Fever

Я долго пытался заснуть, но лишь на секунду погрузился в сон и тут же выплыл из него — в поцелуе.

Это могло мне сниться, но не снилось. Я знал, что не сплю, и что-то внутри меня знало гораздо больше. Я и не пытался противиться. Не потому, что это было приятно, хотя ей-богу так оно и было. Странное чувство, которому не подобрать название, как ни старайся. "Правильность" — вот единственное, что пришло мне на ум, и с тех пор я так и не придумал ничего лучше. Оказывается, все мои прежние понятия о правильности полная чушь... об этом ничего нельзя знать заочно... пока не испытаешь на себе. Чувство ПРАВИЛЬНОСТИ, абсолютной и непоколебимой, как основы основ. Это было правильно, и оттого потрясающе, почти невыносимо. Оно залезло ко мне в сердце, свернулось клубочком и грело, и шептало такие ласковые слова, и трогало так нежно. От этого хотелось рыдать, будто долгий-долгий путь остался позади, — все поиски, все заглядывания в чужие пустые глаза, все ожидания и разочарования. Это было оно. То, о чем все так мечтают, чего ждут всю жизнь, вокруг чего эту жизнь строят, что ставят в вершине угла... чего никогда не испытают и никогда не назовут своим именем. Не любовь. Правильность.

Я открыл глаза и осторожно отодвинул от себя это на расстояние вытянутых рук.

— Привет, Стивен, — сказало оно.

Я убрал руки, будто оттолкнул, но на самом деле у меня не хватило бы на это сил. Оно текуче легло рядом, подперев голову рукой, и смотрело на меня безотрывно. Этот взгляд был мне более чем знаком — просто сейчас это был уже не только взгляд.

— Ты кто, мать твою? — спросил я.

Он довольно улыбнулся, будто этот вопрос очень его порадовал. Чуть позже я понял, почему. В тот момент я ни на секунду не подумал, что передо мной Эшли, у меня даже мысли такой не мелькнуло. Хотя по всем формальным признакам это был Эш, да и вообще — это просто был Эш и все. Его тело, но как оказалось, тело не имеет значения. Я верил не глазам, причем безотчетно, и ему это понравилось.

— Где Эш? — спросил я, когда не дождался ответа. Он перекатился на спину и уставился в потолок, сложив руки на груди.

— Здесь, недалеко. Не бойся, он нас не видит и не слышит. Так что мы одни, чего так давно хотели.

— Я ничего такого не хотел, — поспешил возразить я, но уже произнося слова, чувствовал, что лгу. Или по крайней мере, не знаю, о чем говорю. Как, черт побери, такое возможно?!

— Ты не знаешь, о чем говоришь, — ответил он, будто читая мои мысли. — Это простительно и поправимо.

— Не прикасайся ко мне.

— Кажется, это ты прикасаешься ко мне.

Я взглянул и увидел свою ладонь на его сложенных руках. Так сильно я не пугался очень давно, потому отдернул ее и шарахнулся назад так резко, что завалился с кровати.

Я сидел там несколько минут в полной тишине, пока не решился выглянуть. Эш спал сном мертвого младенца, и даже с закрытыми глазами я знал, что это именно он. С трудом прогнав наваждение, я оттащил его назад к Торн, все такой же пьяной и... абсолютно голой. Блин, она сделала татушки вокруг сосков в виде черной солнечной короны, вот это круто!

Дотрагиваться до Эшли было очень просто, так же просто, как всегда. Я подумал об этом, когда вернулся в кровать, за две-три секунды до сна.

Днем все казалось наваждением, хотя и не было им. Эш мучился похмельем, а Торн, обмотавшись простыней, возлежала на нем и курила с напускным удовольствием. Они сделали это, наконец-то, догадался я, потому принес им поздравления и пиво из холодильника в постель, что только укрепило меня в убеждении забыть о той ночи. Это было наваждением. Хотя и не было им.

Я проспал четырнадцать часов вместо привычных четырех.

