас жить будет. Ты к ней хочешь?

Парнишка кидает быстрый взгляд на "мамочку", затем быстро кивает, мол, — да. Рахиль пытается что-то вякнуть, но получает от стоящего рядом Михалыча звучного "леща" вкупе с дружелюбным пожеланием:

— Пасть заткни, кочерышка гнилая. Тебе слова не давали.

Ну, в принципе, можно и собираться... Так, а что это малый все на стол косится?

— Данилка, а ты есть хочешь?

Тот как-то съеживается, затем через несколько секунд несмело кивает. Чтобы уточнить промелькнувшую догадку, спрашиваю у бандерши:

— Когда он последний раз ел?

Та мнется, но получив еще один подзатыльник, выдает правильный, в смысле, честный ответ:

— Уфчера утром... Эта усе — Беня!.. Ён сказал не кормить, пока не смогёт лампу у конке стырить!..

Нихрена себе, педагогические приемчики! Подвожу мальчишку к столу.

— Давай, Данилка, подкрепись перед дорогой. А мы тем временем сборы закончим. — Тот несмело протягивает руку и берет со стола обгрызенную корку хлеба. — Нет, ты как следует поешь!

Придвигаю к нему сковородку с жареной свининой, сую в руку хороший кусок ситного. Парень сначала откусывает небольшой кусочек, а потом начинает изображать мясорубку. Оставив его под Грининым присмотром, тем временем возвращаюсь в кабинет к пахану и отпускаю Семена. Беня лежит кучкой... мяса у стены, чуть слышно постанывая. Старик внимательно смотрит за моими действиями. Напрягается, когда подхожу к нему и достаю нож.

— Лапы сюда давай. — Разрезаю веревку, стягивающую кисти, затем, наклоняясь, режу путы на ногах. — Ну, бывай, иван. И помни, что я тебе сказал.

— Что, так вот и отпустишь? И меня, и корешей моих?— Опять углом рта усмехается вор. — И рыжье не утащишь?

— Кресты возьму, на них номера пробиты, попробую хозяина найти. А остальное, — я не за этим приходил. Мне малец нужен был. Если считаешь, что это богатство твое, — забирай. И помни, о чем я тебе сказал.

— Ты, мил человек, видать и взаправду, по другой дорожке шлепаешь. — Старый произносит это с непонятной интонацией. — Спасиба говорить не буду, а про слова твои подумаю...

Подождав несколько минут после того, как ночные гости растворились в темноте, старик вышел в другую комнату и стал развязывать своих подручных.

— Клещ, я их из-под земли достану, сукой буду! — Небритый телохранитель, морщась, растирал затекшие руки. — Сам на перо посажу, кто меня упаковал!

— Ты, Балда, как был шпаной, так, наверное, и останешься. Коль их найдешь, они тебя же и похоронят, — к бабке не ходи. Им нас почикать щас было — легче легкого. Вона, иди на залетного глянь, какой красавец. К нему у них базар был. Мы — так, краем стояли. Мужики с фронту приехали, там крови вдосталь попробовали, смертушки боятся отвыкли. Сунешься, придется мне нового помогальника искать.

— Так что делать-то, а, Клещ?

— Ошмонайте хату как следоваить, чую я, тут еще много интереса заныкано. И с этой сучкой старой потолковать вдумчиво надоть...

*

Следующим утром нас почтило своим вниманием высокое начальство — штаб армии наконец-то устроился на новом месте и Валерий Антонович приехал нас проведать. Обойдя казармы, конюшню и почти достроенные учебные места, остался доволен сделанным, бравый внешний вид и боевое настроение личного состава тоже не остались незамеченными и привели господина капитана в благодушное состояние. Что позволило несколько смягчить впечатление от сюрприза возле хозблока. Когда мы туда подошли, поварская команда уже собиралась заниматься приготовлением обеда и наша молодежь вовсю им помогала. Ганна и Алеся отмеряли нужное количество требуемых продуктов, Данилка, видимо, не желая чувствовать себя дармоедом, в компании кухонного наряда подтаскивал к полевым кухням дрова.

Вчера, когда мы вернулись, "племяшка" устроила нам позднюю "тайную вечерю", в смысле, накормила всех разогретым ужином, во время которого Алеся чуть ли не с рук кормила свежеотмытого брата. Там же принято было решение оставить пока малышню помогать при кухне. Увидев столь идиллическую картину, Бойко недоуменно посмотрел на меня.

— Денис Анатольевич, это — кто? Решили от доброты своей прикармливать беженцев? А как же быть с секретностью?

— Валерий Антонович, это наши приемыши,.. ну, как это называется, — "сын и дочь полка", в нашем случае — роты. Подробности, если позволите, расскажу чуть позже.

— ... Ну, хорошо... Надеюсь, аргументы будут вескими... Пойдемте, господа, у меня для Вас есть хорошие новости.

Удобно расположившись в канцелярии за столом, Бойко стал радовать нас последними штабными известиями, как всегда, "в части, касающейся".

— Во-первых, Денис Анатольевич, Вам надлежит завтра с упомянутыми нижними чинами быть в штабе фронта в десять утра для награждения. — Валерий Антонович достает из полевой сумки и протягивает мне список, хотя я помню его наизусть — По полной форме одежды, постарайтесь соответствовать моменту. Вручать будет лично новый командующий фронтом.

— Новый комфронта?.. Кто? — Задаю вопрос одновременно с Дольским.

— Генерал Алексеев убыл двадцатого числа сего месяца в Ставку на должность начальника штаба Верховного Главнокомандующего. Командование фронтом принял Его высокопревосходительство генерал от инфантерии Алексей Ермолаевич Эверт, командовавший прежде четвертой армией. Постарайтесь приглянуться ему, от этого зависит решение еще одного важного и, надеюсь, приятного вопроса...

Капитан достает папиросы, не торопясь закуривает, в общем, тянет паузу, как взаправдашний маститый актер, наслаждаясь нашим нетерпением. Потом все же снисходит к нашим мучениям и произносит:

— По инициативе начальника разведывательного отделения ныне созданного Западного фронта я был представлен новому командующему и имел с ним беседу, в которой, в частности, изложил Вашу, Денис Анатольевич, идею о создании специального батальона. Сейчас в верхах муссируется тема широкого применения партизанских действий и, ввиду участившихся случаев оставления позиций войсками без приказа, создания специальных частей, способных закрыть дыру на передовой. Вы о них рассказывали, называли их ударными батальонами. Я доложил, что у нас в армии уже существует прообраз такого подразделения и ходатайствовал о развертывании Вашей роты вкупе с драгунами Анатоля в батальон. Генерал воспринял сказанное благосклонно, пообещал посодействовать скорейшему решению этого вопроса. Так что, готовьтесь, господа.

— Валерий Антонович!.. Вот уж, действительно отличные новости!.. Только где людей наберем?

— Если вопрос будет решен положительно, то, скорее всего, Вам с Анатолием Ивановичем придется поездить по полкам на передовой, имея на руках приказ командующего фронтом, и отбирать добровольцев из нижних чинов. Лучше же иметь обстрелянных солдат, чем ничего не умеющее пополнение, не так ли?

— А офицеры? Их где возьмем?

Капитан довольно улыбается и выдает в эфир еще одну "бомбу":

— Троих кандидатов уже нашли и провели с ними беседу... Кстати, Вы, господин подпоручик, их знаете и, более того, завтра с двумя из них встретитесь.

— ... Стефанов и Бер?!

— Да, их завтра тоже награждают, правда, — Владимирами с мечами. Третий — подпоручик Берг, но он сейчас в госпитале.

— Да, я хотел его проведать, но Романа Викторовича перевели в другое место.

— Я вчера с ним уже разговаривал, он согласен. Выписывается через несколько дней, несмотря на незажившие раны, так что скоро с ним увидитесь. А далее потихоньку будем подбирать и других офицеров, подходящих нам. — Капитан Бойко смотрит на меня многозначительным взглядом.

А что тут не понимать? Тех, кто разделяет наши взгляды и на войну, и на государственное устройство. А посему готов действовать в этом направлении. Держа в уме даже элемент здорового карьеризма...

— С обязательной проверкой и испытательным сроком. И нужно продумать организацию своей контрразведки и обеспечения секретности. — Продолжает мысль Дольский.

Естественно. Что-то совсем не хочется преждевременной популярности. С очень вероятным летальным исходом.

— Само собой разумеется. Насчет этого поговорим немного позже, — Валерий Антонович утвердительно кивает, потом переводит разговор на другое. — А сейчас... Сергей Дмитриевич! Поздравляю Вас чином подпоручика! Прошу не позже завтрашнего дня быть готовым соответствовать ритуалу.

Опаньки! Назавтра намечается большой праздник! А Оладьин, в данный момент цветущий, как целая клумба, все-таки меня подсидел. В хорошем смысле. Ладно, послушаем, что еще начальство скажет.

— А теперь, господа, — о деле. — Выражение лица Бойко становится серьезным. — Его превосходительство очень большое внимание уделяет бумажной работе, поэтому мне нужно представить в штаб фронта докладную записку с обоснованием штатного расписания будущего батальона. Какие-нибудь мысли на этот счет у Вас есть?

Оладьин с Дольским, как по команде, смотрят на меня. Стараюсь их не разочаровать:

— Батальон четырехротного состава. Первая — разведрота. Она уже существует и остается в прежнем виде. Основная тактическая единица — "пятерка". Далее, вторая и третья роты -штурмовые. Одна из них — развернутый драгунский эскадрон Анатолия Ивановича, вторая — пешая. За основу берем отделение — десять человек во главе с ефрейтором. Вооружение — желательно артиллерийские люгеры и английские гранаты, обязательный ручной пулемет, расчет — два человека, и два карабина для стрельбы винтовочными гранатами. Для ближнего боя нужны ножи-тесаки, чтобы ими можно было еще и проволоку рубить при необходимости, револьверы, малые пехотные лопатки. Для кавэскадрона необходимы штук шесть тачанок с максимами. Четвертая рота — подразделение огневой поддержки. Состоит из пулеметного взвода в восемь максимов, батареи пушек калибра тридцать семь — сорок семь миллиметров, минометной батареи, отделения крупнокалиберных ружей, отделения снайперов, взвода саперов — взрывников. Было бы очень неплохо иметь пару броневиков, или на худой случай автомобилей с установленными в кузове орудиями, или крупнокалиберными пулеметами. Насколько я знаю, еще в пятом году использовались четырехлинейные максимы.

— Да, Денис Анатольевич, Вам палец в рот не клади... — Озадаченно тянет Бойко. — Где, по-вашему, я должен все это испрашивать?

— Я предложил теоретический вариант, сам прекрасно знаю, что все это достать очень трудно. Люгеры можно заменить на охотничьи помповики, обрезав стволы для компактности... Да, Валерий Антонович, по автоматическим винтовкам Федорова ничего не известно?

— Запрос в ГАУ я послал за подписью командарма, ответа еще нет... И разъясните, пожалуйста, что такое "помповики"?

— Помповики — это охотничьи ружья, которые заряжаются передергиванием цевья назад-вперед. Обычно в подствольном магазине от шести до восьми патронов. Если их снарядить картечью, и по максимуму обрезать ствол для большего рассеивания, то один выстрел на ближней дистанции может заменить очередь из... пулемета.

— Я слышал о них. У меня отец — заядлый охотник, старается быть в курсе последних новинок. — Хвастается Анатоль. — Но он говорил еще про автоматические дробометы... Браунинга, если я не ошибаюсь. Там даже дергать ничего не надо. Просто нажимай на спуск — и все.

— Понимаешь, одно дело — на охоте, и совсем другое — на войне. Чем сложнее конструкция, тем быстрей она ломается.

— Приведи пример, Денис. — Дольский явно не хочет соглашаться. Ох уж эта "бэль эпок" с ее стремлением к комфорту.

— Привожу. Из скольких частей состоит молоток?.. Не знаешь? Из трех. Сам боёк, ручка и клин, с помощью которого боёк крепится на последней. А лом состоит из одной части — самого лома. Так вот, молоток ты можешь сломать, а лом — нет, только согнуть. Идем дальше. Под тачанки легче всего приспособить подрессоренные пролетки...

— Ты, Денис, хочешь меня командиром извозчиков сделать? — Дольский делает обиженное лицо, но, скорее всего, невсерьез.

— А ты представь, что сможешь благодаря этому чуть ли не мгновенно сконцентрировать огонь пяти-шести пулеметов на маленьком участке фронта, устроить бойню, и так же быстро исчезнуть, не дожидаясь ответного огня.

— Ладно, ладно, убедил.

— Так вот, пушки можно взять флотские, которые валяются на складах, лафеты сделаем сами, или, действительно поставим на автомобили. Туда же могут пойти уже снятые с кораблей митральезы. Минометы нужны небольшого калибра — миллиметров в пятьдесят, чтобы расчет мог идти рядом с остальными... В конце концов, Валерий Антонович, Вы же знаете старое армейское правило: проси побольше, дадут столько, сколько надо.

— Ну, хорошо, согласен. — Капитан улыбается. — Если дополнений нет, примем вышеперечисленное за основу... Теперь насчет детей, которых я видел. Вы обещали объяснить.

— Объясняю. Девочку я забрал прямо с улицы у содержательницы притона, по всей видимости, нелегального. Одна из проституток пыталась выбить из нее неповиновение, или дурь вместе с мозгами. Пришлось вмешаться.

— Надеюсь, она осталась жива, Денис? — Подкалывает Анатоль.

— Да, конечно. У нее вдруг резко разболелась рука, и пришлось присесть отдохнуть на крылечке. Тем временем появилась бандерша и заявила, что это — ее служанка, но предложила мне воспользоваться девочкой всего за тридцатку. Узнав, что я за эти деньги забираю ребенка совсем, возмутилась, мол, есть на ней еще долг в двадцать рублей, но после того, как я ее переспросил, внезапно вспомнила, что долг уже отдан.

— Вы отдали деньги? Кто-нибудь может это подтвердить? — Валерий Антонович пытается вернуть разговор в серьезное русло.

— Да, там стояло еще несколько человек. Они подтвердят... Если захотят остаться в живых.

— Денис Анатольевич, прекратите, я спрашиваю не просто так! Как к Вам попал мальчик?

— На следующий день здесь появился один из подручных бандерши, к тому времени от Алеси я уже знал, что ее брат у него. Жулик пригласил на встречу вечером, я пошел туда, приняв некоторые меры предосторожности. Там находился какой-то матерый уголовник, который хотел со мной поговорить. Мы поговорили, после чего бойцы их связали, а бандерша привела мальчишку. Да, у Бени,.. ну, того уголовника при обыске я нашел бумагу, по которой отец детей отдал их в услужение данному господину...

— Где эта бумага?! — Капитан отчего-то слишком сильно взволновался. — Она у Вас?

— Нет, я ее сжег.

— Зря Вы это сделали. — В голосе Бойко слышится досада. — Ей Богу, зря... И что было потом?

— Потом мы с мальчиком ушли. Да, при обыске у этого Бени нашли в тайнике драгоценности, а среди них... — Вот. — Достаю из кармана Георгиевские кресты и передаю Валерию Антоновичу. — Они номерные, значит, можно определить и разыскать хозяина.

— Как можно сейчас найти Беню? — Серьезный допрос продолжается. — Кого Вы еще там запомнили?

— Его подручного, Штакета и еще одного, скорее всего, охранника того пахана,.. ну, вора, который со мной говорил. Самого Беню, боюсь, найти будет очень непросто. Драгоценности, которые мы нашли, он припрятал от этого ивана. Так что после нашего разговора ему предстояло еще побеседовать со своим корешем.

— Вы как-то физически воздействовали на того уголовника?

— Ну, стукнул несколько раз, когда кресты нашел. А до этого лицо ему ножом пару раз поцарапал... Нечаянно. Больше так не буду.

Дольский заговорщецки улыбается и хитро мне подмигивает, Валерий Антонович смотрит с укоризной. Потом объясняет ситуацию:

— Денис Анатольевич,.. и ты, Анатолий Иванович, поймите, что тут — не фронт. А если этот Беня, или бандерша попытаются обратиться в полицию? Да даже найдут этого уголовника мертвым, а свидетели подтвердят, что Вы его избили, что и послужило причиной скоропостижной кончины?

— А если в данном случае я защищал свою жизнь и честь офицера?

Капитан раздумывает несколько секунд, а потом задает очень неприятный вопрос, любой ответ на который ставит меня в проигрышное положение:

— А если следователь попросит дать слово офицера, что не совершали в отношении этого человека противозаконных действий, — что Вы ответите?

Блин, вот ведь вляпался! В данном случае врать нельзя. А скажешь правду — вот он, Устав о воинских наказаниях. Та самая статья за номером двести семьдесят девять... Валерий Антонович внимательно смотрит на меня. Ему соврать тоже нельзя, даже больше, чем следователю...

— Я бы в данном случае сказал бы всю правду и дал в подтверждение честное слово... А потом пришлось бы долго убеждать следователя не делать опрометчивых выводов.

Бойко досадливо морщится, потом, спохватившись, обращается к Оладьину:

— Сергей Дмитриевич, если не возражаете, более не задерживаю. У Вас до завтрашнего дня много хлопот, хоть и приятных.

Дождавшись его ухода, снова продолжает ту же тему:

— И что Вы собираетесь делать с этими детьми? Оставлять на попечение роты? Ну, с мальчишкой проще. Зачислим ординарцем, или подносчиком патронов. А девочка? Вы знаете, что, коль взялись за такое дело, должны воспитывать, обеспечить их образованием и приданным, наконец. Об этом уже мало, кто помнит, но во время Балканской войны 1878 года Кексгольмский гренадерский полк подобрал двухлетнюю полузамерзшую девочку-турчанку. Решением офицерского собрания ее оставили дочерью полка, крестили, потом, когда она подросла, за счет жалования офицеров и нижних чинов ее отправили учиться в Варшаву, а ее отметки вывешивались в полку на всеобщее обозрение. Потом был институт благородных девиц, свадьба, на которой присутствовало около двухсот кексгольмовцев...

— Валерий Антонович, откуда Вы все это знаете? — Дольский сильно заинтригован. — Зная Вас не первый день, в сентиментальности не замечал.

— В Варшаве в середине девяностых годов была издана книга "Дочь Кексгольмского гренадерского полка", автор — штаб-ротмистр Елец. Приходилось читать во время учебы в Академии Генштаба по совету своего куратора... Так вот, Вы, Денис Анатольевич, готовы сделать то же самое в отношении этой девочки?

Интересный поворот, я об этом не думал. Да ни о чем не думал, увидев ее глаза и дав обещание, что ее больше никто никогда не обидит. Ну, что ж, трудности нас делают только сильнее, и как напишет когда-нибудь Сент-Экзюпери "Мы в ответе за тех, кого приручили". Поэтому, ответ однозначный:

— Да, готов. И со своей стороны хочу напомнить Вам, Валерий Антонович, когда я рассказывал о... — Немного понижаю голос на всякий случай. — О послереволюционных событиях, говорил о том, что председатель ВЧК, самой жестокой организации Советской власти, Феликс Дзержинский одной из своих задач считал решение вопроса с беспризорниками, их дальнейшим существованием и воспитанием из них будущих коммунистов.

— Хорошо, тогда имейте терпение и выслушайте меня до конца. Информация получена сегодня из штаба фронта. По данным контрразведки германцы создали несколько разведшкол, в которых обучаются дети и подростки, направляемые затем под видом беженцев на нашу сторону. Поэтому я так подозрителен. Что будет, если неприятель узнает о роте и ее дислокации, надеюсь, говорить не нужно?