Второй раз не заставил себя ждать. Это были последние летние месяцы перед университетом, и мы не сильно старались проводить их вместе. Да ладно, чего уж там, до этого мы практически не расставались, но теперь я предпочитал не оставаться с Эшем наедине. Однако они с Торн наконец открыли новые горизонты развлечений тет-а-тет, а я между тем снова потихоньку срывался с цепи. Общаги пустовали, почти все девчонки разъехались по курортам, и снимать стресс было некому, не говоря уже про то, что спортзал становился все менее эффективным. Я, конечно, мог колоть дрова, но в центре мегаполиса это смотрелось бы необычно.

Я скучал безумно, и несмотря на это (в особенности из-за этого!) избегал Эшли из последних сил. Этот номер прокатывал недели две, пока однажды утром, провалявшись очередную ночь без сна, я не позвонил в их дверь, и Эш не открыл мне ее.

— Проходи, — дернул он меня внутрь, — чего скажу!

— Где Торн?.. — проговорил я, леденея.

— Мамаша Джез повела ее по магазинам, это на полдня. Угадай, что я сделал?

— Что?

— Не угадаешь ни за что!

Это был первый раз, когда я так отчетливо почувствовал горсть ледяной вьюги в лицо и увидел, как это происходит... Закрыть глаза, отступить — я не мог, потому смотрел, пока колени не ослабели и не опустили меня на диван.

— Неужели я такой страшный?

Я покачал головой — то ли нет, то ли да, я плохо соображал и предпочел забиться к стене. Но это быстро прошло. Слишком быстро прошло.

— Кто ты такой? — спросил я снова, преимущественно чтобы просто что-то сказать.

— Называй меня Аддисон, если тебе нужно имя. Оно не хуже любого другого.

Я оперся спиной о стену и почувствовал себя относительно в безопасности. Внутри меня потихоньку разгорался маленький костер, но до того, чтобы он стал лесным пожаром, было еще далеко, а я собирался выяснить некоторые вещи.

— Или ты не про имя спрашивал?

— Я об этом читал, — ответил я как мог спокойно, прислушиваясь к собственным ощущениям. — Раздвоение личности. Так это называют.

— А еще это называют шизофрения.

Он не шевелился, но на всякий случай я предупредил:

— Не вздумай меня трогать.

— Трогать?

Несмотря на то, что он спокойно сидел метрах в двух, мои нервы затренькали, как струны. Несмотря на то? А может, поэтому?

— Как ты это назвал. Трогать. — Он произносил слова медленно, и меня от его манеры говорить слегка дергало, как будто кто-то расчесывал мне волосы и излишне давил на расческу. — Что ты имел в виду?

Я открыл рот, но не смог произнести ни звука, и чуть не заплакал.

Наконец Аддисон двинулся. В этом не было ничего угрожающего, и я смолчал.

Он коснулся моей щеки.

— Это значит трогать?

Потом взял мое лицо в ладони.

— Или это?

Его ладони были теплыми, а прикосновение — знакомым. А когда они начали соскальзывать, я вдруг удержал их. И мне снова стало страшно, так сильно, что перехватило дыхание.

Дело не в том, что я испугался — страх можно пережить. Но страх и полное принятие одновременно — это слишком. Слишком противоречиво, чтобы соседствовать, — будь я роботом, давно бы перегорел. Я боялся потому, что не боялся, а ведь должен был. Я чувствовал себя в безопасности — а не должен был. Это и пугало больше всего.

Я собрал последние силы, чтобы оттолкнуть его. Но что я мог, если собственные руки меня предавали? Они поступали, как считали нужным, — как он хотел. А может, как я хотел.

— Что происходит?..

Аддисон посмотрел на меня вполне серьезно, и глаза у него блестели, как умытые, в них были нетерпение и еще что-то, чего я не понял. Он меня обнимал, сцепив пальцы за спиной. Хотя это ерунда. Ничего не стоило разорвать этот замок, было бы желание.

— Остановись, — сказал я почти жалобно, когда горячий язык облизнул мне ухо. — Пожалуйста.

Он не остановился.

— Я просто... хочу, чтобы... мне все объяснили...

На этот раз он отвлекся от моего уха, но только для того, чтобы прошептать в него:

— Стивен, давай говорить будем потом. Тебе страшно, ты взвинчен и не понимаешь, что происходит. Но сейчас объяснения только все испортят. Я обещаю, мы поговорим.

— ОК, — сказал я, тоже слишком быстро, испытывая при этом громадное облегчение. Гора с плеч. Подумаем об этом завтра. Неизвестно, что происходит, но сейчас думать об этом я не мог и не хотел. Честно говоря, ни о чем вообще.