— Я встретил их совершенно случайно, мог ведь спокойно пройти мимо... И самое главное, я видел их глаза. И Алеси, и Данилки. Такое сыграть нельзя!

Капитан устало машет рукой, желая прекратить спор.

— Давайте тогда решим так. Вы даете мне всю информацию по детям, я постараюсь найти их родителей. И свяжусь с жандармским управлением. Как мне сказали, у них есть дама, умеющая быстро находить общий язык с детьми и узнавать все, что ей нужно. А еще я сообщу в комитет Земгора, ведающий делами беженцев. В сопровождении их представителя визит этой дамы будет менее заметен. Вы же, в свою очередь, проследите, чтобы никто из детей не покидал расположения, и приставьте к ним опекуном кого-нибудь из толковых солдат, или унтеров. Пусть в дополнение ко всему смотрят за ними...

Как и было приказано, следующим утром без четверти десять лучшие представители роты, наглаженные и надраенные, как медные котелки, в количестве шести боевых единиц, уже стояли перед особняком господина Свентицкого на Подгорной, где и располагался штаб фронта. Мы с Федором ничем не выделялись из толпы простой пехоты, а вот Михалыч, Гриня, Митяй и Андрейка-Зингер в своей казачьей форме выглядели этакими пижонами с проспекта. Синие шаровары первого срока с широким алым лампасом, такие же синие погоны с красной окантовкой и блестящим галуном, новые гимнастерки, фуражки набекрень, из-под которых выбивались кучерявые чубы, и даже запах одеколона, щедро одолженного Оладьиным, — все говорило о лихости, удальстве и явном превосходстве перед другими индивидуумами, имеющими наглость относиться к Русской армии. Утром, когда увидел, как они готовятся к предстоящему действу, не знал — то ли моментально охренеть, то ли медленно выпадать в осадок. Сначала с помощью небольших хитрых щипчиков, позаимствованных у неизвестного куафера, станичники накрутили себе чубы так, что любая блондинка умерла бы от зависти, потом закрепили это произведение искусства сахарной водой за неимением лака для волос. Мне бы этой сладкой смерти хватило на целый самовар чая, а этим, блин, показалось мало. После началось главное действо. Тщательно отмытая вчера, с утра обувь была подвергнута креативной обработке с помощью того же сахара. Сначала вся веселая компания набила себе рты кусками рафинада, как будто не жрали чуть ли не целый месяц, затем последовала стадия медитации, когда возле казармы сидело четыре невозмутимых и молчаливых "статуи", никак не реагировавших на внешние раздражители. Спустя некоторое время растворенный сахар тоненькой струйкой выплевывался на сапог и быстро растирался тонким слоем по поверхности, в результате чего образовалась зеркально-блестящая корка. В общем, я понял, что в красоте ничего не понимаю. По дороге в штаб казаки выписывали немыслимые виражи, чтобы невзначай не запылить блестящие сапоги, в которых можно было увидеть свое отражение. Свою обувку я выдраил гуталином в расположении, а затем обновил глянец с помощью чернявого словоохотливого парнишки-чистильщика, сидевшего возле штаба со своими причиндалами, посему никаких комплексов не испытывал. Не всем же быть красавцами.

Народу собралось немного, с десяток офицеров и полтора-два десятка солдат, так что Николеньку Бера и Димитра Стефанова увидал еще издали. Сгорающие от нетерпения и любопытства, они собрались устроить допрос на предмет дальнейшей службы прямо там же, на месте, но меня спасла отмазка в стиле "Не здесь и не сейчас" и появление штабных культорганизаторов, которые окончательно разделили присутствующих на нижних чинов и господ офицеров, и завели в бальный зал, где, по всей видимости, и должен был состояться ритуал награждения. Воодушевленные своей значимостью, "паркетчики" построили нас в одну шеренгу строго по алфавиту и, исполненные гордости за свою работу, удалились, еще раз напомнив нам, что перед грозным ликом наместника Бога Войны на Западном фронте Его Высокопревосходительства генерала от инфантерии Эверта мы все должны соответствовать. Не уточнив, однако, чему. Офицерская шеренга составляла одиннадцать человек, благодаря чему я стоял рядом с Бером, который, кажется, проникся и уже соответствовал. Впрочем, и у самого наличествовал легкий мандраж. Не каждый день награждают одним из высших орденов Империи, пусть и четвертой степени. Это, все же, — не юбилейные медальки, и не пресловутый "песок" (жаргонное название медали) за сколько-то там лет безупречной службы.

Генерал не заставил себя долго ждать. Двери торжественно распахнулись, в зал вошел Командующий. Именно с большой буквы — крупный, осанистый, с большими, еще сильными, несмотря на возраст, руками. Усы и борода в стиле Императора, прямой железный взгляд сразу давал понять кто главный пастух в этом стаде. Сзади эскортом двигались давешние "штиблеты", неся в руках подносы с орденами.

Когда дошла очередь, генерал соизволил собственноручно передать в руки бархатную коробочку с белым Георгиевским крестом, поздравил, выслушал в ответ "Служу Престолу и Отечеству, Ваше высокопревосходительство!", хотел проследовать дальше, но в последний момент, что-то вспомнив, остановился.

— Подпоручик Гуров? Вторая армия?

— Так точно, Ваше высокопревосходительство! — И зачем этот штабной крыс мне вторым голосом подпевает, я, что, сам представиться не в состоянии?

— ... Х-мм... Ну-ну... Добро... Молодец, подпоручик...

Величественным жестом остановив мое очередное изъявление восторженных чувств, генерал продолжил церемонию. Наконец-то в руки нового хозяина попала последняя медаль, тихонько прозвенела подвесками люстра под потолком после дружного солдатского рева "Рады стараться, Ваше высокопревосходительство!", и мы удалились на свежий воздух решать самые главные на сегодня вопросы — "Где?" и "Во сколько?". Николенька Бер, как авторитетный специалист, предложил осесть в ресторации Общественного собрания недалеко отсюда, на пересечении Подгорной и Скобелевской, которая по своему статусу имела право открыто торговать веселящими жидкостями, или же совершить небольшое путешествие и заглянуть на Захарьевской в "Стеллу". Честно говоря, абсолютно не хотелось сорить деньгами, которых оставалось не так уж и много, тем более, что мы с Оладьиным договорились совместить обмывание его погон и моего ордена. Не экономии ради, а чтобы не скатываться в череду пьянок по "объективным" причинам. Да и обычаи роты забывать не следовало бы. Ганна, наверное, уже вовсю готовит праздничный обед. Поэтому, принимаем командование на себя.

— Прошу извинить, господа, но я — пас. — Видя их недоуменные лица, пускаюсь в объяснения. — Дело в том, что в теперь уже нашей роте сегодня должны быть проведены два ритуала, на коих обязан присутствовать. Вручение погон Сергею Дмитриевичу и поздравление перед строем награжденных сегодня бойцов. Со своей стороны предлагаю Вам прибыть в расположение к часу пополудни, чтобы самим ознакомиться с некоторыми особенностями подразделения, поздравить уже подпоручика Оладьина, а заодно и "влиться" в коллектив.

— Денис Анатольевич, а стоит ли совмещать такие бесподобные поводы для веселья в одно? — Бер пытается до конца отстоять свою точку зрения. Качество похвальное, но не по этой теме.

— Думаю, стоит. Потому, что с завтрашнего дня возобновляем занятия в полном объеме. А это потребует некоторого напряжения физических и умственных сил, что будет затруднительно после веселых возлияний в течение нескольких дней. Впрочем, не настаиваю...

— Николя, я думаю, нам стоит прислушаться к Денису Анатольевичу. — Примирительно произносит Димитр. — Ты же сам горел желанием побыстрее попасть к новому месту службы.

— Да, но... Что Вы, господа, меня уговариваете, как гимназистку на первом свидании? — Николай Павлович отыгрывает назад, видимо, не желая отрываться от коллектива. — Но не с пустыми же руками прибывать-то!

— Итак, у Вас есть два с лишним часа на сборы, жду на построении роты. Мы квартируем на Комаровке в новых казармах, рядом с драгунским полуэскадроном. Скажете на КПП, Вас проведут. Честь имею, господа!..

Обратная дорога заняла меньше времени. Отойдя подальше от разных начальников и всяких там старших по званию, распустил миниатюрный строй, шли веселой гурьбой, пока на глаза не попалось фотоателье. Переглянувшись, и без слов поняв друг друга, завалились в салон, порядком испугав хозяина своей жизнерадостностью. Что, однако, не помешало ему тут же рассадить нас с Михалычем по бокам от небольшого столика с точеными ножками и расставить остальных сзади на фоне двух якобы античных колонн, увитых бумажным плющом, и пейзажа незнакомого моря между ними. В соответствии со своим пониманием канонов красоты, маэстро попросил нас "достать сабельки" для лучшего антуража, что было выполнено казаками с большим удовольствием, ну а мне не оставалось ничего другого, как последовать их примеру. После торжественного обещания о готовности фотографий завтра утром, не позже полудня, двинулись дальше, а для полноты ощущений пообещал отпустить их в увольнение при условии, что вернутся обратно своими ногами и без происшествий.

В расположении моих героев дня приняли настолько горячо, что им пришлось натурально отбиваться от желающих посмотреть и пощупать медали. Оставив казаков и Котяру на растерзание восторженной толпе, иду искать Оладьина, который по докладу дежурного уже вернулся из города, чтобы рассчитаться. Утром просил взять на мою долю пару бутылок водки для обмывания ордена. Нахожу его в канцелярии, беседующим с Анатолем и Валерием Антоновичем.

— А, вот и наш Георгиевский кавалер! Мои искренние поздравления с орденом, Денис Анатольевич! — Увидев меня, Бойко радостно улыбается и подходит с командирским рукопожатием, за ним тянутся и остальные. — Да, пока Вас не было, мы с Сергеем Дмитриевичем немного побеседовали и, оказалось, что он придерживается примерно таких же взглядов на существующее положение дел в стране. Так что теперь будет нашим боевым товарищем не только по службе, но и в рядах новой Священной дружины. Ситуацию вкратце мы обрисовали, возражений не последовало. Вводите его в курс дела, будет Вашим ближайшим помощником и в этом вопросе.

Ну, что ж, начальству в данном случае виднее. В том смысле, что Валерий Антонович мне Оладьина и "сосватал". Значит, знал, что из себя человек представляет. У меня лично кое-какие сомнения есть, что не все так просто, но пока оставим их при себе, а там будем посмотреть. Во всяком случае — точно не сегодня.

— Слушаюсь, господин капитан! И спасибо за поздравления, господа! Сергей Дмитрич, до завтра подождете? — Надо же хоть чуть-чуть поприкалываться над человеком, когда еще возможность выпадет. — А то сегодня день и у Вас, и у меня — особенный. Тем более, — гости в доме... Нет, если же, конечно, Вы желаете...

Оладьин в ответ улыбается и отрицательно качает головой, в смысле, не желает, всему свое время.

— Вот завтра и начнем... Прямо с утренней пробежки. — Видя лица собеседников, объясняю. — Отдохнули после рейда, расслабились, пора и в норму входить. Тем более, к обеду новые офицеры прибудут. В количестве двух нетренированных организмов. Еще и их подтягивать до общего уровня.

— В качестве кого они у вас будут? Может быть, мне одного отдадите? — Дольский заинтересованно ждет ответа. — Денис, поделись, у меня же только корнет и унтера.

— Я не знаю, на каком уровне их отношения с лошадьми. Но поделиться готов. Один — артиллерист-крепостник, тебя он вряд ли устроит, а вот прапорщика-сапера забирай, пусть твоих драконов учит чего-нибудь взрывать и портить. Но при условии, что общий курс занятий он пройдет. Включая и физкультуру и рукопашку. А так, официально они будут младшими офицерами роты и эскадрона. Реально же — работать по специальности. У нас уже почти трое артиллеристов, можно очень серьезно думать об огневой поддержке операций.

— Хочешь таскать с собой в рейды пушки? Они же снижают подвижность.

— Нет, я говорю про штурмовые действия. В тылу у германцев, если понадобится, мы пушки и так найдем. А вот при прорыве обороны своя артиллерия не помешает.

— Так прорывать-то ее мои драгуны и будут. Значит, и офицеров — ко мне. — Дольский ударяется в фантазии. — Только представь: эскадрон отлично выученных кавалеристов в сопровождении конной батареи трехдюймовок!.. М-м-м!.. Батарея сходу разворачивается, поддерживает огнем атакующих!..

— Господин поручик, спустись с небес на землю! Начинается позиционная война. Какие такие конные атаки? — Пытаюсь охладить пыл Дольского. — Прискакали, спешились и поползли. Тихо и незаметно. Скрытно преодолели рядов пятьдесят колючки, попали в окоп, вырезали там все, что шевелится, ползем во вторую линию, там делаем то же самое, дальше в третью, ну и так далее, до самого Берлина.

— Вот всегда так! Вечно, стоит только немного размечтаться, как ты тут как тут, со своими шпильками и подковырками. — Анатоль утрированно огорчается. — Нет, чтоб поддержать товарища!.. Кстати, ползком до столицы Германии, — мы так и за год не управимся. А вот аллюром, за пару недель там будем.

— А ведь Вы, Денис Анатольевич, не так уж далеки от истины. — Присоединяется к разговору капитан Бойко. — С передовой разведка докладывает, что на левом фланге армии германцы уже вовсю окопы копают и проволоку тянут по десять-пятнадцать рядов. Вгрызаются в землю, как кроты. Вдумчиво и основательно. Так что, Анатолий Иванович, боюсь, что твои мечты так и останутся несбыточными.

— Ну, почему же, Валерий Антонович? Если оборона противника будет прорвана, в образовавшуюся брешь тотчас надо вводить кавалерию, и именно драгун, чтобы расширить и удержать плацдарм для дальнейшего наступления. А им в помощь — артиллерию, не требующую больших усилий при транспортировке. — Дольский разговаривает уже серьезно. — Но я сомневаюсь, чтобы нам передали хотя бы одну трехдюймовку. Их нет, равно, как и снарядов к ним.

— Таких — да, не дадут. Но они не особо и нужны. Громоздкие, тяжелые, скорострельность низкая. Больше мороки, чем пользы. Тебе больше пользы принесут тачанки с пулеметами. — Тут уже сам вступаю в спор, пытаясь отстоять вариант, вычитанный когда-то от нечего делать в "Технике молодежи". — А насчет пушек — на складах Морского ведомства лежит очень много снятых с кораблей пушек Гочкиса. И скорострельных, и револьверных.

— А калибр? Что можно сделать такими снарядами? — Не сдается Анатоль. — Немного попугать противника, и все?

— Здравствуйте, господа!.. Позвольте полюбопытствовать, о каких снарядах идет речь? — В канцелярии появляется штабс-капитан Волгин. — Денис Анатольевич, простите великодушно, примите мои поздравления!.. Так о чем Вы, господа?

— О морских пушках Гочкиса, Иван Георгиевич. И о снарядах к ним.

— К сожалению, не слишком хорошо с ними знаком. Я, все же, — из полевой артиллерии. — Волгин выглядит озадаченно. — Но на складах немного, их использовали в самом начале войны прямо в окопах в качестве батальонной поддержки, но вот насколько эффективно? Не знаю. Тут надо расспрашивать морского артиллериста, или крепостника.

— Вот появятся новые офицеры, их и спросим. — Торжествую, получив передышку... А где, собственно, Сергей Дмитриевич?

— Я отправил его к роте, пока вы тут с Анатолем, как два бродячих кота орали друг на друга. — Шутит Валерий Антонович. — Предлагаю отложить разговор на другой раз, пока дело не дошло до дуэли. Вон, что у одного, что у другого глаза горят. Остыньте, господа!

Окончательно перерыв в споре оформили наши новички. Прапорщик Бер и подпоручик Стефанов прибыли для прохождения дальнейшей службы, о чем тут же и доложились. Играть в традиционную в таких случаях шараду "Кто прибывает, а кто является" мы не стали, господа офицеры быстренько перезнакомились и после недолгого перекура все вместе отправились на построение.

Рота в развернутом строю уже стояла перед казармой. Более того, на левом фланге к ней пристроился полуэскадрон Дольского. Как объяснил Анатолий Иванович, чтобы живой пример был перед глазами. Оладьин уже здесь, по его знаку Остапец командует равнение на середину и, четко печатая шаг, подходит с докладом:

— Ваше благородие! Вверенный Вам отряд специального назначения построен!..

Не понял!.. Какой отряд?.. Поворачиваюсь к Валерию Антоновичу, тот утвердительно кивает, типа, все так и есть. Почему я, как обманутый муж, все новости узнаю последним?! Фельдфебель тем временем продолжает так, чтоб слышали все:

— С "Егорием" Вас, командир! От всей роты,.. виноват, отряда!

Блин, что-то в горле запершило, и в носу защипало... У генерала в штабе не стушевался, а вот здесь, со своими... А может, именно поэтому. Они мне — свои. Первый Состав, Котяра, Остапец, Чернов с Сомовым, студенты, — все, вплоть до последнего солдата. Они — МОИ солдаты, а я — ИХ командир. И за каждого буду стоять до конца...

Прокашливаюсь, краем глаза замечая понимающую улыбку Оладьина, обращаюсь к строю:

— Спасибо за поздравление!.. Только без вашей выучки, храбрости, дисциплины не было бы ордена! Поэтому считайте, что всех наградили! Сегодня у нас еще пять человек получили медали, и, я надеюсь, что это только начало! Чтобы никому не было обидно, я постараюсь сделать так, чтобы у всех у вас на гимнастерках сверкали награды! Ну, а если для этого вам придется немного помучаться и попотеть, — не взыщите!.. — Кидаю руку к фуражке. — Отряд, смирно!.. Благодарю за службу!..

Дружный рев "Рады стараться!" заставил стайку галок спешно сняться с крыши конюшни и отлететь на всякий случай подальше.

— Награжденные, выйти из строя!.. Ко мне!

Казаки и Федор выстраиваются рядом в шеренгу. С правого фланга из-за строя появляется Ганна, осторожно несущая в руках поднос с полными чарками... А за ней блюдо с какими-то замудренными пряниками в четыре руки тащат Алеся с Данилкой. Малявка принаряжена, как на праздник, косички с бантиками, а ее брат гордо шагает в перешитой под него миниатюрной солдатской форме. Фуражка, гимнастерка, ремень, шаровары, даже сапоги умудрились по ноге подогнать! Погон пока нет, но что-то мне подсказывает, что они там очень скоро появятся. Вся эта веселая троица останавливается передо мной и Ганна, слегка порозовев от смущения, произносит:

— Дзядечку Камандзир, кали ласка, трымайце! (держите, возьмите)

Беру чарку, малышня протягивает поднос с коврижками, ароматно пахнущими корицей и еще чем-то вкусным. Теперь другая рука тоже занята. Остальные герои дня быстро следуют моему примеру, но не пьют, а выжидательно смотрят на меня... Вам, что, еще и тост сказать?.. А с другой стороны... Поднимаю чарку и громко, чтобы слышали все, произношу:

— Ваше здоровье, братцы!

Затем опрокидываю содержимое в рот, отщипываю кусочек плюшки, отправляю туда же, а остальное делю пополам и, подозвав малышню, вручаю им лакомство. Алеся, смущаясь до покраснения ушей, берет половинку и пытается спрятаться за Ганну, но по пути взлетает вверх и оказывается на руках у Михалыча. А Данилка!.. Маленький новобранец, все еще держа поднос с плюшками, набирается храбрости и спрашивает:

— Дзяденьку Камандзир... Ци можна?..

— Данилка, ты ж теперь солдат. Как должен обращаться?

Мелкий медлит совсем немного, затем сует емкость со сдобой в руки стоящему рядом Митяю, который на автопилоте принимает ношу, а затем недоуменно смотрит на наглеца. Пацаненок неумело отдает честь и выдает звонким голоском:

— Ваша благародзия, дзяденьку Камандзир, дазвольце абратицца!

— Обращайтесь! — Отвечаю, приложив руку к фуражке и изо всех сил стараясь быть серьезным.

— ... Дазвольце крэст патрогаць!.. — Собравшись с духом, выпаливает нахаленок.

Подхватываю это тощее недоразумение на руки, уже не скрывая улыбки. Паренек протягивает руку и осторожно гладит кончиками пальцев белый Георгиевский крест. Затем оборачивается к строю и машет рукой. Хитрюга, наверняка, поспорил с кем-то. Боковым зрением вижу, как Михалыч целует его сестренку в щеку, а та смешно морщится от колючих усов... И все остальное тонет в громогласном "Ура!". Вот теперь я на сто процентов уверен, что ни в какой приют, или еще куда малышню у нас не заберут. Забиральщиков будут долго и безуспешно искать по кусочкам в лучших случаях в отхожих ровиках... Так, пора заканчивать этот праздник жизни, а то соседи подумают, что какое-то начальство с проверкой нагрянуло.

*

Еще раз ору "Смирно!!!", секунд пять жду наступления тишины, затем представляю личному составу новых офицеров и, наконец-то, отправляю личный состав на обед. Сам тут же подхожу к Бойко, чтобы, все-таки, узнать последние новости. Тот встречает меня добродушной улыбкой:

— Что, господин подпоручик, ошеломлены? Настолько, что нарушаете приказ о недопущении совместного распития с нижними чинами несмотря даже на присутствие начальства? Ставлю на вид Вам и, на будущее, остальным господам офицерам! Оправдывает Вас только то, что сам Император не гнушается чарку принять с Георгиевскими кавалерами...

Значит, сюрприз удался! Рассказываю для всех один раз. Сегодня утром был вызван вместе с начальником разведотделения фронта к Командующему. Если Вы не знаете, Его высокопревосходительство большое значение уделяет штабной работе. Между нами, иногда даже в ущерб делу. Но не суть важно... В течение часа мы втроем подняли карты, на которых было нанесено наступление германских войск и наше отступление, и сопоставили их по времени с Вашими, Денис Анатольевич, рапортами. — Валерий Антонович тянет паузу, затем звучит замечательная фраза. — Результаты рейда были оценены более, чем высоко. Итогом явился приказ о формировании отряда специального назначения для проведения впредь подобных операций, а также — для обеспечения штурма укрепленных позиций противника. Штабам других армий рекомендовано создать подобные подразделения и направить офицеров перенимать опыт. Так что, готовьтесь еще и лекции читать.

Блин, идея, конечно, хорошая, но где я на все время найду? Это Наполеону классно было, ему четыре часа сна хватало, а мне вот — нет... Ладно, что-нибудь придумаем.

— Господин капитан, в прошлый раз разговор шел о батальоне. — Анатоль тоже заинтересован. — Что изменилось? Сколько людей будет в отряде?

— Тогда разговор шел о намерениях командующего. Сегодня же, подсчитав численность нижних чинов в полках и дивизиях на передовой, было решено забрать оттуда не более трехсот человек. Так что, вместе с Вашими солдатами получается полтысячи штыков. И еще... — Валерий Антонович смотрит на меня, как бы извиняясь, во всяком случае в голосе звучит некое смятение. — Денис Анатольевич, поймите все правильно... Если будет сформирован батальон, его командиром назначат отнюдь не подпоручика, какими замечательными качествами он бы не обладал...

Ну, все понятно. И — никаких обид. До батальонного уровня погонами еще не дорос. А так, пришлют какого-нибудь "варяга", который пустит под нож все созданное, чтобы получить орденок-другой. Нет, синица в руках всяко лучше, чем утка под кроватью. Отряд тоже является самостоятельным подразделением.

— Я все правильно понимаю. Так что истериками страдать не буду. Тем более, что данного количества людей вполне будет достаточно... Кстати, мы собрались здесь по определенной причине, и пора бы уже приступить к действу. Как Вы считаете, господа?..

Пользуясь теплой августовской погодой, место выбрали рядом с пустующей пока казармой, закрывавшей посторонним взглядам нашу пирушку. Начало было формальным и ритуализированным, с Оладьиным обошлись так же, как в свое время со мной, но, в конце концов, он "поцеловал" погоны звездочками. Потом настала очередь обмыть моего Георгия, после чего новые офицеры представились и проставились коллективу за себя и свои ордена. На столе после этого было еще достаточно Ганниных вкусняшек и того, чем их запивать, но основное внимание уделялось разговору, который велся, не переставая, на одну тему — как и чем мы будем воевать. В конце концов смотался в канцелярию за карандашами и стопкой бумаги для "стенографирования".

— Разведрота полностью укомплектована и людьми, и оружием. Хотя, по поводу последнего есть пожелания. Но — потом. В эскадрон добираем полсотни кавалеристов, в пешую штурмовую роту пойдет еще человек сто пятьдесят. Итого, на роту огневой поддержки остается сотня. Вполне достаточно, учитывая, что те же снайперы и "взрыватели" будут обитать там. По нижним чинам возражения будут?.. Нет?.. Замечательно.

— Это — при условии, что наберем все три сотни. — Анатоль вставляет свои пессимистические прогнозы.

— Наберем, ты, Анатолий Иванович недооцениваешь солдатский телеграф. — Насмешливо замечает капитан Бойко. — На передовой уже вовсю слухи ходят, что недавно какой-то полк, разгромив аж три германских дивизии, вышел из окружения. Случайно не знаешь о таком?

— Знаю, как не знать! Вон командир того полка сидит. — Дольский кивает на меня. — Он от своих тогда отстал, чтобы еще какое-нибудь злодейство тевтонам учинить. В силу своей кровожадности.

— Тогда вопрос к нему. Денис Анатольевич, само собой разумеется, Вы назначаетесь командиром отряда. Кого из офицеров на какую должность хотели бы поставить? — Валерий Антонович говорит уже серьезно. — Господа, попрошу пока помолчать. Если не согласны с выбором, заявите после. Налейте пока всем, будьте добры... Итак?

— Разведротой будет командовать подпоручик Оладьин. Сергей Дмитриевич готов и теоретически, и практику прошел достаточную. Конницей — само собой, поручик Дольский... Кстати, Николай Павлович, Димитр Любомирович, как у Вас дела с кавалерийской подготовкой? — Начинаем потихоньку притирать новичков. — С лошадью справитесь?.. Не смотрите так возмущенно, ничего же неприличного не спросил. Я, например, лучше пробегу на своих двоих, чем сяду в седло. Признаюсь честно и открыто.

Бер отрицательно качает головой, вслед за ним то же самое делает Стефанов, виновато объясняя:

— Как-то не довелось, Денис Анатольевич. Шагом еще проеду немного, но вот на большее рассчитывать не приходится.

— Не кручинься, Анатолий Иванович. — Утешает огорченного поручика Валерий Антонович. — Сейчас кавалерию будут отводить в тыл, найдем тебе охотников повоевать.

— Тогда — в роту огневой поддержки. Николай Палыч, хочу поручить Вам все, что касается взрывных работ. В подчинение получаете студентов-вольноперов, двух горняков и химика. Они Вас ознакомят со своими придумками. Для отдельных задач разрешаю привлекать Федора-Кота. Он — великолепный слесарь и кузнец. — Продолжаю деспотично распоряжаться. — Ну, а Вы, Димитр Любомирович, формируете и готовите пешую штурмовую роту. Потом или остаетесь ротным командиром, или составляете компанию Ивану Георгиевичу и подпоручику Бергу, который скоро прибудет. С ротой буду помогать в меру сил и возможностей. Надо будет очень хорошо продумать тактику применения штурмгрупп.

Возражений не последовало, капитан Бойко одобрительно кивает, соглашаясь с моими словами.

— Далее — самое трудное и самое вкусное. Рота огневой поддержки. — Обращаюсь непосредственно к Волгину. — Иван Георгиевич, возьметесь командовать?

— С превеликим удовольствием, но хотелось бы большей определенности. Состав, вооружение, задачи.

— Господа, в конце концов, мы не на совещании. С вакансиями разобрались, предлагаю освежить чарки. — Вот чего не замечал за господином капитаном, так это тяги к выпивке. — Денис Анатольевич, к Вам начальство нагрянуло. Ублажайте его, да и всех иже с ним присутствующих. Я сегодня в роли некоего Деда Мороза, подарки еще остались. Но сначала хочу выпить, отведать шедевров Вашего повара, а потом дослушать до конца рассуждения командира отряда. Анатоль, будь любезен, ты сегодня за виночерпия.

После небольшого перерыва на употребление и закусывание, возобновляется разговор, переходящий в дискуссию.

— Возвращаемся к вопросу о Вашей роте, Иван Георгиевич. Задача одна: поддерживать тяжелым вооружением действия штурмовых групп при прорыве обороны противника. Соответственно: саперный взвод — расчистка проходов в "колючке", обнаружение и обезвреживание минных заграждений. Обучение разведчиков созданию малозаметных препятствий, минированию подручными средствами, устройству различных фугасов... Николай Павлович, напомните, пожалуйста, позже, есть несколько идей, хотелось бы с Вами их обсудить.

Затем — артиллерийский и минометный взводы. С пушками более-менее все ясно. Они должны быть достаточно мощными, чтобы подавлять огневые точки типа пулеметных гнезд, позиций снайперов, ну и тому подобного. И легкими, чтобы расчеты могли передвигаться, не отставая от штурмующих. Думаю, для этого подойдут морские пушки Гочкиса, но хотелось бы выслушать авторитетное мнение артиллеристов.

Стефанов при этих словах оживляется и просит слово:

— У нас в крепости было некоторое количество таких орудий, их хотели использовать, как противоштурмовые. По опыту стрельб скажу следующее: 37-миллиметровки лучше использовать револьверного типа. Дальность стрельбы до двух верст. Достаточно легкие, на месте вполне по силам самим сделать лафет, пусть даже и деревянный. Проблема со снарядами. Наши — маломощные, зачастую просто взрыватель вышибается из болванки и все. Французские — лучше. Зона поражения осколками при разрыве — шагов десять в диаметре.

— То есть, незаметно подкатить пушку и накрыть пулемет вполне по силам. — Валерий Антонович снова серьезен.

— Да, очередь из точно положенных четырех-пяти выстрелов, — и про него можно забыть. Теперь по 47-миллиметровым. Сам пробовал стрелять, правда, у нас был обуховский морской станок. Если будет такая возможность, господин капитан, необходима пушка с гидравлическим компрессором, — отдача меньше. Дальность стрельбы — около четырех верст, если не ошибаюсь. Может давать пятнадцать выстрелов в минуту.

— А если установить станок с орудием на автомобиле? — Задаю один из самых волнующих меня вопросов. — Насколько это реально?

— Я думаю, — вполне. Уже делают такое для стрельбы по аэропланам и дирижаблям. Необходимо будет только усилить конструкцию. Сами понимаете — отдача и вес боезапаса.

— Значит, одна 47-миллиметровая и две-три 37-миллиметровых револьверных. — Резюмирует Бойко. — Да, я помню, — с компрессором.

— Патроны у них будут разные, двух видов. Длинные для обычной пушки, и короткие для револьверной. — Стефанов заканчивает "доклад" и отлучается покурить в сторонке за компанию с Дольским.

— Что с минометами, Денис Анатольевич? — Вопрос снова ко мне.

— Тут все сложнее. Я думаю, нам по силам только надкалиберные, чтобы не заморачиваться с вопросом отливки мин в нужный калибр. Предлагаю использовать снаряды тех же 47-миллиметровок. Аккуратно обрезаем гильзу, оставляя за донышком коротенькую юбку, сверлим в ней отверстия, крепим заклепками, или болтами трубку-хвостовик с оперением, вся конструкция надевается на стволик с метательным зарядом, и затем выстреливается. Станок легкий и простейший. Плита с закрепленными параллельно двумя секторами, между которыми ходит стволик, и контрирующим винтом. Простейший спусковой механизм от того же охотничьего ружья, если выстреливать холостым патроном.

— Простите, что вмешиваюсь, Денис Анатольевич, но почему сорок семь миллиметров? — Интересуется Волгин, внимательно слушающий мои бредовые фантазии. — Берем трехдюймовую гранату и делаем все то же самое.

— Это приведет к утяжелению конструкции и боезапаса, а нам нужна мобильность.

— Ну, не так оно и страшно. Расчет из четырех человек, я думаю, вполне справится. А до передовой все хозяйство и подвезти можно. Зато поражающее действие возрастет в несколько раз.

— Простите, Иван Георгиевич, по привычке рассуждаю о действиях на вражеской территории. Давайте поэкспериментируем, испробуем оба варианта. Если мелкокалиберный удастся компактным, можно будет иногда брать его с собой в тыл к германцам.

— И еще одна закавыка. — Согласно кивая, продолжает тем временем Волгин. — Снарядный взрыватель для этого не подойдет. Не сработает на такой маленькой скорости. А ставить дистанционную трубку от шрапнели — новые сложности с расчетом времени подрыва.

— Я могу попробовать разобрать парочку, может, что и придумаем. — Вступает в разговор Николенька Бер.

— Давайте вместе. — Не сдается Волгин. — Там есть небольшие хитрости, чтобы снаряд не взрывался при выстреле.

Бер соглашается и продолжает мысль:

— Или делать взрыватели самим. Простейшие: детонатор, боек, пружина, грузик... Попробовать можно, но нужна мастерская и слесарный инструмент.

— Николай Павлович, потом изложите все на бумаге. — Советует Бойко, внимательно следящий за разговором.

— Да, Николай Павлович, записывайте все необходимое. И еще. Прошу совместно с Иваном Георгиевичем придумать для моих диверсантов простой способ взрывать германские снаряды. Мысль простая: болванка в форме взрывателя, в нее вставляется капсюль-детонатор с шнуром. Вся конструкция вкручивается в снаряд, шнур поджигается и бабахает. Нужно будет в рейд брать только десяток-другой таких болванок, — и все...

После очередной рюмки под папиросу очередь доходит до снайперов.

— Они нужны всем. И диверсантам, и штурмовикам. В разведроте уже есть. Сыгранная команда, двое с оптикой, у остальных — открытый прицел. Убирать их оттуда не вижу смысла. Они уже притерлись к своим "пятеркам".

— Да, и стреляют на большие дистанции. — Многозначительно подмигивая, подтверждает Бойко. — Единственное, что они смогут, так это обучить вновь прибывших метких стрелков, задача которых будет выбивать командиров и пулеметные расчеты, следуя вместе с штурмовыми группами.

— Валерий Антонович, возможно ли раздобыть еще несколько ружей Гана-Крнка, как у Федора? — У меня снова возникает интересная мысль. — От них ни орудийный, ни пулеметный щит не поможет. А если еще навесить оптику...

— Где же Вы ее возьмете, Денис Анатольевич?

— Да хотя бы с МГ-шников. Среди трофеев попалась парочка. Попробовать установить на ружья и пристрелять.

— Ну, вообще-то смысл в этом есть. — Капитан помечает на листике требуемое. — У Вас все?

— По тяжелому — да.

— Ну, тогда последний на сегодня сюрприз. Добавьте в роту Ивану Георгиевичу автомобильное отделение. Свой трофей окончательно передадите в автоотряд, взамен нам выделяют три грузовика вместе с водителями. Авто, замечу, однотипные, для облегчения ремонта, буде таковой случится. С разрешением их переоборудовать.

Ух ты! Сюрприз шикарный! За такие подарки положено водкой поить. Что сейчас и сделаю! По дороге к бутылке в голову приходит очередная на сегодня гениальная мысль: а что, если?.. Берем сразу быка за рога, чарку в руку и задаем вопрос:

— Господин капитан, а как Вы посмотрите на такую идею? В месте прорыва появляются блиндированные автомобили. Один, как мы говорили — с орудием, на двух других — по паре пулеметов. "Колючка" к тому времени уже порвана, если нет, то видел на одном броневичке специальную раму для ее выкорчевывания. — Начинаю рисовать на очередном листике бумаги схему. — Вот, смотрите, господа. Автомобили, ведя огонь по противнику, преодолевают заграждения, причем, в кузовах пулеметных броневиков сидят гранатометчики с большим запасом гранат, которыми они закидывают окопы немцев. За машинами, недоступные для ответного огня, в колонну по два, или по три, идут остальные штурмовики и с двадцати-тридцати шагов бросаются в атаку...

В принципе. — обычная тактика наступления мотострелкового взвода, немного только творчески подогнанная к реалиям времени. Автоматов-то у нас нет... Кстати, надо в очередной раз поинтересоваться у Валерия Антоновича насчет Федорова, но не сейчас.

Народ сначала обдумывает сказанное, затем на меня обрушивается пулеметная очередь вопросов и возражений.

— Денис Анатольевич, как авто будут преодолевать окопы и воронки? — Интересуется Николай Бер. Сапер, что и говорить.

— Борта, а лучше — крышу кузова можно сделать из съемных железных мостков, служащих броней...

— Но блиндирование утяжелит конструкцию, скорость будет невелика.

— Во-первых, нужно упросить господина капитана, чтобы из отряда нам дали самые мощные автомобили. — Хитро смотрю на Валерия Антоновича. — А во-вторых, в атаке нужна будет скорость пешехода, чтобы идущие сзади бойцы не отставали. На место прорыва прибывать скрыто и заблаговременно...

— А германская артиллерия? При малой скорости броневики будут отличными мишенями.

— Расстояние до окопов противника в среднем — двести шагов. Чем ближе к неприятелю, тем труднее будет его пушкарям. По своим они же гвоздить не будут?..

— Германцы не держатся жестко за первую линию окопов. Так что, их артиллерия сможет работать.

— Тогда батареи придется давить диверсантам, заблаговременно туда просочившимся...

— Но пытаться перебить прислугу — означает увязнуть в бою с превосходящим противником.

— Не обязательно всех убивать. Достаточно подорвать боезапас, или вывести из строя пушки...

— Сунуть, например, в стволы по термической гранате капитана Рдултовского. — Прапорщик Бер становится моим союзником. — Орудия после этого не выстрелят.

— На все у Вас ответ найдется, господин подпоручик! Но мысль интересная. — Валерий Антонович задумчиво чешет кончик носа. — Нужно будет как следует все продумать и попробовать на полигоне. Разумеется, когда автомобили будут готовы. Чем еще порадуете?

— С тяжелым вооружением мы наконец-то разобрались... Почти. Если есть возможность заполучить одну 37-миллиметровую пушку, желательно, короткоствольную, можно было бы попробовать сделать ручную мортирку.

— Как Вы себе это представляете? — Хором оживляются артиллеристы.

Беру чистый лист бумаги, снова начинаю рисовать.

— Для облегчения веса ствол стачиваем до толщины трех-четырех миллиметров и укорачиваем где-то до полуметра. Делаем к ней приклад и получаем вот такое карикатурное ружье-переломку. Далее берем снаряд, отделяем гильзу, укорачиваем, опытным путем подбираем количество пороха. Снова обжимаем, заряжаем, стреляем по навесной траектории. Но помимо всего это потребует, опять же, возни с взрывателем и переделкой затвора.