Не знаю, где его учили целоваться, и можно ли такому вообще научить. Его язык будто тёк, и у него был вкус, у его губ был вкус, у его тела он тоже был, вкус и запах, которым я не знал названия. Да я и не хотел знать про него. Только в той степени, в которой тревожился об Эшли. Я лишь отдаленно слышал свои стоны, не вполне в них веря... и скольжение по коже, и жар внутри были почти невыносимыми. Почти. Я оказался гораздо выносливее, чем сам о себе думал...

...Когда стало очевидно, что Эш не болен, не знаю, полегчало мне или наоборот. Иногда я думаю, что лучше бы ему быть шизофреником, ей-богу...

Аддисон не обманул меня и не исчез, он пил из бутылки Торн и ждал, когда я приду в себя. Я пришел, хоть и не сразу, но говорить уже не хотелось. Хотелось просто лежать и смотреть на лопасти старомодного вентилятора под потолком целую вечность.

— Ты все еще считаешь, что я побочная личность Эшли?

— А каков твой диагноз?

— У меня его нет. Но по твоей теории, то, что произошло, — нереализованные тайные фантазии твоего друга. Как тебе это?

Это было глупо до отвратительности, и я сказал:

— Заткнись ты.

— Вот и я о том же. Я сам по себе, Стивен. Эш сам по себе. Привыкай к этому.

— Не собираюсь я привыкать.

— Придется.

Его голос стал холодным, настолько, что я поежился. Он сел рядом, подогнув одну ногу, и произнес:

— Я вижу, что твой друг тебе не безразличен. Обидно было бы, если бы он навсегда исчез.

— Куда?...

— Отличный вопрос.

Я поднялся и посмотрел на него сверху вниз.

— Слушай, кто бы ты ни был. Я знать тебя не хочу. Нам чудесно жилось без тебя, нам втроем было хорошо. И если кто и исчезнет, то это ты. Современная медицина творит чудеса.

— Как ты спал прошлой ночью?

Я не ожидал и сказал правду:

— Плохо.

— А той ночью, когда мы... встретились? Помнишь?

Той ночью?... Той ночью? Помню ли? Первой за несколько лет ночью, лишенной кошмаров и бессонницы, глубокой и темной, такой спокойной, мирной ночью? Укутавшей во тьму, как в бархат, поющей колыбельную из прошлых жизней, такой длинной, ласковой ночью? Как я спал ТОЙ НОЧЬЮ? ПОМНЮ ЛИ Я ЕЕ?

Я промолчал, но у меня на лбу все было написано.

— Побольше бы таких ночей, Стивен, и жизнь стала бы выносимой.

— Мне это не нужно. Может, нужно тебе, но мне — не нужно.

— Ты упрямый, как дитя. Тогда поговорим о том, что тебе нужно. Об Эшли.

— А что — Эшли?

Ох, как мне не нравился этот поворот. Что-то странное происходило, и кажется, лучше разобраться во всем, чем закрывать глаза — оно вряд ли исчезнет с рассветом. Пока что Аддисон говорил вполне разумно, но обсуждать с ним Эшли — совсем уж клиника. Я думал даже не о себе — я думал о том, как буду все это объяснять, когда придется это сделать.

— В нашей ситуации он лишний, — сказал Аддисон хладнокровно. Я смотрел в его глаза — то замерзающие, то оттаивающие. Химерные глаза, но не скажу, что нездешние. Если они со звезд или из самых глубин ада, то прожили здесь дольше, чем там. — А лишнее оставляют в покое только в одном случае — когда оно не мешает.

— Мешает?

— Да, Стивен, мешает. Он чуть с ума меня не свел, я думал, что так и не выберусь никогда, и за все это время, как ты понимаешь, не стал любить его больше.

Внезапно до меня дошло, что он имеет в виду. Секс. Первый раз Эша и Торн.

— Ты не мог выйти, пока он не...

Он театрально выдохнул, будто все самое худшее позади. Ну да, может, для него...

— В яблочко. Но это произошло, и я готов к небольшому компромиссу. Видишь ли, я могу подвинуть твоего друга в любой момент, и его просто не станет. Как сейчас. Я буду им — некоторое время — постепенно становясь все больше и больше самим собой, пока о прежнем Эшли навсегда не забудут.