— Хорошо, мысль опять же интересная... Вы, господин подпоручик, сегодня просто фонтанируете идеями. — Начальство довольно улыбается. — Только кто же будет их осуществлять на практике?

— Как кто? — Недоуменно удивляюсь и обвожу рукой всю компанию. — Присутствующие здесь господа офицеры. А то они совсем обленились. Анатолий Иванович давно уже исполнил свой долг виночерпия, а чарки до сих пор полные стоят.

Все весело ржут, накатывая еще по одной. Затем возвращаются к разговору под сварливое замечание Дольского:

— М-да, не те нынче их благородия пошли. Раньше застольные разговоры были или про дам-с, или про лошадей. Во всяком случае, у нас, кавалеристов. А вы все о каких-то бездушных железках толкуете.

— Анатолий Иванович, потерпи немного, скоро и до них доберемся. — Парирую реплику. — Кстати, тебе будет сейчас интересно, поскольку переходим к твоему эскадрону. Помнишь, я говорил о тачанках? Если высокое начальство смилостивится, — показываю взглядом на господина капитана, — то в ближайшее время имеешь все шансы получить одну пролетку для экспериментов. Только учти, ее усилить надо будет. Во-первых, пулемет с боезапасом и расчетом, а во-вторых, это извозчики могут катать пассажиров на одной, или двух коняшках. А тебе придется запрягать три, а то и четыре лошади. Упряжь, насколько я понимаю, тоже придется переделывать.

— Денис, ты хочешь из меня сделать каретных дел мастера пополам с лихачом? Объясни подробней, зачем это нужно? Каким образом их применять собираешься?

— Ну... Например, оборона прорвана, твой эскадрон аллюром "три креста" уходит в прорыв. И натыкается на германское подкрепление, которое быстро залегает и открывает огонь по прекрасным мишеням в виде всадников. Пока до них доскачете, — много людей поляжет. А так, — тачанки вперед, в три-четыре пулемета поприжали гансов, дали эскадрону зайти с фланга и дорубить то, что еще двигается. Или в глубоком рейде захочется тебе в какой-нибудь деревеньке гарнизон вырезать, а пулеметы всегда с тобой, причем, заметь, готовые к бою в любую минуту. Только с тачанок их снимай. — и все... Не убедил?

— Не знаю. Пока вы тут будете сотрясать воздух, пойду подумаю, заодно чарки по новой заряжу. А то устроили тут научный симпозиум вместо офицерской пирушки!

— А ты знаешь, откуда пошло это слово? Древние греки устраивали пирушки, подобные нашей, во время которых предавались приятным философским беседам, слушали музыку, читали стихи...

— И где у нас тут поэзия?— Оборачивается Дольский. — Кто хоть четверостишие прочтет?

— Да хоть я. Слушай. — Немножко импровизирую и выдаю:

— Чисто выбрит и наглажен,

К ж...пе револьвер прилажен.

Не какой-нибудь там хер,

А российский офицер!

Общий хохот заменяет бурные аплодисменты. Анатоль тоже ржет.

— Мда-с, с Вами не соскучишься. — Отсмеявшись, произносит Валерий Анатольевич. — Чем еще озаботите начальство?

— Остался вопрос о стрелковом вооружении штурмовых рот. Мы уже говорили об этом, но хочу вернуться к теме. Все, к сожалению, упирается в деньги. Можно было бы прошерстить охотничьи магазины и закупить дробовики Винчестера и маузеры с приставной деревянной кобурой. На дистанции в несколько шагов разница в калибрах будет, по-моему, неощутима.

— Но ведь есть же 9-мм пистолеты! — Вопросительно смотрит Стефанов. — Брать их, заряжать патронами для люгера...

— Я тоже так думал, Димитр Любомирович. Оказалось — небольшая нестыковочка. Для маузера были разработаны свои патроны, они длиннее люгеровских. Так что это — не выход...

— Денис Анатольевич, Вы как-то говорили про тесаки. — Вспоминает Бойко. — Я узнавал, их сейчас просто нет на вооружении. Остались только как парадное оружие у гвардии и музыкантов.

— Тогда будут нужны ножницы для резки проволоки, половине штурмовиков — топоры, другой половине — малые лопатки. Тоже очень хорошая вещь в бою, если использовать умеючи.

— Хорошо, господа, если ни у кого нет больше вопросов, закончим и займемся трапезой. — Подводит итог Валерий Антонович. — А то вон господин поручик изнывают-с в ожидании...

*

Утро началось по обычному распорядку. С пробежки под язвительные ухмылки соседей-драгун. Которые, впрочем, быстро исчезли, когда рота перешла от натаптывания кругов вокруг казарм к отработке приемов рукопашного боя. Еще хуже им стало с появлением свежего от физкультуры и водных процедур Анатоля, "обрадовавшего" своих подчиненных тем, что с завтрашнего утра эскадрон тоже этим займется. В полную силу и до тех пор, пока не научатся обгонять разведчиков. Чтобы не было больше пренебрежительного отношения к "пехтуре" и высказываний в стиле "Кони двухпедальные".

Николенька Бер заполучил в свое распоряжение студиозусов-вольноперов, дабы ознакомиться с их гениальными мыслями и практическими наработками в области того, что хорошо взрывается и горит, Иван Георгиевич со Стефановым, несколько шокированным столь бурным началом дня, сели в канцелярии додумывать и запечатлевать на бумаге сказанное вчера на "симпосионе", а мы с Сергеем Дмитриевичем развели бойцов по учебным местам.

Насладиться полной мерой этим действом мне не дали. В одиннадцатом часу прибежал посыльный и сообщил, что через КПП только что прошла компания из двух дам, одна из которых была "ну, ей-Богу, большая барыня", какого-то чиновника в мундире, пронырливого шпака в цивильном, и сопровождавшего их капитана Бойко. Почуяв одним местом что-то неладное, быстренько лечу их встречать.

М-да, посыльный не соврал. Основная фигура — очень молодая, лет двадцати пяти, миловидная дама очень аристократического вида. Хоть и облачена сестрой милосердия, осанку, движения, выражение лица никуда не денешь, да и сам костюм явно не казенной выделки, индивидуальная работа. Другая мадам, постарше, с хитровато-добродушным, но острым взглядом, одета обычно, глазу зацепиться не за что. Их сопровождает представитель Земгора, какой-то мутный тип с закрученными усиками в клетчатой пиджачной паре, и непривычно официальный Валерий Антонович, который тут же подтверждает мои наихудшие подозрения.

— Ваше сиятельство, позвольте представить Вам подпоручика Гурова, лично вырвавшего из рук бандитов тех детей, о которых Вам было доложено.

Опаньки! Как там полагается? Щелкнуть каблуками, резко наклонить голову и тут же вернуть ее обратно. Взгляд уставной, в смысле, тупой, но решительный. Тем временем Бойко представляет гостью:

— Ее сиятельство княжна Софья Андреевна Гагарина, фрейлина Ее Императорского Величества.

— Здравствуйте,.. Денис Анатольевич, кажется?

На ум не приходит ничего, кроме армейского:

— Здравия желаю, Ваше сиятельство!

— Прошу Вас, без церемоний, называйте меня просто Софьей Андреевной.

А голосок мелодичный. И, похоже, дамочка без выпендрежа. Или на публику так играет. Не буду говорить, что счастлив видеть всю компанию здесь, — не хочу врать.

Сборную свиту княжны составляют мадам из Общества призрения сирот (ага, я, кажется, догадываюсь о ее ведомственной принадлежности), представитель Союза городов, заведующий вопросами беженцев и местная звезда журналистики из "Губернских ведомостей", освещающая визит особы, приближенной к императрице

Быстро соображаю насчет прямо сейчас тревогу свистеть и малышню прятать, или подождать немного. Капитан Бойко, уловив эти флюиды, делает мне страшные глаза, а княжна, наверное, разочаровавшись в моем воспитании, соизволит попросить довольно милым тоном:

— Что ж, Денис Анатольевич, будьте любезны, покажите нам этих бедняжек.

Остается только брякнуть:

— Милости прошу!

Иду впереди, показывая дорогу и в душе молясь, чтобы никто нигде не накосячил, не вовремя попавшись на глаза. И, завернув за угол казармы, вместе с незваными гостями вижу почти идиллическую картину. Наряд по кухне заканчивает таскать дрова к полевым кухням, Алеся, расстелив на деревянном столе чистую скатерку, ждет Ганну и устанавливает аптечные весы, готовясь помогать. Данилка — тут же, сидит и сосредоточенно обдирает маленьким ножиком с полена бересту для растопки. Увидев нас за несколько шагов, замирает с открытым ртом, затем вскакивает, нахлобучивает фуражку и, сделав три шага вперед, отдает честь и звонким, срывающимся от неожиданности голосом выдает:

— Ваша благародзия! Кухарны нарад гатовицца да прыгатаулення абеду! Дакладау васпитаник атрада спецыяльнага назначэння Данилка Адамкевич!

Мать — мать — перемать!!! Дайте за что-нибудь подержаться, чтобы не упасть! Все происходит так неожиданно, что все — и я, и Валерий Антонович, и даже земгоровец, прикладываем руки к козырькам. А фрейлина и мадам еле сдерживаются, чтобы не рассмеяться. Первым приходит в себя Бойко и командует:

— Вольно!.. Воспитанник...

Интересно, какая же это хитрая мордочка научила мальца так представляться?! Вот бы мне с ним познакомиться!..

На фрейлину эта комедия произвела благоприятное впечатление:

— Ах, какой милый мальчик!.. Charmant!.. Опрятный, чистенький, крепенький! Très bien!

Само собой. Антисанитарии здесь не будет по определению. А насчет крепенького, — отъелся парень немного. И синие полосы от Бениного ремня со спины сходить стали. Когда их увидел, этакой скользкой гадюкой вползла в голову идея еще разок к этой сволочи в гости наведаться. Нагайку, надеюсь, кто-нибудь из казаков одолжил бы для такого дела. Вот и побеседовали бы о таких философских понятиях, как добро и зло. С летальным для некоторых исходом.

Княжна тем временем уже гладит малыша по щеке и, покопавшись в своем ридикюле, достает герою конфету. Тот с сожалением смотрит на вкусняшку, сует ее в карман и выдает еще один изящный перл:

— Дзякуем, панначка!

Чем вызывает веселый сиятельный смех:

— Что ж ты не ешь? Она же — вкусная!

Блин, сегодня, что, День юмора? Мелкий снова выдает такое, что смеются уже все:

— Я сястре аддам. Яна салодкае любиць. Дзеуки, яны усе такия...

Отсмеявшись и промокнув батистовым платочком с вензелем слезы, фрейлина возвращается к теме разговора:

— А как вам здесь живется? Никто не обижает? Кушаете хорошо?

— Не-а, не забижаюць, тута усе добрыя. А цетка Ганна нас балуе...

— А к другим деткам не хочешь поехать? Там вместе будете играть, учиться...

Шкет делает насупленное выражение лица, затем отвечает:

— Не, не хочу... Тут мяне вось форму справили. Я салдатам хочу... Штоб таки крэст запалучыць... — Нахаленок стреляет глазами на мой китель, чем снова вызывает улыбки.

— А сестричка твоя где?

— Зараз пакличу! — Данилка дергается в сторону входа, но на крыльце уже стоит Ганна, держа за руку сосредоточенно-испуганную Алесю. — Алеська, не боись, панначка добрая, канфету дала! Вось, дзяржы!

Княжна с чисто дамским интересом оценивает взглядом фигурку Ганны в солдатской форме, слегка замаскированную надетым передником. Малявка, не отпуская руки, берет конфету и несмело улыбается, произнося традиционное:

— Дзякуем, панначка!..

Великосветская гостья снова лучезарно улыбается и обращает свое внимание на нашу повариху.

— А это и есть ваша Ганна? Которая вас балует? Она слишком молоденькая для тетки.

Та в ответ покрывается густым смущенным румянцем... Следующие пять минут проходят в нежном дамском ворковании, глажении по головкам малышни и прочем сюсюканьи. Затем обе дамы и господин из Земгора изъявляют желание посмотреть на жилищные условия "бедных детишек", и, отказавшись от эскорта, взяв с собой только нашу повариху, отправляются в специально отведенную комнатушку здесь же, в хозблоке.

Особо волноваться причин нет, утром, после зарядки, забегал проведать мелких. Уже вчера с вечера там стояли две самодельных кровати, сделанные Платошей, а также тумбочка, табуретка и небольшой сундучок от того же мастера. Когда увидел этот мебельный гарнитур, возникло большое подозрение, что в соседней пустующей казарме недостает десятка досок. Не знаю, кто и где что доставал, но кроватки были с полным спальным набором — матрас, одеяло, подушка. Разумеется, со сменным бельем. Соображалки хватило даже на прикроватные коврики-половички. А в сундучке в особом мешочке лежит килограмма этак два кускового рафинада, собранного "с миру по нитке" и кулек с петушками на палочках, которые закупил расщедрившийся Егорка, слиняв в самоволку, за что получил взыскание в виде замечания вкупе с хорошим "лещом", и благодарность за душевную доброту и умение незаметно преодолевать препятствия. Так что, пока они там ходили и, по большому моему подозрению, пытались поговорить с малышней без командирского присмотра, я, в прямом смысле, нервно курил в сторонке в компании гораздо более спокойных Валерия Антоновича и журналюги. Последний пытался профессионально влезть в душу и накопать материала на пару заметок, но обломался по полной после встречного вопроса "С какой целью, собственно, интересуетесь?" и небольшой лекции о засилье шпионов в его родном городе.

Наконец-то вся компания вываливает наружу, причем, детеныши жмутся уже не к Ганне, а ко мне. Алеся, та вообще за спину прячется. Значит, действительно уговаривали. Гады!.. Хотя по их лицам, вроде, заметно, что фокус не удался. И то, что малые спрятались за меня, тоже не осталось незамеченным фрейлиной и ее свитой. Сейчас, похоже, серьезный разговор и начнется. С чаепития, если, конечно, их сиятельство не побрезгуют. Исчезнувшая было Ганна вновь появляется и робко предлагает гостям:

— Будзь ласка... Атведайце чаю...

Бойцы уже тащат свежераскочегаренный самовар. На столе моментально сервизные чашки с блюдцами, сахарница и тарелка с каким-то хитрым печеньем, попробовав которое фрейлина удивляется с прямо-таки девчоночьей непосредственностью:

— Ой, как вкусно! Откуда такая прелесть?

— То я сама пякла... Ваша сияцельства. — Ганна снова краснеет, но уже от похвалы.

Княжна оказывается любительницей всяких вкусностей, многие из которых готовит дома сама. Они с Ганной быстро находят общий язык, дамочка выпытывает рецепт печенюшек, потом речь заходит о сдобной выпечке... Не знаю, каково Валерию Антоновичу, а я чувствую себя полным идиотом, прихлебывающим чай и почти ни слова не понимающим из щебетания гостьи.

Вскоре появляется дама из Департамента полиции, в смысле, Общества призрения сирот, незаметно утащившая детей поговорить. Встретившись глазами с Бойко, она улыбается и кивает, мол, все в порядке, здесь шпионами и не пахнет.

После мини-пикника, пребывая в наилучшем расположении духа, княжна принимается за меня. Земгоровец и репортер, сидевшие до этого практически молча, если не считать дружного поддакивания абсолютно всем репликам высокопоставленной гостьи, с очень искренним интересом поворачиваются в мою сторону. Писака аж свой блокнот вытащил с карандашиком снова вытащил.

— Скажите, Денис Анатольевич, как все случилось? Мне очень хочется знать подробности. Ее Величеству, я думаю, также будет это интересно. Расскажите, пожалуйста.

— Ваше сиятельство...

— Софья Андреевна! Мы же не на приеме! — Дамочка капризно хмурит бровки.

— Виноват... Софья Андреевна. Ничего особенного-то и не было. Возвращался из города, увидел, как возле трактира одна из пр..., простите великодушно, падших женщин избивает девочку. Вмешался, забрал малышку с собой, заплатив запрашиваемую сумму, привел сюда...

— Как?! За нее еще просили деньги?!... Это же неслыханно! — Фрейлина делает круглые глаза и прижимает ладошки к щекам. — Как такое возможно?!

Пожимаю плечами и продолжаю свой рассказ:

— На следующий день здесь появился ее "хозяин". Потребовал вернуть девочку, в противном случае угрожая сделать ее брата калекой.

— Ах!.. Денис Анатольевич, Вы рассказываете страшные вещи!.. Впрочем, продолжайте, я хочу узнать все до конца!

— Вечером того же дня пришел в назначенное место, в ходе беседы сумел убедить отдать мне Данилку... Вот, собственно, и все.

— Но ведь этот бандит вовсе не собирался отдавать мальчика! Вы применили силу?

— Я защищался, Софья Андреевна...

О том, что слегка вышел за пределы необходимой самообороны, упоминать не стоит. Мало ли, как все воспримется.

— Но ведь Вы могли обратиться в полицию, действовать по закону, а не устраивать самосуд!

— Они бы ничего не смогли сделать. Тот бандит все бы просто отрицал. Малыша бы спрятали куда-нибудь подальше. И я никого не судил и не наказывал, просто забрал ребенка.

— Денис Анатольевич, Вы проявили милосердие, вырвав детей из рук преступников. — В голосе звучит одобрение, и, что характерно, без иронии. — А какова, по-Вашему, будет их дальнейшая судьба? Они же совсем еще маленькие.

— Если найдутся родители, вернем им. Хотя считаю это неправильным. — В ответ на недоуменный взгляд объясняю. — Тот бандит утверждал, что, будучи пьяным, отец продал их в услужение за десять рублей. Лично я не могу представить себе толку от такого родителя. У нас они накормлены, ухожены, присмотрены. И, самое главное, им здесь нравится.

— Да, конечно, я это заметила. Но ведь вас могут отправить на передовую. Что же тогда будет с ними? Вы же не собираетесь подвергать жизнь детей опасности?

— Нет, конечно. В окопы их никто и не пустит. — Не будем раскрывать специфику нашей службы, отовремся общими фразами. — Они будут при наших нестроевых, в тылу.

— Ну, а почему бы не отправить их в одно из заведений общественного призрения? Там им гарантирован уход, воспитание, учеба.

Эти заведения, если не ошибаюсь, называются сиротскими домами. Потом, в будущем их переименуют в детские дома. Один такой стоял рядом с нашей частью, возле свинарника. И, будучи помдежем, не раз выуживал из различных нычек малолетних воспитанниц этого заведения, пришедших после отбоя развлечь бойцов хозвзвода за пару банок консервов, или пайку на ужин. Не думаю, что сейчас порядки лучше. И не собираюсь отдавать малышню! Вы хотите драки? Сейчас вы ее получите.

— Разрешите начистоту, Софья Андреевна?.. И прошу не держать обиду на то, что скажу. — Обращаюсь уже к земгусару. — Что ждет их в сиротском доме? Дисциплина, жесткий распорядок? Так и у нас все делается с точностью до минуты. Учеба? Чему будут учить их там? Кое-как читать, считать и писать, закону Божию, и все. У меня солдаты больше учат. Занятия проводятся каждый вечер. Здесь мы сможем подготовить их к поступлению в гимназию даже лучше, — у меня три студента-вольноопределяющихся репетиторствуют. Притом, занимаясь вместе с детьми, сами солдаты будут лучше учиться. А еще, видя их рядом с собой, каждый будет понимать, что воюет не за какие-то абстрактные Проливы, например, а за этих малышей, так похожих на собственных братьев, сестер, сыновей, дочерей, за их будущее...

А тот же Данилка, видя с детских лет военную жизнь, которая уже сейчас ему нравится... Кто знает, не вырастет ли из него, к примеру, новый генерал Скобелев? Во времена древние на Руси малых отроков-безотцовщину в дружины княжеские брали и воспитывали могучими витязями...

Глядя мне за спину, все поднимаются с лавок, сзади слышатся шаги... Кого там принесло еще?.. Оборачиваюсь, и понимаю, что мне в помощь прибыла тяжелая артиллерия! Реактивные минометы РВГК! Атомная бомба, космический боевой лазер и меч рыцарей Джедай в одном лице!.. Дивизионный благочинный отец Александр.

Вся компания дружненько кланяется и испрашивает благословления, на что батюшка отвечает традиционным "Мир всем! Благословение Господне на вас!", осеняя крестным знамением. После представления всех присутствующих, начинается наше, судя по его хитрым глазам, контрнаступление.

— Здравствуйте, господа! Дозвольте присоединиться к Вашему обществу, передохнуть немного. Приехал вот поговорить с воинами, кои вернулись недавно... — Быстро поняв, что слишком увлекся деталями, благочинный поправляется. — Окормлять христолюбивое воинство. Да и подарки привез Вам, Денис Анатольевич. Там, в коляске учебники с тетрадками, да глобус.

— Благодарю Вас за заботу, отец Александр. Сейчас пошлю кого-нибудь забрать...

— Можете не торопиться, я к Вам надолго. Воины, небось, от скверны очиститься желают, исповедаться, поговорить с ними надо, наставить к труду ратному... Да я еще слышал, прибавление у Вас, Денис Анатольевич, в роте... Двух сироток призрели, две душеньки младые из тьмы греха и порока выдернули. Благое дело сделали, сохрани Вас Господь за это.

— Только вот не хочет господин подпоручик отдавать их на попечение. — Подает голос земгоровец, решивший, наконец, попытаться отстоять честь мундира и прогнуться перед княжной. — Считает, что им лучше будет рядом с солдатами, чем среди своих сверстников.

— Да, и могу это обосновать. Детям не только материнская ласка требуется, но и твердая мужская рука. Чтобы спокойно спали, зная, что они под надежной защитой. Особенно эти малыши, и так хлебнувшие слишком много невзгод для их возраста... А насчет приюта — давайте, господин чиновник, проведем эксперимент. Прямо вот сейчас, если Софья Андреевна не будет против и составит нам компанию, проедем в ближайший сиротский дом, какой укажите. Только без предупреждения! И посмотрим, как там живут дети, во что их одевают, чем и в каком количестве кормят. А потом глянем, что из продуктов все эти ваши воспитатели, надзирательницы и кухарки для себя оставили...

Все, сдулся чинуша, как воздушный шарик...

— Денис Анатольевич, клевета, осуждение, злословие — суть грехи! В Писании сказано: "Не суди, не уничижай и не соблазняй никого. Не приписывай никому того, чего не знаешь о нем достоверно, ибо это есть погибель душевная"... — Отец Александр строго смотрит на меня. — Но в словах Ваших есть доля истины в том, что потребен надзор за деяниями людей, поставленных на служение сему Богоугодному делу. Ибо слаб человек и подвержен соблазнам врага рода человеческого... Посему, в ближайшее время доложу протопресвитеру Георгию Шавельскому, который прибыл позавчерашнего дня в Минск о потребности в сей инспекции и о привлечении священников к сему деянию... А также о почине Вашем, Денис Анатольевич, да о проявленном милосердии. Поступок сей может послужить похвальным примером для других полков и батальонов. Множится число беженцев, многие дома призрения переполнены, а воинство наше им посильную помощь оказать может.

Что, съели?.. Еще возражения будут?.. Ага, все-таки будут...

— Хорошо, господа, я согласна с тем, что Вы сказали, в отношении мальчика. Но его сестра? Что будет с ней? — Княжна снова берет разговор в свои руки. — Вы считаете, что такая жизнь подходит для девочки тоже?

— Софья Андреевна, наш отряд, конечно, — не Лейб-гвардии Кексгольмский полк, — вспоминаю рассказ Валерия Антоновича. — но, думаю, что сможем собрать достаточную сумму на обучение и воспитание Алеси...

— Часть офицеров штаба 2-й армии, вне всякого сомнения, поддержит Вас, Денис Анатольевич. — Наконец-то капитан Бойко сказал свое веское слово.

— ... Ну, господа, Вы меня приятно удивили! И, чтобы не остаться в стороне, хочу внести свою маленькую лепту. — Княжна довольно улыбается, затем достает из ридикюля деньги и протягивает Валерию Антоновичу, как старшему по званию. Затем, помедлив, снимает с руки тоненькое золотое колечко и отдает ему же.

— А это пусть будет приданым малышке...

Батюшка остался беседовать с детьми, а я, тем временем, сопровождаю всю эту компанию к выходу. И возле КПП вижу очень интересную картину. Мои орлы кучкуются, грамотно перекрывая все направления и делая вид, что абсолютно ничего не происходит. Не понял, это что за бунт на корабле? Не понимают, с чем и с кем шутят?.. Стараюсь незаметно показать стоящим впереди поднятый вверх большой палец, в смысле, "все нормально", потом кулак, означающий "вот сейчас провожу их, а потом... — готовьтесь!..". Улыбающаяся засада исчезает за углом казармы, а я делаю честно-круглые глаза и недоуменно пожимаю плечами в ответ на вопросительный взгляд Валерия Антоновича. Вот тут-то я точно совершенно не при чем!..

*

Приключения на этом не закончились. После обеда меня отловил Котяра и передал записку, накарябанную на замызганом обрывке бумаги: "Мил человекъ приходи вечером в трактиръ есть разговор". На вполне закономерный вопрос откуда у него этот шедевр изящной словесности, Федор объяснил, что с моего дозволения вполне легально сопровождал Ганну до бакалейной лавки и обратно. Пока она закупалась всем необходимым, отскочил на секундочку, а когда вернулся, возле любимой невесты терся какой-то приблатненный организм. На вежливый вопрос "Какого ... ему здесь надобно?", последний вдруг решил обидеться и, нагнувшись, стал тащить из сапога нож. Кот не стал дожидаться продолжения и, слегка хлопнув по спине ладонью, помог согнуться еще ниже и упасть на пол. Пока собеседник обнюхивал его сапоги и раздумывал насчет вставать, или нет, Федор согнул выпавший нож подковой и, кинув рядом, объяснил владельцу где и в каких случаях тот может теперь им ковыряться.

— Тот придурок был одет, как мастеровой? Ножик без упора, ручка красная, чуть-чуть изогнутая?

— Ага, он самый. — Кот в ответ утвердительно кивает. — Так он эту записку потом и передал.

Блин, бедный Штакет, что-то ему не везет в последнее время... Вечер перестает быть томным, становится все интересней и интересней. И кому же я там очень срочно понадобился? Точнее — кому, это я и так знаю, а вот — зачем?..

— Командир, он еще передал, что можешь в открытую с парой-тройкой человек прийти.

Ага, и еще "пятерку" во внешнее оцепление для подстраховки взять, из тех, кому место уже знакомо. Мало ли что там лихие ребятки надумали. И, наверное, Валерия Антоновича в известность поставить...

Хоть господин капитан и сопротивлялся, сумел его уговорить, правда, масштабы пришлось немного поменять, брать не одну группу, а три, и добавить подвижный резерв на всякий случай. С мотивировкой, типа, — вам необходимо нарабатывать навыки боя в городе...

Внутрь мы пошли вдвоем с Котярой, Михалыч с остальными растворился в сумерках где-то поблизости, в пределах прямой видимости. На входе в "кабинет" стояли старые знакомые — небритый и Штакет. Первый выглядел по-прежнему невозмутимо, но угрозой от него уже не веяло. Второй, завидев нас, злобно ощерился, но никаких опрометчивых действий предпринимать не стал. Задержавшись возле него, негромко советую:

— Слышь, Штакет, ты бы пореже за нож хватался, глядишь, и целее был бы. Кто мешал на КПП прийти и записку передать?.. И научись разговаривать спокойно, — пригодится для здоровья.

В комнатке за столом сидит уже знакомый по первому разу пахан, и еще двое, судя по повадкам, — такого же ранга.

— Мир дому сему, люди добрые. — Вежливо здороваюсь. — По какой нужде звал, уважаемый?

Вор знакомо усмехается уголком рта, затем отвечает:

— И тебе поздорову, мил человек. И хлопцу твому того ж... Не спужался придти, аль своих привел ешо? Скока их щас здеся? И шо ж за люди такие у тебя, слова им не скажи, сразу в драку лезут?

— Достаточно, чтобы потом Комаровку заново отстраивать. А насчет драки, — так это твой Штакет с его невестой грубо разговаривал.

— Ето та, што ль, которую Беня в отступное требовал? Х-хе-х!..

Придерживаю набычившегося Федора, а то наломает дров... А также рук, ног, и других удобных частей тела.

— Ты ему вместо девчонки Штакетов нож покажи.

— Дык ведь тут вот какая закавыка. — Притворно сокрушается собеседник. — Помер Беня-то, Царствие ему Небесное. Как тогда поговорили, оклемался чуток, да и пошел себе по улице. В темноте ямку-то не рассмотрел, оступился и упал на ножик.

Ага, как в том анекдоте — восемнадцать раз. И не царствие ему, а сковородку погорячее и черта пошустрее и посообразительнее.

— Что ж он так неосторожно? Я бы сам с ним еще разок побеседовал бы. Есть о чем.

— Да вот, не любят у нас тех, которые в три горла жрут и благо воровское по своим нычкам прячут. Не люди то, а крысы помойные... Ну, будет, лясы точить долго можно. — Старик замолкает, переглядывается со своими компаньонами, затем продолжает. — Звал я тебя, мил человек, потому, как ты — не лягавый, нам с тобой по закону толковать можно. Беня перед смертью много чего интересного напел, да и жидовка эта старая недолго молчала, все его слова подтвердила, когда мы тут шмон и шухер устроили... Короче, глянь-ка вот. — На стол ложится тетрадка в засаленной обложке. — Ежели что непонятно будет, толмача, я чай, найдешь. А может, и мы ентова толмача тебе отдадим. Но при одном условии.

Жду продолжения монолога, вопросительно подняв брови. Что такого может быть в этой тетрадке, и не развод ли это со стороны воровского мира?.. Пахан тем временем продолжает:

— В общем, ентая парочка не токма нашим ремеслом промышляла. Гости к ним частенько приходили оттудова. — Старик показывает большим пальцем себе за спину. — И дела они крутили такие, што нам за них отдуваться не в колер. Тута, в тетрадке у них навроде книги бухалтерскай.

— Короче, офицерик, дай слово, што наших людишек не тронете и лягавых не пристегнете. — Вступает в разговор один из молчащих "компаньонов". — Толковище у нас было, решили энтих германских сук вам отдать. Тута дела военные, шпиёнские, наше дело — сторона.

О как! Блатной люд решил купить свое спокойствие жизнями шпионов. Только вот, интересно, каких?..

— Во-первых, я тебе — не "офицерик", обидеться могу сильно, имей в виду. — Пора показывать клыки, а то по-хорошему не понимают. — Во вторых, кто ты есть, чтобы я тебе свое слово давал? Я тебя не знаю.

Багровея, собеседник лезет из-за стола, но пахан его удерживает:

— Погодь, Хорь, не кипишись. С ихним благородием вежливо надоть, оне енто любять... А ты, мил человек, тож соображай, не шпанка какая перед тобой. Коль нужна тебе ниточка к германским шпиенам, так давай по-хорошему договариваться.

— По-хорошему может быть только так: отдаете мне этих шпионов и то, что смогли узнать. Жандармов и полицию все равно придется подключать, но вот здесь даю слово, что вас им сдавать не буду. И еще, если на какую "малину" выйдем, где германских агентов привечают, — не обижайтесь, под молотки пойдут все.

— Ох, и грозный ты, вашбродь! — Насмешливо откликается третий вор. — Мы за себя и своих людей говорим. А ежели кто попадется тебе, значит, — не наш он, хоть режь его на ремешки, дело твое. Мы в обиде не будем.

Ну да, ну да, заодно расширите себе зоны влияния, убрав с нашей помощью конкурентов. Молодцы, хорошо придумали... Ладно, пусть их.

— Ну, если мои условия вам подходят, будем считать, что договорились. — Пора заканчивать балаган и двигать к себе.

— А насчет жирных бобров и шалав ихних, — это ты хорошо, мил человек, нам подсказал. Богатый хабар с них взяли. — Старик негромко рассмеялся. — Ну, коль все согласные, бери тетрадку, щас Рахильку приведут, ее тож забирай, она много еще чего интересного напоет. И скатертью дорога вам, гости дорогие!

Наверное, за занавеской наш разговор слушали потому, что бандерша уже стояла возле двери со связанными руками в сопровождении еще одного "бодигарда". Пахан вышел из кабинета, кивнул своим, мол, отдайте бабу. Я уже был на пороге, когда он негромко произнес:

— Короче, мил человек, где тебя найти — я знаю. Коль во мне нужда будет, зайди на базарчик на Ляховке, любому шнырю скажи, мол, Клеща ищу. Тебя проведут. Бывай покедова...

Тесной компанией мы прошли четыре квартала и остановились перед родным грузовичком, в кабине которого изнывал от нетерпения капитан Бойко.

— Ну, что? О чем была беседа, Денис Анатольевич? Все закончилось благополучно, я надеюсь? В том смысле, что Ваши собеседники живы?

— Да, Валерий Антонович. Прежде, чем рассказывать, прошу Вас учесть, — я дал им слово, что источники останутся неизвестными. Стало быть, дальше нас с вами подробная информация не пойдет.

Бойко медлит с ответом несколько секунд, потом, соглашаясь, кивает.

— Блатные сдали нам кончик шпионской цепочки в обмен на свою неприкосновенность, и, как я думаю, стремясь нашими руками расширить свои "владения". — Поясняю, видя недоуменный взгляд Валерия Антоновича. — Если мы прихватим других уголовников вместе с агентами, те, с которыми я беседовал, постараются занять их место... Вот, "мамочка" Рахиль, старая знакомая. За нее, как за ниточку потянем, узелок развяжется и клубочек размотается. И есть еще тетрадка, которую она поможет нам прочитать...

*

Утром ни свет ни заря капитан Бойко, осунувшийся и красноглазый после бессонной ночи, проведенной в попытках самостоятельно прочитать тарабарщину в тетради, вместе с поручиком Ломовым, который, как только сейчас оказалось, помимо всего прочего отвечал еще и за контрразведку, появились, чтобы пообщаться с "мамочкой" Рахиль, которую на ночь доставили к нам и под охраной поместили в одной из пустующих казарм. Не думаю, чтобы для нее ночь была комфортной потому, как в сортир ее выводить никто и не думал, да и спать со связанными руками — то еще удовольствие. Тем более, что, судя по походке, ребятишки Клеща над ней неплохо поработали, не оставив, правда явных следов воздействия на мордочке. Скорее всего, не из гуманности, а для сохранения товарного вида.

Но, несмотря на все недавние переживания и не совсем опрятный внешний вид, дамочка встретила наше появление довольно напористо и в лучших традициях российского либеразма стала качать права:

— Таки, господа официеры, почему ви мине тута держали усю ночь? Ви миня похитили? Ви поверили етому старому шлимазлу Клещу, шо я могу быть как-нибудь связана со шпиёнами? Да ни Боже ж мой! Как ви могли так подумать про честную женщину? Если ви так думаете, развяжите мине руки, отвезите в околоток, и пусть тама они проведут следствие и, таки, усе станет понятно!

Вся эта скороговорка была выпалена со скоростью пулемета так, что только в конце, когда она сделала микроскопическую паузу, чтобы набрать относительно свежую порцию воздуха в легкие, мне удалось миролюбиво и вежливо дать ей дружеский совет:

— Рот закрой!..

Затем, вежливо улыбаясь, капитан Бойко начинает беседу:

— Видите ли,.. мадам, мы, конечно же, можем передать вас в руки полиции, и пусть они дальше возятся с этим делом. Но одновременно в тех же "Губернских ведомостях" появится статейка о том, как честная подданная Российской Империи имярек помогла поймать шайку жестоких уголовников, грабившую и убивавшую ни в чем не повинных мирных обывателей... Интересно, как быстро после этого ваши дружки вас найдут?..

Тут же на контрасте с вышесказанным ору:

— Слушай сюда внимательно, старая карга!

Видно, интонация была подобрана правильно, бандерша беззвучно, как рыба, пару раз шлепнула губами, затем попыталась зафиксировать свои испуганно бегающие глазки на моей персоне.

— Я сейчас буду предсказывать твою судьбу. Варианта с полицией там нет, и не будет. Зато есть два других. Первый — ты рассказываешь абсолютно все, и когда надобность в тебе отпадает, едешь в Сибирь убирать снег. Там его много, на несколько лет ударного труда тебе хватит. Второй — ты, опять-таки, рассказываешь все, что знаешь и о чем догадываешься, но сначала будет очень больно, потом — ужасно больно. А потом то, что от тебя останется, закопаем где-нибудь неподалеку. Без надгробия. Выбирай!..

Перед приходом сюда предложил Бойко и Ломову поиграть в старую, на мой взгляд, игру "добрый-злой". И теперь стараюсь соответствовать сценическому образу. Ну-с, начнем, первая часть Марлезонского балета... Открываю дверь и зову заранее проинструктированного казака:

— Федотыч, братец, а всыпь-ка этой жидовке пару "горячих". За те Георгиевские кресты, что у нее нашли.

Сделав зверскую ухмылку и поигрывая нагайкой, приказный, не торопясь, подходит к пятящейся от него Рахили, затем молниеносно цепляет ее рукой за волосы, опрокидывает спиной вверх на пол и "крестит" сплеча двумя ударами... Вот это ультразвук!.. Как бы не оглохнуть с таких разговоров... Несколько секунд жду, пока болевое воздействие начинает ослабевать, затем стараюсь припечатать коленом свежий рубец, не давая шевельнуться, и, нагнувшись, нажимаю пальцем хорошо знакомую точку на шее, одновременно вопя почти в самое ухо с явно выраженными истеричными нотками:

— Будешь говорить, сволочь?!... Будешь, или нет?!... Или тебе спину разукрасить так, как вы Данилке это сделали, а?!... Говори, тварь!.. Я тебя на куски порежу!.. Я контуженный, психованный, мне ничего не будет!.. Да я тебя пристрелю сейчас!..

Наган уже в руке, выстрел бахает почти над самым ее ухом, потом, почти по Богомолову, сую дымящийся и пахнущий сгоревшим порохом ствол ей под нос и по-звериному рычу:

— Говори, сука!!!...

Сзади раздается характерный звук, догоняемый таким же характерным запахом, одновременно начинается пока еще невнятный, но уже диалог:

— А-а-а!!!... А-ва-ва-а!!!... Я-а-а!.. Са-а!.. Са-а-а!.. Я-а-а ска-а-ажа!.. Ска-ажу-у-у!.. Усе ска-ажу!..