Я не мог поверить в то, что слышу, но верил, что он может. Побочная он личность или что другое, он казался сильным. И убедительным.

— Что тебе нужно? — спросил я в лоб.

— Ты, — ответил он, не меняя ни позы, ни голоса, ни взгляда. Не задумываясь. Он всегда знал, что скажет. Ужасно, но я тоже это знал.

— А не многовато ли хочешь?

— А ты нахальный. Я претендую лишь на маленькую часть жизни, которую могу взять целиком.

— И что ж не возьмешь?

Аддисон сделал рукой плавный жест, мол, ближе. Но я, перепуганный своими же словами, не тронулся с места, потому приблизился он. Немногим лучше. Он сграбастал меня за шею и подтянул почти вплотную к своему лицу, так близко, что я перестал его видеть.

— Тогда у меня не будет тебя, правда ведь? — сказал он тихонько, почти одним дыханием. — Ты же мне никогда не простишь.

— Не прощу.

— Вот именно. — Он разжал пальцы и даже разгладил футболку у меня на груди. — Это и есть компромисс. Ты любишь Эшли, и хотя мне он и не нравится, с тобой я буду считаться и оставлю его ради тебя. Я готов жертвовать. Если ты готов.

Почему-то ему был нужен именно я. Это мне нисколько не льстило, впрочем, больше и не пугало. Ситуация патовая. Если он и лгал, то я не знал, в чем, и как это проверить. А я должен был думать об Эшли и Торн. Была ли это жертва? Не уверен. Потому что мысли о счастье друзей незаметно потеснились и впустили одно-единственное маленькое воспоминание. Да, определенно мое решение казалось мне очень правильным.

Это не стало менее правильно в дальнейшем. Если я и терзался кое-какими сомнениями, то недолго и только в отсутствие Аддисона.

— Соблюдай правила — и никто не пострадает.

— Какие еще правила? — возмутился я. — О правилах речи не было.

— Они несложные. Ты не расспрашиваешь обо мне. Ты не сопротивляешься. Всё.

Сопротивляться я не мог, расспрашивать не собирался, действительно несложно. Но у меня были свои соображения:

— Тогда мои правила. Ты не появляешься в мое отсутствие. Ты не пытаешься стать мне другом.

— Другом?..

— Ты слышал. И не надейся, что я превращусь в твою комнатную собачку и буду прибегать по свистку. Хочешь, чтобы я не сопротивлялся? Не стоит делать ничего такого, чтобы мне пришлось сопротивляться. Всё.

Он посмотрел на меня с удивлением, будто не ожидал чего-то подобного, но не возражал. Правила есть правила.

Если вы думаете, что я совсем не пытался сопротивляться — очень даже пытался. Вести себя холодно и отстраненно, язвить и ругаться, но все это разбивалось о твердокаменную правильность происходящего и умение Аддисона принимать меня таким, какой я есть. Дело даже не совсем в сексе, хотя прежде всего в нем. Фокус в том, что он не столько возбуждал меня, сколько наоборот гасил, а я в этом очень нуждался — пусть все пытки мира не заставили бы меня это признать. Вот такой неожиданный плюс. Я стал спокойно спать по ночам, и желание ставить новые галочки на дверях общежития сошло на нет. Это побудило меня посвятить целую неделю изучению особенностей моей сексуальной ориентации.

Раньше я об этом не задумывался по единственной причине. Мэгги Симпсон, Сару, Саманту, близняшек Андерс, группу поддержки нашей команды по футболу и миллион других кое-что объединяло — они были женского пола. Все до единой. Понятное дело, что теперь я хотел бы разобраться в природе собственной природы, если можно так сказать. Но собранные и обработанные данные меня разочаровали (или порадовали, не знаю) — ничего не изменилось. Слава Богу, мой системный сбой касался только Аддисона. Минимальная игра воображения в сторону любого мужика вызывала стойкий рвотный рефлекс, а вкусные барышни по-прежнему тормозили мой взгляд и будили мимолетное желание. Но только мимолетное. Похоже, Аддисон заимел патент на мое либидо, и положа руку на сердце не так уж это было напряжно.