Встаю на ноги, Валерий Антонович хитро улыбается, а Петр Иванович, играя роль этакого увальня, которым все это время талантливо притворялся, укоризненно говорит:

— Ну что Вы, опять, господин подпоручик... Ну нельзя же так... Вам после контузии вредно волноваться... А то снова кого-нибудь пристрелите... Надо же держать себя в руках... — И обращается к ополоумевшей от страха бандерше. — Вы, мадам, его лучше не злите, он легко из себя выходит... Давайте лучше пойдем в другую комнату, там стол со стульчиками есть, сядем спокойно, вы нам все расскажете, тетрадочку поможете прочитать... А то вон господин подпоручик опять сердиться начинает... Вставайте, пойдемте быстрее от греха подальше!..

Через пару минут ко мне на крыльцо выходит Валерий Антонович, чтобы составить компанию в перекуре.

— Все, поет птичка... А в Вас, Денис Анатольевич, пропадает актер, талантливо сыграли, даже я на миг поверил!

Старушка, спустя некоторое время, снова попыталась хитрить, но после того, как, усевшись на подоконник, стал демонстративно делать вид, что вычищаю ножом грязь из-под ногтей, решила не искушать судьбу и раскололась по самый копчик. В ходе "чистосердечного признания" мы узнали достаточно много интересного. И о том, как ее дефочкам ставилась задача во время "работы" выпытывать данные о частях, прибывших в Минск, и о том, насколько легко перейти линию фронта под видом беженца, или сбежавшего из плена, но, самое главное, — она назвала адреса троих связанных с ней людей, занимавшихся тем же, используя профессию в качестве прикрытия. Так что сегодня нам предстоит найти приказчика галантерейного магазина купца Рассовского, точильщика ножей с Ляховского рынка, фотографа с Захарьевской, и побеседовать с ними примерно в таком же духе. Но одна из записей в тетради заставила меня сильно огорчиться — тому, кто узнает местонахождение некоего подпоручика Дениса Анатольевича Гурова, полагается вознаграждение аж в целых двадцать тысяч марок. Или я плохо работаю, или в германском генштабе сидят очень жадные люди...

Всех троих взяли достаточно легко. Точильщика Анатоль попросил заточить все шашки в эскадроне, пожаловавшись на то, что только-только прибыли с передовой, где рубали германцев в капусту, завтра смотр, а оселки подрастерялись. Бедолага, даже не подумав снять лапшу с ушей, очень обрадовался и взвинтил цену в два раза, что тут же было с улыбкой принято. Так что, мышка, радостно виляя хвостиком, сама побежала в мышеловку за сыром.

Примерно с таким же настроением за ним последовал мелкий пухлый типчик с прилизанными волосами, работавший манагером в купеческой галантерее. Его приглашал сам. Завалился в магазинчик, прикинулся фронтовым валенком, посетовал на дороговизну губернского города и предложил купить оптом новое солдатское бельишко, только что полученное со склада. Мол, надо отдохнуть по-человечески после окопов, а солдатики и старое еще постирают и потаскают. И лежит все рядом, в кузове авто, на котором ездил в цейхгауз. Так, что надо только выйти и посмотреть. Что он радостно и сделал, даже в кузов сам вскарабкался. Где ему моментально связали руки, сунули в рот тряпку, валявшуюся рядом, и одели на голову заранее приготовленный мешок.

Фотографа взяли последним. Тоже без лишнего шума. Пока он пытался выплюнуть половинку от шторы, забитую в качестве кляпа, и что-то вякнуть о незаконности наших действий, мы с Петром Ивановичем быстренько обшарили его лабораторию и секретер, где в якобы потайном отделении и был найден конвертик с интересными и живописными видами Минска и окрестностей. На обороте фотографий стояли карандашные пояснения типа "Штабъ Западнаго фронту", "Старыя казармы Минскаго гарнизону", "Мостъ через Свислочь", "Гарнизонныя склады" и названия прочих военных достопримечательностей. Разбираться решили на базе, поэтому провели с маэстро те же манипуляции, что и с приказчиком, и через пару минут уже катили в Комаровку, нежно придерживая сверху сапогами две трепыхающиеся на колдобинах тушки, лежавшие на дне кузова.

Сразу по приезду стали прессовать всю троицу, но гаденыши, как один отмазывались тем, что их оговорили и умоляли передать их в руки правосудия. Фотограф даже попытался угрожать, упирая на свои многочисленные личные контакты с различным начальством. Мы с Ломовым в очередной раз пролистывали тетрадь и прикидывали варианты расшифровки, пока Валерий Антонович ездил к господам из губернского жандармского управления. Отсутствовал он недолго, где-то через час вернулся с молодым корнетом. Последний представился Михаилом Владимировичем Астафьевым и, улыбаясь, поблагодарил нас за то, что позволили оторваться от рутиннейшего занятия по перлюстрации писем. Пока он вникал в суть дела и беседовал с пойманными, мне в голову пришла интересная мысль. Коей тут же поделился с начальством. После недолгого раздумья капитан Бойко вынес вердикт, что хуже от этого точно не будет, и разрешил маленько порезвиться.

Быстренько нахожу нескольких добровольцев, умеющих держать язык за зубами, озадачиваю их небольшими земляными работами, после чего выписываю увольнительную, прилагаю к ней несколько купюр и отправляю Егорку на барахолку и в мясную лавку. Затем предупреждаю Ганну, чтобы ни в коем случае не выпускала до отбоя малышню из дома. Пока все трудятся, выковыриваю из трех нагановских патронов пули. Между прочим, то еще удовольствие!..

После того, как корнет отправился устанавливать наблюдение за квартирами, согласившись оставить подозреваемых до утра у нас, пригласил Валерия Антоновича и Петра Ивановича на генеральную репетицию и прогнал перед ними весь мини-спектакль. Зрители были впечатлены, шокированы, эпатированы... В общем, услышал в свой адрес много незнакомых слов, но тон был доброжелательным. Разве что Ломов, не зная о моем происхождении, слишком близко к сердцу принял увиденное действо в стиле незабываемых девяностых, и смотрел как-то странно в мою сторону... Поверил, однако!..

На месте мы были вовремя. Ровно в семь вечера Чернов должен привести всю компанию на "вечернюю оправку" к отхожим ровикам. Идти сюда от "тюрьмы" примерно пять-семь минут... Так, актеры — по местам!.. Егорка, переодетый в потрепанную полукрестьянскую-полумастеровую одёжку, стоя в яме, медленно орудует лопатой, выкидывая песок наружу, и громко причитает:

— Ну, Ваше благородие!.. Ну, не виноватый я!.. Оговорили меня!.. Не шпиён я, вот Вам крест!.. Смилуйтесь, Ваше благородие!.. Родителев старых пожалейте, один я у них!..

Рядом с угрюмо-невозмутимыми лицами стоят двое бойцов, типа, конвой с винтовками на плечах. Ну, и сам хожу туда-сюда с папиросой во рту. Краем глаза вижу Чернова, ведущего задержанных к месту действия. Легкие сумерки, расстояние — метров пятнадцать. Должно получиться... "Не замечая" прибывших, подхожу к краю ямы:

— Хватит уже копать! Будешь признаваться, или нет, сволочь?.. Последний раз спрашиваю!

— Ваше благородие!!!... Не убивайте!!!... Христом-богом молю!!!... Не шпиён я!!!... — Егорка неподражаем в своей роли.

Достаю из кобуры наган, прицеливаюсь и стреляю... холостым. "Шпион" падает вниз и быстренько скручивается калачиком в ближнем углу ямы, издавая душераздирающие крики. Стреляю еще два раза, потом слышен только сухой щелчок курка.

— Черт! Забыл зарядить!.. Хрен с ним! Добейте его, чтобы не орал!

Бойцы спрыгивают в яму и, скинув винтовки, начинают вонзать штыки в песок. "Шпиён" тем временем продолжает арию умирающего, вопя под каждый удар, не забывая при этом брызгать из бутылки свиной кровью на сапоги и винтовки... Наконец, он издает великолепный "предсмертный хрип"... Конвойные вылезают из могилы, один берет лопату и начинает ее закапывать, другой помогает ему, обрушивая землю вниз сапогом. Все это делают, стараясь не попасть на Егорку, скрючившегося в заранее отрытой "норе".

Пора переключать внимание на себя, зрители, кажется, очень впечатлились... "Вдруг" замечаю всю подошедшую компанию и обращаюсь к Чернову:

— Твою такую-растакую ... мать, унтер! Какого ... ты их сюда привел?! Сказано было — завтра, значит, — завтра!.. Мне, что теперь, ждать, пока каждый себе по могиле выроет?..

— Так эта... Ваше благородие... Их же до ветру надобно было вывесть... Засрут же ночью всю камеру... — Михаил, играя свою роль, испуганно оправдывается.

— Ну, так чего стоим? Гони их, пусть опростаются! А завтра... — Задумываюсь, затем небрежно машу рукой. — Нет, один хрен, не признаются... Завтра поутру — сюда их, да лопаты не забудь. У меня днем куча дел, а тут еще с этой сволотой возись!.. Давай, командуй... На оправку...

Оборачиваюсь к конвойным:

— Закончите, и в казарму! В порядок себя привести не забудьте!.. Да, и подойдете к фельдфебелю, скажете, что от меня — по чарке. Ну, и завтра, думаю, голодными не останетесь...

Теперь — последний штрих. Бойцы, проходя мимо "зрителей", должны выдать между собой диалог типа:

— Совсем озверел их благородие, за два дни пятого лично кончает.

— А шо ты хотел? Из-за них почти что вся рота в окопах полегла. И сам он чудом жив остался.

— Ну дык не самому же, ахвицер, все-таки.

— Эт-та ты брось. Наш командир не из благородных, кровью выслужил. За солдат горой стоит, и предателев жуть как не любит. Вона как...

Как потом рассказал Чернов, все четверо с большим удовольствием оправились всеми возможными способами, и очень шустро понеслись в "тюрьму" думать. А чтобы мысли текли в правильном направлении, Михаил попозже притащил и кинул в камеру одеяло, оставшееся от "шпиёна", с многочисленными еле замытыми пятнами крови. Мол, пригодится напоследок. Под голову там свернуть вместо подушки, аль накрыться, чтоб теплей было. В любом случае до утра там будет пахнуть свежей кровищей. Была еще идея посадить возле двери кого-нибудь, чтобы слушал и стенографировал, но все беседы велись шепотом.

Утром Бойко с Ломовым и прибывшим корнетом еле успевали фиксировать на бумаге исповеди горе-шпионов. У меня даже возникло ощущение, что присутствую Брейн-ринге, где даже доля секунды имеет значение. Помимо, разумеется, правильных ответов. Самым ценным собеседником оказался фотограф, который, оказывается, был напрямую связан с резидентом, роль которого исполняла люблинская проститутка Мария Цибульская, фланировавшая между Минском, Столбцами и Несвижем. Все известные ему осведомители замыкались на нее, а уж куда дальше тянулась ниточка — это надо было спрашивать уже у мадам. Которая, по словам фотографа, должна была приехать завтра-послезавтра. Во всяком случае, прижимая со всей силы ручонки к груди и боясь встретиться со мной взглядом, этот умник клялся и божился, что начиная с завтрашнего вечера он должен был появляться возле дома Фельдмана по Старо-Виленской, двадцать шесть и справляться о прибытии дамочки.

Масштабы заварушки уже превосходили наши скромные возможности, поэтому Валерий Антонович решил еще раз связаться с жандармским управлением города и передать им инициативу. На мой недоуменный вопрос насчет контрразведки фронта, с горечью заметил, что после убытия Батюшина, разведкой Западного руководит подполковник Базаров, человек очень несамостоятельный, малоэнергичный и нерешительный. Корнет Астафьев поспешил нас заверить, что им не впервой заниматься подобными делами.

— В прошлом году мы задержали некую девицу по имени Антонина Кедыс, которая слишком много времени проводила в постелях господ офицеров. И не просто проводила, а выпытывала у них сведения военного характера. Когда ее как следует допросили, оказалось, что никакая она не Кедыс. Настоящая фамилия — Эрма Ляудер. Родилась в Тильзите в семье торговца лесом. Закончила летную школу. Весь 1913 год провела в шпионских полетах над Ковенской и Гродненской крепостями. А в начале войны по поддельным документам пробралась в Минск, чтобы собирать разведданые не в небе, а в офицерских койках. Может быть и потому, что с объявлением войны барышень официально отстранили от полетов...

— Интересно, Михаил Владимирович, и как же Вы убедили ее быть откровенной? — Никаких подвохов, меня интересует только техническая сторона дела.

— Ну, Денис Анатольевич, у каждого могут быть свои профессиональные приемы... Вы же на рассказываете как поспособствовали искреннему раскаянию сегодняшних клиентов, и почему они ежеминутно на Вас со страхом оглядывались...

*

Через два дня корнет Астафьев вновь появился у нас в гостях. Прибыл в компании ротмистра той же ведомственной принадлежности, отрекомендовавшегося Колесниковым Иваном Даниловичем, и капитана Бойко. И привезли данные господа интересные новости. Оказывается, интересующая всех нас мадам Цибульская вчера прибыла в город. Остановилась по адресу, указанному фотографом, который теперь со слов ротмистра в поте лица работал на жандармское управление.

— Вы, господа, так напугали беднягу, что, попав в настоящую камеру, он был безмерно счастлив. — Иван Данилович весело улыбается, затем продолжает. — Честное слово, первый раз видел человека, рвущегося за решетку... Впрочем, там он пробыл недолго, сразу на допросе рассказал все, что ему было известно и, представьте, сам предложил сотрудничество!

— Наверное, очень хочет жить... — Выдвигаю логическое предположение. — И Вы ему поверили?

— Нет, конечно, за ним уже два дня ходят опытные филеры. И докладывают нам буквально обо всех его действиях. Кстати, на квартире был проведен тщательный обыск, нашли несколько очень узеньких фотографических пленок, на которых оказалось много занимательных штукенций. Валерий Антонович Вам потом все подробно расскажет...

Интересно, это у жандармов профессиональное — говорить ни о чем, рот не закрывается, а конкретной информации — ноль... Хотя, — нет, пошла инфа!

— ... квартира, где поселилась мадам, часто используется господами революционерами для своих конспиративных сходок. Интересное совпадение, не находите?

М-да, действительно, может не так уж неправы были "независимые СМИ", которые с пеной у рта клеймили большевиков, как германских агентов? И ведь никто не отрицал тогда, что ехали отдельные "товарищи строители светлого будущего" в опломбированном вагоне через весь Рейх. Интересно, кстати, почему всякие пустозвоны где-то по Цюрихам и Женевам шикуют за партийный счет, а один из очень немногих настоящих революционеров-реформаторов Иосиф Виссарионович Джугашвили-Сталин в Туруханском крае ссылку отбывает?.. Ладно, это — потом, на досуге. Слушаем дальше.

— ... На сегодняшний вечер заказала столик в ресторации Общественного собрания. Думаю, будет искать подходящего болтуна, это их обычная манера работы. И в связи с этим, у нас появилась идея, с которой, собственно, к Вам и приехали... Мы, конечно, можем арестовать ее в любой момент, но конкретных улик пока — кот наплакал... Поэтому мы и хотели предложить Вам,.. прошу не обижаться, господа,.. поработать этими болтунами.

Смотрю на Валерия Антоновича, тот чуть заметно кивает, значит, он в курсе предложения и — "за". Анатоль — тоже не против, стоит и уже предвкушает предстоящее действо... А почему бы и нет? Но сначала будем задавать вопросы.

— Скажите, Иван Данилович, а почему вы сами не можете этого сделать?

— Дело в том, Денис Анатольевич, что определенные лица нас уже знают в лицо. И это — вовсе не обязательно представители преступного мира. С господами из Военно-промышленного комитета и Земгора тоже подчас приходится довольно тесно общаться. И я бы не сказал, что общение это приятное.

— А что так? Хамят? Так это у них за храбрость считается.

— Нет, дело не в этом. Просто чувствуешь бесполезность такой работы. Поймаем рыбку покрупнее, а сверху тут же окрик грозный — не сметь!.. В общем, давайте оставим эту тему и вернемся к нашему предложению.

— Хорошо, что конкретно мы должны сделать?

— Нами там же заказан столик, нужно изобразить компанию офицеров-фронтовиков, отдыхающих от всей души. Это касается всех. А Вам, Денис Анатольевич, — особая задача. По замыслу Вы должны обмывать... ну, к примеру, орден. При этом будет провозглашена здравица в Вашу честь, но так, чтобы услышали в зале. Насколько я помню, за подпоручика Гурова обещано двадцать тысяч марок. Думаю, она клюнет, тем более, что ваша компания пригласит ее за свой столик. Любая информация о вышеупомянутом офицере и местонахождении его отряда будет высоко оценена германцами, а уж если удастся захватить его самого, или уничтожить отряд...

— Интересно, как же они будут уничтожать? Всякие приказчики, фотографы и точильщики кинутся на штурм со всех сторон? Если мы и помрем, то — только от смеха.

— Вы, Денис Анатольевич, на довольствии где стоите? Продукты на складах получаете? — Штаб-ротмистр не принимает моего веселого тона и спрашивает вполне серьезно. — Мы как раз недавно и общались с господами из Союза земств, которые нашли очень уж выгодных подрядчиков для поставки муки, естественно с выгодой для себя... Только вот в ту муку, как потом оказалось, толченое стекло было подмешано. Теперь понимаете, о чем я?.. И связь с германцами там явно прослеживалась.

Охренеть!!! Ну ни ... себе новости!.. Как далеко все запущено в наших тыловых структурах!.. Как-то не могу себе представить, чтобы в любой другой армии такое было возможно! Тут же виновники флюгерами на виселицах стали бы работать! Это только у нас, на Руси-матушке, всякие твари, "родства не помнящие", кичась своим благородным происхождением, баблом и еще хрен знает чем, могут так!.. С-суки, перестрелял бы всех нахрен!..

— Ну, что ж, я согласен... Поиграем малость... В пределах дозволенного.

— С Вами поедет Михаил Владимирович. — Ротмистр кивает на Астафьева. — Он у нас недавно, еще не примелькался, переоденется в кавалерийскую форму, составит компанию Анатолию Ивановичу. На месте будут еще наши люди, ведите себя естественно. Помните, вы — фронтовики, желающие хорошенько отдохнуть после грязи окопов и ужасов войны. Скорее всего, мадам захочет поближе с Вами познакомиться... Как бы это сказать?.. В более уютной и... интимной обстановке. Предложит поехать к ней на Старо-Виленскую. Не отказывайтесь, постарайтесь выкрутить из данной ситуации максимум пользы.

Ага, ни в чем себе не отказывайте и совместите приятное с полезным! Только вот, изображать лося в период гона не собираюсь, всему есть предел.

— Само собой, все будет финансироваться по нашему ведомству, без ограничений, но в меру... Какие-то просьбы и пожелания у Вас имеются?

— Не подскажите адреса охотничьих и оружейных магазинов в городе, Иван Данилович? — Видя его недоумение, объясняю. — Недавно... приобрел достаточно редкую вещицу, к ней нужны 8-миллиметровые шпилечные патроны Лефоше. Может быть, где-нибудь и найду.

— Вы, случайно, не про "Апаш" говорите?.. Хорошая штучка, и полезная в предстоящем деле. — Ротмистр обращается к корнету. — Михаил Владимирович, не сочтите за труд, помогите Денису Анатольевичу. Итак, господа, прошу всех быть готовыми к шести вечера...

Без четверти семь ко входу в ресторан подкатывают две пролетки, из которых высаживается десант в составе четырех уже хорошо подгулявших господ офицеров.

— Хвалю, любезный! С ветерком прокатил!

— Вас подождать, Ваши высокоблагородия? — Старшему "бомбиле" ужас, как не хочется терять выгодных клиентов, даже в званиях нас повысил.

— Нет, мы здесь надолго... Вот, получи...

Сунув лихачам по "синенькой" и радостно переговариваясь, компания устремляется внутрь продолжать праздник жизни. Низенький полный мэтр очень вежливо провожает нас за предназначенный столик и улетучивается, пообещав на прощанье прислать официанта. Который буквально тут же вырастает как из-под земли. Оживленно споря, делаем заказ, вполне соответствующий аристократически белоснежной скатерти с шикарной сервировкой, и в ожидании материализации чуда, осматриваемся вокруг. Блин, как же я со всеми этими приборами обращаться буду? В данной области — полный пробел в воспитании! Придется присматриваться к действиям других, чтобы случайно по незнанию вилкой для рыбы не хватать какой-нибудь шматок сала.

Ресторан выглядит непривычно и как-то даже величественно. Довольно уютное чистое помещение с большими окнами, обрамленными тяжелыми портьерами, яркий электрический свет дробится тысячей лучиков в хрустальной люстре под потолком, отражается в натертом до зеркального блеска паркете натурального дуба. В углу, на небольшом подиуме, расположился скрипично-виолончельный квинтет. Хотя, — нет, там еще, вроде, флейта наличествует. Играют что-то негромко-спокойное. Пока... Скоро, ребята, мы за вас примемся!

Свободных столиков — всего два, остальные заняты блестящими представителями губернского интендантства и, куда ж без них, бравыми земгусарами. Пока все тихо, спокойно. Никто не хохочет, не визжит, не лезет лобызаться через стол, не спит лицом в тарелке. Старших офицеров нет, значит, можно слегка расслабиться, чем Анатоль тут же пользуется:

— Господа, Вы уверены, что здесь достаточно приличное место? Excusez-moi (экскьюзэ муа — простите), но мне показалось, что потянуло этаким крысиным складским душком. — Поручик, играя по сценарию роль бретера, нагло и бесцеремонно оглядывает весь зал. — Не находите, что присутствие этих господ вовсе не обязательно?

— Анатоль, друг мой, успокойтесь. — Валерий Антонович "заступается" за тыловиков, притихших от осознания того, что "здесь вам — не тут", и перчаточки с папахой, поднесенные в дар какому-нибудь его превосходительству, в данном конкретном случае не сработают. — В конце концов, потерпите, придет время, — доберемся и до них. Вот тогда будет Вам карт-бланш.

Пока господа офицеры развлекаются беседой, не обращая внимания на белеющие и зеленеющие мордочки за соседними столами, вопросительно смотрю на корнета. Астафьев отрицательно качает головой, значит, наша мадам еще не прибыла. Ну, что ж, начинаем пока разминаться беленькой... Прозрачненькой и чистенькой водичкой, припасенной для такого случая. Запах от нас есть, перед отъездом "замаскировались" по паре рюмок, Ганна сделала что-то вкусное на закуску и пообещала, что не так сильно будем пьянеть. Дежурная бутылка уже стоит открытой, рюмки налиты, на столе одновременно с ней появилось блюдо с нарезанной ветчиной и прочими вкусными изделиями из хрюшки, буренки и кого-то еще. Смотрю на действия старших товарищей и повторяю за ними. Ох, ну и морока! Беру с тарелки с нарезкой отдельной "общей" вилкой буженинку, кладу себе на небольшую тарелочку, затем в руках оказываются уже индивидуальная пара "вилка-нож". Отрезаю маленький, на "один кусь", кусочек, отправляю в рот, заедая такой же микроскопической порцией хлеба, отломанной от ломтика, лежащего на отдельном блюдце. Бр-р, как так можно наесться? То ли дело в походных условиях! Копаешь ложкой тушенку из банки, пока донышко не покажется, — вот и весь этикет...

Корнет пару раз негромко цокает вилкой по тарелке, привлекая внимание. По глазам вижу, что начинаем игру. Делаем вид, что оживленно болтаем ни о чем, выдерживаю паузу, затем рассеянно оглядываюсь. За одним из пустующих столиков уже сидит клиентка. Дамочка на вид лет двадцати пяти-тридцати, выглядящая достаточно эффектно и красиво. По-моему, таких, как она скоро будут называть "la femme fatale", или "леди-вамп". Изысканное платье с претензией, наверное, на парижскую моду последнего сезона, яркий макияж с вызывающей карминовой помадой и специально подрисованными черным глазами. Элегантно-хищная грация пантеры, томный взгляд кошки, ясно говорящий о том, что она не оставит ни малейшего шанса никому и притягивающий взоры почти всех присутствующих мужчин, как магнит. Ее поза, движения, манера держаться, — все говорит о том, что она видит всех насквозь, заставляет трепетать от самых неприличных и потаенных чувств, рождающихся в одурманенных гормональными взрывами мужских головах, да и не только там... Да, красивая, холеная, изящная... самка, от которой за версту прет сексапильностью. В голове — только холодный аналитический расчет, никаких эмоций. Типа, — бизнес, ничего личного. Этакий биоробот, работающий по однажды заложенному алгоритму... Ну, что ж, поиграем, попробуем поменять программное обеспечение.

Идя на посылаемые флюиды, как корабль на свет маяка, к ее столику пытается пришвартоваться уже изрядно пьяненький чинуша из интендантского управления. Блин, так он всю игру может нам испортить! Смотрю на Михаила Владимировича, тот успокаивающе улыбается, мол, все под контролем. Возле дамочки уже никого нет, видно, господин был вежливо послан по старому, как мир, маршруту. Дольский разливает по рюмкам уже настоящую водку, Валерий Антонович встает и так, чтобы было слышно не только за нашим столом, провозглашает тост за победу русского оружия. Дружно подрываемся, лихо выпиваем, пьяно рявкаем троекратное "Ура!", затем плюхаемся обратно и начинаем закусывать, оживленно дискутируя на тему якобы предстоящего наступления. Оборачиваюсь в очередной раз и ловлю на себе равнодушный взгляд мадам, который тотчас перескакивает на капитана Бойко, который, слегка пошатываясь, направляется к оркестрантам. Ну да, какой-то подпоручик и капитан с аксельбантом Генштаба. Почувствуйте разницу, как говорится.

Взгляд дамочки вызывает ассоциацию с командиром подводной лодки, высчитывающим в перископ дистанцию и пеленг на цель. Валерий Антонович, давя авторитетом погон и состоянием подвыпившего офицера, заставляет музыкантов исполнять "Песнь о вещем Олеге", неловко дирижируя и фальшиво напевая. Тут же в три глотки поддерживаем командира, заставляя в очередной раз недовольно замолчать компании за соседними столами. Всецело отдаемся музицированию, пока не кончается песня. Дольский разливает очередную порцию, Бойко, сунув главному маэстро в руку ассигнацию, возвращается к столу. Не садясь, подхватывает рюмку и с той же громкостью произносит тост-поздравление:

— Желаю еще раз поздравить Вас, сударь, с получением высокой награды! Право же, подвиги Вашей роты и Вас лично оценены по заслугам!.. Здоровье подпоручика Гурова, господа! Денис Анатольевич, давайте по-нашему, как на передовой!

Опять подрываемся с мест, и все орут "Ура!" уже мне персонально. Беру фужер с водой, ставлю на правое предплечье ближе к локтю, зубами захватываю ободок, резко запрокидываю голову, выпивая содержимое без помощи рук, затем подхватываю и ставлю на место. Немножко изящнее, все-таки, чем Яшка-Цыган в "Неуловимых". Компания хлопает меня по плечам и выдает бурные и продолжительные аплодисменты... Давнишний чиновник подкатывается к нашему столу с просьбой-порицанием:

— Господа, господа! Будьте так любезны, немного потише! Мы, конечно, понимаем-с, что офицерам, прибывшим с фронта, необходимо отдохнуть-с, но, право же слово, не так громко!

— Эт-то кто мне здесь будет указывать что громко, а что — нет?! — Анатоль вылезает из-за стола и медведем нависает над низеньким "просителем". — Вы, кх-м... сударь,.. хоть раз были под артобстрелом?.. Вот там действительно, громко! Здесь по сравнению с окопной жизнью — вообще мертвая тишина!.. А если кому-то не нравится, как мы себя ведем... — je vous prie (же ву при — прошу, пожалуйста) к барьеру!!

— Ах, Боже мой, господин поручик, прошу Вас... Вот-с, например, даме, кажется, не нравится Ваш шум...

Дольский небрежным движением руки отстраняет чинушу, заинтересованно смотрит на мадам, затем щелкает пальцами, подзывая официанта:

— Ну-ка, милейший, бутылку самого лучшего шампанского за тот столик!.. Мигом у меня!.. Аллюром марш!

А дамочка уже не так равнодушно смотрит на нашу компанию. Глаза — как два прожектора в ночной тьме, высвечивают каждого из нас по очереди. Клюнула, рыбка? Вот сейчас и проверим...

Обогнув "замершего в восхищении" Анатоля, подхожу к столику и слегка заплетающимся языком выдаю очень вежливую, на мой взгляд, фразу:

— Сударыня, будьте милосердны! Покорнейше просим-с простить за некоторый шум!.. Сейчас идет война-с, а в случае боевых действий все ценности Империи, и именно такой восхитительный бриллиант, как Вы, должны быть под защитой армии. Снизойдите к нашим мольбам-с и украсьте своей фантастической красотой скромное общество офицеров-фронтовиков!.. Пзвольте ручку-с облобызнуть!..

Мадам выжидает, как бы в раздумье, отрепетированные несколько секунд, затем с милой улыбкой соглашается и протягивает мне руку, чтобы помог ей встать. На столе усилиями официанта, подгоняемого Дольским, тут же материализуется еще один столовый прибор в компании с обещанной бутылкой шампусика, вся компания вежливо встает и по очереди представляется гостье. Меня она выслушивает равнодушно, только глаза на миг вспыхивают то ли торжеством, то ли азартом. Сама же в ответ представляется баронессой Амандой Леопольдовной Вэльо. Ага, почти баронесса фон Грей-фон-Штурм, или маркиз дю Карамболь из "Летучей мыши". Интересно, почему эти дамочки любят представляться всякими титулованными фамилиями с пышными, хоть и мифическими родословными? Потому, что их профессия начиналась с того, что упомянутые бароны их пороли и имели на своих конюшнях? Или это просто зависть к аристократии?..

"Оркестр" негромко наигрывает мелодии из популярных оперетт. Накатив очередную рюмку за знакомство, продолжаем начатый ранее разговор о военных делах. Сначала Валерий Антонович делится очень секретными сведениями о готовящемся наступлении 4-й армии, и о том, что мы, в смысле, наша 2-я будет наносить отвлекающий удар. Затем эстафету принимает наш лихой кавалерист Дольский и в течение пятнадцати минут вешает лапшу на уши баронессе в лучших традициях армейского трепа. Дамочка уже влилась в диспут и пытается даже им руководить, во всяком случае, задает достаточно хитрые вопросы, вынуждая нас спорить друг с другом. Почему-то на ум приходит сравнение с богиней раздора Эридой,.. или ее земной коллегой Клеопатрой из "Египетских ночей". Как там у господина Пушкина?

... Скажите: кто меж вами купит

Ценою жизни ночь мою?..

В нашем случае вместо жизни объектом торга, наверное, является важная информация... Все остальное — аналогично. Дождавшись окончания очередной байки Анатоля с подыгрывавшим ему корнетом, "баронесса" атакует меня:

— А почему Вы,.. Денис Анатольевич, молчите? — Дальше интонация становится кокетливо-капризной. — Расскажите же что-нибудь про свои подвиги! Ведь, насколько я понимаю, Вас наградили орденом?

— Я не совершил ничего особенного, мадам. Как говорят наши союзники — "a la guerre comme a la guerre". Мы стреляем, в нас стреляют...

— Извините его, баронесса, Денис Анатольевич у нас — известный скромник. — Капитан Бойко начинает потихоньку раскрутку темы. — А между тем на счету его роты, да и лично его самого, немало славных дел в тылу у германцев... Ну же, подпоручик, расскажите про последний рейд!

— Валерий Антонович, Вы же прекрасно все знаете... Ну, повоевали малость. Обозы германские громили, несколько артиллерийских батарей уничтожили, железнодорожную станцию взорвали. Да и так по мелочи порезвились... — Пытаюсь выглядеть подвыпившим обиженным и непризнанным гением. — И дальше бы тевтонов громили, если бы не этот чертов... Пардон, мадам!.. Этот англичанин. Как его,.. лейтенант Джеймс Бонд. Бросай все, сиди и жди, пока эта подлодка не приплывет... И что это за формулировка "Поступаете в полное распоряжение"? Да он не то, что с нижними чинами, со мной обращался, как со слугой... Ничего не объясняет, только командует... Вся рота, — как его личный почетный эскорт, без разрешения никуда не отлучаться... Как бараны сидим несколько дней на одном месте, вокруг германцы туда-сюда ходят, а мы в кустиках отдыхаем... Потом пароход, это старое корыто, захватываем неизвестно зачем... А потом мистер Бонд перегружает на подводную лодку пару каких-то ящиков, и, нет, чтобы уплыть вместе с ними на свой туманный Альбион, тащится с нами в Ново-Георгиевск. Слава Богу, хоть там от нас отвязался, сразу к генералам кинулся... Еще пару дней, господа, и, честное слово, — не выдержал бы!..

— Ах, Денис Анатольевич, Вы так интересно рассказываете! — Баронесса аж раскраснелась от удовольствия, в смысле, волнения. — Но, прошу меня простить, я Вас покину, господа, на одну минуточку!

Проводив взглядами удаляющуюся фигуру, негромко переходим на трезво-серьезный тон, пока есть время.

— По-моему, она в достаточной степени уже заинтригована. — Валерий Антонович довольно потирает руки. — И в качестве жертвы выбрала Вас, Денис Анатольевич. Так что нам осталось только чуть-чуть подыграть и удалиться...

Мимо нашего столика проходит давешний складской хомяк, останавливается и начинает пьяно разглагольствовать об единении боевых офицеров и доблестных кладовщиков в погонах, одновременно роняя на стол перед Астафьевым маленькую бумажку. Чирикнув напоследок еще пару ничего не значащих фраз, чинуша удаляется на свое место. Корнет разворачивает записку, затем негромко поясняет:

— Мадам куда-то телефонирует. Абонента узнаем чуть позже... Что Вы так улыбаетесь, Денис Анатольевич?

— Да вот вспомнил по подходящему случаю анекдот... Некий господин сидит в ресторане с дамой, и приспичило ему... по малой нужде. Но ведь надо как-то объяснить это спутнице, вот он и говорит:

— Простите великодушно, мадам. Я вынужден Вас покинуть буквально на минуточку, дабы помочь одному своему другу... С которым надеюсь познакомить Вас чуть попозже...

Кажется, обстановку разрядили, все ржут. Чуть позже возвращается с довольным видом баронесса и спектакль продолжается. Пока мы с Дольским соревнуемся в армейском красноречии, Валерий Антонович вновь идет терроризировать музыкантов. После недолгих переговоров, где главным аргументом послужила пара "красненьких", капитан довольно возвращается на место, а спустя минуту главный маэстро тихонько наигрывая модный и популярный романс "Сияла ночь" на слова Фета, неторопливыми шагами приближается к нашему столику, на зависть высокопоставленным смотрителям портянок, не догадавшимся, или не успевшим заказать что-нибудь из музыки своим фифкам. Старый седой музыкант, обойдя наш столик, останавливается перед баронессой и его скрипка начинает выдавать красивую импровизацию на мелодию романса. А мне вспоминается старый скрипач, повесивший сюртук на спинку стула, про которого пел Константин Никольский...

Улучив минутку, под благовидным предлогом покидаю разудалую компанию и спешу в туалет кое-что дополнить в своем костюме в районе брючного ремня. В коридоре меня останавливает тот самый "хомяк", который пытался клеиться к нашей даме. Совершенно трезвым голосом шепчет:

— Мадам звонила на Старо-Виленскую. Все идет по плану ...

В обалдении только киваю в ответ. Это что, он — из Отдельного корпуса? И вся его компания тоже? Типа, на подстраховке? А с виду не скажешь... Ладно, у них своя работа, у нас — своя... В туалетной комнате быстренько произвожу все необходимые манипуляции, затем оглядываю себя в зеркало. Внешне ничего не видно, только полы кителя снизу чуть-чуть раздвинуты. Да оно и понятно. Спокойно сидеть с такой... кх-м... женщиной может только полный импотент. Во всяком случае, она так считает. Вот и не будем ее разочаровывать. Еще раз оглядываю себя в зеркало и иду обратно.

За столом продолжается оживленный разговор, в котором тут же приходится принять самое активное участие. Баронесса с невинным видом подкидывает очень заковыристые вопросики, ответы на которые граничат с разглашением секретных сведений. При условии, что эти сведения правдивы и соответствуют действительности, а не сочинены вчера вечером специально для такого случая. Мое появление встречено ослепительной и очень многообещающей улыбкой, а затем следуют новые проявления простодушного дамского любопытства. Блин, ей что, — лекцию о проведении диверсионных действий прямо здесь прочитать?..

Разговор прерывается алкогольной паузой, в смысле, — налить, выпить и закусить, затем возобновляется.

— Денис Анатольевич, расскажите еще что-нибудь о своих подвигах! Когда я буду на ближайшем балу у княгини Н, то обязательно блестну знакомством с такими героическими боевыми офицерами. — Мадам моментально переключается с Валерия Антоновича, которого только что пыталась обаять с целью вызнать ближайшие планы командования армии, на мою скромную персону. — Это же так романтично! Красться в ночной тьме к вражескому бивуаку, замирая при каждом шорохе... Внезапно напасть и захватить в плен какого-нибудь важного штабного офицера с множеством секретных документов... Рискуя жизнью доставить пленного к своему начальству...

Кажется, дамочка достаточно серьезно информирована. И достаточно самонадеянна, рассчитывая на наше опьянение и невнимание. Очень хочется пристально прищуриться и задать вопрос, традиционный для всех поколений контрразведчиков: "А с какой целью интересуетесь?". Но вместо этого начинаю пьяно-хвастливо рассказывать о том, как в некоей усадьбе некоего аристократа... Пардон, но Вы же понимаете, мадам, что это очень секретно и — т-с-с, никому!.. Так вот, в его замке мы захватили в плен целого оберст-лойтнанта, который оказался начальником оперативного отдела какого-то там корпуса... Уже и не помню какого... А, ну да, германского, разумеется, спасибо, Анатоль, что напомнил... Так вот, мы еле ноги унесли от погони... Или погоня от нас?.. Нет, скорее мы, — их было гораздо больше... И выручили как раз драгуны Анатолия Ивановича, рванувшись в контратаку на преследовавших нас рыцарей Тевтонского Ордена... Что?.. Их давно уже не существует?.. Пардон, господа, — тогда германских кирасиров... Как, их тоже там не было?.. Ну, тогда...

Мой алкогольный бред прерывает появление нового действующего лица. Молодой щеголеватый поручик, придерживая рукой шашку, останавливается на входе в зал, окидывает взглядом всех сидящих, затем, увидев машущего рукой капитана Бойко, быстренько подходит к нам.

— О, Игорь Николаевич!.. Какими судьбами?.. Вы же, кажется, сегодня дежурным адю... адию... адъютантом?.. Впрочем, неважно!.. Ф-фициант!.. Еще один прибор за стол! Живо!.. Присаживайтесь, га-аспдин поручик, поднимите чару за компанию!.. — В меру сил пытаюсь изображать, что меня понесло, развезло, и окосевшую тушку можно брать голыми руками.

Талантливо изобразив на лице мимолетную брезгливую гримасу, дежурный адъютант Командующего решает не замечать пьяного в зюзю подпоручика и обращается к капитану Бойко, как старшему по званию, но так, чтобы всем остальным хорошо было слышно:

— Валерий Антонович! Насилу Вас разыскал!.. Командующий приказал срочно собрать всех офицеров штаба. Из Ставки получен секретный приказ... Только между нами: Его Императорское Величество отстранил Великого Князя Николая Николаевича от поста Главкома и Сам принял Верховное командование... Авто ждет.

Ну, для нас это — не секрет, приказ доведен еще утром, но многозначительно сгустить таинственность можно. В интересах дела...

— Анатоль! Собирайся, нас вызывают в штаб! — Господин капитан окликает Дольского, который тем временем буквально раздевает взглядом баронессу. — Мадам, покорнейше прошу простить, — служба.

Дамочка в свою очередь переводит несколько растерянный взгляд с Бойко на меня и обратно. Похоже, находится в роли Буриданова осла, не зная кого выбрать. С одной стороны капитан-штабист, прекрасный долгоиграющий источник сведений, с другой — пьяная тушка подпоручика, за которого обещано целое состояние. В конце концов, Валерий Антонович "помогает" сделать выбор:

— Денис Анатольевич... — В его взгляде явно читается сомнение, что подчиненного в таком виде стоит показывать генералу. — Вы, сударь, вроде как, — виновник торжества, посему разрешаю на службу явиться завтра поутру. Сегодня же препоручаю Вашим заботам нашу очаровательную баронессу, с которой, несомненно, мы еще встретимся в самое ближайшее время... Мадам, примите еще раз мои глубочайшие извинения, надеюсь, наше знакомство не закончится сегодня вечером...

— Благодарю Вас, господин капитан! — Пытаюсь подняться и стать смирно, что со второй попытки вполне удается.

— Господа, прошу поторопиться, Его Высокопревосходительство ждать не любит. — Адъютант с Валерием Антоновичем направляются к выходу, за ними, попрощавшись, следуют Дольский с корнетом, которого Анатоль на правах начальства прихватил с собой из вредности и на всякий случай. Ну-с, а мы продолжаем игру в кошки-мышки.

— Скажите, Ваше сиятельство... Пардон, милая Аманда Леопольдовна, какая несправедливость судьбы заставила Вас осчастливить своей неземной красотой сей прифронтовой городишко? Неужели Ваш муж настолько бессердечен, что отпустил такую хрупкую, нежную женщину одну?

А вот не все вам вопросики задавать, придумайте чего-нибудь, мадам. И, желательно, достаточно правдоподобное. Ага, глазки забегали, на лбу все свои морщинки в кучку собрала, сейчас услышим ненаучную фантастику... Да еще и с примесью пафоса...

— Видите ли, Денис Анатольевич, в такую суровую для Отчизны годину никто не должен оставаться в стороне и сидеть сложа руки. Каждый должен внести свою лепту, свой вклад в общее дело победы над врагом...

Ох, блин, сейчас расплачусь. Интересно, в какой же газетенке она понахваталась таких фразочек?..

— ... С началом этой жуткой войны мы с подругами вместо обыкновенных приемов стали устраивать небольшие дамские посиделки с представительницами общества Красного Креста, нарезали бинты, готовили перевязочные пакеты, компрессы, подарки для раненых. На днях вот пришлось самой сопровождать очередную партию для Минских лазаретов, — муж очень занят по службе, занимает ответственную должность в Департаменте...

Ну, сейчас расплачусь от умиления. В четыре струи... Актриса, что и говорить!.. И выражение личика — ну прям, натурально сострадательное.

— Ах, Денис Анатольевич, если б Вы только знали, как иной раз грустно и тоскливо одинокой женщине... — С этими словами баронесса включает завораживающе-обволакивающий взгляд, делая соответствующее выражение лица. — Так иной раз хочется почувствовать рядом крепкую мужскую руку, на которую слабая, беззащитная женщина может доверчиво опереться...

После таких слов ничего не остается, как сломя голову, бросится на помощь.

— Бога ради, прекраснейшая Аманда Леопольдовна! Я буду бесконечно счастлив развеять Вашу грусть и печаль! Одно только слово, — и мы едем в Цну, где квартирует моя рота! Там оч-чень живописные места! Речка, лес, ночная тишина и прохлада...

— Вы разве не в Комаровке квартируете? — Удивляется мадам.

— Нет, там у нас только склады и обоз... Нет, право же, едемте прямо сейчас! — Осталось только пустить слюни от переизбытка неприличных желаний. Типа, клиент дошел до нужных кондиций...

— Я с огромным удовольствием приму Ваше предложение, Денис Анатольевич... Но только не сегодня. — Дамочка вся подобралась, как кошка перед прыжком, так и сверлит взглядом.

Изображаю жуткое недоумение и напряженную работу мыслей в окончательно затуманенных алкоголем извилинах. Как так, мальчика лишают сладкого!.. Наверное, все изобразил правдиво. Потому, что, немного расслабившись и добавив в голос эротично-бархатные нотки, баронесса продолжает:

— Я обязательно побываю у Вас в гостях... Но сегодня уже поздно... — Еще один взгляд, ставящий окончательный диагноз, затем она решается. — Как Вы посмотрите на то, чтобы сменить обстановку на более уютную и конфиденциальную? Эта ночь так располагает к любви... Я знаю неподалеку одно местечко...

Она уже даже шифроваться перестает, не считает нужным ломать комедию перед напившимся придурком. А мы что? Мы на все согласные. Почти по Грибоедову:

Сейчас допью стакан,

И я — у Ваших ног!

— Мадам, едем! Немедленно! Я прямо сгораю от нетерпения!.. Увидеть это маленькое уютное гнездышко, где нам никто не будет мешать, где мы останемся наедине!.. — Стараюсь выглядеть достаточно пьяным и страшно озабоченным сексуальным маньяком. — Ф-фициант, счет!..

Очень скоро на столе появляется тарелочка с листком бумаги. Мельком заглядываю в цифры, достаю из бумажника и небрежно кидаю сверху несколько катеринок. Затем, поизучав пару секунд официанта нетрезвым взглядом, добавляю четвертной. Типа, чаевые. Сумма заранее согласована с господами из Отдельного корпуса и, сильно подозреваю, даже с руководством ресторана.

Минуту спустя выходим в вечернюю прохладу улицы. Небрежным жестом подзываю одного из дежурных извозчиков, стоящих неподалеку. Помогаю усесться даме, затем вскарабкиваюсь в пролетку сам, предварительно промахиваясь первый раз мимо подножки. На традиционный вопрос лихача "Куда?" звучит очень точный ответ:

— Гони по Подгорной...

Густые сумерки, поднятый кожаный верх "такси" и тусклые фонарики в одну свечу каждый по бокам давали прекрасную возможность продолжить общение в более свободном и фривольном стиле. Ну, там за коленку потрогать якобы случайно, или попытаться обнять. Сопротивление при этом было насквозь формальным и притворным. Отбиваясь от моих рук, мадам, игриво хихикая, "нечаянно" направляла их на более выпуклые и интересные части своего тела, при этом ее руки тоже не оставались без работы. Обшарила меня на предмет скрытого оружия она достаточно профессионально, только один раз, когда, проведя рукой по бедру, она наткнулась пальчиками на массивное утолщение в области ширинки, непроизвольно дернулась, но быстро взяла себя в руки и попыталась отшутиться:

— Ах, Денис Анатольевич!.. Теперь я, кажется, понимаю, насколько тяжело мужчинам на фронте!.. О-о-о!.. Ну, потерпите еще совсем немного... Мы почти приехали...

То, что до "гнездышка" осталось совсем немного, и так было понятно. Так же понятно было и то, что на Старо-Виленскую, где нас дожидаются остальные участники сегодняшнего банкета, мы, скорее всего, не попадаем. Город знаю хреново, но то, что поехали не туда, — и к бабке не ходи...

Расплатившись "красненькой" с извозчиком, захожу следом за баронессой в подъезд какого-то доходного дома. Насколько сумел рассмотреть, — три этажа, не считая полуподвала. Заведение, скорее всего, для достаточно обеспеченной публики. На лестнице горят лампы, ничем антисанитарным не пахнет, чистенько и убрано. Мадам, страстно схватив меня за руку, буквально втаскивает на второй этаж, останавливается перед правой дверью, достает из ридикюля ключи, отпирает замок и, войдя первой, приглашающе манит меня рукой, загадочно улыбаясь в тусклом свете керосинки. А, ну да, я же почти себя не контролирую и обуян только одной мыслью!.. Ломлюсь за дамочкой внутрь, делаю шагов по коротенькому коридорчику, попадаю в небольшую комнату-холл, уже освещенную несколькими свечами в канделябре, стоящем на комоде у стены...

Сзади еле заметным движением воздуха ощущается постороннее движение, обернуться не успеваю, что-то твердое и очень похожее на ствол упирается под левую лопатку, два человека крепко подхватывают под локти, лишая свободы маневра...

— Не дергайся, офицерик... Стой смирно... — Судя по голосу, говорящий молод и весьма доволен собой. И тем, как они поймали птичку в клетку.

Кобура расстегнута, наган уже на комоде, слева на ремне появляется непривычная легкость, "Аннушка" тоже переселяется поближе к револьверу... Баронесса торжествующе усмехается, с видимым презрением глядя на алкаша в офицерской форме. Немного ей подыграем.

— Эт-та што?!. Как стоишь перед офицером, мрзавец!.. — Поворачиваюсь влево и неловко пытаюсь закатить оплеуху одному из новых персонажей, — то ли мастеровому, то ли приказчику. Его правая рука занята стволом, но стрелять вряд ли будет. Я им нужен живым и относительно здоровым... Ох ты ж, тво-й-у-у... Однако, "мастеровой" не новичок в драке... С левой без замаха так засадить в поддых — опыт нужен, если не талант. Ноги подкашиваются, падаю на пол, скрючиваюсь и громко пытаюсь продышаться. Надеюсь, хрипы и конвульсии позволят остаться незамеченной правой руке, которая уже залезла за брючной ремень и снимает "Апаш" со специальной петельки изнутри ширинки... Все, пальцы вдеты в кастет, рука вытягивается наружу...

— Ты его там не убил? — Баронесса подает голос. — Смотри, чтобы пол не заблевал. Мне он нужен живым... И придется переправить его на ту сторону. Поднимите его...

Оба конвоира опять цепляют меня за локти и переводят все еще съежившуюся, обмякшую тушку в вертикальное положение. На ногах стоять трудно, поэтому меня тянет вперед, делаю судорожный шажок... Потом — толчок ногой, корпус уходит назад, локоть правой влетает под челюсть одному "вертухаю", который тут же тут же ложится отдохнуть возле стены. Скручиваюсь против часовой стрелки, левой отвожу руку второго противника, правая с кастетом прилетает ему в печень. После чего он, сложившись наподобие перочинного ножа, оказывается на полу у другой стены. Заученным движением превращаю кастет в револьвер... Мадам, очнувшись от ступора, ломится к комоду, где лежит мой наган, заранее, кстати, разряженный, и, наверное, что-то аналогичное в ее сумочке. Ее порыв останавливают сухой щелчок взведенного курка на "Апаше", и прозвучавшая, как шипение взбешенной гадюки, фраза:

— Замри, с-сука!..

Команда выполняется интуитивно, дамочка ошеломленно смотрит, даже не пытаясь заговорить и, к примеру, выдать два тела на полу за посторонних грабителей. Дальше следует вовсе непонятная ей игра:

— Лицом к стене!.. Руки на стену!.. Шаг назад!.. Ноги расставить!.. — Вот теперь мадам в самой подходящей для разговора позе. Только разговаривать будем потом. Сейчас надо найти возможность обездвижить три враждебных организма и как-то связаться с нашими. О, огромное спасибо тому человеку, который придумал украшать шторы витыми шнурами с кистями на концах!.. Дергаем за веревочку, окошко и открывается, в смысле, портьера вместе с карнизом падает вниз. Отщелкиваем клинок на "Апаше"... Блин, полезнейшая вещь, на все случаи жизни"!.. Одно движение, и в руках около двух метров прочной витой бечевы... Делаем скользящую петлю, заводим ручки баронессы за спину, связываем... А теперь — на пол мордочкой вниз. Извините, мадам, за некоторое неудобство... Что поделать, война... Разрезаем шнурки, скидываем с дамочки ботинки, связываем щиколотки и внатяг приторачиваем ноги к рукам. Получается этакая "дама-качалка"... Что-то не в тему развеселился. Все же не в БДСМ играем! Там еще два клиента в очереди дожидаются...

Нет, только один. У которого внезапный приступ печеночной колики начался. Пытается шарить ручками по полу, отыскивая свою пушку... На тебе с другой стороны по ребрам, полежи, отдохни малость. А я пока твоим напарником займусь... А, собственно, заниматься и некем. Я, конечно, не хирург, но перелом шейных позвонков смогу диагностировать. То ли, когда ему локтем в горло засветил, то ли, когда он своей башкой о стену тормозить пытался. Голова под сорок пять градусов к плечам... Пульс на прощупывается... Значит, повезло, быстро отмучился. И спрашивать никто, кроме апостола Петра, ни о чем не будет.

Теперь — последний. Второй шнур используем аналогично первому. Извини, дорогой, понимаю, что очень больно, но тебе тоже придется полежать в достаточно неудобной позе. Также, как и твоей хозяйке... Ага, вот и пистолетик нашелся. Обычный Браунинг "номер два". Это мы с собой заберем. Как там, в голливудских боевиках все говорят?.. "Никуда не уходите, я скоро вернусь"...

Цепляю шашку на портупею, наган — на место. Что тут у мадам в сумочке?.. Пудреница, помада, платочек, всякая дамская ерунда... О, а вот и еще одно изделие старины Мозеса Баунинга — бэби-ган. Маленький такой пистолетик на четыре мелкашечных патрона. В руке прячется свободно. А на дистанции в пару-тройку шагов — вполне смертоубийственная штука. Будет теперь моим личным трофеем. Даже знаю, кому его подарю... Так, лирика — потом. Сейчас дело надо делать, и работу работать.

Еще раз убеждаюсь, что тушки связаны на совесть, и не смогут даже подползти друг к другу, отправляюсь искать единственного человека, который в данный момент может мне помочь, — местного дворника. Спускаюсь вниз, к дворницкой, из полумрака от стены отклеивается фигура и движется навстречу... Третий, которого на стреме оставили?.. Нет, успокаивающе подняв руку, ко мне подходит старый знакомый — ресторанный "хомяк".

— Еще раз мое почтение, Денис Анатольевич. Позвольте представиться: Кучумов Василий Иванович, сотрудник Департамента полиции. Вам помощь какая-нибудь требуется?

— Как Вы здесь оказались, Василий Иванович? — Вообще-то я — не параноик, но чем черт не шутит.

— После Вашего с мадам отъезда я, отпросившись, за Вами помчался. Этот райончик знаю, были здесь дела еще до войны... Это — доходный дом господина Белье. Хозяин давно революционерам помогает. Здесь у него нелегальные сходки были на квартирах. Не удивлюсь, если и наша дама к социал-демократам отношение имеет самое непосредственное.

— Подождите, она же — германский агент, какие еще социал-демократы?

— Эх, господин подпоручик, послужили бы в нашем управлении, знали бы, что клубочек этот очень тесно переплетен. В нем все: и тайные агенты, и революционеры, и просто уголовники, и иная, не менее опасная публика. У кого, думаете, те же эсеры учились свои "эксы" проводить, оружие добывали? Сами, что ли, все придумывали?.. Квартирка-то, где Вы были, на втором этаже справа находится? По нашему ведомству — за социал-демократами числится. Живут тут частенько разные агитаторы, народ мутящие, против войны, да за германца выступающие... Вот так вот.

— Хорошо, Василий Иванович, давайте делом займемся. Потом поговорим, когда время будет.

— Хорошо, Денис Анатольевич. Чем могу помочь?

— Там наверху двое пленных и один труп. Нужно бы их доставить жандармам.

— Сейчас дворника разбужу, он найдет пролетку. — Василий Иванович энергично стучит в дверь, из-за которой доносится громкий храп. — Фомич, проснись, запивашка!.. Вставай, кому сказал!.. Живо найди пролетку, аль подводу какую!..

Дверь приоткрывается, из нее показывается вклокоченная голова с бородой, торчащей в разные стороны.

— Ой, Василь Иваныч пожаловали! Милости просим к нам-то!.. А хто ета с вами, Василь Иваныч? Никак ахвицер какой?.. Шо-та случилася?.. Пролетку, — эт-та мы мигом сделаем!..

Отправив дворника, поднимаемся наверх, в квартиру. Там все то же. Мадам лежит на полу, тщетно пытаясь отлепить верхние конечности от нижних. Ее помощник уже оклемался, продышался и смиренно ждет решения своей участи. Кучумов останавливается перед ним.

— Какие люди!.. Яша, ты ли это?.. Вашбродь, дозвольте представить: Яков Михман, мой старый знакомец. Революционер, пламенный агитатор и член боевой бригады... Яшенька, тебя каким ветром сюда занесло? По камере соскучился? Тебе ж пять лет ссылки дали, чего убежал? В одном месте засвербело?..

— Ты, гнида старая! Погоди, сойдутся наши дорожки, поговорим... — "Мастерового" аж корежит от ненависти. — Найду я еще тебя, ой, как пожалеешь!..

— Злобный ты человек, Яша, крови на тебе много. Вот, зачем молодого человека на смерть привел? — Василь Иваныч показывает на труп. Только сейчас замечаю, что вторым был молоденький студентик с длинными по богемному волосами, этакий юноша бледный со взором... недавно горящим, а ныне потухшим.

Пока у них завязывается беседа, пойду пообщаюсь с "баронессой". Которая встречает мое появление ну очень злым взглядом.

— Извините, мадам, за некоторое неудобство вашего положения...

— Немедленно развяжите меня!.. Вы — негодяй и мерзавец, подпоручик!.. Как вы посмели сделать со мной такое?.. — Возникает ощущение, что еще немного, и она начнет натурально плеваться ядом. — Я буду жаловаться!.. У меня обширные связи в верхах!.. Я этого так не оставлю!..

Присаживаюсь перед ней на корточки.

— Мадам, мы будем разговаривать, или ругаться? Советую поберечь силы, они вам еще пригодятся.

— Как вы смеете так обращаться с дамой?!...

— С каких пор обычная уличная девка Машка Цибульская стала благородной баронессой, а? Да еще и со связями, которые, если и есть, то — только порочащие тех аристократических идиотов, имевших неосторожность попользоваться тобой... В-общем, расклад такой: либо ты все рассказываешь сама, либо тебе будут помогать, но это — очень больно...

В дверях появляется дворник с радостной вестью, что транспорт подан, можно грузиться и ехать. Перевязываю добычу, освобождая ноги и туго притягивая связанные руки к удавке на шее. Спускаемся по лестнице, впереди Фомич несет труп студента, затем Василь Иванович, конвоирует Яшу и замыкаем шествие мы с мадам.

Дорога заняла не так уж много времени, скоро мы уже появляемся на Старо-Виленской, где нас поджидают Бойко с Дольским и "коллеги" из Корпуса жандармов и полицейского управления. К Кучумову здесь все относятся правильно, значит, — не подставной, и можно больше его не контролировать.